СВИДЕТЕЛЬ «РУССКОЙ АГОНИИ» РОБЕРТ ВИЛЬТОН (12)
Между Февралем и Октябрем (окончание)
Ни красоты в том фарсе не найдешь,
Ни правды - только выдумка да ложь.
Там что-то нагорожено без меры,
И всё темно, и ничему нет веры.
Джордж КРАББ.
Комментарий Роберта Вильтона к одной из его первых послепереворотных телеграмм свидетельствует о том, что, осознавая в событиях конец Самодержавия, опасности установления «коммуны» он пока еще не видел, надеясь, что Россия «продолжит войну с безпрецедентной силой».
Редакция газеты, поддержав это мнение, выказала всё же опасения в том, что демократическая республика в России «в современных условиях неизбежно приведёт к распаду […], всеобщему кровопролитию и, в итоге, к реакции» (Phillip Knightley «The First Casualy». N.Y. 1975. Р. 142).
Вскоре, однако, под влиянием происходящего корреспонденту пришлось поменять свои первые радужные впечатления на гораздо более реалистические.
В опубликованной 29 марта телеграмме (написанной им 27 марта), передавая впечатления от деятельности Совета рабочих и солдатских депутатов, ведшего пропаганду за выход России из войны, он обращал внимание на «несомненное и хорошо узнаваемое присутствии агентов-провокаторов в рядах революционеров», подчеркивая при этом сильные прогерманские тенденции в русском социал-демократическом движении, но не сбрасывая со счетов и широко распространенное презрение, с каким еще в то время воспринимали всё это в армии («The History of “The Times”». Vol. IV. Part 1. N.Y. 1952. Р. 247).
Снимок из книги Роберта Вильтона «Russia`s Аgony».
Такое развитие событий не могло не волновать и лондонских коллег Вильтона. «Политика “The Times”, - пишут авторы истории этой газеты (с. 241), - по отношению к русской революции 1917 г. зависела от факта войны». Однако в своих рассуждениях журналист шел гораздо дальше, часто пересекая запретные линии.
Наблюдая за процессами вблизи, Вильтон сразу обратил внимание на то, что одним из первостепенных результатов февральской революции стала полная свобода пропаганды, полученная большевицкой партией, которая широко использовала ее прежде всего для антивоенной агитации. В связи с этим Вильтон выдвигал претензии к Временному комитету Государственной думы.
О том, какие эта критика принимала формы, глухо упоминают авторы весьма политкорректной «Истории “Таймса”». Одно из сообщений корреспондента, пишут они, помеченное «28 марта, Рига», было с большим неудовольствием воспринято с «сионистских кругах», да так, что даже в Foreign Office стали поговаривать об «антисемитизме» журналиста. К этому присовокупили еще одно страшное прегрешение журналиста: «показ в слишком благоприятном свете старого режима».
Примечательно, что среди англичан в Петрограде Вильтон был не одинок: его взгляды разделяли некоторые его коллеги журналисты, и даже сам Бьюкенен. По словам современного американского историка еврейского происхождения Вальтера Зеева Лакера (1921-2018), «было хорошо известно, что посол Великобритании в России и некоторые ведущие британские журналисты, аккредитованные в Петрограде, вовсе не были дружественно настроены к русским евреям» (В. Лакер «История сионизма» М. 2000. С. 272).
«Евреи» - седьмая глава книги Р. Вильтона «Russia`s Аgony», вышедшей в Лондоне в 1918 г.
Глава Департамента пропаганды Foreign Office Джон Бьюкен в самом начале мая послал редактору газеты меморандум с критикой взглядов Вильтона, ссылаясь в нем на резкую реакцию петроградской газеты «Дело Народа»: «поскольку это орган Керенского, его критика имеет большое значение». (Пикантно, что по отношению к некоторым произведениям самого Бьюкена, шотландского писателя, до сих пор выдвигают обвинения в антисемитизме.)
Препровождая меморандум владельцу газеты лорду Нортклиффу, заведующий международным отделом Уикхэм Стид замечал (4.5.1917): «Вильтон был очень хорош в самые первые дни революции и его телеграммы оказали революционному движению большую услугу. И остальные его телеграммы были совершенно верны, хотя они возможно были менее сдержанно сформулированы, чем он мог бы сделать; но если бы мы поддавались любому окрику, позиция любого будущего корреспондента “Таймса” в Петрограде была бы жалкой» («The History of “The Times”». Р. 248).
