К ПОНИМАНИЮ ЛИЧНОСТИ «LE PRINCE DE L`OMBRE» (7)
Урало-Сибирское следствие
Приступив к непосредственному ведению дела 7 февраля 1919 г. (постановление Екатеринбургского Окружного суда последовало лишь 24 февраля), Николая Алексеевич Соколов с тех пор до самой своей безвременной кончины был занят только этим, ни дня не предаваясь праздности.
Соколов сразу повел дело серьезно и профессионально.
Вплоть до начала марта следователь вел работу в Омске, знакомясь с материалами дела, допрашивая свидетелей, среди которых был наставник Цесаревича Пьер Жильяр. Еще в сентябре 1918 г. он в Екатеринбурге давал показания И.А. Сергееву, а 4-6 марта 1919 г. в Омске - Н.А. Соколову.
По переезде в Екатеринбург Николай Алексеевич встречался и с преподавателем английского языка Наследника - Чарльзом Сиднеем Гиббсом. Тот давал ему показания 1 июля 1919 г.
В следствии оба они играли роль не только важнейших свидетелей, которых привлекали к разного рода экспертизам (со временем они даже играли роль своего рода «советников»), но и фотографов, фиксировавших на фотопластинки важнейшие моменты следствия и добытые во время него материалы.
С 8 марта Н.А. Соколов приступил к проведению следственных действий в Екатеринбурге.
Поселился он в доме уже известного нам В.П. Аничкова, входившего в то время в состав Министерства финансов Омского правительства. Дом этот был исторический: 1918 г. в нем останавливался Великий Князь Сергей Михайлович - один из Алапаевских мучеников: другим постояльцем был камердинер Государя - Т.И. Чемодуров.
«В то время, - вспоминал Владимiр Петрович, - все комнаты были на учёте. Одну из них я сдал дежурному полковнику при Гайде Николаю Алексеевичу Тюнегову, а в другую пустил судебного следователя по Царскому делу Николая Алексеевича Соколова».
Ипатьевский дом в Екатеринбурге. Хорошо видна часовня Спасителя (на месте снесенного деревянного Вознесенского храма), на одной из сторон которой была икона св. праведного Симеона Верхотурского. Зима 1918-1919 гг.
В Екатеринбурге среди помощников следствия появился английский журналист Р. Вильтон, ввел которого генерал М.К. Дитерихс.
«Я находился в Сибири, - вспоминал Роберт Арчибальбович, - для выполнения одного поручения; в марте 1919 года я встретился во Владивостоке c генералом Дитерихсом. […] Мы были с ним давнишние знакомые по русскому фронту. Генерал отвел чешские эшелоны на восток; затем он принял командование Уральским фронтом, но интриги вынудили его оставить армию. Верховный Правитель приказом от 17-го января 1919 г. возложил на М.К Дитерихса особые полномочия по расследованию убийства Царской Семьи на Урале. Я сделался его спутником и сопутствовал ему в течение всего 1919 года, столь обильного трагическими событиями. Через месяц я был в Екатеринбурге.
Там мы застал Николая Алексеевича Соколова, вновь назначенного судебного следователя. […] По просьбе Н.А. Соколова я помогал ему фотографированием многих мест и вещей. Я же служил и переводчиком писем Императрицы на английском языке, которым Соколов придавал Громадное значение».
27 апреля Соколов докладывал о завершении осмотра Ипатьевского дома.
Комнаты второго этажа Ипатьевского дома, которые занимала Царская Семья, в том виде, в котором их оставили большевики. Снимок из дела Н.А. Соколова.
Николай Алексеевич сразу понял значимость Ипатьевского дома не только как места преступления, но, прежде всего, как места Мученического подвига Царской Семьи, а в связи с этим приобретавшего значение важнейшего памятника Русской истории.
27 апреля он докладывал генералу М.К. Дитерихсу: «Мной окончен осмотр дома Ипатьева, где пала жертвой неслыханного злодеяния Августейшая Семья. […]
Сохранение в доме Ипатьева, хотя на некоторое время, всего того, что констатировано в нем к настоящему моменту, представляется для дела необходимым. Я считаю излишним касаться значения дома Ипатьева в историческом отношении, так как эта точка зрения должна быть совершенно ясна для каждого человека, не живущего минутой.
