ВЕЛИКАЯ?.. БЕЗКРОВНАЯ?.. РУССКАЯ?.. (3)
«Хвосты» - очереди за хлебом под присмотром полиции. Запечатленные фотографом и в изображении карикатуриста.
Заговор висельников (окончание)
На первый взгляд, всё шло как по маслу. Однако «улица» (и те, кто невидимо стоял за ней) неожиданно спутали карты. Взбунтовались волынцы.
Вышедший из подчинения командования Волынский полк.
В этих условиях все те, кто был причастным к переговорам с министрами, оберегая свою репутацию, «дистанцировались от акции [перерыв занятий Думы], которую возбужденное общественное сознание квалифицировало как репрессивную».
Заслуги перед новым строем «прогрессивной группы» были оплачены. Эти министры «либо не арестовывались, либо вскоре после ареста освобождались. […]
Карикатура Кукрыниксы. 1935 г.
…В борьбе с революцией Царское правительство потерпело полное поражение. Но перед тем, как уйти с политической арены, оно сделало все возможное, чтобы максимально облегчить появление на ней новой власти, родившейся в недрах Прогрессивного блока. В том, что данное утверждение лишено какой бы то ни было иронии, состоит, пожалуй, самый большой парадокс Февральского переворота» (С.В. Куликов).
Но далее о судьбе, которую уже после переворота готовил висельник Керенский со товарищи деятелям Императорского правительства.
Пока Керенский выступал 2 марта перед Советом, П.Н. Милюков в Екатерининском зале Таврического дворца обратился к народу: «Я только что получил согласие моего товарища А.Ф. Керенского занять пост министра юстиции в первом общественном кабинете, в котором он отдаст справедливое возмездие прислужникам старого режима, всем этим Штюрмерам и Сухомлиновым». (Кстати говоря, по свидетельству С. Мстиславского (Масловского) одновременно с одобрением пленумом Петросовета вступления Керенского на пост министра как бы «получал признание и самый кабинет».)
Одновременно с объявлением об амнистии 2 марта Керенский информировал депутатов Совета об арестах царских министров: «Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук. (Бурные аплодисменты и возгласы: Правильно)».
В тот же день вечером в речи в Екатерининском зале Таврического дворца перед солдатами и гражданами Керенский заявил: «Товарищи, в моем распоряжении находятся все бывшие председатели советов министров и все министры старого режима. Они ответят, товарищи, за все их преступления перед народом согласно закону (возгласы: безпощадно). Товарищи, свободная Россия не будет прибегать к тем позорным средствам борьбы, которыми пользовалась старая власть. Без суда никто подвергнут наказанию не будет. Всех будет судить гласный народный суд».
Петропавловская крепость - политическая тюрьма Революции.
«Заявление Керенского о возмездии царским властям и о почете царским арестантам, - вспоминал Н.Н. Суханов, - произвело, несомненно, большой эффект и подняло настроение до энтузиазма».
Это вполне соответствовало настроением взбунтовавшихся толп.
В те дни к Думе все шли и шли возбужденные люди, требуя немедленного суда над пленниками новой власти. Да что там суда… «Да здравствует революция! Смерть арестованным!» - было написано на транспарантах.
5 марта в адрес министра юстиции была направлена телеграмма от крестьян: «Курагинское общее собрание протестует против выезда Николая Романова с супругой в Англию без суда ввиду доказанности [sic!] измены Отечеству. Комитет безопасности удивляется суду над Сухомлиновым, если допускаются исключения для глав, которые должны ответствовать больше. Конституционные гарантии для бывшего царя, нарушившего конституцию, недействительны. Призываем поддержать требования: предателя Николая с супругой безпристрастному Керенскому суду».
Д. Моор. «Гражданин, возьмите корону, она не нужна больше России!» Рисунок для журнала «Будильник». 1917 г.
Ссыльные из Минусинска требовали: «Безпощадно душите гидру реакции во всей стране, дабы она не воскресла».
«Я знаю врагов народных и знаю, как с ними справиться», - не без пафоса заявляет на подобные «народные» волеизъявления Керенский.
