ВЕЛИКАЯ?.. БЕЗКРОВНАЯ?.. РУССКАЯ?.. (30)
1917 год. ДЕНЬ РУССКОГО ДУРАКА:
1 апреля 1917 г. Открытка из собрания Музея политической истории в Петербурге.
Когда страна сходит с ума
Следует подчеркнуть, что в первые дни «великой безкровной» эпидемия арестов охватила буквально всю страну. Именно тогда появились предварительные аресты «в порядке целесообразности». (Да ведь и прежний состав Св. Синода узурпировавшие Верховную власть временщики разогнали прежде всего потому, что «синодалы» - при всей их приторной лояльности - надумали создать в середине апреля специальную комиссию по незаконному аресту священнослужителей и членов причта.)
Судя по всему, всё это не были отдельные эксцессы. Грозные волны достигали стен самого Таврического дворца.
«Вели в Думу, - свидетельствовал один из депутатов (граф Э. Беннигсен), - всех, кто выделялся несколько из общего обывательского уровня. Если после первых революционных дней оказалось в Петербурге около 4000 неосвобожденных арестованных, то число приведенных в Думу или в “Комиссариаты”, вероятно, должно быть определено не меньше, как 10 000».
Митинг в Вятке. Март 1917 г.:
http://humus.livejournal.com/2146770.html
Многие из этих беззаконий остались не зафиксированными. Вот лишь некоторые из них, официально ни в каких документах не отмеченные.
Уже к 4 марта, по свидетельству полковника Г.Г. Перетца, «во втором этаже Таврического дворца в комнатах под №№ 35, 35а и 36 число арестованных офицеров Отдельного корпуса жандармов и полиции все возрастало и достигло цифры 83-х».
Бывало, городовые сами приходили в Думу «сдаваться на милость новой власти» (В. Булгаков). Нередко полицейских приводили вместе с женами и детьми (С.П. Мельгунов). Однако не для всех пребывание в Таврическом дворце закончилось благополучно. Известны случаи, когда полицейские офицеры сходили там с ума (граф Э. Беннигсен).
Тела убитых на улицах Петрограда. Часовня Обуховской больницы. Петроград. Март 1917 г.
Некоторые из арестованных не выдерживали и для облегчения собственной участи предпринимали казавшиеся им популярными действия.
По свидетельству писателя А.М. Ремизова, «арестованные городовые […] собрали между собой по подписке 215 р. на нужды революции».
Бывало, писали вот такие письма, предназначавшиеся для публикации «во всеобщее сведение»:
Г. коменданту Таврического дворца. Группа офицеров жандармских и полицейских чинов, задержанных и находящихся в Таврическом дворце, считает своим нравственным долгом засвидетельствовать о том внимании и попечении, которым пользуются они со стороны администрации Таврического дворца и лиц, уполномоченных на сношения и заведование названной группой.
По уполномочию группы генерал-майор Петров.
5 марта 1917 г.
Временщики на похоронах «жертв революции». Петроград. Марсово поле.
Однако такие обращения (временщики понимали всю их вынужденность) не могли решить проблему. Вскоре было принято решение: «всех полицейских чинов, чинов конной стражи и корпуса жандармов, по возрасту своему подлежащих поступлению в войска, немедленно призвать на службу» (Г.Г. Перетц).
«Всех городовых, состоящих в запасе, и жандармов послали на фронт», - подтверждал член ЧСК Ф.И. Родичев.
А. М. Ремизов записал сценку митинга в Петрограде 20 марта. Дали слово отпущенному из-под ареста городовому:
- Я иду на фронт, не все мы такие, зачем же на детей позор. Я могу быть убит.
- Когда будешь убит, тогда и говори.
Освобождение политических заключенных из Тобольской тюрьмы.
7 марта «днем был произведен обыск в помещении штаба Корпуса жандармов. […] Все чины штаба Корпуса были арестованы сначала домашним арестом, а потом ночью, по распоряжению министра юстиции, под усиленным конвоем были препровождены в Таврический дворец. В доме на Фурштадтской, где помещался штаб Корпуса, проживали 6 офицеров и до 40 нижних чинов. Все они были арестованы […], а начальник штаба, генерал Никольский, препровожден в Министерский павильон».
