ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 87)
Мнимости жизни и творчества
То ли он украл шубу, то ли у него украли...
По А.Н. АПУХТИНУ.
Общение с Фридрихом Горенштейном было для Андрея Тарковского первым довольно серьезным духовным испытанием. К сожалению, для раскрытия этой, несомненно, важной темы у нас пока что недостаточно материала.
Помимо задачи понять подлинный характер его взаимоотношений с режиссером, есть еще и другая веская причина для того, чтобы попытаться внимательно присмотреться к этому человеку. Речь идет о весьма высокой вероятности посмертного использования творчества Ф.Н. Горенштейна в сфере весьма далекой от искусства и культуры.
Хотелось бы подчеркнуть: наш рассказ о Горенштейне основан исключительно на свидетельствах его друзей и его собственных текстах. Обо всем остальном судить нашим читателям…
Фридрих Горенштейн.
О чем бы мы ни заводили разговор в связи с Горенштейном (о его ли биографии или произведениях), неизменно этому сопутствует некая двойственность, недоговоренность, неясность.
Многое из того, что рассказывает о себе Фридрих Наумович или то, как оценивают его самого друзья и знакомые, как правило, не выдерживает затем проверку достоверными фактами, противоречит здравому смыслу, отторгаясь вменяемым общественным сознанием.
Есть, конечно, и те, которые думают иначе. Голос этого маргинального меньшинства, будучи усиленным доступными для него средствами массовой коммуникации, так или иначе доходит до общества, сея - благодаря искусству вкрадчивости - сомнения. Случается также, что это вызывает совершенно противоположный эффект, вызывая полное и устойчивое неприятие.
Но вот и сами голоса этих портных, которые - сдается мне - самозабвенно заняты тем, что усердно шьют платье «голому королю».
Знакомая уже нам Мина Иосифовна Полянская, происходящая из бухарестской еврейской религиозной семьи, родившаяся в Молдавии, закончившая пединститут в Ленинграде, а ныне обитающая в Берлине, утверждает: Фридрих Горенштейн - «один из самых талантливых прозаиков России», «наверное, самый недооцененный классик [sic!] русской литературы XX века».
Литературный критик Виктор Леонидович Топоров (потомок петербургских крещеных евреев, образовавших гремучую смесь бундовцев и адвокатов) еще при жизни писателя пророчил: «Горенштейн - ближайший из числа русских писателей кандидат на Нобелевскую премию».
Пусть это у них и не вышло (по словам Андрона Кончаловского, Горенштейн за границей «прозябал в ожидании Нобелевской премии»), всё же авторы подобного пошиба ставят Фридриха Наумовича вровень то с Тургеневым, то с Чеховым, то с Буниным.
Даже известный отечественный историк религии и культуры Вячеслав Всеволодович Иванов, отрабатывая, видимо, звание профессора американского Стэнфордского университета, пусть и с небольшими оговорками (никак, однако, не влияющими на общую картину), представляя первую публикацию на родине скандального горенштейновского романа «Псалом», так писал в 1991 г. о его авторе: «Это большой мастер […], мощный, воплощающий в своем поколении боль и силу великой русской прозаической традиции, которой он принадлежит неотрывно».
Получив впоследствии звания профессора Калифорнийского университета, а заодно и действительного члена Американской академии искусств и наук, Вячеслав Всеволодович в своих высказываниях стал еще более раскован, да и замах у него уже был покруче.
В октябре 2012 г. В.В. Иванов разразился гневными филиппиками в адрес В.В. Путина:
«…У него патологическая страсть, я думаю, к деньгам. Не к власти - тогда можно было бы просто его сделать “Его Величеством”. Он, наверное, об этом думает. Но он труслив. Если бы не боялся, то стал бы императором. [….] Я в его лице читаю смесь трусости, небольшого ума, бездарности и каких-то подавленных комплексов, которые делают его очень опасной личностью. Боюсь, что он вообразил себя воплощением национального духа или что-то в этом роде есть у него. […]
Он бандит. Бандит умеет очень много делать. Сталин был бандитом. Вот, пожалуй, в этом смысле он сопоставим со Сталиным, потому что Сталин был тоже неумный и неспособный человек. Но бандит. […] Я думаю, что у Путина только к собаке есть человеческие чувства. Я думаю, что ни к кому из окружающих у него никаких чувств нет. Понимаете, человек без человеческих чувств - это ужасно. […] …С ним никаких человеческих отношений быть не может. […]
Я с ним немножко разговаривал - сразу после ареста Ходорковского. Я ему сказал, что Ходорковский, по-моему, заслуживает хороших слов, поскольку он понимает, что нужно науку финансировать. Путин тогда был президентом и вручал мне медаль. То есть это были те времена, когда он еще не снял маски. Но когда я произнес имя Ходорковского, он позеленел. Реакция была биологическая. Передо мной уже никакой маски не было, а был страшный, кровавый человек. […] Путин - пахан в огромной бандитской шайке».
