" Но больше всех люблю сиятельного короля Дерамо " ... (Тарталья)
... -- фраза эта была у него проверкой на детектор лжи тамошний, который отлично сработал )
Новость о появлении этого нового издания стала вызывать интерес, и в посте что тут я припас ниже -- приложены
важные и интересные сведения о другом, более важном наверное и нтересном издании, и о его художнике - Борисе Крейцере...
Но сначала послушаем ещё раз мою любимую песню (хоть не так давно её и вешал, но там что то не увидали),
а хорошее можно и ещё раз послушать :) --
Оригинал взят у violla_la в Король-Олень
Недавно зашла речь о новой книге от Москвоведения -
В Лабиринте выложили страницы - силуэтные иллюстрации, текст в переложении Ю.Денисова.
Насколько я могу судить, автор пересказа взял "канонический", переиздаваемый с 1920-х гг. перевод Якова Блоха и Раисы Блох
- и изложил его от третьего лица, изрядно покромсав и переписав. Результат, на мой взгляд, получился довольно странным:
все эти театральные апарте, органичные в пьесе, в пересказе превратились в тяжеловесные "Леандро сказал себе",
"Клариче прошептала про себя"; действия персонажей, в пьесе изложенные одной-двумя ремарками, тоже вынужденно обернулись
долгими тягучими изложениями.
Не без сожаления приходится отметить и утраченное изящество стиха (все это, впрочем, мое субъективное мнение.)
ОТКРЫТЬ И ПРОЧИТАТЬ СО ВНИМАНИЕМ !
***Перевод Р. и Я.Блох
Явление восьмое
Дерамо, Клариче, Стража, сопровождающая Клариче. Клариче входит через
среднюю дверь. Идущая впереди нее стража расступается, чтобы дать ей дорогу,
и заслоняет от публики обе статуи. Дерамо делает страже знак удалиться.
Стража уходит и закрывает дверь.
Дерамо
Садитесь же, Клариче, не смущайтесь
Присутствием монарха. Вы должны
Непринужденно говорить со мною.
В войне и мире ваш отец прославлен,
И унижаться не пристало вам.
Клариче (грустно)
Мой государь, благодарю за милость;
Мой долг повиноваться - я сажусь.
(Садится.)
Пересказ Ю.Денисова
Дверь открылась, и в комнату вошла Клариче. Дерамо дружески приветствовал её:
- Вы не должны стесняться короля, Клариче. Садитесь,
И говорите, не робея. Ваш отец
Прославленный министр,
И вам смущаться не к лицу.
- Спасибо, государь, - ответила Клариче и присела в кресло спиной к статуе, так уж оно было поставлено,
чтобы собеседница Дерамо не видела лица каменного истукана.
(Как видим, во втором варианте - многословнные объяснения действий, однако важное - настроение героини, ее эмоциональное состояние - увы,потеряно.)
***
Р.и Я.Блох (вариант 1979г.)
Дерамо
Вы знаете, что должен я избрать
Себе жену и царству королеву.
Достойней вас найти мне нелегко.
Казалось бы, что дочь Тартальи вправе
Рассчитывать на этот сан. И прежде
Хочу услышать я из ваших уст,
Действительно ль вам брак со мной желанен.
Клариче
Ужель найдется девушка на свете,
Которой бы желанным не был этот
Высокий брак, с таким великодушным,
Благочестивым, добрым королем?
Ю.Денисов
Дерамо продолжал:
- Вы знаете, что должен я избрать
Себе жену - и царству - королеву.
Достойней вас найти мне нелегко.
Казалось бы, что дочь Тартальи вправе
Рассчитывать на этот сан. Но прежде
Хочу услышать я из ваших уст:
Желаете ли вы стать королевой?
Клариче удивленно спросила:
- Да кто ж из девушек на целом свете
Стать королевой не мечтал?
(Реплика Дерамо переписана почти дословно, но последняя строка абсолютно "не в тему": Дерамо интересует, любит ли его Клариче, а не ее виды на трон.
И состояние Клариче, опять, как видим, передано превратно.)
***
Р.и Я.Блох
Дерамо
(незаметно для Клариче оборачивается и смотрит украдкой на изваяние,
которое не подает никакого знака)
Туманны эти речи. Я хочу
Узнать лишь ваше мнение, Клариче.
Конечно, многим было бы приятно
Вступить со мною в брак, но, может быть,
Смешаться не хотите с их толпой, -
Вот что от вас желал бы я узнать.
Клариче
(в сторону)
Как он меня пытает!