Немало происходило и курьезных случаев.
2 марта в Думу прибыла делегация из Шлиссельбурга, «по виду совсем не революционно настроенные уездные мещане..., в длиннополых сюртуках». «Исправника мы арестовали, - заявили они, - полицию разоружили и казначейство охранили, а дальше не знаем, что делать».
Случалось, «из провинции привозили всю городскую администрацию и заявляли, что никаких обвинений местные граждане к бывшим администраторам не предъявляют, но препровождают их в Государственную думу для зависящих распоряжений. […]
Бывали случаи, что приводили душевнобольных, выпущенных во время переворота из лечебниц».
В мемуарной литературе упоминаются случаи заключения в арестные помещения таких выпущенных в первые дни умалишенных (граф П.М. Дунин-Раевский).
«Рухнул произвол и порваны цепи!» Петроград. Май 1917 г.
Уже после того, как Керенский, небезосновательно, как масон, опасаясь немцев, перебрался в 1940 г. из Франции в США, с ним беседовал князь А.П. Щербатов (1910-2003): «При встрече с Керенским, среди многих вопросов, я задал ему и этот: “С какой целью распоряжением Временного правительства были выпущены из тюрем и больниц уголовники и сумасшедшие?” Александр Федорович, как обычно, прикрылся философским рассуждением о свободе для всех».
А.Ф. Керенский в эмиграции.
В Нью-Йорке Александр Федорович поселился в особняке на 91-й улице в восточной части Манхэттена, владел которым его друг, конгрессмен, республиканец Симсон, однофамилец (?) или родственник (?) известного деятеля Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, составившего заключение по «темным силам» прокурора Ф.П. Симсона, и его брата московского адвоката С.П. Симсона, близкого знакомого председседателя ЧСК.
«Вчера, - сообщала 11 марта газета “Русская воля”, - в течение целого дня и сегодня утром в Таврический дворец доставляются большие партии арестованных из Финляндии. Среди арестованных много офицеров и нижних чинов, оказавших сопротивление революции. Сегодня утром доставлены из Улеаборга 27 человек офицеров».
13 марта утром комендатура Таврического дворца получила телеграмму о том, что «с сибирским поездом под конвоем везут из Омска всю местную администрацию».
Наконец, «17 марта в 3 часа дня из Москвы были доставлены под стражей бывший Владимiрский губернатор В.Н. Крейтон с женой; у В.Н. была во время событий 28 февраля сломана нога и он сильно страдал: для него в Министерский павильон была принесена лазаретная койка и приглашен врач Государственной думы. На другой день оба они, по распоряжению А.Ф. Керенского, были освобождены на поруки».
Бывали случаи и вполне анекдотические. Так, в один из первых дней после переворота в Петрограде арестовали сектантов-скопцов. «…При обыске дома, где они жили, заподозрили, по каким-то нелепым поводам, в принадлежности к Охранному отделению и решили арестовать. Велели одеться и повели по улицам. А толпа, глядя на старые бритые физиономии скопцов, решила, что это - придворные лакеи, и воспылала к ним ненавистью. Чуть было не учинили самосуд. “Мы были на волосок от смерти”, - рассказывал старичок. К счастью, в своеобразном революционном “участке” какой-то студент, производивший первый допрос всех арестованных, быстро разобрался в недоразумении и отпустил на волю перепуганных старичков с женскими лицами» (В. Булгаков).
Пришлось учреждать при министерстве юстиции особую следственную комиссию для проверки формальных причин задержания.
«Тыл победил династию, фронт победит врага!» Плакат 1917 г.
«16 марта, около часу дня, - читаем одну из записей в воспоминаниях Г.Г. Перетца, - в Таврический дворец помощником главного военного прокурора генералом Шрейтерфельдтом были доставлены арестованные в Могилеве чины штаба Походного Атамана, замышлявшие поход казаков на Петроград с баллонами удушливых газов. [Вот когда эти расхожие ныне страхи, оказывается, появились! - С.Ф.]. Во главе этой компании был генерал Сазонов [1], полковник Греков [2], капитан Унгерн-Штернберг [3] и секретарь бывшего Великого Князя Бориса Владимiровича - И.А. Шенк [4], француз, не говорящий по-русски. Арестованы они были в Могилеве по предписанию военного министра».
