Голевая передача (окончание)
Начало Здесь
День за днем, с дотошностью кандидата в мастера, Наташа Богачева отрабатывала на катке повороты и падения.
- Мне папа говорил, что главное - падать научиться правильно! - поучала она нас, делая красивый пируэт.
Ирину она старательно не замечала, да и с прочими девочками держалась высокомерно и грубо. О продленке Наташа не вспоминала, бегом бежала домой, в надежде, что каток пуст.
В один из обычных рабочих дней Наташа сразу после школы вышла во двор на коньках.
- Давай с нами наперегонки, - предложила Лариска. - Спорим, я тебя обгоню!
- Больно надо! - надменно бросила ей Наташа и покатила к катку.
- Куда ты? - окликнули ее мы. - Еще сорок минут ждать надо!
- Вам надо, вот и ждите! - бросила нам Наташа.
На катке тем временем старшеклассники бились за шайбу.
- Поехали, позырим, - предложила мне Лариска, - что наша «Роднина» задумала.
Меж тем Наташа вышла на лед и уверено поехала по кругу вдоль бортика.
- Девочка, стой! У нас тренировка! - ребята остановили игру.
- А вы мне не мешаете! - огрызнулась Наташка, как ни в чем не бывало скользя по кругу.
- Ты нам мешаешь! - возмутились хоккеисты. - Да и опасно это! После шести приходи.
- Спешу и падаю! - звонко отчеканила Наташка. - Хочу и буду кататься!
Мы с Лариской переглянулись и вернулись на дорогу.
- А давай круг нарежем, кто быстрее! - предложила Лариска.
- А давай!
Мы успели пропотеть и запыхаться, смотаться до магазина за ирисками, а голубая Наташкина курточка летала над бортиком катка.
Потом мы завалились к Лариске попить и внезапно поняли, как сильно закоченели, едва оттаяли и пошли ко мне слушать пластинки. И как раз включали проигрыватель, когда в квартиру влетел мой папа, на ходу выясняя у мамы, где я, где Лариса.
«Когда это было, когда это было? во сне, наяву?
Во сне? Наяву? по волне моей памяти я поплыву!» - подпевали мы пластинке Давида Тухманова, не слушая, о чем говорят взрослые, и почему мама вдруг побледнела и вскочила вслед за папой из комнаты…
Вернувшись, мама выключила музыку.
- Папа уехал в больницу, - сказала она. - У Богачевой Наташи травма… в нее попала шайба.
Дальнейшее я помню, как будто со стороны. Серые дни, заплаканные Иркины глазищи, пустая Наташкина парта слева у окна. «Сотрясенье мозга первой степени». Полная неизвестность, только домыслы и слухи, как липкие нити, запутывают все вокруг.
Внезапно весь наш, такой дружный, дом оказался поделен на две половины. Одни были на стороне Наташи и говорили, что надо подавать в суд на того, кто ее покалечил. Другие были на стороне Шурки Никитина и ругали Наташку.
Все это окончательно раздавило Иру. Бедняжка изнывала от неизвестности, ежедневно звонила из учительской в больницу - справлялась о состоянии пострадавшей Богачевой. Увы, навещать больную пока не дозволялось.
Каток с тех пор стоял пустой. Мы с Ларисой вышли было на лед, но увидев перед воротами кровавое пятно, развернулись и, не сговариваясь, ушли.
- Слышала, вроде Никитина посадить хотят, - закинула удочку Лариска.
- Да он же не нарочно! - испугалась я.
- А фиг теперь докажешь! - по-мальчишески сплюнула на снег Лариска и перешла на шепот: - Говорят, мамка Наташкина уже заяву накатала.
- А я не верю!
- А вот посмотришь!
Лариса оказалась права. Как-то вечером Валентина Богачева пришла к моему отцу. Они ушли на кухню и закрыли за собой дверь. Но не прошло и пяти минут, как на всю нашу квартиру раздался громкий голос отца:
- Я ни за что этого не подпишу!
- Ты - главный свидетель! - убеждала его мать Наташи. - Ты же их тренер!
- Вот именно! Я - тренер! - стоял на своем отец. - И я категорически против! А почему вообще тут стоит одна фамилия? Почему только Никитин А.М.?
- Так ведь он Наташу мою покалечил, - взорвалась Валентина, - его и надо наказать!
- А почему в заявлении нет Костылева? Почему нет Зайцева? - не унимался отец.
- А они здесь при чем? - растерялась гостья.
- Как это при чем?! Они же соучастники! Как бы Никитин мог попасть в твою дочь, если бы ему пас не дал Костылев, которому пас дал Зайцев! Это же была голевая передача!
- Что? - растерялась Валентина. - Какая передача?
