ВЕЛИКАЯ?.. БЕЗКРОВНАЯ?.. РУССКАЯ?.. (29)
Привоз арестованных в Думу.
Женщины под стражей
Первые сведения о появлении в Таврическом дворце арестованных женщин относятся к 8 марта.
В тот день, пишет в своих мемуарах Г.Г. Перетц, «поздно вечером в Министерский павильон была доставлена статс-дама Елена Нарышкина, урожденная Толь, которая с трудом говорила по-русски». Речь идет о Елене Константиновне Нарышкиной (после 1853-1931), урожденной графине Толь, супруге штабс-капитана Императорской Гвардии Дмитрия Константиновича Нарышкина (1853-1918).
В газетах, сообщавших об этом, указывалось на то, что она имела «одно время огромное влияние при Дворе бывшего Императора».
Одна из вероятных причин ее ареста заключалась, возможно, в том, что молва приписывала Нарышкиной близость с послом Австро-Венгрии в России князем Лихтенштейном. 10 марта Е.К. Нарышкина была освобождена из-под стражи. Впоследствии ей удалось эмигрировать. Скончалась она во Флоренции.
На следующий день, 11 марта, женская часть Министерского павильона пополнилось еще двумя представительницами слабого пола. Утром привезли «арестованную по ордеру министра юстиции» Керенского супругу военного министра Е.В. Сухомлинову (1882-1925).
Екатерина Викторовна имела крайне болезненный вид. Перетц писал, что она «симулировала чуть ли не умирающую женщину», однако тут же отметил: «Сухомлинова охотно подчинилась установленному в павильоне порядку и вела себя очень корректно».
Екатерина Викторовна Сухомлинова.
Полной противоположностью Е.В. Сухомлиновой была доставленная «под вечер» в тот же день в Таврический дворец купчиха 1-й гильдии, активная участница монархического движения, товарищ председателя и казначей Союза Русского Народа, одна из организаторов Всероссийского Дубровинского Союза Русского Народа Е.А. Полубояринова (1864†1919).
Воспоминания о ней Г.Г. Перетца так и пышут племенной ненавистью:
«Невысокого роста, седая, с дерзким, наглым выражением лица, богатая женщина, привыкшая действовать нахрапом, она попробовала и тут проявить свои обычные тактические приемы.
Доставленная под конвоем в Министерский павильон, она позволила себе кричать на караульного начальника и чинов караула, осматривавших, во исполнение служебного долга, ее вещи. Ее поведение было настолько вызывающим, настолько недопустимым, что мне пришлось решительным образом потребовать, чтобы она замолчала, сказав, что я не гарантирую ее безопасность, если она позволит себе оскорблять доблестно несущих тяжелую караульную службу моих товарищей-преображенцев.
Преображенцы, несшие революционную службу в Таврическом дворце. Среди них - Г.Г. Перетц.
Но она только тогда угомонилась, когда я сказал, что вынужден буду поставить около нее двух часовых с винтовками, которые, при малейшем ее неповиновении требованиям караульного унтер-офицера, употребят в дело оружие. Только эта угроза заставила смириться погромщицу.
При осмотре платья Полубояриновой, в карманах оказалось несколько чековых книжек, из которых было видно, что она выдавала большие суммы, доходящие до нескольких тысяч рублей, видным деятелям Союза Русского Народа. […] Арест Полубояриновой был произведен как раз вовремя.
А.Ф. Керенский при одном из своих посещений Министерского павильона хотел выпустить Полубояринову. Этот идейный, мягкой души человек пожалел старую женщину. Он не видел в ней той силы, которая может поколебать новый строй. Но узнав о вызывающем ее поведении и дерзком обращении с чинами караула, которых она называла “жандармами”, с явною целью оскорбить, распорядился задержать ее еще на некоторое время под стражей».
Елена Адриановна Полубояринова.
Впоследствии Е.А. Полубояринова, по словам автора очерка о ней А.С. Степанова, «очень достойно вела себя на допросе, не пыталась выгородить себя и не предала соратников по борьбе. В итоге на запрос прокурора Петроградской судебной палаты ЧСК сообщила 13 июня 1917 г, что “при настоящем положении расследования преступной деятельности Союза Русского Народа не добыто материала, изобличающего Елену Полубояринову в каком-либо преступном деянии и потому привлекать ее в качестве обвиняемой Комиссией не предположено”. Тем не менее, ее продолжали содержать в тюрьме…»
Освободиться она смогла только после октябрьского переворота. Вскоре, однако, она была расстреляна чекистами во время «красного террора».