[1.] Генерал для поручений Свиты Его Величества генерал-майор Дмитрий Петрович Сазонов (1868-1933) - бывший командир Лейб-Гвардии Атаманского полка. Помощник Походного Атамана всех казачьих войск. Георгиевский кавалер. Скончался в Марокко.
[2.] Полковник Петр Михайлович Греков (1874-1923) - служил в Лейб-Гвардии Атаманском полку; офицер штаба Походного Атамана. Скончался в Югославии.
[3.] Барон Эдуард Рудольфович Унгерн-Штернберг (ум. 1924) - капитан Лейб-Гвардии Семеновского полка. Скончался в Германии.
[4.] В действительности Иван Адольфович де Шаек - швейцарец, секретарь Великого Князя Бориса Владимiровича, редактор двухтомного описания кругосветного путешествия Великого Князя и участия его в русско-японской войне.
Армейский комитет.
Самого Великого Князя Бориса Владимiровича, двоюродного брата Государя, заключили под домашний арест на его даче в Царском Селе.
В Петрограде по этому делу 14 марта дополнительно были арестованы: начальник конвоя Походного Атамана, сотник 5-го Уральского казачьего полка граф П.М. Дунин-Раевский (1883-?) и прапорщик В. А. Безобразов. Их отвезли в тюрьму при комендантском управлении на Инженерной улице.
Формально обвинение зиждилось на доносе проводника вагона-ресторана поезда Походного Атамана Колбанова. Он подал бумагу в могилевский совдеп, который переслал ее своим сотоварищам в Петроград. Тот, в свою очередь, передал донос министру юстиции Керенскому, приказавшему арестовать «заговорщиков».
Революционный военный прокурор генерал-майор В.А. Апушкин предъявил обвинение. Из него, по свидетельству графа П.М. Дунина-Раевского, следовало, что обвиняемые:
«1) скрывали у себя в поезде министра Протопопова, переодетого в женское платье;
2) устроили склад баллонов с удушливыми газами для перевозки их в Петроград, чтобы удушить всё Временное правительство и председателя Государственной думы Родзянко;
3) хотели в Двинске устроить прорыв для немецких войск, для чего имели намерение отвести русские войска;
4) сотник Раевский совещался с генералом Сазоновым, запершись в купе вагона; все разговоры Колбанов подслушал у двери».
Раздача газеты «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» представителям воинских частей.
Прокурор и сам понимал вздорность выдвинутых обвинений, но, по словам одного из арестованных, исполняя революционный долг, «искал среди других служащих железной дороги свидетелей, которые могли бы дать доказательства против нас».
Отсутствие подтверждения обвинения никак не повлияло на судьбу задержанных. Не смог на первых порах помочь даже известный кадет и масон В.А. Маклаков, еще до революции состоявший адвокатом семьи одного из арестованных. Его ходатайство перед Керенским закончилось ничем. Последний был непреклонен.
Арестованных выпустили лишь в ночь с 30 на 31 марта. Доносчика же Колбанова из проводников повысили до помощника начальника Николаевского вокзала в Петрограде. За революционную бдительность…
Георгиевские кавалеры сдают кресты и медали «За храбрость» финансовой комиссии исполкома совета рабочих и солдатских депутатов.
Подоплека этого дела была в ином. Узел завязался в Могилеве 2 марта: после отречения Государя, но еще до акта Великого Князя Михаила Александровича.
«…Была сделана по инициативе Великого Князя Бориса Владимiровича последняя попытка спасти Монархию, - излагает суть дела один из арестованных по этому фантастическому обвинению. - Походный Атаман и состоявший при его штабе генерал для поручений Свиты Его Величества, генерал-майор Дмитрий Петрович Сазонов, бывший командир Л.-Гв. Атаманского полка, были приняты генералом Алексеевым, которому они объяснили, что настоящее положение князя Львова крайне неустойчиво и, если ему не помочь, то неминуемо последует требование левых об отречении Вел. Князя Михаила Александровича.