Позднее один из делегатов Петросовета, выступая в защиту Керенского, так и говорил: «…Если бы, действительно, Керенский не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласия Исполнительного комитета, то что было бы тогда с этим министерством?.. Там был бы московский депутат Маклаков, но если бы это было так, разве были бы арестованы все лица, арестованные сейчас, и было бы сделано то, что сделал Керенский, наш Керенский?»
(Говоривший так, разумеется, не знал, что Керенский был лишь исполняющими руками тех, кто, оставаясь в тени, действительно был направляющей волей. И в этом смысле, если бы на место, занятое деятельным Керенским, был поставлен «смирный» Маклаков, член той же самой масонской ложи, то поступал он бы точно так же…)
Знаменская площадь в Петрограде в февральские дни 1917 года.
Напомним первые шаги заговорщиков. Речь пойдет не о Думе, ибо не она была реальной движущей силой, прикрывая собою эту силу и мозговой центр, планировавший атаку на власть. Пусть и характеризовали потом аресты Царских сановников как «передачу Думе ее врагов».
Накануне переворота «массовых организаций ни у большевиков, ни у меньшевиков… не было, влияние тех и других было слабое. Не лучше обстояло дело и у третьей социалистической организации - у социалистов-революционеров», - так со знанием дела писал, оценивая создавшуюся в Петрограде к февралю 1917 г. ситуацию, человек хорошо информированный - один из лидеров партии эсеров (член ее ЦК), масон с 1909 г. В.М. Зензинов.
В такой обстановке, по свидетельству В.Б. Станкевича (1884-1969), поручика Царской армии, трудовика и масона, впоследствии члена исполкома Петросовета, в конце января месяца ему «пришлось в очень интимном кружке встретиться с Керенским. Речь шла о возможностях дворцового переворота».
Продолжающаяся война «не поколебала общей решимости покончить с безобразиями придворных кругов и низвергнуть Николая. В качестве кандидатов на престол назывались различные имена, но наибольшее единодушие вызывало имя Михаила Александровича, как единственного кандидата, обезпечивающего конституционность правления».
26 февраля, по словам В.М. Зензинова, «вечером на квартире у А.Ф. Керенского (на Тверской) по его приглашению состоялось совещание представителей некоторых левых общественных группировок и организаций. Такого рода совещания за последние недели (или вернее - дни) происходили несколько раз […]
Таких “информационных совещаний” в предфевральские дни было четыре; три совещания происходили на квартире у Горького (ни Керенский, ни я на них не были), это - четвертое и последнее - состоялось на квартире у Керенского. На нем присутствовали (я твердо помню), кроме А.Ф. Керенского, меня и пришедшего к концу совещания Н.Д. Соколова - Эрлих, Александрович и Юренев; возможно, что были также Знаменский и Березин, но я в этом не уверен. […]
Один из участников совещаний у Керенского - Константин Константинович Юренев (1888-1938), настоящая фамилия Кротовский. Член РСДРП с 1905 г., не раз арестовывался. Во время февральских событий примыкал к «межрайонцам», объединившихся вскоре с большевиками; был избран депутатом Петросовета. Активный участник октябрьского переворота, был председателем бюро Главного штаба Красной гвардии. В годы гражданской войны на военной и партийной работе. С 1921 г. - дипломат. Арестован по обвинению в шпионаже, участии и финансировании контрреволюционной организации и в попытке убийства Ежова. Расстрелян.
По идее и задачам совещание это должно было иметь важное значение - оно претендовало некоторым образом как бы на роль генерального штаба революции, который должен был принять весьма ответственные решения. […]
Мы (А.Ф. Керенский, Г. Эрлих и я) единодушно говорили о необходимости влиться в события, постараться воздействовать на движение, придать ему более определенный политический смысл и направление, добыть средства для создания техники по изданию листков».
Автор этих воспоминаний - Владимiр Михайлович Зензинов (1880-1953) - один из лидеров партии эсеров (член ее ЦК), масон с 1909 г.