http://maxpark.com/user/1637669351/content/2077623
Почему это интервью с сыном автора знаменитого «Бронепоезда 14-69» опубликовала в своем журнале «The New Times» (12.10.2012) Евгения Марковна Альбац, отец которой со времен Великой Отечественной войны был связан со спецслужбами, понять нетрудно. Но как в таких выражениях мог позволить себе высказываться российский академик, человек, предполагается, культурный? Можно не любить Путина, отвергать его политику, бороться с ним, наконец, но говорить подобно ломовому извозчику из подворотни - это уже, простите, ни в какие ворота…
Завершает свое интервью Вячеслав Всеволодович также весьма своеобразно: «Вообще мы, конечно, никакие не Ивáновы, потому что мой предок - это незаконнорожденный сын генерала Ивáнова, адъютанта генерал-губернатора и барона Кауфмана, покорителя Туркестана, и предположительно экономка родила от него. А нижний по чину взял на себя вину вышестоящего. Вот я и говорю, что, когда антисемитизм дойдет до крайности, я объявлю себя Кауфманом…»
Последнее откровение - это, конечно, отсылка к имеющей широкое хождение версии о происхождении самого Константина Петровича фон Кауфмана из евреев-выкрестов. Совершенно недостоверное, между прочим.
Всё это я привожу исключительно для того, чтобы читатели лучше понимали, с кем и чем мы имеем дело.
Возвращаясь к Горенштейну, заметим, что проведенный его друзьями «сеанс черной магии» имел немалый успех среди одержимых толерантностью западных СМИ и европейских политкорректных интеллектуалов.
В немецкой печати за ним даже закрепился титул «второго Достоевского», хотя сам Фридрих Наумович Федора Михайловича просто-напросто ненавидел.
В Берлине еще при его жизни проводилась выставка, посвященная русской литературе. Проходила она под названием «От Пушкина до Горенштейна».
Разумеется, подобные, ни на чем не основанные, взятые с потолка, гомерически завышенные оценки по отношению к тем, кто так или иначе находился в оппозиции к официальной (будь то царская, советская или какая угодно иная) России, - дело самое обычное. Достаточно, например, вспомнить небезызвестного Василия Аксенова, которого западная пресса сначала превозносила, как «Льва Толстого сталинского периода», а потом, когда мавр сделал уже свое дело, благополучно забыла…
Справедливости ради, заметим: сам Фридрих Наумович неизменно подчеркивал свое почтение к классике. «Модерн, - заявлял он в 1991 г. одному из интервьюеров, - может существовать только как вариации классики. А когда потеряна классика, тогда вариации превращаются в какофонию».
Мысли, конечно, похвальные, но никак не дающие права самого его автоматически произвести в «литературные классики».
Впрочем, нашлись на Западе и такие (пусть и весьма немногочисленные) критики, которые писали о Горенштейне как о «гениальном графомане».
Однако кричащих «А король-то голый!», согласно существующим правилам игры, самих стараются замолчать.
Скрыть очевидное, однако, невозможно. Интерес к писателю за границей был весьма незначительный, что вынуждены были даже признать все его присяжные трубадуры.
«К большому сожалению, - пишет бывший харьковский хормейстер, а ныне уже обосновавшийся в Германии журналист - Евгений Витальевич Кудряц, - имя Фридриха Горенштейна не слишком популярно, а известно, скорее, лишь узкому кругу ценителей и критиков литературы, чем широким массам».