Поэтому Ставка должна теперь же послать ультиматум Львову, а Львов, в свою очередь, должен потребовать ото всех немедленного признания Вел. Князя Михаила Александровича Императором Всероссийским. В противном случае, если кн. Львов не исполнит ультиматума Ставки, то, естественно, устои государства будут расшатаны, а дисциплина и боеспособность армий исчезнут; будет невозможно вести с успехом войну против немцев; нам будет грозить поражение на фронте и оккупация врагами громадной части русской территории. Вот почему Ставка и должна предъявить такой ультиматум, чтобы Вел. Князь Михаил Александрович был провозглашен Императором Всероссийским.
На это генерал Алексеев возразил, что лично он не вправе предъявить подобный ультиматум и что это лишь компетенция Верховного Главнокомандующего и, следовательно, надо ждать приезда Вел. Князя Николая Николаевича.
- У вас прямой провод - переговорите с Тифлисом, - сказал Вел. Князь Борис Владимiрович ген. Алексееву. Но и тут ген. Алексеев, под разными предлогами, отказался сделать это. Походному Атаману пришлось ни с чем вернуться к себе, но со спокойной и чистой совестью, сознавая, что им была сделана последняя попытка сохранить Монархию».
(Такое поведение ген. М.В. Алексеева, заметим, было предопределено его участием в заговоре и присущими ему антимонархическими взглядами.)
Братание на фронте.
Между тем неразбериха с арестами продолжалась и позднее. Причем, нередко даже выяснить, по чьему распоряжению произведен арест, не представлялось возможным.
Заведующий арестантскими помещениями Петропавловской крепости полковник Г.А. Иванишин 17 марта занес в записную книжку: «Привели в крепость 15 чел. Арестованных полковников и подполковников, среди них один генерал. Это снята вся Дворцовая охрана в Царском Селе. Всех поместили на главной гауптвахте 2 отделения. Между ними начальник Царскосельского Дворцового Управления князь Путятин, подполковник фон Таль и другие.
Кто снял охрану - неизвестно. По чьему распоряжению доставлены они в крепость, тоже неизвестно. Но дело было так: 15 марта было телефонное требование якобы Штаба Округа принять в крепость 15 офицеров. 17 числа они доставлены, но не приняты в Трубецкой бастион. 18-го же марта по телефону из Штаба Округа спрашивали, по чьему распоряжению арестованы эти офицеры, остается предположить, что арест этот произведен не законною властью, а неизвестными лицами».
Окончание следует.
1 апреля 1917 г. Открытка из собрания Музея политической истории в Петербурге.
Когда страна сходит с ума
Следует подчеркнуть, что в первые дни «великой безкровной» эпидемия арестов охватила буквально всю страну. Именно тогда появились предварительные аресты «в порядке целесообразности». (Да ведь и прежний состав Св. Синода узурпировавшие Верховную власть временщики разогнали прежде всего потому, что «синодалы» - при всей их приторной лояльности - надумали создать в середине апреля специальную комиссию по незаконному аресту священнослужителей и членов причта.)
Судя по всему, всё это не были отдельные эксцессы. Грозные волны достигали стен самого Таврического дворца.
«Вели в Думу, - свидетельствовал один из депутатов (граф Э. Беннигсен), - всех, кто выделялся несколько из общего обывательского уровня. Если после первых революционных дней оказалось в Петербурге около 4000 неосвобожденных арестованных, то число приведенных в Думу или в “Комиссариаты”, вероятно, должно быть определено не меньше, как 10 000».
Митинг в Вятке. Март 1917 г.:
http://humus.livejournal.com/2146770.html
Многие из этих беззаконий остались не зафиксированными. Вот лишь некоторые из них, официально ни в каких документах не отмеченные.
Уже к 4 марта, по свидетельству полковника Г.Г. Перетца, «во втором этаже Таврического дворца в комнатах под №№ 35, 35а и 36 число арестованных офицеров Отдельного корпуса жандармов и полиции все возрастало и достигло цифры 83-х».
Бывало, городовые сами приходили в Думу «сдаваться на милость новой власти» (В. Булгаков). Нередко полицейских приводили вместе с женами и детьми (С.П. Мельгунов). Однако не для всех пребывание в Таврическом дворце закончилось благополучно. Известны случаи, когда полицейские офицеры сходили там с ума (граф Э. Беннигсен).
Тела убитых на улицах Петрограда. Часовня Обуховской больницы. Петроград. Март 1917 г.
