Несколько слов о русской орфоэпии
Этому не то что перестали учить - об этом перестали вообще даже просто вспоминать.
Однажды, когда моя дочка была маленькой, зашел к ней в школу и поинтересовался у учительницы русского языка, сколько внимания в учебной программе уделяется орфоэпии. Так она чуть было не спросила: «А что это такое?»...
В печати, в научных статьях и исследованиях up to date, современные лингвисты выдвигают тезис о наблюдающейся в последнее время тенденции к сближению произношения с написанием.
На деле же (эти самые нынешние филологи в очередной раз попали пальцем в небо) - причина здесь заключается только лишь в том, что просто о чём бы то ни было совершенно перестали заботиться.
Человек, ребенок, с самого начала, когда осваивает язык, читает - и произносит потом то, что прочитал, так, как прочитал. И никто его при этом не поправляет, никто ничего ему не объясняет, никто ничему его не учит.
Вот, он и «сближает» произношение с написанием.
Вот и вся «тенденция», которую «наблюдают» и описывают нынешние лингвисты.
Люди свинячат - а потом сваливают всё на русский язык. Дескать, это он меняется. «Потому что он ведь живой, а не какой-нибудь там застывший или мертвый».
Написание и произношение так или иначе разнятся между собой, различаются. Во многих случаях.
Мы пишем - сегодня, а говорим - севодня.
Встречаются непроизносимые согласные. Например, в слове солнце не произносится л, а в слове здравствуйте - первая буква в.
Находятся, правда, старательные (но малограмотные) люди, которые эти буквы произносят. Они производят комическое впечатление.
Однако, наоборот, такие примеры, как «поскоку» (вместо поскольку) - и ряд других подобных, - отвращают.
В словах брошюра и парашют следует произносить у.
Но в словах сюда и жюри допускать хотя бы даже малейший намек на что-либо подобное ни в коем случае нельзя!
Это необходимо твердо знать!
Все эти нескончаемые «иди суда» и «компетентное жури» - типичные примеры отвратительного косноязычия.
(Суда ходят по воде. А жури - это глагол в повелительном наклонении.)
В этой заметке я говорю только о самых элементарных вещах. И о самых необходимых.
Но я знаю, что в школе нынче детям не говорят даже о них.
И это очень прискорбно.
Мы не говорим вода и Москва, мы говорим вада, Масква - и т. д., и т. п.
«Оканье», характерное для некоторых областей Поволжья и других, является нелитературным, изобличает провинциализм и совершенно неприемлемо.
«Окающих» не принимают в театральные институты и не берут на работу в качестве дикторов радио и телевидения.
По крайней мере - до тех пор, пока они не вылечатся от этого окончательно и безповоротно.
Однако есть слова, в которых, напротив, абсолютно недопустимо «аканье». Это - поэт, поэзия, поэтический, поэма и вообще все однокоренные. А также еще целый ряд иноязычных заимствований.
К сожалению, всё чаще и чаще произносят ужасное паэт, паэты.
Мне приходилось слышать собственными ушами, как молодая актриса (на сцене, в пьесе какого-то из русских классиков, когда должна была поздороваться по-французски) сказала чудовищное «Банжур»! С откровенным, прямо-таки выпирающим наружу, хамским «а». Режущим слух, бьющим по ушам.
(На всякий случай уточним: разумеется, вовсе не потому, что так полагалось по сценарию.)
Где она росла, где она цвела? Где - и чему, и как, и у кого она училась?..
(И куда смотрел режиссер?!)
Основой, эталоном русской орфоэпии является московское произношение.
Следует оговориться, что и здесь (как, наверное, везде и во всём) возможны перегибы. Дело в том, что, наряду с московским произношением, существует также говор московских извозчиков. И если «скушно» (а не «скучно») следует признать, то «грешневая каша» - это уже перебор.
Преувеличения наблюдались, например, в советское время - в начале 50-х годов. И некоторое время предписывалось говорить - и можно было слышать по радио: «вдруг раздались шыги», «стояла невыносимая жыра», «табун насчитывал столько-то лышыдей»...
Над этим ужасно любят подтрунивать - чтобы не сказать издеваться - петербуржцы. Точнее - те, кто себя таковыми считает и называет, кто тщится себя за них выдавать. Кто слышал звон, да не знает, где он. Потому что петербуржцев-то - давно уже не осталось. (Одни только ленинградцы.) Причём подтрунивание это изобличает специфический гонор, нередко болезненный, обиженный, продуцированный как раз именно провинциальной второсортностью - и ущемленностью. Эх, мог бы их всех аргументировнно уничтожить (с их придурью), да неохота здесь и сейчас на этом застревать.
Однако московское произношение - это одно, а говор московских извозчиков - это совсем другое. И негоже одно с другим перепутывать.
И, как ни крути, именно московское произношение, а не какое-либо иное, для всех говорящих по-русски является единственной нормой - и единственным образцом.
(Вот уж чего нельзя применить к Германии! Попробуй, скажи там, что берлинский диалект для немецкого языка является эталоном. Засмеют! »Die Jurke schmeckt jut«...)
Норма русского литературного произношения - дощь, мн. ч. дожжи (а не «дождь» и «дожди» - так пишется, но не произносится; такое буквальное произношение - признак убожества).