«Его имя, - подтверждает литератор Борис Хазанов (Файбусович), знакомый Горенштейна, - никогда не было модным, журналисты не удостоили его вниманием, никто не присуждал ему премий, критиков он не интересует…»
Впрочем, и в России выход его романов с началом перестройки не вызвал не только ажиотажа, но даже и заметного интереса: напечатанные книги покупать не спешили…
«…И сегодня, - признается тот же Борис Хазанов, - в отношении к нему на родине есть какая-то двойственность; писатель, наделенный могучим эпическим даром, один из самых значительных современных авторов, остается до сих пор полупризнанной маргинальной фигурой».
В этих обстоятельствах им ничего не остается, как, подобно прожженным шулерам, передергивать, обратив явное поражение себе на пользу.
Русско-еврейский американец Григорий Никифорович в написанной им биографии Горенштейна объясняет отсутствие интереса к книгам писателя у читателей «сложностью и глубиной его произведений».
Не доросли вы, мол, еще до того, чтобы понимать, «какой это цимес». Ну, просто пальчики оближешь!
Такая же, как мы уже говорили, двойственность и недоговоренность существует и с некоторыми другими (причем основными) фактами биографии Горенштейна.
Фридрих Наумович родился 18 марта 1932 года в Киеве. В этом расхождений никаких нет.
Странности начинаются, когда речь заходит о его отце.
Друзьям Фридрих рассказывал, что он был «профессором-экономистом и партийным функционером» (Борис Хазанов), «ответработником (он мне как-то показывал чудом сохранившееся служебное удостоверение отца и какой-то орден)» (Евгений Попов).
Зарубежным журналистам Ф.Н. Горенштейн рассказывал об отце более подробно: «Австрийский еврей из Галиции. Еще мальчиком он воевал на стороне красных, и, когда Красная армия уходила в Россию, ушел вместе с ней... Он был профессор экономики. Взялся с еще несколькими профессорами доказать нерентабельность колхозов. Глупее придумать нельзя! Как будто колхозы были созданы ради рентабельности!.. Вот их всех и арестовали - за “саботаж в области сельского хозяйства”. Особенно активно участвовала в их разоблачении одна дама, кажется, кандидат наук, но при этом еще и сестра Постышева...»
О дальнейшей судьбе отца в другом интервью он заявил: «Отец погиб в лагере - его арестовали в 1935-м году. Причем не просто в 1935-м, а в самом его начале, сразу же после убийства Кирова. Мне было три года, я его не запомнил, фотокарточек его, естественно, в доме не осталось. И впервые я увидел отца, когда мне отдали его дело в КГБ, - тюремный снимок...»
В самой последней, наиболее выверенной биографии писателя, говорится о том, что отец его, Наум Исаевич Горенштейн, 1902 года рождения, был расстрелян 8 ноября 1937 года.
Некоторые сомнения вызывает статус отца: «профессор политэкономии».
Никаких иных, кроме рассказов сына (часто противоречивых), данных о нем обнаружить не удалось. И это притом, что «профессоров» в то время в СССР было не так уж много.
После ареста отца мать Энна Абрамовна вернула себе девичью фамилию: Прилуцкая, записала Фридриха Феликсом и уехала к своим сестрам в Бердичев. Там их и застала война.
В эвакуацию отправились вместе с домом для малолетних нарушителей, директором которого была Энна Абрамовна.
«…Мы ехали через всю Украину, - вспоминал потом Ф.Н. Горенштейн, - много раз нас обстреливали. […] Потом мы доехали до Краснодарского края и жили в одной из станиц. Прошло несколько месяцев, опять начались бомбежки - немцы наступали тогда на юг, к Ростову. Пришлось опять уезжать. Дорога была перерезана, и мы поехали назад, к Ростову. […]
…Немцы тогда, взяв Ростов, находились в городе всего несколько дней. Наш поезд остановился в темноте. Ни вперед, ни назад, разные слухи: то ли он поедет, то ли надо уходить. Все сидят, прижавшись друг к другу. Слышна стрельба. И мама взяла меня - второй раз это было, и мы просто ушли в ночь. От всех.
Мы шли, там, на пути, было какое-то село, нерусское, то ли татарское, то ли какое-то другое. Не знаю, за кого они нас приняли, но они нас приняли. Тогда и из разных сел люди тоже уходили, спасаясь от бомбежек...