- Голевая передача! - повторил отец. - И Никитин получил пас и направил шайбу в ворота, а уж как там оказалась твоя дочь - это вопрос! Уже три преступника! И я - четвертый!
- А ты здесь каким боком? - совсем сникла Валентина.
- Ну а кто же еще? Я придумал делать каток? Я. Я выбивал на шахте все эти бортики и ворота. Я придумал расписание, которое никого не устроило. Вот я и виноват.
- Да ты что! - воскликнула Валентина. - Я тебя не виню!
- Даже участковый сказал, что виноват я, и отвечать мне, - продолжал отец. - А дети они и есть дети. Правда, свидетели уверяют, что был еще сообщник…
- Сообщник? - ужаснулась гостья.
- Говорят, что парни пытались Наташу остановить, но какая-то тетка высунулась из окна и крикнула: «Оставьте девочку, пусть катается!» Не догадываешься, кто бы это мог быть?
- Ах, вот ты как! - воскликнула Валентина. - С дурной башки на здоровую! То есть можно вот так безнаказанно калечить девочку и ходить посмеиваться потом?! Да? Так?
- А кто смеется? - переспросил отец. - Шура Никитин? Парень не ест, не пьет, из секции ушел.
- Скажите, какая жертва! - ехидно рассмеялась Валентина. - Из секции он ушел! Наташа там умирает, а он…Так и уйдет безнаказанный.
- Не гневи ты Бога, Валь! - посоветовал отец. - Наташа поправится, я с врачами говорил. А Сашка переживает всей душой. Да и нельзя не переживать, если кого-то ранишь. В спорте часто это бывает, так изведешься весь.
Повисла долгая пауза.
- Последний раз спрашиваю: подпишешь?
- Нет.
В звенящей тишине хлопнула входная дверь.
Прошло много-много унылых серых дней, пока нас не позвали проведать Наташу. Ира очень переживала и напомнила мне раз двадцать:
- Ничего грустного, помни, только веселое! Ей переживать нельзя!
Мы вошли в Наташину комнату, где она лежала на высоких подушках, неожиданно маленькая и худенькая. Ее тонкие, почти восковые ладони лежали поверх одеяла. Меня потрясла ее ледяная бледность и огромная черно-фиолетовая шишка на бугристом, словно вздутом, лбу. Все ее лицо под этой шишкой казалось маленьким, кукольным.
- Наташа, как мы тебя рады видеть! - бодренько затараторила Ира. - А у нас в классе все тебя вспоминают! Ну, ничего, хоть от нас отдохнешь!
- Я соскучилась, - тихо сказала Наташа.
- Зато отоспишься! - продолжала Ира. - Книжки можно читать…
- Мне нельзя читать… - тихо возразила Наташа.
- Ну, телек же можно, - подхватила я.
- И телек нельзя…
Мы застыли на своих местах, догадываясь, что сморозили глупость.
- А как ты себя чувствуешь? - выдавила из себя Ира.
- Плохо… - медленно отвечала Наташа. - Мне все запретили. Даже думать нельзя. И голова болит.
- Все будет хорошо, Наташа, ты поправишься! - убежденно сказала я.
- Да, да, - едва кивнула Наташа. - Так голова кружится…
- Отдыхай, доченька, а девочки уже уходят! - откуда-то сзади возникла Наташина мама и увела нас.
- Вы завтра снова приходите! - попросила тетя Валя, когда мы вышли в прихожую.
- Мы придем! - кивнула Ира.
- Нет, вы не обещайте, вы приходите! - тетя Валя присела перед нами на корточки и взяла наши руки в свои жаркие ладони. - Это ей очень нужно! Она в больнице лежала и не хотела поправляться, пока… - тут она запнулась, словно не решалась это произнести, - пока к ней один мальчик не пришел. Вы знаете его - Саша Никитин. Он с ней пять минут всего поговорил, и она даже улыбаться начала. Вы, пожалуйста, приходите!
Я не помню, что она еще говорила, не помню, как мы вышли из квартиры, не помню, почему спустились до моего первого этажа и не расстались на Иркином втором. Помню только, как рыдала у меня в квартире Ирка, как она давилась слезами и переспрашивала:
- А разве можно… совсем, совсем не… думать? Совсем… не… читать?
И я не знала, что ей ответить. Наташка читала всегда. Каждый день она являлась в библиотеку за новой книгой. Ее проверяли, заставляли пересказывать прочитанное, и она пересказывала, беззаботно улыбаясь, и снова клянчила новую книжку, а лучше две!
Именно Наташка принесла мне книгу про Хатынь, и мы читали вместе, пряча друг от друга слезы… А теперь ей запретили читать! Да это ошибка какая-то!