Джон Бьюкен (1875-1940) - в начале 1900-х личный секретарь Альфреда Милнера, британского колониального администратора в Южной Африке. Сторонник тори, выступал против либеральных реформ 1905-1915 гг. и «классовой ненависти», воспитанной, как он считал, такими либералами, как Ллойд Джордж. Во время Великой войны был сначала корреспондентом «Таймса» во Франции, в 1916 г. стал офицером разведывательного корпуса Британской армии, возглавлял Департамент пропаганды Foreign Office. В 1935 г. назначен генерал-губернатором Канады, скончавшись на этом посту.
Тем временем Роберт Вильтон продолжал гнуть свою линию, о чем свидетельствовала его заметка, датированная 8 апреля и напечатанная в «Таймсе» три дня спустя:
«Совет рабочих депутатов в их официальном органе опубликовал серию постановлений, которые не оставляет сомнений в их желании разойтись с Временным Правительством, вызвать поражение Русской Армии и заключить безчестный мир. Они объявили о создании “комитета иностранных отношений”, который откроет прямые переговоры с врагом. Для этой цели депутация направляется в Стокгольм, а между Россией и Швецией будет организована специальная курьерская служба. Кроме того, они требуют, чтобы их представители имели право голоса в оперативном руководстве на фронте» («The History of “The Times”». Р. 248).
Эта телеграмма немедленно сделала газету и ее корреспондента непопулярными в радикальной прессе союзников и в самой России.
Впоследствии в письме к Стиду, отправленном 18 марта 1919 г. из Сибири, Вильтон обвинит редактора международного отдела в том, что тот «замял» многое из посланного им в газету (Там же. С. 249).
С середины марта и вплоть до половины апреля Вильтон разрывался между Петроградом и Северным фронтом, в результате чего заболел, пролежав около месяца в госпитале. В период отсутствия его заменял корреспондент газеты «The Daily Mail» (принадлежавшей ее основателю и владельцу «The Times» лорду Нортклиффу) Л.Б. Голден, подписывавший свои заметки «наш корреспондент» (Там же. С. 247).
Ленин с группой русских политэмигрантов в Стокгольме в день проезда из Швейцарии в Россию. 31 марта / 13 апреля 1917 г. Фотография В. Мальмстрёма.
В апреле состоялась исторический проезд через Германию в Россию Ленина. В прессе появилось несколько публикаций, авторы которых выражали обезпокоенность этим событием. Вильтон в это время находился в поездке по Северному фронту и потому «Таймсу» пришлось давать новость о прибытии Ленина (приехавшему в Петроград 3/16 апреля) только 7/20 апреля, опираясь на телеграммы агентства Reuters. Десять дней спустя, снова основываясь на информации этого новостного агентства, газета рассказывала о демонстрациях петроградских рабочих с плакатами, требовавшими «вернуть Ленина Вильгельму» (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 144).
Поправившись, Вильтон вновь отправляется на фронт, на этот раз на Юго-Западный. Он был вне Петрограда, когда там, при подстрекательстве большевиков, 3/16 - 5/18 июля происходили антиправительственные выступления.
На фронте Вильтон был поражен разлагающим влиянием солдатских комитетов, подрывавших боевой дух армии.
Фотография, сделанная Р. Вильтоном в Галиции 23 июля 1917 г., из его книги «Russia`s Аgony».
В такой обстановке вполне объяснимой была горячая поддержка английским журналистом выступления генерала Л.Г. Корнилова, проходившего с 25 августа / 7 сентября по 30 августа / 12 сентября. Вильтон называл генерала «сильным человеком».
Бьюкенен также симпатизировал генералу. Зная о заговоре, он не поставил об этом в известность Временное правительство (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 145). А после того, как выступление стало свершившимся фактом, пытался добиться примирения между Керенским и Корниловым, но безуспешно.
Вообще антибольшевицкая линия посла была неизменной и последовательной. С конца апреля были зафиксированы его контакты с лидерами меньшевиков и эсеров, при помощи которых он рассчитывал сначала нейтрализовать влияние Ленина. Приветствовал Бьюкенен и репрессивные действия Временного правительства после известных июльских событий. Во время встречи с Керенским 29 июля / 11 августа сэр Джордж настаивал на введении в Петрограде военного положения и других строгих мер, угрожая в противном случае прекращением английских военных поставок. Вновь встретившись с Керенским буквально накануне октябрьского переворота (23 октября / 6 ноября), Бьюкенен требовал немедленного ареста Троцкого.