Мы там жили в помещении школы... Я видел красновских казаков, которые пришли с немцами. Они проезжали мимо этого села... С гармошкой. Несколько эскадронов, и я помню эти эскадроны с гармошками.
Прошло несколько дней - не помню сколько - и опять пришли советские части, и мы поехали дальше».
Предусмотрительность Энны Абрамовны впоследствии материально обезпечила жизнь сыну в Германии.
«Мама, - делился с собеседником Фридрих Наумович, - к счастью, записала тогда нас, зарегистрировала. Тогда записывали всех - был приказ Сталина (так говорили) переписывать всех, кто находился в бегах, ехал в эвакуацию, был ли на вражеской территории и так далее... И это мне здесь, в Германии, очень сильно помогло. Русский Красный Крест выдал в 1997 году соответствующую справку, на основе которой я признан в Германии расово преследуемым со всеми вытекающими отсюда последствиями».
«Теперь у меня, - говорил он журналистам, - появилась рента - за преследования при нацизме: я получил от Красного Креста подтверждение, что в 1942 году находился в оккупации».
«Мать моя, - не без удовольствия сообщал он своим знакомым, - была мудрая женщина, обо всем позаботилась, везде, где нужно, меня вовремя зарегистрировала. Благодаря этому документу, я буду получать пенсию как жертва геноцида».
«Потом, - вспоминал писатель свою жизнь в эвакуации, - мы с мамой пересекли Каспийское море под бомбами, жили в эвакуации, я об этом времени написал недавно рассказ. Ну а потом мама умерла. […] Я остался один, я был в детском доме. […] …А потом меня нашли мои тетки, и я жил у них (в Бердичеве)».
Получив аттестат зрелости, Фридрих отправился в Днепропетровск, поступив там в Горный институт, после окончания которого в 1955 г. получил распределение на шахту в Кривой Рог горным инженером.
Фридрих Горенштейн - студент Днепропетровского Горного института.
В течение трех лет он работал на руднике имени Розы Люксембург пока во время аварии не повредил ногу. Так в 1958 году он оказался в Киеве, устроившись там мастером в Киевском тресте «Строймеханизация».
Дальнейший этап его карьеры начался в 1962 г. после поступления его на Высшие сценарные курсы при Госкино СССР в Москве.
С самого приезда в Москву Горенштейн оказался в совершенно новой, непривычной для него, особой атмосфере.
Председателем приемной комиссии был известный кинодраматург А.Я. Каплер (1903-1979), друг Михаила Ромма.
Алексей Яковлевич слыл женолюбом и ловеласом. Первой его супругой в 1921 г. стала Татьяна Тарновская - одна из первых актрис советского кино. (Для этого Каплеру пришлось даже креститься.) Затем он состоял в гражданском браке с другими актрисами: Татьяной Златогоровой (Гольдберг), Галиной Сергеевой и Валентиной Токарской.
Это, не считая связей на стороне, счет которым он никогда не вел, а потому, наверное, и утратил чувство самосохранения, закрутив в 1942 г. роман с дочерью Сталина - Светланой. Уже на следующий год создатель культовых советских фильмов «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», кавалер ордена Ленина (1938) и лауреат Сталинской премии первой степени (1941) был арестован и осужден на пять лет «за антисоветскую агитацию». Освободившись в 1948 г., Каплер, вопреки запрету, вернулся в Москву, там снова был арестован и отправлен в исправительно-трудовой лагерь в Инту. Освободили его только после смерти вождя.
Последней его женой стала поэтесса Юлия Друнина, с которой они познакомились на Высших сценарных курсах, официально оформив свои отношения в 1960 г., т.е. незадолго до поступления на них Горенштейна.
А.Я. Каплер (в центре) на фронте. 1942 г.
Кстати говоря, Каплер был категорически против приёма Фридрига Наумовича на курсы, несмотря на то, что оба они были евреями, да к тому же тот и другой родом из Киева.
Не в восторге от абитуриента был также первый директор курсов - Михаил Борисович Маклярский (1909-1978) - не только известный киносценарист (он был лауреатом двух Сталинских премий 1948 и 1951 гг.), но также еще и старый чекист.