(Громко.)
Неужели
Вы можете поверить, государь,
Что я средь стольких буду безрассудной
И откажусь от счастья?
Дерамо
(оборачивается, как выше, к статуе, последняя не двигается)
Мне не ясен
Смысл ваших слов, Клариче. Говорю я
О вас одной. Скажите откровенно,
Хотите ль вы моею стать женой?
Клариче
(в сторону)
Отец, из-за тебя я лгать должна.
(Громко.)
Да, мой король, я этого хочу.
Ю.Денисов
Дерамо взглянул на лицо статуи: та оставалась серьёзною. Тогда он продолжил:
- Не говорите обо всех на свете,
Скажите о себе.
И Клариче ответила:
- А что же я? Неужто
Я не та, что все?
Статуя осталась серьезной. Дерамо нетерпеливо воскликнул:
- Вы смутно говорите, Клариче. Что нам все?
Я говорю о вас одной -
Хотите ль вы моею стать женой?
Клариче умоляюще посмотрела в сторону двери, Но там никого не было. Она в отчаяньи прошептала: "Отец, ради тебя я буду врать".
И громко сказала:
- Конечно же, хочу.
***
Разумеется, каждый сам сделает для себя выбор. При всей симпатии к издательству "ИЦ Москвоведение",
мой давно сделан: это "Король - Олень" изд."Искусство", 1979г., последняя работа Бориса Крейцера.
- из статьи Э.Кузнецова "Театр Бориса Крейцера":
"Эта книга - собственный театр художника: он сам выбрал пьесу и соответствующую ей сценическую площадку, придумал и соорудил декорации, сшил костюмы, наметил основные мизансцены и установил "правила игры" - соотношение реального и условного. Ансамбль книги, разработанный так изощрённо, как вряд ли кто-нибудь, кроме Крейцера, был бы способен сделать, - с многочисленными авантитулами и фортитулами, предисловиями и предуведомлениями, перечнем действующих лиц, празднично-карнавальными интермедиями, отделяющими одно действие от другого, - это уже подобие спектакля, быть может и неосуществимого на реальной сцене, но живущего по законам театрального зрелища."
- взглянуть на фантазийный театр Б.Крейцера можно здесь
- почитать о страшной судьбе художника:[Судьба не расстрелянного человека]
Анатолий РАЗУМОВ (взято отсюда):
- Хочу рассказать одну историю. В конце Большого террора, в 1938 году, часть арестованных расстрелять не успели. Их постарались упечь в лагеря, где многие позже умерли. Лишь немногим удавалось выжить. Почему мы ничего не знали об этих событиях? Да потому, что все выходившие давали подписку следующего характера: «Я выхожу, провел здесь полтора (или два) года. Обязуюсь никому никогда и ничего из увиденного и услышанного не рассказывать, иначе понесу за это ответственность».
Я работал с делами тех, кто был не расстрелян или «недострелян», пока в прошлом году не нашел наконец дело человека, который как будто ответил на накопившиеся за двадцать лет вопросы. Его приговорили к расстрелу как резидента «японо-германского центра» по линии «харбинцев», список № 19. Это ленинградский художник Борис Крейцер, архитектор по образованию.
Он обладал феноменальной памятью и запомнил все: фамилии следователей, номера кабинетов, перемещения по тюрьмам. Он анализировал ход следствия. Сопоставлял печатный протокол допроса с письменным. Даже после пыток отказался подписать третью или четвертую редактуру протокола. Тогда его тяжело били, и он вынужден был что-то подписать.
Перед казнью Крейцера перевели из «Крестов» в тюрьму на Нижегородскую улицу (ныне - ул. Лебедева). Ночью вызвали, заключенные стояли по двое, построившись большими рядами. У них отобрали всю одежду, бросили в одну общую кучу, связали руки и, подходя к каждому, задавали вопросы по «установочным данным»: фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения... Когда выяснилось, что у Крейцера место рождения и национальность не совпадают с тем, что указано в бумажке, его трижды переспросили, развязали руки, отвели в комнату начальника тюрьмы и, говоря официальным языком, «отставили от операции».
Таких людей расстреливали после выяснения обстоятельств через два-три месяца, иногда через пять месяцев. Но в ноябре 1938 года, после упразднения внесудебных «троек», людей без приговора суда уже нельзя было казнить. Крейцер уцелел, прошел лагеря и добивался реабилитации еще с 1944 года.