Фотография генерала Л.Г. Корнилова из книги Р. Вильтона «Russia`s Аgony».
В то время как «Таймс» выразила сожаление о провале Корниловского выступления, Петроградское Общество Журналистов обратилось к Союзу Английских Журналистов с открытым письмом, в котором жаловалось на предвзятость вильтоновских отчётов.
Одновременно «Таймс» подверглась из-за ее отношения к событиям в России нападкам со стороны «Манчестер Гардиан». В последней утверждалось, что, хотя «Таймс» и может восприниматься за границей, как полуофициальный орган Foreign Office, она все же не имеет права критиковать те британские газеты, которые не желают свержения нового правительства России (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 145-146).
Газету «Manchester Guardian» редактировал ее владелец Чарльз Прествич Скотт (1846-1932), член Парламента и либерал. Именно он убедил Моргана Филипса Прайса (1885-1973), будущего парламентария и лейбориста, а тогда еще либерала и противника войны, стать военным корреспондентом газеты в России.
«Оказалось, - вспоминал Прайс, - что Скотт думал так же, как и я. […] Он хотел, чтобы кто-то поехал в Россию […] и держал его в курсе того, что там происходит. Возможно, он не сможет опубликовать все, что будет отправлено по причинам, связанным с войной, но, по крайней мере, он желал быть проинформированным».
Морган Филипс Прайс во время его пребывания в России.
Будучи свидетелем февральского переворота, корреспондент «Манчестер Гардиан» писал:
«Очень интересное время. Я знал, что поздно или рано оно наступит, но не знал, что это случится так быстро. Всю страну охватило радостное безумие, люди машут красными флагами и поют “Марсельезу”. Это превосходит мои самые безумные мечты, я с трудом верю, что все происходит на самом деле. После двух с половиной лет нравственных страданий и темноты я наконец увидел свет. Да здравствует Русская Революция, показавшая мiру путь к свободе. Пусть Германия и Англия пойдут по ее пятам.
Со своей позиции человека, живущего на грани между Востоком и Западом, я могу смотреть безстрастно на крушение европейской цивилизации и лишь поражаться тому, с какой невероятно быстрой скоростью она разваливается. В конце концов, Рим и его цивилизация приходили в упадок большую часть из их 500 лет, и даже Османской империи в Европе потребовалось четыре столетия, чтобы потерять свое значение. Но сейчас менее чем за три года была сорвана крышка с гроба Европы, и что мы видим внутри - !»
Прайс знакомится с деятелями новой России, но лишь Ленин, да еще, пожалуй, Троцкий вызывают его восторг: «Ленин поразил меня как человека […] Нет сомнений в том, что Ленин был движущей силой большевицкой партии [...] Он был мозгом и планировщиком…»
Судя по всему, Вильтон никогда лично не встречался ни с Лениным, ни с Троцким. Вот как они выглядят на фотографии, помещенной в его книге «Russia`s Аgony».
Не одобряя закрытия большевиками Учредительного собрания и запрещения ими политических партий, Прайс, тем не менее, симпатизировал им: «Я был так предан русской революции, которую я защищал от интервенции западных союзников….»
Эти взгляды Прайса входили в явное противоречие с корреспонденциями Роберта Вильтона, которые, видя в них опасность для мiровой революции, он всячески старался дезавуировать. Вот, например, что он писал в июле 1917-го:
«Я был потрясен отвратительным поведением прессы Нортклиффа в Англии, особенно ее корреспондента Вильтона в Петрограде, которого, кстати, я знаю довольно хорошо, за распространение провокационных сообщений о Совете рабочих и солдатских депутатов и попытку дискредитировать их в Западной Европе. Я лишь надеюсь, что российский народ выдворит корреспондента “Таймс” из Петрограда».
Прайс был далеко не единственным английским журналистом в России такого направления. Еще одним был Артур Рэнсом - приехавший в ноябре 1915 г. в Россию корреспондент радикальной газеты «The Daily News», выходившей под редакцией Альфреда Джорджа Гардинера.