«Мы обязаны готовить кадры для национального кино, - заявил он, - а в лице Горенштейна нам прислали липового украинца».
Пришло время, и Фридрих Наумович отомстил своему обидчику, «раскрыв его подноготную». Как писала Мина Полянская, «Горенштейну было известно, что Маклярский в довоенное время числился дегустатором сталинской кухни, а точнее, пробовал на “ядовитость” подаваемые на стол блюда, то есть работал как бы подопытным кроликом, причем гордился этой чрезвычайно опасной для жизни кухонной котрразведкой. Ему, однако, не повезло: курировал яд, а попался на соли. “Цоцхали - рыбу в соусе - пересолили, и все чины кухонной прислуги - от младшего сержанта до посудомойки - оказались под арестом”. Таким образом, ни в чем не повинный Маклярский, курирующий, подчеркиваю, не соль, а яд, оказался на скамье подсудимых, обвиненный в диверсионной деятельности».
Рассказ вполне в духе «разоблачительной» постсталинской эпохи. Жаль только, что, похоже, он весьма далек от истины.
Сын одесского портного Исидор (Михаил) Маклярский, в 1924 г. поступивший на службу в пограничные войска, с 1927 г., в течение двадцати лет действительно находился на службе в органах ОГПУ-НКВД-МГБ СССР.
С 1934 г. он служил сотрудником секретно-политического и контрразведывательного отделов. Во время войны руководил работой разведывательно-диверсионных групп, действовавших на территории оккупированной немцами Белоруссии, принимал участие в операциях по дезинформации противника. В 1943 г. ему присвоили звание полковника госбезопасности.
После выхода в отставку в 1947 г., М.Б. Маклярский был назначен председателем объединения «Экспортфильм» и директором Госфильмофонда СССР.
Он действительно арестовывался. В первый раз в 1937 г. по обвинению в причастности к троцкистской организации, но почти сразу же отпущен. Во второй раз - по обвинению, выдвинутому заместителем Министра госбезопасности СССР полковником М.Д. Рюминым, в сионистском заговоре, - Маклярский находился в заключении с ноября 1951 г. по ноябрь 1953-го.
Михаил Борисович написал сценарии ко многим фильмам о разведчиках и милиции, в том числе и к таким известным, как «Подвиг разведчика» и «Секретная миссия».
Подробнее о Маклярском см.: HTTPS://WWW.SVOBODA.ORG/A/30299634.HTML
М.Б. Маклярский.
Как бы то ни было, но общение с этими людьми пробудили и, в какой-то степени, даже предопределили интерес Горенштейна к потаённым темам советской истории.
По свидетельству друзей, на Высших сценарных курсах он бы «даже не студентом, а всего лишь вольнослушателем. Значит, по творческим признакам не добрал каких-то баллов».
«Мне повезло, - говорил впоследствии Горенштейн, - я еще успел поучиться у “мастодонтов”: Герасимова, Рошаля. Они мне многое дали. Я ведь приехал из Киева неотесанный, провинциальный. И поначалу профессия сценариста мне нравилась своей основательностью».
«Фридрих, - вспоминал Юрий Клепиков, - был слушателем сценарной мастерской Виктора Сергеевича Розова. Оказался “неудобным” учеником. Все завершилось скандалом. Дипломный сценарий Горенштейна завалила комиссия, состоявшая из ведущих сценаристов того времени. Мастер не защитил подопечного».
Именно во время учебы на курсах он написал свой известный рассказ, приведший его, в конце концов, в литературу, а затем и в кино.
Фридрих Горенштейн в годы, когда он написал рассказ «Дом с башенкой».
«Первое свое по-настоящему зрелое произведение - рассказ “Дом с башенкой”, - рассказывал он в одном из интервью, - я написал в 1962 году, сидя в читальном зале библиотеки Салтыкова-Щедрина. Я тогда только приехал из Киева в Москву учиться на Высших курсах сценаристов и режиссеров, и, кроме библиотек, у меня просто не было другого места, где бы я мог писать. Эту вещь напечатал журнал “Юность”, и публикация сразу сделала мне имя. Многие театры и киностудии хотели ее поставить».
Продолжение следует.