ОХОТА НА ЦАРЯ (5)
Неумение, а иногда и нежелание властей бороться с крамолой, благоприятное общественное мнение, излишне либеральствующие судебные учреждения и особенно адвокатура, рекрутировавшаяся, как правило, из евреев и поляков, - все это существенно поддерживало террористов.
Знавший Кавказ не понаслышке, известный русский журналист и историк В.Л. Величко писал, имея в виду реалии конца XIX - начала XX века: «…На Кавказ разновременно было выслано или принято на службу довольно много поляков, не примирившихся с русской государственностью и не останавливающихся перед самыми иезуитскими средствами, чтобы вредить русскому делу. Плоды их разрушительной работы и доселе можно проследить в некоторых местах. Являясь по языку и мундиру пришлыми русскими чиновниками, они эксплуатировали, притесняли и дразнили народную массу, роняя, опорочивая в ее глазах русское имя, а наряду с этим сближаясь с безпокойнейшими слоями разноплеменной туземной интеллигенции, порождая и обостряя в ней отрицательное отношение к русской государственности. По многим признакам, есть, в частности, серьезное основание утверждать, что некоторые местные волнения начинались не без польских внушений, и что армянская инсуррекционная программа […] есть лишь выработанная в тридцатых и усовершенствованная в шестидесятых годах разновидность подобной же программы польского жонда».
О том, что служба многих польских священнослужителей-католиков имела гораздо большее отношение к политике, нежели к вере, имеется также немало свидетельств. Вот одно из них, относящееся к середине 1880-х годов. По словам командира расквартированного в Сувалках, на самой границе с Германией, 6-го драгунского Павлоградского полка, случилось умереть солдату четвертого эскадрона, католику. Командиру эскадрона подполковнику Паевскому, также католику, было приказано «устроить похороны с соблюдением как религиозного обряда, так и почестей по воинскому уставу».
Настоятелю католического костела была послана соответствующая официальная бумага. Далее события, по словам командира полка, развивались следующим образом: «После целого часа ожидания в костел был послан вахмистр и, возвратившись, доложил, что все кругом там заперто, а достучаться он не мог.
Тогда я приказал поднять гроб на носилки и отправиться всей церемонией к костелу. Гроб был поставлен на ступеньках перед церковными дверьми, и я просил самого Паевского добиться ксендза и заявить, что покойник и караул останутся на площади, пока обряд погребения не будет совершен.
Через полчаса, по крайней мере, отворились врата костела, вышел ксендз с причетником, произнес над гробом несколько латинских слов, сухим кропилом мотнул два раза по крышке и ушел обратно.
Мы все ожидали, что затем последует внесение тела в храм, поэтому не трогались с места.
Через некоторое время мы убедились, что ждать больше нечего. Поэтому, покинув храм, в котором нас так неприветливо встретили, мы в сопровождении толпы любопытных, жаждавших знать, чем это закончится, отправились на кладбище. […]
На кладбище, где была приготовлена нашими же павлоградцами могила, после прочитанных наших уже, православных, молитв, тело предано было земле».
«Демонстративно-враждебным поведением ксендза» был возмущен не только эскадронный командир-католик, но и местный католический епископ, которому за безобразие на паперти костела дал нагоняй командующий войсками Виленского военного округа генерал И.В. Гурко. (С этим прославленным генералом шутки были плохи).
Польский костел в Русской Польше умело использовал и межнациональные браки. Генерал А.И. Деникин вспоминал, как один польский ксендз не дал его матери, урожденной Вржесинской, на исповеди «разрешения грехов и не допустил к причастию, потребовав, чтобы впредь она воспитывала тайно своего сына в католичестве и польскости…»
Возмущенный отец, узнав об этом, дал ксендзу крепкую нахлобучку. Но и только. Местом обитания этого служителя польской идее по закону должна была стать Сибирь. А вот какой был итог в действительности: «Конечно [!], никакой огласки дело не получило». Государственный преступник остался на свободе и мог, после короткого испуга, снова приступить к своей работе «совратителя».
Генерал-адъютант ЕИВ граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1824-1888), член Государственного Совета (с 11 февраля 1880 г.), министр внутренних дел Российской Империи (с 6 августа 1880 г. по 4 мая 1991 г.). 1878 г.