Ночью 21 марта в Министерский павильон были доставлены из Торнео супруги Риман. От одного имени генерал-майора Николая Карловича Римана (1864-1917? 1938?) профессиональных революционеров буквально трясло. Именно он в 1905 г. совместно с полковником Г.А. Мином, командуя Лейб-Гвардии Семеновским полком быстро и решительно подавил восстание в Москве.
«Когда Римана, - писал Г.Г. Перетц, - привели в Министерский павильон, то его сразу узнал ефрейтор Преображенского полка Дмитрий Пальчиков, служивший ранее в Семеновском полку в роте Римана. Между ними произошел следующий интересный разговор:
- Здравствуйте, господин генерал!
- Здравствуйте.
- Вы помните бывшего Вашего подчиненного роты Ея Величества Семеновского полка Дмитрия Пальчикова?
- Помню, помню… (пауза). Я очень не рад видеть своего солдата при таких обстоятельствах; моей роты солдат должен находиться рядом со мной».
В этом был весь прямой и честный Риман.
Супруга Николая Карловича Александра Александровна, фрейлина Двора Императрицы Александры Феодоровны, также была арестована и помещена в Министерский павильон.
«Молодец!» Приписка Императора Николая II на Всеподданнейшем рапорте о действиях Лейб-Гвардии Семеновского полка под командой полковника Николая Карловича Римана по усмирению мятежников в годы первой революции.
Личных друзей Императрицы А.А. Вырубову и Ю.А. Ден арестовывал сам Керенский. Произошло это в Александровском Дворце Царского Села 21 марта 1917 г.
«Лили, - сказала Государыня Ден, прощаясь, - страдая, мы очищаемся для Небес. Прощаемся мы не навсегда. Мы встретимся в ином мiре».
«Там и в Боге мы всегда вместе!» - сказала Императрица Вырубовой, обнявшись и обменявшись кольцами.
Даже тяжелая болезнь Вырубовой (корь) не остановила министра юстиции.
«Я была настолько слаба, - писала впоследствии Анна Александровна, - что меня почти на руках снесли к мотору […] День был пасмурный и холодный; у меня кружилась голова от слабости и волнения. Через несколько минут мы очутились в Царском павильоне, в комнате, где я так часто встречала Их Величества. Нас ожидал министерский поезд - поезд Керенского. У дверей купе встали часовые. […] Влетел Керенский с каким-то солдатом и крикнул на меня и на мою подругу, чтобы мы назвали свои фамилии. Лили не сразу к нему повернулась. “Отвечайте, когда я с вами говорю”, - закричал он. Мы в недоумении на него смотрели. “Ну что, вы довольны теперь?” - спросил Керенский солдата, когда мы наконец назвали наши фамилии».
«Неожиданно до меня дошло, - излагает тот же эпизод в своих мемуарах Ю.А. Ден, - что кто-то кричит и стучит по полу палкой. Я отпрянула от окна, чтобы узнать, в чем дело, и тут увидела Керенского, злобно уставившегося на меня.
- Послушайте, Вы! Почему не отвечаете, когда с Вами разговаривают? - неистовствовал он.
Я взглянула на него, не говоря ни слова. Никто еще не обращался со мной таким образом! Женщина я высокая; возможно, мой рост (я смотрела на него сверху вниз) и невысказанное презрение заставили его поубавить тон.
- Просто я хотел уведомить Вас о том, что я везу Вас в дом предварительного заключения при Дворце правосудия, - продолжал Керенский. - Оттуда Вас переведут в другое здание, - многозначительно добавил он, - где Вы и останетесь.
Я по-прежнему смотрела на него как на пустое место, и он ретировался в свое купе. Через десять минут мы прибыли в Петроград».
Юлия Александровна Ден (1885-1963).
«…Мрачным нам показался город… - вспоминала Вырубова. - […] Подъехали к Министерству юстиции. […] Офицеры привели нас в комнату на третьем этаже без мебели, с окном во двор; после внесли два дивана; грязные солдаты встали у двери».
Когда женщины остались одни, Ден спросила Вырубову о бумагах, бывших при ней. «У меня при себе несколько писем Государыни, кое-какие письма от Григория и две его фотографии». Все этот тут же было разорвано на мелкие кусочки.
На следующий день, пишет Анна Александровна, «около трех часов вошел полковник Перетц и вооруженные юнкера и меня повели. Обнявшись, мы расстались с Лили».
Ден запомнился один из пришедших офицеров. Было видно, как он растерялся, увидев в руках у Вырубовой костыли. По писаниям газетчиков и расхожим рассказам он представлял ее совершенно иной.
«Перед ним стояла мнимая Распутинская сообщница - крохотное дрожащее существо с миловидным лицом и жалобным детским голоском. Офицер глазам своим не верил.