Ни Прайс, ни Рэнсом не происходили из низов (первый после смерти отца в 1896 г. унаследовал внушительное имение площадью около двух тысяч акров, второй был сыном профессора истории в Лидсе). Оба учились в престижных учебных заведениях: Рэнсом в известной частной школе Регби, Прайс получил образование в Харроу, Тринити-Колледже и Кембридже.
Об Артуре Рэнсоме нам уже приходилось писать (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/241437.html); прибавим и еще несколько важных, учитывая нашу тему, подробностей.
Большевизм, по мнению Рэнсома, был моральным движением, боровшимся за освобождение человечества, что, как он считал, заслуживало всяческой поддержки
О Ленине отзывался, как об «одном из величайших людей нашего времени». О Дзержинском писал: «…Странный аскет […] Его личная прямота происходит от его необычайной храбрости…»
Со второй своей супругой Евгенией Петровной Шелепиной (на первой, англичанке, он женился в 1909 г.) Рэнсом познакомился в 1917 г. во время своего интервью с Троцким, у которого та работала личной секретаршей.
«Думаю, что Евгения, - рассказывает английский биограф журналиста Роланд Чемберс, - неизбежно должна была пересказывать в ЧК все, что говорил Рэнсом. Уверен, что ЧК в свою очередь советовала, что она должна говорить Рэнсому. Мне кажется, что даже не Евгения, а Карл Радек, который был ближайшим другом Рэнсома, занимался его обработкой. Радек тогда был главой большевицкого агитпропа. Это он рекомендовал Евгению и ее сестру Ираиду на работу в большевицкое правительство».
В 1919 году Рэнсом покидает Россию вместе c Шелепиной.
«Он очень удивляется, - продолжает, имея в виду Рэнсома, Чемберс, - что большевики позволили ей уехать. Занимаясь этим, я выяснил, что Евгения вывезла тогда драгоценностей на несколько миллионов рублей. Эти ценности предназначались для финансирования ячеек Коминтерна за границей и были ей переданы большевиками. Поначалу она предполагала вывезти их в Англию, однако довезла их только до Эстонии, которая в то время была центром, где большевики сбывали конфискованные в России ценности для финансирования Гражданской войны и откуда переправляли свои пропагандистские материалы на Запад. Возможно, что эта контрабанда была той ценой, которую Евгения заплатила за свою свободу».
Свои отношения Рэнсому и Шелепиной удалось оформить лишь в 1924 г., когда первая жена согласилась дать, наконец, ему развод.
Артур Рэнсом (1884-1967) и Евгения Шелепина (1894-1975).
Не менее любопытны ответы, которые дал биограф Рэнсома на весьма запутанные вопросы.
Один из них: каким образом симпатизировавший большевизму английский журналист был завербован британской МИ-6?
«Его завербовали, - утверждает Роланд Чемберс, - в Стокгольме в начале сентября 18-го года - вскоре после покушения на Ленина и начала красного террора. Мне не известно, когда он перестал работать на МИ-6. Когда он приехал в Англию в марте 19-го года, то есть, через несколько месяцев после того, как был завербован, то был арестован Скотланд-Ярдом и его допрашивал глава особого отдела Скотланд-Ярда Бэзил Томсон. Так что не подлежит сомнению, что Рэнсом был завербован для шпионажа в пользу Британии, и что многие в британской разведке были уверены, что он работает на большевиков».
На вопрос, был ли Артур Рэнсом двойным агентом, Чемберс отвечает: «Рэнсом за деньги работал на англичан, а друзей-чекистов, скорее всего, консультировал безплатно… На самом деле мы знаем об этом очень мало. В архиве Коминтерна в Москве, где я работал, я не обнаружил никаких упоминаний о Рэнсоме. Возможно, эта информация содержится в архиве ФСБ, но она наверняка засекречена. Все разговоры о том, что Рэнсом был двойным агентом, восходят к утверждению бывшего резидента КГБ в Британии Олега Гордиевского и бежавшего на Запад архивиста КГБ Василия Митрохина. Митрохин переправил на Запад большое количество документов, которые опубликовал в двух книгах, написанных совместно с профессором Кристофером Эндрю из Кембриджского университета. В одной из книг Митрохин утверждает, что Рэнсом был для Ленина первым источником информации о политике британского министерства иностранных дел и что он очень часто беседовал с сотрудниками ЧК, в частности, с сотрудниками иностранного отдела ЧК, работавшего с иностранной агентурой. Из дневника Рэнсома явствует, что он встречался в Лондоне с чекистом Николаем Клышко, включенным в состав советской торговой делегации. Это те сведения, на которые я ссылаюсь, когда говорю, что Рэнсом работал на большевиков».