Но я не могу не коснуться моральной стороны этого дела. Характер “следов”, оставленных после себя убийцами неумолимо жестоко рисует их духовный облик. Сопоставление с этим фактом содержания молитвы, с которой одна из жертв Августейшей Семьи обращалась к Владычице, моля Ее дать Ей достаточно духовных сил, чтобы простить своих “палачей”, также неумолимо ясно характеризует духовный облик жертв злодеяния.
Вся совокупность приведенных соображений заставляет меня признать, что дом Ипатьева, хотя бы на некоторое время, должен остаться в таком виде, в каком он является хотя бы к настоящему моменту следствия. […]
Ввиду изложенного и полагая Вас лицом, призванным волей Верховного Правителя к охране всего того, что имеет исторический интерес в связи с судьбой злодейски убитой Августейшей Семьи, я полагаю себя обязанным о всем изложенном доложить Вашему превосходительству».
К чести Дитерихса следует признать, что он сразу же принял сторону следователя, буквально на следующий же день (28 апреля) обратившись к адмиралу А.В. Колчаку с просьбой «об отчуждении владения г. Ипатьева в собственность государства» для «обезпечения следствию выяснить все обстоятельства злодеяния, а равно и в целях ограждения уже теперь памятников события для нашего потомства.
Однако сам Верховный Правитель высказывал те же мысли еще раньше. Во время своего пребывания в Екатеринбурге 16-17 февраля 1919 г. адмирал посетил Ипатьевский дом вместе с сопровождавшими его генералом М.К. Дитерихсом, прокурором Екатеринбургского Окружного суда В.Ф. Иорданским, генералами Морисом Жаненом, Р. Гайдой и начальником штаба последнего Б.П. Богословским. После рассказа об обстоятельствах цареубийства и хода следствия Александр Васильевич заявил, что место это приобретает для потомков большое историческое значение.
Комната, где была убита Царская Семья. Восточная стена. Отмеченные Н.А. Соколовым обнаруженные им пятна и брызги Царской крови.
«13 капель этой крови, помещенные в мышьяковые капсулы, - писал капитан П.П. Булыгин, - находятся среди вещественных доказательств следственного материала». Они «осторожно сохранены до наших дней».
Как только позволили погодные условия, Н.А. Соколов отправился на место уничтожения Царских Тел.
Помощником М.К. Дитерихса, осуществлявшим по приказу Верховного Правителя «общее руководство по расследованию и следствию», специально для проведения розыскных работ и раскопок был назначен начальник Военно-административного управления Екатеринбургского района генерал-майор С.А. Домонтович (1883-1920).
Генерал С.А. Домонтович.
Сергей Алексеевич был участником Великой войны и Белого движения на Востоке России, в т.ч. восстания в Екатеринбурге летом 1918 г. С декабря 1918-го он помощник Главного начальника Уральского края и уполномоченного командующего Сибирской армией по охране государственного порядка. С 13 мая по 8 июля (т.е. до оставления Екатеринбурга) состоял при генерале М.К. Дитерихсе. Скончался во время Сибирского Ледяного похода от тифа у станции Зима.
Н.А. Соколов у кострища близ старой березы на рудинке «Четыре Брата». Фото Роберта Вильтона.
В деле сохранился протокол осмотра «рудника и окружающей его местности», проходивший с 23 мая по 17 июля в присутствии судебного следователя Н.А. Соколова, генерала М.К. Дитерихса, прокурора Екатеринбургского Окружного суда В.Ф. Иорданского, генерала С.А. Домонтовича и «великобританского подданного Роберта Альфредовича [sic!] Вильтона».
Поисковые работы на Ганиной яме. На этом снимке, сделанном Ч. Гиббсом, запечатлена глиняная площадка перед «Открытой шахтой». Видны вороты над большим и малым колодцами. На переднем плане полотнища брезента для обнаруженных человеческих останков. Справа видна фигура Н.А. Соколова. Май 1919 г.
