ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 3)
Ночное небо в Голицыне (окончание)
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкой прах,
В свирепом как перо огне,
Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!
. . . . . . . . . . . . . .
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец?
Михайло ЛОМОНОСОВ.
Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого Северного сияния.
Встреча c Арсением Александровичем могла состояться благодаря одной из моих тогдашних знакомых, с которой я в то время состоял в переписке.
Это была киевлянка Евдокия Мироновна Ольшанская (1929-2003) - поэт, эссеист, литературовед.
Более сорока лет собирала она материалы, связанные с Анной Ахматовой: книги и портреты, стихотворные посвящения, свидетельства современников, научные труды.
Собственно на этой почве и состоялось само наше знакомство. Произошло оно благодаря одному из тогдашних моих друзей, работавшему в «Альманахе библиофила», в котором я иногда печатался.
Труды Евдокии Ольшанской, замечу, увенчались, в конце концов, успехом: в год ее кончины в Центральном государственном архиве-музее литературы и искусства Украины в Киеве открылся основанный на ее собрании мемориальный кабинет Анны Ахматовой. А незадолго до этого, в 1989 г., к столетию Анны Андреевны в том же Киеве появилась улица ее имени. Назвали в ее честь и одну из городских библиотек.
Всё сказанное было достаточным основанием и для ее знакомства с Арсением Александровичем. Случилось это в 1969 году.
Были редкие личные встречи. Осталась и обширная переписка (166 писем), которую они вели с 1969 по 1987 годы.
«В первые годы, - вспоминала Евдокия Мироновна, - письма приходили очень часто, в последние 2-3 года жизни Арсения Александровича - редко: по его свидетельству тех лет, ему всё тяжелее было “доставать самого себя из себя”, болезнь и горе после потери сына заставили его всё пристальнее вглядываться в себя и как бы изолировали от окружающего мiра».
«До сих пор, - пишет Арсений Александрович в одном из них, написанном в августе 1978 г., - я все чаще вспоминаю нашу экспедицию в Звенигород и Большие Вязёмы - а там ведь и вправду было хорошо и, верно, понравилось бы Анне Андреевне. Она, кажется, хоть и жила одно время в Голицынском Доме творчества, а ни там, ни там не побывала».
Арсений Тарковской с Евдокией Ольшанской. Дача в Голицыно. Июль 1978 г. Эту фотографию Е.М. Ольшанская послала мне с дарственной надписью, а я опубликовал ее в одной из моих статей в 1980-е годы.
«Мы много встречались лично, - пишет Евдокия Ольшанская, - я не менее раза в год приезжала в Москву, чтобы повидаться с Тарковскими.
Арсений Александрович был удивительным собеседником. Слушать его было очень интересно, о чем бы он ни говорил: о гостеприимстве грузин и о Коктебеле, о “Евангелии от Фомы”, отрывки из которого опубликовало издательство “Наука”, и о музыке Шютца, об астрономии и о красоте Подмосковья. Он обладал удивительным чувством юмора.
Но этот человек, будучи одним из образованнейших людей своего времени, был в то же время и замечательным слушателем, не подчеркивал своего превосходства, говорил с собеседником на равных, незаметно поднимая его до своего уровня».
Всё действительно именно так и было - могу это подтвердить из личного опыта.
Дорога к даче Тарковских шла мимо дореволюционной еще постройки железнодорожной станции Голицыно.
Адрес дома: Пролетарский проспект, 19.
Бывал тут и сын Арсения Александровича - режиссер Андрей Тарковский.
По свидетельству старожилов, в Голицыне состоялся один из первых показов его фильма «Андрей Рублев».
Дача для Арсения Александровича по многим причинам была предпочтительнее, чем излюбленные им дома творчества в Переделкине и в том же Голицыне.
Прежде всего, потому, что он мог ходить на костылях, не пользуясь протезом, который сильно натирал ему ногу. Передвигаться же на костылях ему было много сподручней.
Как и при каждом старом дачном доме, там был сад…
Помню там были высокие березы, яблони и много цветов.
«…У нас идёт яблочный град (яблоки почти созрели), - писал Арсений Тарковский в одном из писем Евдокии Ольшанской, - они сыпятся, как говорят, от старости. Тепло было только один день, а этого мне очень мало, да и всем в наших местах тоже. Я наспециализировался печь яблоки в духовке - с сахаром и мёдом, и жалею, что Вас нельзя ими накормить».
Показывал он и траву - по его словам, траву его детства, росшую много лет назад в саду их дома в Елисаветграде.
Под сердцем травы тяжелеют росинки,
Ребенок идет босиком по тропинке.
Разнотравье Звенигородья. Кадр из фильма Андрея Тарковского «Солярис». 1971 г.
Я учился траве, раскрывая тетрадь.
И трава начинала как флейта звучать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизил ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел…
Эстляндские травы. Андрей Тарковский на съемках фильма «Сталкер». 1978 г.
Лишь трудности с организацией быта заставляли Арсения Александровича жить в домах творчества: в том же Голицыне или в Переделкине.