Таковы же были «охранители» и на самом верху. Вот что, например, читаем мы о министре внутренних дел Империи и диктаторе в записке неизвестного, написанной вскоре после цареубийства и хранившейся в архиве К.П. Победоносцева: «Граф Лорис-Меликов человек честный в том смысле, что он не брал и не берет взяток; но вместе с тем это крайне честолюбивый и властолюбивый, совершенно безсердечный эгоист, и по своему умственному и нравственному склону - человек чисто восточный: ум его хитрый и лукавый, но отнюдь не дальнозоркий и не глубоко проницательный и весьма односторонне развитый жизненной практикой и интригами в сношениях с восточными людьми. Благородного, широко государственного в этом уме ничего нет. […]
…России и русского народа он не понимает и совершенно чужд им по своим сердечным влечениям. Он не предан Царю и никогда не подвергнет за Него свою жизнь опасности. […]
Гр. Лорис-Меликов познакомился только с внешними проявлениями этого [социального] вопроса у нас в России, из наших политических процессов, и главным источником в этом отношении ему служили показания преступника Гольденберга. […] … Для крамолы-то гр. Лорис-Меликов оказался не только не опасным, а именно тем человеком, который ей нужен был. Не армянин перехитрил жида, а жид - армянина. Не гр. Лорис-Меликов обошел Гольденберга, а Гольденберг понял гр. Лорис-Меликова и провел его. Крамольники тотчас же поняли, что гр. Лорис-Меликов попал к ним в ловушку, и, после покушения [на него] Млодецкого, оставили его в покое».
Стрелял в Лорис-Меликова у его дома 20 февраля / 3 марта 1880 г. Ипполит Иосифович Млодецкий - сын еврейского мелкого торговца из Слуцка, крестившийся в 1879 г. в Вильне.
Покушение Млодецкого на графа М.Т. Лорис-Меликова. Рисунок Гедерстрёма, помещенный в английском журнале.
На суде террорист заявил: «Я социалист, разделяю вполне их ["Народной Воли"] убеждения, но знакомых моих и друзей не назову».
21 февраля 1880 года Петербургским военно-окружным судом приговорён к смертной казни через повешение.
Уже упоминавшийся нами писатель Всеволод Гаршин, узнав о приговоре, добился свидания с графом Лорис-Меликовым, которого просил о помиловании осуждённого.
Публичная казнь состоялась 22 февраля на Семёновском плацу в одиннадцать утра.
Покушение на графа М.Т. Лорис-Меликова. Рисунок M. Férat из парижского журнала «Le Monde Illustré».
Вот как об этом писали петербургские газеты.
«Новое Время»: «…Млодецкий представляет собою чисто еврейский тип самого невзрачного склада. Некоторые утверждали, что он будто бы улыбался. Мы не могли принять за улыбку болезненно кривившиеся черты. Лицо, перестало искривляться в улыбку, которую перед тем он старался сделать. Он был сам не свой…»
«Голос»: «Лицо этого человека с рыжеватой бородкой и такими же усами было худо и желто. Оно было искажено. Несколько раз казалось, что его передергивала улыбка… Лицо его было покрыто страшною бледностью и резко выделялось своею одутловатостью из-под чёрной одежды; блестящие глаза его беспокойно блуждали в пространстве. Густые черные брови, нисходившие к носу, придавали ему весьма мрачный и злобный вид, который иногда неприятно смягчался легкой насмешливою и стиснутою улыбкою правой половины некрасиво очерченного рта…»
«…Пришел Достоевский, - записала в дневник писательница С.И. Смирнова-Сазонова. - Говорит, что на казни Млодецкого народ глумился и кричал. Большой эффект произвело то, что Млодецкий поцеловал крест. Со всех сторон стали говорить: “Поцеловал! Крест поцеловал!”…»
Поимка Млодецкого после покушения. Рисунок специального корреспондента итальянского иллюстрированного издания в Петербурге.
Однако даже это покушение на министра мало что изменило в его политике. Один из бомбометателей-«первомартовцев» Рысаков в январе 1881 г. в одном из частных писем признавался: «Граф Лорис-Меликов нам дарует все виды свобод; это не жизнь, а масленица...»
Именно в эпоху этого министра внутренних дел, которого в придворных кругах называли «вице-императором», возникают наиболее крайние либеральные периодические издания. Появилась даже газета «Гласность», откровенно названная ее издателем г-ном Иероглифовым «органом научного социализма и масонства».
Особенно тесно граф сотрудничал с крупнейшими либеральными издателями А.А. Краевским и М.М. Стасюлевичем.
И он был далеко не одинок. Так, отличавшийся либеральными настроениями председатель Департамента государственной экономии А.А. Абаза был тесно связан с еврейским банкиром Рафаловичем, за жульнические махинации с которым, в конце концов, был с позором изгнан при Императоре Александре III.
Продолжение следует.