В тот день было сделано немало снимков. Официально для следствия фотографировал инженер Виктор Янович Пржездзецкий, составивший и сохранившийся в деле «План дороги из Екатеринбурга к руднику».
Снимали на руднике также Вильтон и Гиббс. Многие из этих фотографий сохранились и опубликованы в разных изданиях.
«Осмотр и исследование им [Н.А. Соколовым] места в лесу, где были уничтожены трупы Царя и Его Семьи, - вспоминал Р. Вильтон, - производился при мне. Кроме генерала Дитерихса и еще трех лиц, акт, составленный Н.А. Соколовым об этом осмотре и изысканиях, имеет еще подпись только автора».
Ворот над «Открытой шахтой». Справа лоток для промывки грунта. Весна 1919 г. Фото Ч. Гиббса.
«Автора, - пишет в своей книге английский журналист, - свела с Соколовым одна страсть, которая только одна может, кажется, быстро и крепко свести и сблизить самых различных людей: охота. Я понял этого человека, что для него его ремесло судебного следователя есть сама жизнь, борьба с хитрейшим зверем - самим человеком. Общие наши с ним охоты исключительно вдвоем сблизили нас. […]
Страстный охотник и спортсмен, потерявший на охоте, вследствие неосторожности товарища, правый глаз, он пользовался известностью среди русских охотников и своих товарищей по профессии. Но еще более значительное имя составил себе Н.А. Соколов сегодня своим неутомимым расследованием дела убийства Царской Семьи.
Опытный и неутомимый в преследовании диких зверей, он проявил тут же смелость и неутомимость и в обнаружении убийц. Благодаря его энергии, безстрашию и упорству собран неопровержимый, полный материал для будущего суда. Составлена несокрушимая цепь улик и доказательств, продолжающих увеличиваться и теперь.
Несмотря на железную руку большевицкого режима, на все хитросплетения большевицкой лжи, Екатеринбург-Пермь-Омск и окружающие первый леса выдали Соколову свои тайны и правда Царского дела теперь раскрыта».
«Ганина яма». Прямо над шахтой склонился Роберт Вильтон (в фуражке с тросточкой).
11 июля Н.А. Соколов получил от генерала М.К. Дитерихса предписание: ввиду приближения красных к Екатеринбургу немедленно покинуть город, забрав с собой следственные материалы.
« Когда белые оставляли Екатеринбург, - писал П.П. Булыгин, - Соколов с последними частями отступающих войск покинул “Шахту четырех братьев”, где сгорели тела Царской Семьи. Уходил Соколов уже под выстрелами красных разъездов. По агентурным сведениям известно, что въехавший в Екатеринбург с первыми частями большевиков Юровский тотчас же кинулся на шахту, чтобы узнать, что там было сделано белым следствием. Сделано было много».
Cамого Павла Петровича не было тогда с Н.А. Соколовым; писал он это с его слов. Был с ним тогда Роберт Вильтон, рассказывавший впоследствии об этом так:
«Я вспоминаю ночь нашего отъезда из Екатеринбурга. Красные приближались, но Соколов отправился во мрак и дождь, чтобы получить сведения от важных свидетелей-крестьян. Они могли посадить его в погреб и выдать красным. Он назвал себя и объяснил цель своего посещения. Снабжая его информацией, крестьяне подвергались большому риску. Соколов объяснил им, кто он. “А теперь, что вы намерены сделать? - спросил он - Поможете ли вы правосудию? Помните ли вы, что тот, кто убит, был вашим Царем?” И они выбрали путь чести и самопожертвования».
Свидетельство, говорящее о многом: и о Соколове, и о Русском народе!
Екатеринбург в 1919 году. Будущая улица Карла Либкнехта.
15 июля красные ворвались в Екатеринбург.
Следователь имел в своем распоряжении всего пять месяцев работы, включая первоначальное пребывание в Омске. Однако, как верно замечал Жильяр, «посвятив себя целиком предпринятому делу и проявляя неутомимое терпение и самоотвержение, Соколов в несколько месяцев восстановил с замечательной стройностью все обстоятельства преступления».