Сохранившиеся записи позволяют приблизиться к тем самоощущениям, с которыми жил в ту пору поэт.
«Я как-то очень постарел в последние годы, - писал он в 1982 г. - Мне кажется, что я живу на свете тысячу лет, я сам себе страшно надоел… Мне трудно с собой… с собой жить.
Но я верю в безсмертие души».
Давно мои ранние годы прошли
По самому краю,
По самому краю родимой земли,
По скошенной мяте, по синему раю,
И я этот рай навсегда потеряю.
Позднее я узнал, что именно здесь, на своей даче в Голицыне, Арсений Тарковский отпраздновал 25 июня 1988 г. свой последний 82-й день рождения. (Этот день он всегда очень любил.)
Близкий поэту последние годы Александр Лаврин записал в своем дневнике:
«Вчера возил Тарковских в Голицыно - отмечали день рождения Арсения Александровича. Перед выездом он вдруг сказал мне: “Жизнь прошла, как Азорские острова…” (строчка из нелюбимого им Маяковского).
Были: Ирма Рауш, Анна Петровна, Володя Эфроимсон, Юра Саминский, Александр Тимофеевский с семьей, который сейчас живет на даче Тарковских в Голицыне.
Все было дивно: аромат цветов, зелень, стол, свет… В общем: “Настал июнь, мой лучший месяц…”».
Этот уголок Подмосковья Арсений Александрович вообще очень любил.
Голицынская дача.
А еще, помню, там был телескоп, установленный в беседке…
Астрономия с детства была увлечением и страстью Арсения Александровича и вообще всей семьи Тарковских еще во времена их жизни в Елисаветграде.
Надо мною стояло бездонное небо,
Звезды падали мне на рукав.
Друзьям иногда в шутку он говорил: «Поверьте старому звездочету».
«Могучая архитектура ночи!» - такой образ возникает в одном из его стихотворений 1958 г.
Всё это было близко и мне.
В моё время в школе еще преподавали астрономию. В десятом классе.
Его я как раз и заканчивал в подмосковном Ногинске (прежнем в Богородске), в здании бывшей мужской гимназии, строил которую предок моего крестного.
В доме рядом со станцией, в который переехали мои бабушки, на чердаке я нашел множество старинной (дореволюционной еще и 1920-1930-х годов) астрономической литературы, справочников и пособий. Были среди них и изданные в Германии, еще до первой мiровой войны, красочные карты звездного неба и отдельных созвездий.
До сих пор мне было невдомек -
Для чего мне звездный каталог?
В пособиях на русском языке рассказывалось не только о движении планет, рождении и смерти звезд и других премудростях астрономии, но давались и практические советы, как вести наблюдение за мiром звезд.
К этим занятиям, без замедления, я и приступил.
Вечер. Старый сад. Тишина. Лишь глухой стук валившихся в траву яблок изредка нарушал ее.
Проходит время,
Но - что мне время?
Я терпелив,
Я подождать могу…
В Подмосковье, конечно, не южные ночи, но тем летом 1968-го звезды были хорошо видны…
Чистое небо. Мохнатые звезды, иногда падающие, прочеркивали небо во всех направлениях.
Восходит на небо звезда
Прекрасным ликом света,
Но нам видна она, когда
Её давно уж нету.
…Звезда; её уж нет,
В глубокой тьме погасла,
Но долго мёртвой страсти свет
В ночи нам светит ясно.
Михай ЭМИНЕСКУ.
Кадр из фильма Андрея Тарковского «Солярис». 1971 г.
Незаметно «проэкзаменовав» меня (чтобы было ясно, насколько можно было углубляться в тему) и поняв, что я «свой», Арсений Александрович заметно оживился.
Разговор наш пошел непринужденней.
По всему было видно, что Арсений Александрович был рад этому неожиданно возникшему между нами пониманию:
А я любил изорванную в клочья,
Исхлестанную ветром темноту
И звезды, брезжущие на лету
Над мокрыми сентябрьскими садами.
«Солярис». 1971 г.
Потом уже - из воспоминаний некоторых его знакомых - я узнал, что он замысливал создать у себя на даче любительскую астрономическую обсерваторию - наблюдать в вечерней тиши за звездами, о которых писал он даже во фронтовых своих письмах…
И всего дороже в мiре
Птицы, звезды и трава.
Что касается меня, то телескопа у меня не было. Наблюдение я вел невооруженным взглядом, ну еще и в отцовский военный бинокль. (Бинокли у Арсения Александровича тоже, как выяснилось, водились.)
Так, слово за слово, и потекла наша беседа.
С нашего подмосковного неба перешли на южное, а там и просто на юг.
Бессарабия, берег Днестра, откуда родом была моя супруга, где некоторое время и я работал в газете…
И тут новый поворот темы:
- А где именно? Не рядом ли Дубоссары? Случалось ли бывать там?
- Да, как раз напротив, через мост… Ничего особенного маленький пыльный город.
- Дело в том, что моя мама Мария Даниловна родом оттуда.
Тут уж приходил мой черед удивляться…
Продолжение следует.