Раньше этому специально учили (уж не знаю, как теперь) - в литературных и театральных институтах, учили дикторов радио. И дикторы только так и говорили. (В прогнозе погоды: «ожидаются кратковременные дожжи».) И давалась соответствующая помета в словарях.
Не так давно один наш новоявленный общественно-политический деятель, только что вылезший наверх - и теперь довольно высокопоставленный (позвольте уж фамилию не называть), в интервью по TV, когда вдруг - это было неожиданным - речь зашла о литературном произношении, с гордостью заявил (похвастался даже), что всегда произносит только отчетливое «дождь» - и никогда не говорит «дощь».
Умеют всё-таки наши политические деятели позориться. Как будто нарочно.
Следует произносить: Вера Николавна, Михал Петрович, Ольга Пална, - а не Вера Николаевна, Михаил Петрович и Ольга Павловна. И это - норма литературного произношения. Как при обращении, так и вообще при их упоминании. За исключением каких-то особых, торжественных случаев (когда, например, читается правительственный Указ об их награждении).
Но когда такое специфическое обстоятельство отсутствует - опять же возникает комическая старательность: человек тут явно чего-то не «догоняет», не дотягивает до нужного уровня в обращении с родным языком. А то и, наоборот, даже усматривает в том, как следует говорить, что-то якобы «просторечное» - подобные явления весьма типичны и характерны для людей недалеких. (Только пролетарий может бояться показаться недостаточно аристократичным. Князь - бояться - не может!)
Категорически неприемлемым является африкативное г (свойственное жителям юга России).
С этим тоже не примут в театральный институт - и на работу диктором.
(На всякий случай - для не очень сведущего читателя: это не украинское Г, оно тут совершенно ни при чём. Это именно африкативное г - когда, например, вместо луг и утюг говорят лух и утюх. Хотя начертание лух и утюх передает африкативное г лишь приблизительно.)
Этот термин происходит от латинского глагола affrico, что значит - тереть. Чтобы лучше ощутить (именно!) значение, и смысл, и все оттенки этого слова - особенно в этом контексте, - представьте себе то, что проделывает смычком по струне скрипач.
Попутно - мимоходом.
(Диденко ведь не может так, чтобы никого не поругать, никого не лягнуть.)
Недавно мне случайно встретилось у одного профессионального лингвиста, автора пособия для высших учебных заведений, отнюдь не вызывающее доверия к его профессионализму начертание «аффрикативный» - с двумя ф (должно быть, вслед за латинским оригиналом).
Ох, уж эти мне удвоенные согласные...
С этого лингвиста надобно снять штаны - и задать ему по голой попке хорошего ремня.
(Но виноват Диденко - он ведь просто не может иначе. А все эти лингвисты - святые!)
Однако в русском языке есть слово, в котором, наоборот, по законам орфоэпии категорически требуется как раз именно африкативное г. Обязательно - только африкативное. Об этом следует знать - и помнить это всегда.
Слово это - Бог.
Велик, могуч и ПРЕКРАСЕН наш живой русский язык! Прекрасен своим богатством, своими прихотливыми исключениями, неожиданными драгоценными изгибами, многочисленными оттенками.
Heil!
---------------
Когда писал о брошюре и парашюте, с трудом удержался и не упомянул там же мимоходом о вредителе, некоторое время назад выступившем по телевидению.
Однако непременно сделаю это теперь.
Не так давно - мерзко, исподтишка, за закрытыми дверями - готовилась языковая реформа, которая знаменовла бы собой крупный шаг в сторону профанации, уничтожила бы в русском языке целый ряд ценностей и узаконила бы вопиющие образцы безграмотности.
Выступавшим был один из авторов этой готовившейся гнусности.
И он, в частности, призывал к тому, чтобы не только произносить, но и писать «парашут» - через у.
Надо было видеть его лицо!..
Сразу невольно вспомнилась замечательная философская работа А. Шопенгауэра «О физиономике»...
Прекрасно высказался один из комментаторов той телевизионной передачи, обращаясь к властям предержащим: «Дайте ему какой-нибудь орден! И пусть он успокоится - и не трогает больше русский язык!»
Вообще говоря, давно уже ходят слухи, что всё это не случайно, что существует некая специальная целенаправленная деятельность по уничтожению русской духовности и культуры. А то, что успешнее всего осуществлять это именно через область словесности, очень хорошо известно.
Эти разговоры не вызывают у меня особенного доверия и энтузиазма - уж очень я склонен как можно дальше держаться от какой бы то ни было паранойи.
Но иногда невольно мелькает мысль: а вдруг - всё-таки?..
Уж больно рьяно они стараются!..
В своих заметках я многажды ругал Институт русского языка Академии наук. И вполне может возникнуть впечатление, что слишком уж я придрался к этой инстанции - и утратил чувство меры.
Но то, что в недрах этой инстанции оказалось возможным существование подобных деятелей, - настолько тревожный симптом, что не принимать по этому поводу никаких мер - преступно.
Эту контору давно пора закрыть на карантин - и произвести там дезинфекцию.
Честное слово, в этой области следует проделать то же самое, что происходит нынче с ведомством МВД, - тотальную переаттестацию.
Только не так же, а лучше. А то, вон, они хоть и не называются больше милиционерами, хоть и переименовали их в полицейских, - а у самих по кабинетам до сих пор портреты коммунистического бандита Дзержинского висят. Как висели, так и висят.
Правда, есть тут одна закавыка - делать-то переаттестацию будет кто? И как? Какое жури?