«Убийство членов б. Царской Семьи в доме Ипатьева - уже 28 апреля доносил адмиралу А.В. Колчаку генерал М.К. Дитерихс, - устанавливается следствием безусловно».
«…Следователь, - вспоминал В.П. Аничков, - был уверен в убийстве всей Царской семьи без исключения. Следователь разыскивал всевозможные доказательства убийства, говоря, что этим он борется с возможностью появления самозванцев».
«С первого нашего свидания, - читаем у П. Жильяра, - я понял, что убеждение его составлено, и у него не остается никакой надежды».
Расследование убийств Великого Князя Михаила Александровича и Членов Императорской Фамилии в Алапаевске, которые также вел Н.А. Соколов, убедили его в существовании заранее разработанного плана уничтожения Дома Романовых.
Смотр войск и военный парад в Екатеринбурге на Кафедральной площади рядом с Богоявленским собором. Зима 1918-1919 гг.
Следует подчеркнуть, что с самого начала расследования дела о цареубийстве Н.А. Соколов, решительно прервавший предшествовавшую череду лжи, подтасовок и откровенного саботажа, находился под постоянным давлением и наблюдением самых разных враждебных Исторической России сил.
Прежде всего, это, конечно, были преступники. Красная рука дотягивалась и до белых тылов.
Прибывший в Екатеринбург почти сразу после освобождения города от большевиков профессор Томского университета Э.В. Диль приводил рассказ мичмана Х, «одного из главных агентов екатеринбургской русской контрразведки». Он говорил о том, что «чья-то рука систематически вмешивается в дела контрразведки. “Не проходит суток, чтобы мы не находили кого-либо из наших убитым предательской пулей из-за угла”. Только ценой больших жертв и усилий удалось наконец чехам ликвидировать организацию, обладавшую списками всех контрразведчиков и систематически “снимавшую” их поодиночке в пригодных для тайной расправы местах города».
По словам П. Жильяра, «убийцы безпокоились. Агенты, которых они оставили в Екатеринбурге, чтобы замести следы, ставили их в известность о ходе следствия. Они шаг за шагом наблюдали за его успехами. И когда, наконец, они поняли, что правда обнаружится и что весь мiр вскоре узнает, что произошло, они испугались и попытались перевалить на других ответственность за свое злодеяние.
Они стали тогда обвинять социалистов-революционеров в том, что они виновники преступления и что они хотели таким путем скомпрометировать партию большевиков. В сентябре 1919 года двадцать восемь человек были арестованы ими в Перми и судимы по ложному обвинению в участии в убийстве Царской Cемьи. Пять из них были присуждены к смерти и казнены.
Эта постыдная комедия свидетельствует еще раз о цинизме этих людей, не усомнившихся предать смерти невинных, чтобы не нести ответственности за одно из величайших в истории преступлений».
Требование комиссара Войкова в магазин химикатов на серную кислоту. 17 июля 1918 г.
Тогда, в самом начале кровавого правления большевиков, всё это, конечно, казалось невиданным варварством и вероломством. «В летописях уголовных преступлений, - писал Р. Вильтон, - не встречается другого такого преступления, в котором бы авторы его употребили столько уловок и столько предусмотрительности, чтобы уничтожить все улики своего злодеяния или навести следователя на ложный след, как в избиении Семьи Романовых. В этом деле они:
1) придумали в и выпустили ложное объявление народу;
2) уничтожили тела своих жерты:
3) организовали “похороны”;
4) устроили и инспирировали ложный суд над мнимыми убийцами».
То же и с Алапаевскими мучениками
Точно такую же мистификацию и безпредельный цинизм увидел Н.А. Соколова и в Алапаевском убийстве.
К делу была приобщена телеграмма, отправленная пермскими большевиками екатеринбургскому начальству: «18 июля утром два часа банда неизвестных вооруженных людей напала Напольную школу где помещались Великие Князья. Во время перестрелки один бандит убит и видимо есть раненые. Князьям с прислугой удалось бежать в неизвестном направлении. Когда прибыл отряд красноармейцев бандиты бежали по направлению к лесу… розыски продолжаются».