И мы стали навещать ее каждый день: сначала по пять минут, потом по десять. Наташа быстро уставала и бледнела на своих подушках, проваливаясь в какую-то пугающую дрему.
Мы решили пойти на хитрость. Если книги были запрещены, книгами будем мы сами! И мы приходили день за днем, сочиняя забавные истории про наш класс, даже тогда, когда не было ничегошеньки забавного, мы собирали для нее смешные стишки и анекдоты, загадки и шарады. Поначалу она только чуть улыбалась, а потом стала шутить в ответ.
В один из дней я случайно осталась с ней наедине, и она поманила меня рукой:
- Возьми мои коньки и Ирке отдай, - прошептала она.
- Да как же я смогу? - испугалась я. - Ира готова спалить каток, так за тебя переживает!
- А ты скажи, что я встану и посмотрю в окно! Скажи, что она за меня поедет, что я тогда поправлюсь, понимаешь?
- А ты, и правда, встанешь?
- Я не знаю, - пожала плечами Наташка.
- Не возьмет она, - сказала я.
- Она ни разу не каталась! - воскликнула Наташка, - А ноги растут! Зима кончается! Уговори! Ты же фигуристка! - она так разволновалась, что покраснела.
- Хорошо! - кивнула я.
- Только, вы это… осторожно… расписание не нарушайте!
Тем же вечером Ира вышла на лед. Мы с Лариской ее страховали.
- Вон, смотри, вон там Наташа! - нагло врала я, показывая варежкой на окна четвертого этажа.
- Да я не вижу! Где? - крутила головой Ирка.
- Я видела, зуб даю! - клялась Лариса, - Давай еще круг!..
Потом Наташа, конечно, поправилась.
Во дворе прочно обосновались мальчишки, а мы уходили кататься на городской стадион. На большом роскошном катке хватало места всем. Там был пункт проката коньков для всех желающих.
Столько лет прошло, жизнь раскидала нас по разным городам, но в моей памяти мы так и остались «Великолепной четверкой».
Вот мы летим с Лариской до угла, и она снова обгонит меня, а Наташа с Ирой скользят, взявшись за руки.
«Когда это было, когда это было? во сне, наяву?
Во сне? Наяву? по волне моей памяти я поплыву!»
День за днем, с дотошностью кандидата в мастера, Наташа Богачева отрабатывала на катке повороты и падения.
- Мне папа говорил, что главное - падать научиться правильно! - поучала она нас, делая красивый пируэт.
Ирину она старательно не замечала, да и с прочими девочками держалась высокомерно и грубо. О продленке Наташа не вспоминала, бегом бежала домой, в надежде, что каток пуст.
В один из обычных рабочих дней Наташа сразу после школы вышла во двор на коньках.
- Давай с нами наперегонки, - предложила Лариска. - Спорим, я тебя обгоню!
- Больно надо! - надменно бросила ей Наташа и покатила к катку.
- Куда ты? - окликнули ее мы. - Еще сорок минут ждать надо!
- Вам надо, вот и ждите! - бросила нам Наташа.
На катке тем временем старшеклассники бились за шайбу.
- Поехали, позырим, - предложила мне Лариска, - что наша «Роднина» задумала.
Меж тем Наташа вышла на лед и уверено поехала по кругу вдоль бортика.
- Девочка, стой! У нас тренировка! - ребята остановили игру.
- А вы мне не мешаете! - огрызнулась Наташка, как ни в чем не бывало скользя по кругу.
- Ты нам мешаешь! - возмутились хоккеисты. - Да и опасно это! После шести приходи.
- Спешу и падаю! - звонко отчеканила Наташка. - Хочу и буду кататься!
Мы с Лариской переглянулись и вернулись на дорогу.
- А давай круг нарежем, кто быстрее! - предложила Лариска.
- А давай!
Мы успели пропотеть и запыхаться, смотаться до магазина за ирисками, а голубая Наташкина курточка летала над бортиком катка.
Потом мы завалились к Лариске попить и внезапно поняли, как сильно закоченели, едва оттаяли и пошли ко мне слушать пластинки. И как раз включали проигрыватель, когда в квартиру влетел мой папа, на ходу выясняя у мамы, где я, где Лариса.
«Когда это было, когда это было? во сне, наяву?
Во сне? Наяву? по волне моей памяти я поплыву!» - подпевали мы пластинке Давида Тухманова, не слушая, о чем говорят взрослые, и почему мама вдруг побледнела и вскочила вслед за папой из комнаты…
Вернувшись, мама выключила музыку.
- Папа уехал в больницу, - сказала она. - У Богачевой Наташи травма… в нее попала шайба.
