О НОВОЙ ПОВЕСТИ ВЛАДИМIРА КАРПЕЦА «ГИММЛЕР»
Слово на пепелище
Только что вышла интернет-версия новой повести Владимiра Карпеца «Гиммлер»:
http://www.proza.ru/2015/05/22/813
Первый же краткий отзыв его «друго/врага» последнего времени («радость: что-то сдвинулось, наконец, и у Володи!») удивительным образом совпадает со словами, обращенными к герою повести, одноклассника и будущего его соратника по борьбе:
«Слушай, Костер, а я не думал… Молодец. …Думал, ты это… Как все. …Слушай, а хочешь реально русским помогать?»
Словом, «лед тронулся, господа присяжные заседатели»?
Но куда поплыла эта шуга и почему именно сейчас?
Хотя на последний вопрос ответ, вроде бы, известен: «ударился оземь, и обратился добрым молодцем»; бросился в кипящий чан и вышел Иваном-царевичем…
Вот только что там кипит? - Хорошо, если вода или молоко. А если, не дай Бог, смола?..
Да и вообще в почти что безпросветной темноте (черноте?) этой повести трудно понять, что это - пепелище, развалины или разбитое корыто…
Однако, ну как радость об «обращении» Владимiра Игоревича преждевременна?
Ведь путь главного героя повести (Максима Кострова/Гиммлера) - при всей логической обоснованности его «выбора», подкреплении его солидной оправдательной теоретической базой, здравым смыслом мiра сего и т.д. - это (в повести! - не о сути тут речь!) путь спуска, предательства (самого себя, своей семьи, рода и, в конце концов, своего народа), саморазрушения (ведь как иначе можно квалифицировать символическое отцеубийство и инцест, пусть и не состоявшийся на страницах книги, но ведь это ПОМИМО воли того же героя).
Всего этого он НЕ ХОТЕЛ - но ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ (в повести, по крайней мере).
И вообще во время всего этого «волочения» героя судьбой (которой он сам себя вверил!) поражает почти что полное отсутствие его сопротивления тому, что он - по воспитанию, по крайней мере - считал неправым и неправильным.
Внешне он, вроде бы, проходит страшные проверки кровью и смертью, которые не каждый выдержит, а внутренне (нравственно и морально) он совершенно безволен и инфантилен, поставив себя как бы «по ту строну добра и зла».
Более того, есть подозрение, что, проходя эту инициацию, заглушая естественные реакции, он пытается превратиться в новую ТВАРЬ (без какого-либо уничижительного смысла, от слова Творец), но уже какого-то «иного бога».
Человек меняет кожу. Но пытается ведь и душу…
Максим верит, что пройдя эту страшную «проверку на дорогах», он преодолеет собственное естество (и обычное человеческое, и, как следует из повести, нечто особенное, о чем речь впереди) - и станет сверхчеловеком, что отражено в его втором языческо-инициатическом имени «Гиммлер».
Однако, как и всегда, - это иллюзия, за которую, в конце концов, приходится платить…
Но почему так ошибся (если, конечно, ошибся) автор процитированного нами отзыва? Разве что, как сам признается, прочитал «по диагонали», или принял желательное за действительное?..
Не будем гадать, а приведем другие имеющие важнейшее значение его слова: «НЕИСТРЕБИМЫЕ РОДИНКИ».
Я бы только уточнил: «родинки» эти не истреблены не только потому, что автор не сумел или не захотел это сделать, не оттого, что чего-то ПОКА ЧТО недопонял. Они «неистребимы» в принципе.
Тут - если идти много дальше - нет никакого отрицания всемогущества Божия. Это - отражение Его Всеблагой Воли. Это Он ТАК захотел.
Когда я пишу так, то имею в виду заключительные страницы повести, когда герой узнает от матери, что возможно (у Карпеца так всегда: всё двоится - попробуй ухвати, выскользнет всенепременно) «биологическим отцом» его является вовсе не полковник ГРУ, потомок княжеского рода, а врач-самоубийца, галахический (по матери) еврей.
Помню один из советских фильмов, когда для вербовки эсэсовца советская разведка пытается использовать ставшие ей известными данные о том, что тот был сыном коммуниста. Узнав это, потрясенный немец застрелился.
«Штука» же, о которой пишет Карпец, будет, используя известные слова Сталина, «посильнее» этого «Фауста».
Для язычника, чтящего германских ли, славянских ли богов («то ли Хорст, то ли Хорс»), - это крах.
Но и для православного - если он не экуменист, не меневец, не представитель патриархийного официоза - это тоже проблема.
Но «Гиммлер» не «ложится грудью на пистолет». Он ДУМАЕТ. А, значит, никакой он не «Гиммлер», а человек, пытающийся выдраться из своей природной шкуры, своими личными моральными страданиями (от невозможности обрести чаемое и нафантазированное) прикрывающий подлинную свою суть фальшивого перевертыша.
Именно тут центр бушующего в повести тайфуна.
В других своих аспектах, на мой взгляд, это произведение (в отличие от предыдущих) малоинтересно.
Историософское наполнение не выдерживает никакой критики.
Противостояние чеки «палача Дзержинского» генерал-квартирмейстерской службе царского генштаба (разведке), «черному воинству», как его называли в русской офицерской среде, проигравшему всё, что только было можно в Великой войне?
Ставка этих людей - еще даже до Ленина, при Керенском! - на Сталина?
Тут даже А.Г. Дугин с его фантастической, но в начале 1990-х симпатично выглядевшей «Конспирологией», как говорится, отдыхает.
Что же касается воспоминаний личного врача Генриха Гиммлера Феликса Керстена, цитаты из которых занимают немало страниц повести, то они, как это давно и хорошо известно, принадлежат к идеологическим фальшивкам из серии «оккультного рейха».
Кто, как и для чего их создавал, давно и хорошо известно.
Имя доктора и его история также давно уже на слуху: «…О чем разговаривали Феликс и Генрих, известно исключительно со слов самого Керстена. А верить ему - всё равно, что верить барону Мюнхгаузену».
http://www.pravda.ru/society/fashion/30-11-2012/1136752-kersten-0/#sthash.Pmd96Axs.dpuf
То, что у Воробьевского выглядело бы органично, у Карпеца маркирует дурной вкус.
Возвращаясь к центру повествования, заметим: было бы большой иллюзией, как со стороны читателей, так и самих писателей, считать всякое сочинительство выдумками или игрой прихотливого ума.
Конечно, часть книг создается для заработка, для славы, пиара и т.д. Однако какая-то часть авторов пишет для самовыражения, уснащая пространство между героями и собой всевозможными прокладками, в том числе «правом на вымысел», запуская информацию о «прототипах», а порой даже, на всякий случай, специально указывая на «случайность» совпадения черт того или иного персонажа с реальным человеком.
Однако часто автор такого произведения откровеннее, чем Жан-Жак Руссо в его «Исповеди» .
Автор «Гиммлера» построил на ее страницах «темную, почти черную» башню, то ли в подмосковном Ильинском, то ли в германском Вевельсбурге.
И с ее высоты «вдруг стало видимо далеко во все концы…»
Вот мы, его постоянные читатели, и пришли подивиться на сие «неслыханное чудо»…