При осмотре извлеченных из шахты тел Алапаевских Мучеников были обнаружены клочки бумаги - в крови и земле - расписки о конфискации у них перед убийством денег.
Почерк был один - тот, принадлежность которого вскрыл в своем апрельском докладе 1919 г. Верховному Правителю М.К. Дитерихс: «…Вполне обрисовывается, что руководительство этим злодеянием исходило не из русского ума, не из русской среды».
Сами Алапаевские узники прекрасно сознавали свое положение. Приобщенная к делу телеграмма Князя Константина Константиновича в Петроград Ухтомскому от 21 июня 1918 г. кончается выразительными словами: «Не пишите!»
Однако гораздо сложнее обстояло дело со «своими» - теми кто, казалось бы, были по одну сторону фронта.
Своей въедливостью и честностью Н.А. Соколов сломал игру не только большевикам, революционерам всех мастей и либералам, но, как оказалось, и «союзникам»…
«…Далеко не все, - передавал свои наблюдения в мемуарах В.П. Аничков - относились к Соколову так, как Колчак и Дитерихс. Этому отношению мешала боязнь прослыть монархистом. […] Соколов частенько жаловался на недостаточно внимательное отношение к делу со стороны министра юстиции Омского правительства и на частый недостаток средств для ведения дела».
В своей книге генерал М.К. Дитерихс описывает один из эпизодов, раскрывающих суть дела:
«В начале февраля 1919 года покойный Верховный Правитель Адмирал Колчак имел определенное намерение опубликовать официально о всех убийствах Членов Дома Романовых, совершенных большевиками на Урале летом 1918 года. Это сообщение, нося совершенно объективный характер и констатируя только факт происшедших злодеяний, должно было быть выпущенным как акт Правительства, для ознакомления которого с делом судебным следователем Соколовым по приказанию министра юстиции Старынкевича была составлена краткая сводка документальных данных, с упоминанием в ней только для членов Правительства таких материалов, которые по нашим законам до окончания следствия ни в коем случае опубликованию не подлежали. Такого рода справки для генерал-прокуроров (каковым является министр юстиции) в течение самого следственного производства законом установлены.
К сожалению, некоторые из лиц тогдашних высших сфер Омска, ослепленные узкой партийной борьбой между собой, решили использовать намерение адмирала Колчака для своих целей. Управлявший в то время делами Совета Министров Тельберг без ведома министра юстиции взял из ящика его письменного стола приготовленную Соколовым секретную справку и передал ее в редакцию газеты “Заря”, которая на следующее же утро поместила ее полностью на страницах газеты. Верховный Правитель приказал немедленно конфисковать еще не успевшие разойтись в розничной продаже номера; но дело было сорвано, шум поднялся невероятный, и адмирал Колчак был вынужден отказаться от идеи “официального правительственного сообщения”».
Михаил Константинович Дитерихс.
Р. Вильтон дополняет и уточняет сообщенное генералом: «После назначения, по настоянию Колчака, Соколова, заговорщики омского Министерства “юстиции” стали более задорны. В марте 1919 года эсеровская газета “Заря” напечатала сущность того, что заключалось в деле и, между прочим, весьма секретный рапорт Соколова о предшествовавшем следствии.
Адмирал Колчак был возмущен и навел справку. Выяснилось, что эту “нескромность” учинили трое официальных лиц: Старынкевич, Тельберг и Новиков, редактор “Зари”. Новиков был прокурором Сената в Омске; Тельберг был преемником Старынкевича на посту министра юстиции и впоследствии обнародовал протоколы дела в Америке.
Сообщение “Зари”, понятно, дало возможность виновным с полным удобством принять “предосторожности” - упразднить неудобных свидетелей и т.п.
Никогда судебный следователь не бывал ещё жертвой такой циничной измены со стороны своих начальников».
По существу, замечает Вильтон, «это был клич большевикам: спасайся, кто может! Но это было и натравливание, направленное на Соколова: во всеуслышание было объявлено и имя этого человека и его планы».