Некоторые из арестованных не выдерживали и для облегчения собственной участи предпринимали казавшиеся им популярными действия.
По свидетельству писателя А.М. Ремизова, «арестованные городовые […] собрали между собой по подписке 215 р. на нужды революции».
Бывало, писали вот такие письма, предназначавшиеся для публикации «во всеобщее сведение»:
Г. коменданту Таврического дворца. Группа офицеров жандармских и полицейских чинов, задержанных и находящихся в Таврическом дворце, считает своим нравственным долгом засвидетельствовать о том внимании и попечении, которым пользуются они со стороны администрации Таврического дворца и лиц, уполномоченных на сношения и заведование названной группой.
По уполномочию группы генерал-майор Петров.
5 марта 1917 г.
Временщики на похоронах «жертв революции». Петроград. Марсово поле.
Однако такие обращения (временщики понимали всю их вынужденность) не могли решить проблему. Вскоре было принято решение: «всех полицейских чинов, чинов конной стражи и корпуса жандармов, по возрасту своему подлежащих поступлению в войска, немедленно призвать на службу» (Г.Г. Перетц).
«Всех городовых, состоящих в запасе, и жандармов послали на фронт», - подтверждал член ЧСК Ф.И. Родичев.
А. М. Ремизов записал сценку митинга в Петрограде 20 марта. Дали слово отпущенному из-под ареста городовому:
- Я иду на фронт, не все мы такие, зачем же на детей позор. Я могу быть убит.
- Когда будешь убит, тогда и говори.
Освобождение политических заключенных из Тобольской тюрьмы.
7 марта «днем был произведен обыск в помещении штаба Корпуса жандармов. […] Все чины штаба Корпуса были арестованы сначала домашним арестом, а потом ночью, по распоряжению министра юстиции, под усиленным конвоем были препровождены в Таврический дворец. В доме на Фурштадтской, где помещался штаб Корпуса, проживали 6 офицеров и до 40 нижних чинов. Все они были арестованы […], а начальник штаба, генерал Никольский, препровожден в Министерский павильон».
Немало происходило и курьезных случаев.
2 марта в Думу прибыла делегация из Шлиссельбурга, «по виду совсем не революционно настроенные уездные мещане..., в длиннополых сюртуках». «Исправника мы арестовали, - заявили они, - полицию разоружили и казначейство охранили, а дальше не знаем, что делать».
Случалось, «из провинции привозили всю городскую администрацию и заявляли, что никаких обвинений местные граждане к бывшим администраторам не предъявляют, но препровождают их в Государственную думу для зависящих распоряжений. […]
Бывали случаи, что приводили душевнобольных, выпущенных во время переворота из лечебниц».
В мемуарной литературе упоминаются случаи заключения в арестные помещения таких выпущенных в первые дни умалишенных (граф П.М. Дунин-Раевский).
«Рухнул произвол и порваны цепи!» Петроград. Май 1917 г.
Уже после того, как Керенский, небезосновательно, как масон, опасаясь немцев, перебрался в 1940 г. из Франции в США, с ним беседовал князь А.П. Щербатов (1910-2003): «При встрече с Керенским, среди многих вопросов, я задал ему и этот: “С какой целью распоряжением Временного правительства были выпущены из тюрем и больниц уголовники и сумасшедшие?” Александр Федорович, как обычно, прикрылся философским рассуждением о свободе для всех».
А.Ф. Керенский в эмиграции.
В Нью-Йорке Александр Федорович поселился в особняке на 91-й улице в восточной части Манхэттена, владел которым его друг, конгрессмен, республиканец Симсон, однофамилец (?) или родственник (?) известного деятеля Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, составившего заключение по «темным силам» прокурора Ф.П. Симсона, и его брата московского адвоката С.П. Симсона, близкого знакомого председседателя ЧСК.
«Вчера, - сообщала 11 марта газета “Русская воля”, - в течение целого дня и сегодня утром в Таврический дворец доставляются большие партии арестованных из Финляндии. Среди арестованных много офицеров и нижних чинов, оказавших сопротивление революции. Сегодня утром доставлены из Улеаборга 27 человек офицеров».
13 марта утром комендатура Таврического дворца получила телеграмму о том, что «с сибирским поездом под конвоем везут из Омска всю местную администрацию».