В частном случае с Крейцером состоялось то, о чем мечтала Анна Ахматова: вернулись из лагерей те, кто сидел, и они посмотрели в глаза тем, кто сажал. В 1955 году Бориса пригласили в прокуратуру и посадили напротив следователя, которого спросили: «Вы узнаете этого человека?». Он сказал: «Нет». «А вы узнаете сидящего перед вами человека?» - спросили Крейцера. «Конечно, - ответил тот. - Это следователь Рейнер, он работал в 828-м и 830-м кабинетах в таком-то здании в такие-то годы». «Теперь, - спрашивают у того, - вы узнаете этого человека?» - «Да, теперь узнаю, фамилию только не помню». Началась очная ставка...
[И ещё:]
Татьяна Н. Толстая (отсюда):
Каждый раз, как варю чечевицу, вспоминаю.
Начало 60-х годов. Мамина подруга, Вера Кракау, купила в магазине редкостную редкость: чечевицу. Обрадовалась! Последний раз перед войной ее видела! Позвала гостей: художника Боба Крейцера с женой. Съездила в Елисеевский, купила рыбки красной и белой, хорошего сыру, ананас. Хлеб "ленинградский", длинный, замена французскому багету. Масло вологодское. Паюсная икра.
И как вершина всего - чечевица.
Вежливый Боб Крейцер чечевицу ест, но видно, что ему не очень.
Вера Кракау, обеспокоенно: "Вам не нравится?"
Боб Крейцер, меланхолически: "Да нет, ничего, я привык. Десять лет, каждый день, в лагере-то".
Крейцер сидел, сначала в тюрьме, потом в лагере как английский шпион. Должны были расстрелять, и уже вывели на расстрел, но на последней перекличке что-то там не сошлось. Фамилия такая-то? - Такая-то. Год рождения такой-то? Такой-то. Все надо было повторить "полным ответом", как в школе. Место рождения такое-то? По документам он родился в Орле, а на самом деле в Берлине. Он и возразил. Немножко удивились: а чего это он в Берлине родился? - отвели в сторону, слово за слово, а потом как-то шестеренки расстрельной логики дали сбой, и убивать его не стали. Отправили в лагерь. Сидел с уголовниками. Эти его тоже не съели, потому что он хорошо "романы толкал". Пересказывал Жюль Верна, Гюго, Майн Рида, - что там читали мальчики из хороших семей? (Кстати, хозяйке на заметку. Учите детей читать книги, может пригодиться.)
В него влюбилась дочь начальника лагеря. Такая - с глазами в пол-лица. Тамарочка. Восемнадцать лет. А ему, наверно, лет сорок пять уже, коротконогий, доходяга, очки, веснушки, картавит. Родители Тамарочки били ее смертным боем, чтобы разлюбила его, но она не разлюбила. Они выгоняли ее на мороз, и она застудила себе женские органы, и у нее никогда потом не было детей.
Когда его срок вышел, его выпустили на свободу, и Тамарочка бежала вместе с ним. Они скитались по дальним, разрешенным к проживанию городам, ища работы и пропитания и опасаясь преследования, и оно было. Однажды ночью, зимой, принесли телеграмму. Боб читал ее и не мог понять ничего - чушь какая-то. Но одно слово было его детским именем, прозвищем, которое было известно только близким, и очень немногим. Это был тайный знак, не иначе. Кто был этот неизвестный друг? Что он знал? Как смог предупредить? Они так и не узнали этого, а просто наспех оделись и бежали из этого города. А утром пришли их арестовывать, но опоздали.
Так они перебегали несколько лет, чувствуя, что спасение в движении. Боб-то был покрепче - все же он читал Майн Рида, Жюль Верна, Гюго и другие укрепляющие дух и разум книжки, - а Тамарочка начала сходить с ума от страха. Она сидела на табуретке и раскачивалась часами: взад-вперед, взад-вперед. Боб боялся, что она правда обезумеет.
Но если подумать, то зачем бы ей был нужен ум, Тамарочке? Все ее существо было чистая безрассудная любовь.
Так они дотянули до 1956 года, и была амнистия, и Бобу разрешено было жить в Ленинграде, вы подумайте; и у него даже была своя отдельная однокомнатная квартира, и все вообще кончилось хорошо, так сказать. Вот только детей не могли завести, и чечевица казалась на вкус не очень.
...........
Добавлю тут ещё про любопытную книгу которую проиллюстрировал Крейцер, и интересные наблюдения о ней --
Эпиграммы Маршака, составленные Крейцером --
https://vk.com/wall-211528864_384
И да у Анатолия Разумова есть более подробные материалы о художнике со следственными документами - в сети можно скачать..