- Так вы хотите сказать, что Вы инвалид? - неуверенно проговорил он. […]
Появилась стайка журналистов обоего пола, но одинаково растрепанных и неухоженных. Они что-то торопливо записывали, посматривая полупрезрительно-полусочувственно на исчезнувшую в темноте жалкую фигурку».
Заметка с фотографией из газеты революционного времени, повествующая о Вырубовой как о «самой неистовой поклонницы Гришки Распутина».
22 марта, вспоминал Г.Г. Перетц, «утром от секретаря министра юстиции была получена телефонограмма с требованием выслать в здание министерства автомобиль с самым надежным караулом. Я сам поехал, взяв с собой юнкеров Владимiрского училища. [По свидетельству А.А. Вырубовой, юнкера сплошь были евреями.]
По поручению Керенского я принял из его квартиры арестованную им лично накануне в Царском Селе Анну Вырубову, самую близкую женщину к Царице и поклонницу Григория Распутина.
Мне приходилось много слышать раньше о Вырубовой, ее называли красавицей, но каково же было мое удивление, когда я увидел перед собой обрюзгшую пожилую женщину, лет за сорок, толстую, с красным лицом и на костыле! Вырубова хромала со времени катастрофы в 1915 году на Царскосельской железной дороге, где ей повредило ногу.
Вместе с Вырубовой в комнате была фрейлина Ден, которая помогла одеться Вырубовой, но осталась в квартире Керенского под арестом. Одета Вырубова была скромно; лиловое шерстяное платье, бархатный сак с маленьким меховым воротником, простенькая шляпка, на руках несколько колец, тоже недорогих, среди них 1-2 монастырской работы с надписями.
Мне было поручено с Вырубовой заехать в Таврический дворец, захватить там Е. Сухомлинову и обеих отвезти в Петропавловскую крепость, где заключить в Трубецкой бастион».
«Перетц, - читаем в воспоминаниях А.А. Вырубовой, - приказал мне сесть в мотор; сел сам, вооруженные юнкера сели с ним, и всю дорогу нагло глумились надо мной. Было очень трудно сохранить спокойствие и хладнокровие, но я старалась не слушать. “Вам с вашим Гришкой надо бы поставить памятник, что помогли совершиться революции!”
Я перекрестилась, проезжая мимо церкви. “Нечего вам креститься, - сказал он, ухмыляясь, - лучше молились бы за несчастных жертв революции”… Куда везут меня? - думала я. “Вот, всю ночь мы думали, где бы вам найти лучшее помещение, - продолжал полковник, - и решили, что Трубецкой бастион самое подходящее!”
После нескольких фраз он крикнул на меня: “Почему вы ничего не отвечаете?” - “Мне вам нечего отвечать”, - сказала я. Тогда он набросился на Их Величества, обзывая Их разными оскорбительными именами, и прибавил, что, вероятно, у Них сейчас “истерика” после всего случившегося.
Я больше молчать не могла и сказала: “Если бы вы знали, с каким достоинством Они переносят все то, что случилось, вы бы не смели так говорить, а преклонились бы перед Ними”. Перетц замолчал».
«…Она, - читаем в мемуарах последнего, - стала говорить о болезни Детей Царицы, о своей болезни (у нее была корь), о настроении в Александровском Дворце, причем сказала буквально следующее:
- Они там все совершенно спокойны. Всегда спокоен, кто никому зла не делал, а Они никому зла не желали!
В этот момент автомобиль въехал во двор Таврического дворца, и мысли Вырубовой перенеслись к детским годам. Она не выдержала, тяжело вздохнула и уронила фразу:
- Здесь я девочкой так часто каталась на коньках!
На щеке ее блеснула слеза, но она быстро овладела собой…»
«Юнкера, - отметила А.А. Вырубова, - выглядели евреями, но держали себя корректно. […] Подъезжая к Таврическому Дворцу, он сказал, что сперва мы едем в Думу, а после в Петропавловскую крепость. Хорошо, что в крепость, почему-то подумала я; мне не хотелось быть арестованной в Думе, где находились все враги Их Величеств».
Анна Александровна Вырубова.
Оставшейся после увоза А.А. Вырубовой в Министерстве юстиции и вскоре выпущенной на свободу Ю.А. Ден А.Ф. Керенский совершенно откровенно «зловеще и многозначительно» дал понять, в чем ее вина: «Вы знаете слишком много. С самого начала революции Вы неизменно находились в обществе Императрицы. Если захотите, то сможете совершенно иначе осветить недавние события, относительно которых мы придерживаемся иного мнения. Вы опасны».
Для всех остальных была готова стандартная версия. Ее занес уже 22 марта в свой дневник Д.В. Философов: «Вырубову пришлось арестовать, чтоб над ней не совершили самосуда».
Продолжение следует.