Готский язык в Крыму
В 30-40-х гг. XV в. венецианский купец Иосафат Барбаро проделал лингвистический эксперимент, результатом которого был следующий вывод: «Готы говорят языком немецким, в чем я сам удостоверился, имев при себе служителя немца, который свободно объяснялся с ними на природном языке своем, и они так же хорошо понимали друг друга, как у нас житель Форли понимает флорентинца».
Однако полное взаимопонимание между немцем XV в. и современным ему крымским готом как раз и заставляет подозревать в свидетельстве венецианца капитальное недоразумение. Ведь это все равно как если бы нам вдруг представилась возможность поболтать с князем Владимиром I Святославичем и мы бы обнаружили, что перекинуться с ним словцом ничуть не труднее, чем разговаривать с коренным жителем современного Воронежа или Архангельска.
Достоверность сообщения Барбаро возможна при одном, совершенно немыслимом, допущении, а именно что древнегерманский язык крымских готов, полностью изолированных с V в. от всяких контактов с германскими племенами Центральной и Западной Европы, развивался абсолютно в том же направлении, что и немецкий язык, обретший самостоятельность в государстве Каролингов. Фактически Барбаро утверждает, будто тысячелетнее проживание крымских готов в греческом, аланском, хазарском, еврейском, а с XIII в. и в татарском окружении превратило их язык в живой разговорный диалект немецкого языка XV в. Исторические примеры, напротив, свидетельствуют, что древнегерманский язык не проявлял устойчивости при длительном соприкосновении с другими этносами. Так, германцам, расселившимся в эпоху Великого переселения народов в Галлии и Италии, хватило четырех столетий, чтобы романизироваться и заговорить по-французски и по-итальянски, - при том, что они были в этих странах господствующим этносом.
Скепсис в отношении известия Барбаро уместен еще и потому, что бывали казусные случаи, когда за «древнеготский» язык принимали какое-то еврейское наречие, - возможно, идиш. В начале XIX в. немецкий ученый Гаккет уверял одного из своих научных адресатов, что «многие евреи, которые имеются повсюду в Понте, принимаются за древних немцев или готов»*.
* Несовпадение этнического происхождения и языковой принадлежности у некоторых групп крымского населения можно наблюдать на примере так называемых мариупольских греков, выселившихся из горного Крыма в конце XVIII в. Русские ученые второй половины XIX в. установили, что одна их ветвь называлась таты и говорила по-гречески; другая, прозывавшаяся базариане, не зная греческого, говорила на татарском языке. Причем эти отатарившиеся «греки», скорее всего, были потомками средневековых алан, некогда осевших в окрестностях Херсонеса [Кулаковский Ю.А. Избранные труды по истории аланов и Сарматии / Составл., вступ. Ст., коммент., карта: С.М. Перевалов. СПб., 2000, с. 151].
Как бы там ни было, реальных подтверждений живучести древнегерманского языка в Крыму нет никаких. Академик Паллас, путешествовавший в 1793-1794 гг. с научными целями по Крыму, обратил внимание на полное отсутствие «готского» (древнегерманского) языкового влияния в названиях крымских местностей, городов и рек, а также в местных татарских диалектах. Не увенчалась успехом и попытка Ф. Брауна найти «следы готской жизни» в Крыму. Объехав в 1890 г. здешние татарские деревни, он признался, что никаких «ясных следов готской жизни» не обнаружил [Браун Ф. Мариупольские греки // Живая старина. 1890. Вып. II, с. 79-92].
Подводя черту под сказанным, замечу, что, согласно показанию западноевропейского писателя первой половины IX в. Валафрида Страбона, «у некоторых скифских народов» Северного Причерноморья сохранялось богослужение на готском языке. Это известие способно пролить свет на то, как в действительности обстояло дело с употреблением коренного готского наречия в Крыму в раннем средневековье. По всей видимости, древнегерманский язык тогда уже утратил функцию живой разговорной речи, сохранив определенное коммуникативное значение только в качестве «священного языка» литургии.
Однако полное взаимопонимание между немцем XV в. и современным ему крымским готом как раз и заставляет подозревать в свидетельстве венецианца капитальное недоразумение. Ведь это все равно как если бы нам вдруг представилась возможность поболтать с князем Владимиром I Святославичем и мы бы обнаружили, что перекинуться с ним словцом ничуть не труднее, чем разговаривать с коренным жителем современного Воронежа или Архангельска.
Достоверность сообщения Барбаро возможна при одном, совершенно немыслимом, допущении, а именно что древнегерманский язык крымских готов, полностью изолированных с V в. от всяких контактов с германскими племенами Центральной и Западной Европы, развивался абсолютно в том же направлении, что и немецкий язык, обретший самостоятельность в государстве Каролингов. Фактически Барбаро утверждает, будто тысячелетнее проживание крымских готов в греческом, аланском, хазарском, еврейском, а с XIII в. и в татарском окружении превратило их язык в живой разговорный диалект немецкого языка XV в. Исторические примеры, напротив, свидетельствуют, что древнегерманский язык не проявлял устойчивости при длительном соприкосновении с другими этносами. Так, германцам, расселившимся в эпоху Великого переселения народов в Галлии и Италии, хватило четырех столетий, чтобы романизироваться и заговорить по-французски и по-итальянски, - при том, что они были в этих странах господствующим этносом.
Скепсис в отношении известия Барбаро уместен еще и потому, что бывали казусные случаи, когда за «древнеготский» язык принимали какое-то еврейское наречие, - возможно, идиш. В начале XIX в. немецкий ученый Гаккет уверял одного из своих научных адресатов, что «многие евреи, которые имеются повсюду в Понте, принимаются за древних немцев или готов»*.
* Несовпадение этнического происхождения и языковой принадлежности у некоторых групп крымского населения можно наблюдать на примере так называемых мариупольских греков, выселившихся из горного Крыма в конце XVIII в. Русские ученые второй половины XIX в. установили, что одна их ветвь называлась таты и говорила по-гречески; другая, прозывавшаяся базариане, не зная греческого, говорила на татарском языке. Причем эти отатарившиеся «греки», скорее всего, были потомками средневековых алан, некогда осевших в окрестностях Херсонеса [Кулаковский Ю.А. Избранные труды по истории аланов и Сарматии / Составл., вступ. Ст., коммент., карта: С.М. Перевалов. СПб., 2000, с. 151].
Как бы там ни было, реальных подтверждений живучести древнегерманского языка в Крыму нет никаких. Академик Паллас, путешествовавший в 1793-1794 гг. с научными целями по Крыму, обратил внимание на полное отсутствие «готского» (древнегерманского) языкового влияния в названиях крымских местностей, городов и рек, а также в местных татарских диалектах. Не увенчалась успехом и попытка Ф. Брауна найти «следы готской жизни» в Крыму. Объехав в 1890 г. здешние татарские деревни, он признался, что никаких «ясных следов готской жизни» не обнаружил [Браун Ф. Мариупольские греки // Живая старина. 1890. Вып. II, с. 79-92].
Подводя черту под сказанным, замечу, что, согласно показанию западноевропейского писателя первой половины IX в. Валафрида Страбона, «у некоторых скифских народов» Северного Причерноморья сохранялось богослужение на готском языке. Это известие способно пролить свет на то, как в действительности обстояло дело с употреблением коренного готского наречия в Крыму в раннем средневековье. По всей видимости, древнегерманский язык тогда уже утратил функцию живой разговорной речи, сохранив определенное коммуникативное значение только в качестве «священного языка» литургии.