Наконец, «17 марта в 3 часа дня из Москвы были доставлены под стражей бывший Владимiрский губернатор В.Н. Крейтон с женой; у В.Н. была во время событий 28 февраля сломана нога и он сильно страдал: для него в Министерский павильон была принесена лазаретная койка и приглашен врач Государственной думы. На другой день оба они, по распоряжению А.Ф. Керенского, были освобождены на поруки».
Бывали случаи и вполне анекдотические. Так, в один из первых дней после переворота в Петрограде арестовали сектантов-скопцов. «…При обыске дома, где они жили, заподозрили, по каким-то нелепым поводам, в принадлежности к Охранному отделению и решили арестовать. Велели одеться и повели по улицам. А толпа, глядя на старые бритые физиономии скопцов, решила, что это - придворные лакеи, и воспылала к ним ненавистью. Чуть было не учинили самосуд. “Мы были на волосок от смерти”, - рассказывал старичок. К счастью, в своеобразном революционном “участке” какой-то студент, производивший первый допрос всех арестованных, быстро разобрался в недоразумении и отпустил на волю перепуганных старичков с женскими лицами» (В. Булгаков).
Пришлось учреждать при министерстве юстиции особую следственную комиссию для проверки формальных причин задержания.
«Тыл победил династию, фронт победит врага!» Плакат 1917 г.
«16 марта, около часу дня, - читаем одну из записей в воспоминаниях Г.Г. Перетца, - в Таврический дворец помощником главного военного прокурора генералом Шрейтерфельдтом были доставлены арестованные в Могилеве чины штаба Походного Атамана, замышлявшие поход казаков на Петроград с баллонами удушливых газов. [Вот когда эти расхожие ныне страхи, оказывается, появились! - С.Ф.]. Во главе этой компании был генерал Сазонов [1], полковник Греков [2], капитан Унгерн-Штернберг [3] и секретарь бывшего Великого Князя Бориса Владимiровича - И.А. Шенк [4], француз, не говорящий по-русски. Арестованы они были в Могилеве по предписанию военного министра».
[1.] Генерал для поручений Свиты Его Величества генерал-майор Дмитрий Петрович Сазонов (1868-1933) - бывший командир Лейб-Гвардии Атаманского полка. Помощник Походного Атамана всех казачьих войск. Георгиевский кавалер. Скончался в Марокко.
[2.] Полковник Петр Михайлович Греков (1874-1923) - служил в Лейб-Гвардии Атаманском полку; офицер штаба Походного Атамана. Скончался в Югославии.
[3.] Барон Эдуард Рудольфович Унгерн-Штернберг (ум. 1924) - капитан Лейб-Гвардии Семеновского полка. Скончался в Германии.
[4.] В действительности Иван Адольфович де Шаек - швейцарец, секретарь Великого Князя Бориса Владимiровича, редактор двухтомного описания кругосветного путешествия Великого Князя и участия его в русско-японской войне.
Армейский комитет.
Самого Великого Князя Бориса Владимiровича, двоюродного брата Государя, заключили под домашний арест на его даче в Царском Селе.
В Петрограде по этому делу 14 марта дополнительно были арестованы: начальник конвоя Походного Атамана, сотник 5-го Уральского казачьего полка граф П.М. Дунин-Раевский (1883-?) и прапорщик В. А. Безобразов. Их отвезли в тюрьму при комендантском управлении на Инженерной улице.
Формально обвинение зиждилось на доносе проводника вагона-ресторана поезда Походного Атамана Колбанова. Он подал бумагу в могилевский совдеп, который переслал ее своим сотоварищам в Петроград. Тот, в свою очередь, передал донос министру юстиции Керенскому, приказавшему арестовать «заговорщиков».
Революционный военный прокурор генерал-майор В.А. Апушкин предъявил обвинение. Из него, по свидетельству графа П.М. Дунина-Раевского, следовало, что обвиняемые:
«1) скрывали у себя в поезде министра Протопопова, переодетого в женское платье;
2) устроили склад баллонов с удушливыми газами для перевозки их в Петроград, чтобы удушить всё Временное правительство и председателя Государственной думы Родзянко;
3) хотели в Двинске устроить прорыв для немецких войск, для чего имели намерение отвести русские войска;
4) сотник Раевский совещался с генералом Сазоновым, запершись в купе вагона; все разговоры Колбанов подслушал у двери».