И, наконец, еще одно недоумение: как не скрывавшему свои симпатии к большевизму и его вождям, удалось избежать гонений на родине?
«…Пресса, - говорим Чемберс, - угрожала вывести Рэнсома на чистую воду. Например, член парламента и владелец газеты “Джон Булль” Хорейшо Боттомли угрожал разоблачить его как большевицкого шпиона. В ответ Рэнсом угрожал подать на него в суд за клевету и привлечь на свою сторону таких свидетелей, как британский посол в Петрограде Джордж Бьюкенен и глава британской миссии Брюс Локхарт, а также человека из МИ-6, который его завербовал. (Но если звучат эти имена, значит сотрудничество Рэнсома с английскими спецслужбами началось гораздо раньше его официальной вербовки в сентябре 1918 г. - С.Ф.) “Эти люди способны доказать, какую работу я проделал на благо Британии и отвергнуть ложные обвинения в мой адрес”, - писал Рэнсом Локхарту. У Боттомли не было прямых доказательств для разоблачения Рэнсома, и к тому же на него оказывалось давление с целью не делать этого. Почему Рэнсома не осудили за предательство? Ответ очень прост: у прокуратуры против него не было неопровержимых доказательств. В то время очень немногие в Англии представляли себе, что происходит в России. Рэнсом был одним из этих немногих и был полезен британской разведке. К тому же было бы очень трудно возбудить дело против человека с безупречным прошлым по закону о предательстве, да и британский суд не мог осудить его лишь на основе подозрений».
https://www.svoboda.org/a/1808739.html
Комментарий английского исследователя разъясняет малопонятную (по нашей жизни) обстановку. На фоне этой обычной практики там, в СССР происходили вещи еще более удивительные. «Мы с родителями - рассказывает двоюродный внук Е.П. Шелепиной-Рэнсом, - до сих пор удивляемся, как вся семья Шелепиных выжила с “таким” прошлым».
Вот тут действительно есть над чем задуматься!
Евгения Петровна Шелепина (слева) с братом и сестрой, Дореволюционная фотография.
Вернемся, однако, к Вильтону. После подавления Корниловского выступления, вслед за укреплением личной власти Керенского, ощущая давление ценуры, он решил вернуться в Лондон, тем более, что и здоровье его было весьма расстроено.
Сразу же по приезде он опубликовал в «Таймсе» серию из восьми статей, печатавшихся с 20 сентября по 16 октября под рубрикой «От нашего петроградского корреспондента». Они рисовали обстановку в безрадостных тонах.
«Вильтон - сообщал 20 сентября Уикхэм Стид находившемуся в то время в США лорду Нортклиффу, - только что приехал. Его вердикт: если кто-либо сильный и авторитетный не утвердиться в России в течение двух месяцев, там будет полный хаос и коллапс. Он, конечно, темпераментный пессимист, но я признаю, что перспективы выглядят не блестяще» («The History of “The Times”». Р. 254).
Отсутствие в Петрограде у «Таймса» собственного корреспондента во время большевицкого переворота (еще в сентябре предсказанного Вильтоном) оставило читателей газеты без подробностей произошедшего.
Первые известия о случившемся в российской столице появились на страницах газеты 9 ноября и только 17-го в Петрограде появился «специальный корреспондент» Джеймс Баучер.
Джеймс Дэвид Баучер (1850-1920).
Баучер был ирландским журналистом, работал в «Таймсе» балканским корреспондентом. В 1892-1915 гг. жил в Софии, был доверенным советником Царя Фердинанда, во время Балканский войн 1912-1913 гг. посредничал между государствами-участниками при заключении мира.
Во время революции Баучер находился в Одессе, а затем, получив приказ из редакции, выехал в Петроград. После октябрьского переворота он брал интервью у Троцкого. Вскоре, однако, он вернулся в Софию, где впоследствии и скончался.