Что касается описанного В.М. Зензиновым совещания, то на нем, по словам хозяина квартиры А.Ф. Керенского «организовано было информационное бюро, в которое входили представители думских фракций: меньшевики, большевики, междурайонные партии от эс-эров до н-сов. Это Бюро собиралось. Мы организовывали совещания. Безпорядки ожидались раньше».
Петроград. Баррикады на Литейном проспекте. 27 февраля.
В качестве комментария к последней фразе присовокупим мемуарную запись Анны Ахматовой: «А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена [sic!] на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: “В день Русской Революции”. […])»
Баррикады у Арсенала.
«В 6 часов вечера 26 февраля (старого стиля) на квартире у Керенского, - вспоминал другой современник (В. Чернолуский), - состоялось совещание представителей всех революционных организаций, носившее, по-видимому информационный характер. Когда был поставлен на обсуждение коренной вопрос, какой тактики держаться дальше, только один голос (если память мне не изменяет - представителя большевиков) требовал немедленной организации вооруженного восстания, все остальные находили его не отвечающим положению».
На совещании у Керенского мы… единодушно отметили исчезновение филеров, следивших за нами раньше, и учли это как отрадный признак» (В.М. Зензинов).
«Видя упадок настроений в рабочих массах, - писал, имея в виду воскресный день 26 февраля, Царский министр здравоохранения Г.Е. Рейн, - и опасаясь победы Правительства над смутою, “Тайные Силы” почувствовали необходимость принять решительные меры для скорейшего торжества задуманного ими дела. Все усилия были сосредоточены на войсках. Ночью с 26 на 27 февраля наиболее опытные и предприимчивые агитаторы проникли в казармы и сумели поднять настоящий солдатский бунт.
Волынцы у Государственной думы.
Во имя этой задачи все средства оказались приемлемыми, а обещания безграничными. Говорилось и о быстром прекращении революционным правительством “кровавой бойни”, - и об обязательстве не посылать на фронт восставшие части Петроградского гарнизона (что и было официально закреплено затем распоряжением Временного правительства). Указывалось солдатам, что при слабости существующей власти не следует опасаться репрессий, доказательством чему служил пример 4-й роты Павловского полка, в которой зачинщики бунта не были расстреляны, как это требовалось по закону. Поддерживалось ли подстрекательство и денежными аргументами, пока еще точно не выяснено, но известно […], что касса тайных сил принимала немалое участие в подготовке революционного взрыва. Посулы и обещания упали на благодатную почву… […] Взбунтовавшиеся запасные батальоны вышли на улицу, и вместе с рабочими и чернью, которые вооружились из складов разгромленного ими арсенала, почувствовали за собою силу».
На следующий день, 27 февраля, был опубликован подписанный за два дня до этого, указ о роспуске Государственной думы. Дума этому приказу не подчинилась, положив начало государственному перевороту.
Кем были эти хорошо законспирированные опытнейшие агитаторы, поднявшие войска, не удалось выяснить даже впоследствии, когда возникшее вскоре после переворота Общество изучения революции 1917 г. производило опрос среди непосредственных участников солдатского бунта. Член Военной комиссии Временного комитета Государственной думы С.Д. Масловский (Мстиславский), имея в виду выступление солдат-волынцев утром 27 февраля, отмечал впоследствии: «Кто вывел эту давшую сигнал к дальнейшему общему выступлению, роту - осталось, в сущности, неизвестным: опрос, произведенный в ближайшие дни Союзом офицеров республиканцев, дал шесть разных имен, “выведших Волынский полк”; решить твердо, какое из этих имен правильно, не представилось возможным».
Некоторое представление о том, как это порой происходило, дают воспоминания одного думца (Ф.И. Родичева), проводившего сразу же после переворота «успокоительную» пропаганду в казармах Петрограда: «…Я направился к выходу, а из прохода в сторону, в темноту прыснула довольно миловидная девушка… Вот она настоящая пропаганда где. Ну, где нашей пропаганде осилить пропаганду этими средствами. И неужели такие проникновения только теперь имели место?»
Продолжение следует.