Раздача газеты «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» представителям воинских частей.
Прокурор и сам понимал вздорность выдвинутых обвинений, но, по словам одного из арестованных, исполняя революционный долг, «искал среди других служащих железной дороги свидетелей, которые могли бы дать доказательства против нас».
Отсутствие подтверждения обвинения никак не повлияло на судьбу задержанных. Не смог на первых порах помочь даже известный кадет и масон В.А. Маклаков, еще до революции состоявший адвокатом семьи одного из арестованных. Его ходатайство перед Керенским закончилось ничем. Последний был непреклонен.
Арестованных выпустили лишь в ночь с 30 на 31 марта. Доносчика же Колбанова из проводников повысили до помощника начальника Николаевского вокзала в Петрограде. За революционную бдительность…
Георгиевские кавалеры сдают кресты и медали «За храбрость» финансовой комиссии исполкома совета рабочих и солдатских депутатов.
Подоплека этого дела была в ином. Узел завязался в Могилеве 2 марта: после отречения Государя, но еще до акта Великого Князя Михаила Александровича.
«…Была сделана по инициативе Великого Князя Бориса Владимiровича последняя попытка спасти Монархию, - излагает суть дела один из арестованных по этому фантастическому обвинению. - Походный Атаман и состоявший при его штабе генерал для поручений Свиты Его Величества, генерал-майор Дмитрий Петрович Сазонов, бывший командир Л.-Гв. Атаманского полка, были приняты генералом Алексеевым, которому они объяснили, что настоящее положение князя Львова крайне неустойчиво и, если ему не помочь, то неминуемо последует требование левых об отречении Вел. Князя Михаила Александровича.
Поэтому Ставка должна теперь же послать ультиматум Львову, а Львов, в свою очередь, должен потребовать ото всех немедленного признания Вел. Князя Михаила Александровича Императором Всероссийским. В противном случае, если кн. Львов не исполнит ультиматума Ставки, то, естественно, устои государства будут расшатаны, а дисциплина и боеспособность армий исчезнут; будет невозможно вести с успехом войну против немцев; нам будет грозить поражение на фронте и оккупация врагами громадной части русской территории. Вот почему Ставка и должна предъявить такой ультиматум, чтобы Вел. Князь Михаил Александрович был провозглашен Императором Всероссийским.
На это генерал Алексеев возразил, что лично он не вправе предъявить подобный ультиматум и что это лишь компетенция Верховного Главнокомандующего и, следовательно, надо ждать приезда Вел. Князя Николая Николаевича.
- У вас прямой провод - переговорите с Тифлисом, - сказал Вел. Князь Борис Владимiрович ген. Алексееву. Но и тут ген. Алексеев, под разными предлогами, отказался сделать это. Походному Атаману пришлось ни с чем вернуться к себе, но со спокойной и чистой совестью, сознавая, что им была сделана последняя попытка сохранить Монархию».
(Такое поведение ген. М.В. Алексеева, заметим, было предопределено его участием в заговоре и присущими ему антимонархическими взглядами.)
Братание на фронте.
Между тем неразбериха с арестами продолжалась и позднее. Причем, нередко даже выяснить, по чьему распоряжению произведен арест, не представлялось возможным.
Заведующий арестантскими помещениями Петропавловской крепости полковник Г.А. Иванишин 17 марта занес в записную книжку: «Привели в крепость 15 чел. Арестованных полковников и подполковников, среди них один генерал. Это снята вся Дворцовая охрана в Царском Селе. Всех поместили на главной гауптвахте 2 отделения. Между ними начальник Царскосельского Дворцового Управления князь Путятин, подполковник фон Таль и другие.
Кто снял охрану - неизвестно. По чьему распоряжению доставлены они в крепость, тоже неизвестно. Но дело было так: 15 марта было телефонное требование якобы Штаба Округа принять в крепость 15 офицеров. 17 числа они доставлены, но не приняты в Трубецкой бастион. 18-го же марта по телефону из Штаба Округа спрашивали, по чьему распоряжению арестованы эти офицеры, остается предположить, что арест этот произведен не законною властью, а неизвестными лицами».
Окончание следует.