.......
Новость о появлении этого нового издания стала вызывать интерес, и в посте что тут я припас ниже -- приложены
важные и интересные сведения о другом, более важном наверное и нтересном издании, и о его художнике - Борисе Крейцере...
Но сначала послушаем ещё раз мою любимую песню (хоть не так давно её и вешал, но там что то не увидали),
а хорошее можно и ещё раз послушать :) --
Click to viewОригинал взят у violla_la в Король-Олень
Недавно зашла речь о новой книге от Москвоведения -
В Лабиринте выложили страницы - силуэтные иллюстрации, текст в переложении Ю.Денисова.
Насколько я могу судить, автор пересказа взял "канонический", переиздаваемый с 1920-х гг. перевод Якова Блоха и Раисы Блох
- и изложил его от третьего лица, изрядно покромсав и переписав. Результат, на мой взгляд, получился довольно странным:
все эти театральные апарте, органичные в пьесе, в пересказе превратились в тяжеловесные "Леандро сказал себе",
"Клариче прошептала про себя"; действия персонажей, в пьесе изложенные одной-двумя ремарками, тоже вынужденно обернулись
долгими тягучими изложениями.
Не без сожаления приходится отметить и утраченное изящество стиха (все это, впрочем, мое субъективное мнение.)
ОТКРЫТЬ И ПРОЧИТАТЬ СО ВНИМАНИЕМ !
***Перевод Р. и Я.Блох
Явление восьмое
Дерамо, Клариче, Стража, сопровождающая Клариче. Клариче входит через
среднюю дверь. Идущая впереди нее стража расступается, чтобы дать ей дорогу,
и заслоняет от публики обе статуи. Дерамо делает страже знак удалиться.
Стража уходит и закрывает дверь.
Дерамо
Садитесь же, Клариче, не смущайтесь
Присутствием монарха. Вы должны
Непринужденно говорить со мною.
В войне и мире ваш отец прославлен,
И унижаться не пристало вам.
Клариче (грустно)
Мой государь, благодарю за милость;
Мой долг повиноваться - я сажусь.
(Садится.)
Пересказ Ю.Денисова
Дверь открылась, и в комнату вошла Клариче. Дерамо дружески приветствовал её:
- Вы не должны стесняться короля, Клариче. Садитесь,
И говорите, не робея. Ваш отец
Прославленный министр,
И вам смущаться не к лицу.
- Спасибо, государь, - ответила Клариче и присела в кресло спиной к статуе, так уж оно было поставлено,
чтобы собеседница Дерамо не видела лица каменного истукана.
(Как видим, во втором варианте - многословнные объяснения действий, однако важное - настроение героини, ее эмоциональное состояние - увы,потеряно.)
***
Р.и Я.Блох (вариант 1979г.)
Дерамо
Вы знаете, что должен я избрать
Себе жену и царству королеву.
Достойней вас найти мне нелегко.
Казалось бы, что дочь Тартальи вправе
Рассчитывать на этот сан. И прежде
Хочу услышать я из ваших уст,
Действительно ль вам брак со мной желанен.
Клариче
Ужель найдется девушка на свете,
Которой бы желанным не был этот
Высокий брак, с таким великодушным,
Благочестивым, добрым королем?
Ю.Денисов
Дерамо продолжал:
- Вы знаете, что должен я избрать
Себе жену - и царству - королеву.
Достойней вас найти мне нелегко.
Казалось бы, что дочь Тартальи вправе
Рассчитывать на этот сан. Но прежде
Хочу услышать я из ваших уст:
Желаете ли вы стать королевой?
Клариче удивленно спросила:
- Да кто ж из девушек на целом свете
Стать королевой не мечтал?
(Реплика Дерамо переписана почти дословно, но последняя строка абсолютно "не в тему": Дерамо интересует, любит ли его Клариче, а не ее виды на трон.
И состояние Клариче, опять, как видим, передано превратно.)
***
Р.и Я.Блох
Дерамо
(незаметно для Клариче оборачивается и смотрит украдкой на изваяние,
которое не подает никакого знака)
Туманны эти речи. Я хочу
Узнать лишь ваше мнение, Клариче.
Конечно, многим было бы приятно
Вступить со мною в брак, но, может быть,
Смешаться не хотите с их толпой, -
Вот что от вас желал бы я узнать.
Клариче
(в сторону)
Как он меня пытает!
(Громко.)