2 мая 1919 г. уволенного с поста министра юстиции («по личному прошению») эсера С.С. Старынкевича сменил кадет Г.Г. Тельберг, о котором мы уже писали:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/224882.html
Он же был (о чем мы расскажем в следующих по́стах) промежуточным звеном при передаче материалов по делу цареубийства «союзникам».
Опубликованные им в марте 1919 г. в омской газете «Новая заря» (№ 46) некоторые следственные документы по цареубийству были лишь первой пробой пера.
Связь с «союзниками» просматривается в появлении 31 июля 1920 г. в американском еженедельнике «The Saturday Evening Post» публикации Георгия Густавовича «Последние дни и смерть Российского Императора и Его Семейства в официальных документах».
«Застрельщиком еврейской пропаганды, - писал А. Ирин, один из близких знакомых Н.А. Соколова, - явился Тельберг , бывший министром юстиции Омского правительства после Старынкевича. Воспользовавшись первоначальными рапортами Соколова, которые он оставил у себя, Тельберг, приехав в Америку, громогласно заявил о полной еврейской невиновности в деле цареубийства. Сигнал, подданный Тельбергом из Америки, был подхвачен в Париже».
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/225854.html
В 1924 г. в пятом томе берлинского историко-литературного сборника «Историк и современник» профессором Г.Г. Тельбергом были опубликованы протоколы допросов четырех важных свидетелей и обвиняемых (Е.С. Кобылинского, П. Медведева, Ф. Проскурякова и А. Акимова), по словам исследователя Николая Росса, изданных «очень плохо», да к тому же подвергавшимся «никак не обозначенным сокращениям, а иногда и переработке» (т.е. фальсифицированными).
В этом контексте представляется странным выход в 1920 г. в Лондоне совместной с Р. Вильтоном книги Г.Г. Тельберга «The Last Days of the Romanovs», в русском варианте неожиданно потерявшей второго автора.
Георгий Густавович Тельберг (1881-1954).
Работа следователя и без того сложная, к тому же еще и ограниченная во времени, шла в чрезвычайных условиях.
По словам П.П. Булыгина, Николай Алексеевич говорил ему, что «он не доверяет и чинам омской контрразведки и боится, что, если он затребует арестантов к себе в Читу, то они не дойдут до него, как не доехали многие другие».
Отсюда и манера его изъясняться даже в частных разговорах. «Соколов, - вспоминал В.П. Аничков, - не любил говорить точно, изъясняясь намёками, отчего я плохо его понимал».
Но неприятие следователя простиралось много шире.
«По Чите, - писал П.П. Булыгин, - поползли слухи о том, что Соколов - автор приказа № 1, старый революционер, умышленно говорит, что Государь убит - началась травля».
Верховный Правитель адмирал А.В. Колчак с генералами принимает в Екатеринбурге парад ударного батальона.
Обер-гофмаршал Императорского Двора граф Павел Константинович Бенкендорф (1853-1921) в дневниковой записи от 1 июня 1920 г., сделанной им еще в Петрограде, перед самым отъездом за границу, отмечал: «Слухи, согласно которым Император и Его Семья находятся будто бы за границей, распространяются всё более и более широко…»
Нетрудно понять, что инициаторами распространения этих слухов были красные цареубийцы. Русские же монархисты, не вставшие на защиту своего Государя в феврале 1917 г., готовы были поверить этой сладкой лжи, снимающей с них не одну лишь моральную вину.
Не устояли и оставшиеся (оставленные?) в живых Члены Императорской Фамилии, оказавшиеся далеко не на высоте своего положения. Своей воистину страусиной позицией они породили так и не преодоленный Династический кризис, одним из последствий которого было самозванчество, чего, как мы писали, весьма опасался Н.А. Соколов.
«Это нежелание признавать гибель Царской Семьи, - писал о ретрансляторах запущенного большевиками слуха исследователь Царского Дела, русский эмигрант профессор П.Н. Пагануции, - дало возможность появиться разным самозванцам».
Резоны у каждой из сторон (у левых и правых, белых, красных и серобуромалиновых) были свои. Все, однако, сошлись в единой ненависти к следователю, посмевшему открыто произнести неудобную - для каждого по своей причине - Правду.
Продолжение следует.