Телеграмма Баучера, отправленная 22 ноября 1917 г. из Петрограда в Лондон через посла Бьюкенена.
«Тридцать пять лет спустя, - пишет Филип Найтли, - оглядываясь на то, как русская революция освещалась на её страницах, “Таймс” признавала свои недостатки: “Сама идея кампании ad maiorem proletariatis gloriam (“к вящей славе пролетарской” - лат.) была настолько чужда Вильтону, что он её так никогда и не понял... Что еще прискорбнее, эта идея была одинакова чужда также и Стиду [редактору международного отдела], Доусону [редактору], Нортклиффу [владельцу газеты], Ллойд-Джорджу [премьер-министру] и Милнеру [будущему военному министру]. Никто не слышал о силах левых в иных выражениях, кроме, как описывающих их, как безумцев» (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 146).
Роберт Вильтон. Лондон. Конец 1917 г. Фотография с фронтисписа книги Роберта Вильтона «Russia`s Аgony».
…Вот так после убийства Царского Друга, «неожиданно» - как это только и бывает в России - всё пошло вопреки составленным заранее планам, «не по правилам»: чаемая «конституционная монархия» кончилась, так и не начинаясь, исчезновением Царской власти вообще.
Образовавшийся вакуум не смогли заполнить ни «министры-капиталисты», ни «народные любимцы» из прежних думских витий. «Русского Питта сменил балаганный петрушка Керенский. А там пришла и вовсе банда преступников, публично - при стыдливо отводившихся взглядах западного гуманного мiра - насиловавшая Россию, утопив всё еще остававшееся живым и годным в крови, переформатировав «цветущую сложность» Православной Империи в безсмысленную мозаику федеративных стекляшек, трансформировав подданных Русского Белого Царя в «граждан СССР», изменив их сознание.
Между тем болезнь стала разрастаться, превратившись вскоре в угрозу всему мiру:
Мы на горе всем буржуям
Мiровой пожар раздуем,
Мiровой пожар в крови -
Господи благослови!
Как видим, Александр Блок не только умел слушать революцию, он ее - слышал! Последняя строка - свидетельство слуха абсолютного. Так далеко предвидеть! Заглянуть из того времени под нынешний внешне благопристойный покров обманувшего многих «возвращения прежнего», когда наследники Третьего Интернационала драпирует себя одеждами III Рима…
Запущенный некогда процесс - под разными названиями и флагами - продолжается и до сих пор: агломерация территорий с непонятными ее населению смыслами и целями существования; пространство, выпавшее из времени, цивилизации и истории.
Всё это вовсе не «имитация СССР», о которой - применительно к сегодняшнему дню - пишут некоторые, а всё та же спущенная с цепи в феврале 1917 года стихия, которую по лесковскому выражению «ни крестом, ни пестом» не взять, обретающая - в зависимости от времени и ситуации - самые причудливые формы, а потому столь жестко не детерминированная той или иной идеей или фигурой, находящейся у власти. Подобно сигнальным флагам (ни к чему не обязывающим, апеллирующим лишь к родовой и исторической памяти населения) они могут меняться, никак не влияя на общий смысл происходящего, который - применительно к традиционной системе координат - не существует.
Система постоянно воспроизводит себя, уничтожая то, что не укладывается в ее прокрустово ложе: культурное, образованное, пассионарное, верующее - то есть всё подлинное, а не господствующе-правящее, имитирующее здоровое, вводящее в заблуждение тех, кто всё еще проявляет признаки жизни. То, что могло бы стать подлинной элитой (в отличие от существующей ныне псевдоэлиты, состоящей из антигероев) неминуемо спускается в отвал. В системе таких «ценностей» схема «кто был ничем, тот станет всем» обречена на перманентное воспроизводство.
Новая Россия с «новыми русскими» во главе (из-за состава последних в том числе) не захотела возвратиться в Историческую Россию. Однако, по разным причинам, не смогла (хотя и пыталась) встроиться и в Западную цивилизацию. В результате - снова образовалась воронка, вихри которой в очередной раз испытает на себе весь мiр.
Ну, а нам, продолжая наше повествование о Роберте Вильтоне, предстоит пока что оставаться во власти «вихрей враждебных» той первой еще воронки…
Переводы текстов Роберта Вильтона сделаны Николя Д., которому мы приносим нашу искреннюю благодарность.
Продолжение следует.