Неужели
Вы можете поверить, государь,
Что я средь стольких буду безрассудной
И откажусь от счастья?
Дерамо
(оборачивается, как выше, к статуе, последняя не двигается)
Мне не ясен
Смысл ваших слов, Клариче. Говорю я
О вас одной. Скажите откровенно,
Хотите ль вы моею стать женой?
Клариче
(в сторону)
Отец, из-за тебя я лгать должна.
(Громко.)
Да, мой король, я этого хочу.
Ю.Денисов
Дерамо взглянул на лицо статуи: та оставалась серьёзною. Тогда он продолжил:
- Не говорите обо всех на свете,
Скажите о себе.
И Клариче ответила:
- А что же я? Неужто
Я не та, что все?
Статуя осталась серьезной. Дерамо нетерпеливо воскликнул:
- Вы смутно говорите, Клариче. Что нам все?
Я говорю о вас одной -
Хотите ль вы моею стать женой?
Клариче умоляюще посмотрела в сторону двери, Но там никого не было. Она в отчаяньи прошептала: "Отец, ради тебя я буду врать".
И громко сказала:
- Конечно же, хочу.
***
Разумеется, каждый сам сделает для себя выбор. При всей симпатии к издательству "ИЦ Москвоведение",
мой давно сделан: это "Король - Олень" изд."Искусство", 1979г., последняя работа Бориса Крейцера.
- из статьи Э.Кузнецова "Театр Бориса Крейцера":
"Эта книга - собственный театр художника: он сам выбрал пьесу и соответствующую ей сценическую площадку, придумал и соорудил декорации, сшил костюмы, наметил основные мизансцены и установил "правила игры" - соотношение реального и условного. Ансамбль книги, разработанный так изощрённо, как вряд ли кто-нибудь, кроме Крейцера, был бы способен сделать, - с многочисленными авантитулами и фортитулами, предисловиями и предуведомлениями, перечнем действующих лиц, празднично-карнавальными интермедиями, отделяющими одно действие от другого, - это уже подобие спектакля, быть может и неосуществимого на реальной сцене, но живущего по законам театрального зрелища."
- взглянуть на фантазийный театр Б.Крейцера можно здесь
- почитать о страшной судьбе художника:[Судьба не расстрелянного человека]
Анатолий РАЗУМОВ (взято отсюда):
- Хочу рассказать одну историю. В конце Большого террора, в 1938 году, часть арестованных расстрелять не успели. Их постарались упечь в лагеря, где многие позже умерли. Лишь немногим удавалось выжить. Почему мы ничего не знали об этих событиях? Да потому, что все выходившие давали подписку следующего характера: «Я выхожу, провел здесь полтора (или два) года. Обязуюсь никому никогда и ничего из увиденного и услышанного не рассказывать, иначе понесу за это ответственность».
Я работал с делами тех, кто был не расстрелян или «недострелян», пока в прошлом году не нашел наконец дело человека, который как будто ответил на накопившиеся за двадцать лет вопросы. Его приговорили к расстрелу как резидента «японо-германского центра» по линии «харбинцев», список № 19. Это ленинградский художник Борис Крейцер, архитектор по образованию.
Он обладал феноменальной памятью и запомнил все: фамилии следователей, номера кабинетов, перемещения по тюрьмам. Он анализировал ход следствия. Сопоставлял печатный протокол допроса с письменным. Даже после пыток отказался подписать третью или четвертую редактуру протокола. Тогда его тяжело били, и он вынужден был что-то подписать.
Перед казнью Крейцера перевели из «Крестов» в тюрьму на Нижегородскую улицу (ныне - ул. Лебедева). Ночью вызвали, заключенные стояли по двое, построившись большими рядами. У них отобрали всю одежду, бросили в одну общую кучу, связали руки и, подходя к каждому, задавали вопросы по «установочным данным»: фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения... Когда выяснилось, что у Крейцера место рождения и национальность не совпадают с тем, что указано в бумажке, его трижды переспросили, развязали руки, отвели в комнату начальника тюрьмы и, говоря официальным языком, «отставили от операции».
Таких людей расстреливали после выяснения обстоятельств через два-три месяца, иногда через пять месяцев. Но в ноябре 1938 года, после упразднения внесудебных «троек», людей без приговора суда уже нельзя было казнить. Крейцер уцелел, прошел лагеря и добивался реабилитации еще с 1944 года.
В частном случае с Крейцером состоялось то, о чем мечтала Анна Ахматова: вернулись из лагерей те, кто сидел, и они посмотрели в глаза тем, кто сажал. В 1955 году Бориса пригласили в прокуратуру и посадили напротив следователя, которого спросили: «Вы узнаете этого человека?». Он сказал: «Нет». «А вы узнаете сидящего перед вами человека?» - спросили Крейцера. «Конечно, - ответил тот. - Это следователь Рейнер, он работал в 828-м и 830-м кабинетах в таком-то здании в такие-то годы». «Теперь, - спрашивают у того, - вы узнаете этого человека?» - «Да, теперь узнаю, фамилию только не помню». Началась очная ставка...
[И ещё:]
Татьяна Н. Толстая (отсюда):
Каждый раз, как варю чечевицу, вспоминаю.
Начало 60-х годов. Мамина подруга, Вера Кракау, купила в магазине редкостную редкость: чечевицу. Обрадовалась! Последний раз перед войной ее видела! Позвала гостей: художника Боба Крейцера с женой. Съездила в Елисеевский, купила рыбки красной и белой, хорошего сыру, ананас. Хлеб "ленинградский", длинный, замена французскому багету. Масло вологодское. Паюсная икра.
И как вершина всего - чечевица.
Вежливый Боб Крейцер чечевицу ест, но видно, что ему не очень.
Вера Кракау, обеспокоенно: "Вам не нравится?"
Боб Крейцер, меланхолически: "Да нет, ничего, я привык. Десять лет, каждый день, в лагере-то".
Крейцер сидел, сначала в тюрьме, потом в лагере как английский шпион. Должны были расстрелять, и уже вывели на расстрел, но на последней перекличке что-то там не сошлось. Фамилия такая-то? - Такая-то. Год рождения такой-то? Такой-то. Все надо было повторить "полным ответом", как в школе. Место рождения такое-то? По документам он родился в Орле, а на самом деле в Берлине. Он и возразил. Немножко удивились: а чего это он в Берлине родился? - отвели в сторону, слово за слово, а потом как-то шестеренки расстрельной логики дали сбой, и убивать его не стали. Отправили в лагерь. Сидел с уголовниками. Эти его тоже не съели, потому что он хорошо "романы толкал". Пересказывал Жюль Верна, Гюго, Майн Рида, - что там читали мальчики из хороших семей? (Кстати, хозяйке на заметку. Учите детей читать книги, может пригодиться.)
В него влюбилась дочь начальника лагеря. Такая - с глазами в пол-лица. Тамарочка. Восемнадцать лет. А ему, наверно, лет сорок пять уже, коротконогий, доходяга, очки, веснушки, картавит. Родители Тамарочки били ее смертным боем, чтобы разлюбила его, но она не разлюбила. Они выгоняли ее на мороз, и она застудила себе женские органы, и у нее никогда потом не было детей.
Когда его срок вышел, его выпустили на свободу, и Тамарочка бежала вместе с ним. Они скитались по дальним, разрешенным к проживанию городам, ища работы и пропитания и опасаясь преследования, и оно было. Однажды ночью, зимой, принесли телеграмму. Боб читал ее и не мог понять ничего - чушь какая-то. Но одно слово было его детским именем, прозвищем, которое было известно только близким, и очень немногим. Это был тайный знак, не иначе. Кто был этот неизвестный друг? Что он знал? Как смог предупредить? Они так и не узнали этого, а просто наспех оделись и бежали из этого города. А утром пришли их арестовывать, но опоздали.
Так они перебегали несколько лет, чувствуя, что спасение в движении. Боб-то был покрепче - все же он читал Майн Рида, Жюль Верна, Гюго и другие укрепляющие дух и разум книжки, - а Тамарочка начала сходить с ума от страха. Она сидела на табуретке и раскачивалась часами: взад-вперед, взад-вперед. Боб боялся, что она правда обезумеет.
Но если подумать, то зачем бы ей был нужен ум, Тамарочке? Все ее существо было чистая безрассудная любовь.
Так они дотянули до 1956 года, и была амнистия, и Бобу разрешено было жить в Ленинграде, вы подумайте; и у него даже была своя отдельная однокомнатная квартира, и все вообще кончилось хорошо, так сказать. Вот только детей не могли завести, и чечевица казалась на вкус не очень.
...........
Добавлю тут ещё про любопытную книгу которую проиллюстрировал Крейцер, и интересные наблюдения о ней --
Эпиграммы Маршака, составленные Крейцером --
https://vk.com/wall-211528864_384
И да у Анатолия Разумова есть более подробные материалы о художнике со следственными документами - в сети можно скачать..
.......