Дальнейшее я помню, как будто со стороны. Серые дни, заплаканные Иркины глазищи, пустая Наташкина парта слева у окна. «Сотрясенье мозга первой степени». Полная неизвестность, только домыслы и слухи, как липкие нити, запутывают все вокруг.
Внезапно весь наш, такой дружный, дом оказался поделен на две половины. Одни были на стороне Наташи и говорили, что надо подавать в суд на того, кто ее покалечил. Другие были на стороне Шурки Никитина и ругали Наташку.
Все это окончательно раздавило Иру. Бедняжка изнывала от неизвестности, ежедневно звонила из учительской в больницу - справлялась о состоянии пострадавшей Богачевой. Увы, навещать больную пока не дозволялось.
Каток с тех пор стоял пустой. Мы с Ларисой вышли было на лед, но увидев перед воротами кровавое пятно, развернулись и, не сговариваясь, ушли.
- Слышала, вроде Никитина посадить хотят, - закинула удочку Лариска.
- Да он же не нарочно! - испугалась я.
- А фиг теперь докажешь! - по-мальчишески сплюнула на снег Лариска и перешла на шепот: - Говорят, мамка Наташкина уже заяву накатала.
- А я не верю!
- А вот посмотришь!
Лариса оказалась права. Как-то вечером Валентина Богачева пришла к моему отцу. Они ушли на кухню и закрыли за собой дверь. Но не прошло и пяти минут, как на всю нашу квартиру раздался громкий голос отца:
- Я ни за что этого не подпишу!
- Ты - главный свидетель! - убеждала его мать Наташи. - Ты же их тренер!
- Вот именно! Я - тренер! - стоял на своем отец. - И я категорически против! А почему вообще тут стоит одна фамилия? Почему только Никитин А.М.?
- Так ведь он Наташу мою покалечил, - взорвалась Валентина, - его и надо наказать!
- А почему в заявлении нет Костылева? Почему нет Зайцева? - не унимался отец.
- А они здесь при чем? - растерялась гостья.
- Как это при чем?! Они же соучастники! Как бы Никитин мог попасть в твою дочь, если бы ему пас не дал Костылев, которому пас дал Зайцев! Это же была голевая передача!
- Что? - растерялась Валентина. - Какая передача?
- Голевая передача! - повторил отец. - И Никитин получил пас и направил шайбу в ворота, а уж как там оказалась твоя дочь - это вопрос! Уже три преступника! И я - четвертый!
- А ты здесь каким боком? - совсем сникла Валентина.
- Ну а кто же еще? Я придумал делать каток? Я. Я выбивал на шахте все эти бортики и ворота. Я придумал расписание, которое никого не устроило. Вот я и виноват.
- Да ты что! - воскликнула Валентина. - Я тебя не виню!
- Даже участковый сказал, что виноват я, и отвечать мне, - продолжал отец. - А дети они и есть дети. Правда, свидетели уверяют, что был еще сообщник…
- Сообщник? - ужаснулась гостья.
- Говорят, что парни пытались Наташу остановить, но какая-то тетка высунулась из окна и крикнула: «Оставьте девочку, пусть катается!» Не догадываешься, кто бы это мог быть?
- Ах, вот ты как! - воскликнула Валентина. - С дурной башки на здоровую! То есть можно вот так безнаказанно калечить девочку и ходить посмеиваться потом?! Да? Так?
- А кто смеется? - переспросил отец. - Шура Никитин? Парень не ест, не пьет, из секции ушел.
- Скажите, какая жертва! - ехидно рассмеялась Валентина. - Из секции он ушел! Наташа там умирает, а он…Так и уйдет безнаказанный.
- Не гневи ты Бога, Валь! - посоветовал отец. - Наташа поправится, я с врачами говорил. А Сашка переживает всей душой. Да и нельзя не переживать, если кого-то ранишь. В спорте часто это бывает, так изведешься весь.
Повисла долгая пауза.
- Последний раз спрашиваю: подпишешь?
- Нет.
В звенящей тишине хлопнула входная дверь.
Прошло много-много унылых серых дней, пока нас не позвали проведать Наташу. Ира очень переживала и напомнила мне раз двадцать:
- Ничего грустного, помни, только веселое! Ей переживать нельзя!
Мы вошли в Наташину комнату, где она лежала на высоких подушках, неожиданно маленькая и худенькая. Ее тонкие, почти восковые ладони лежали поверх одеяла. Меня потрясла ее ледяная бледность и огромная черно-фиолетовая шишка на бугристом, словно вздутом, лбу. Все ее лицо под этой шишкой казалось маленьким, кукольным.
- Наташа, как мы тебя рады видеть! - бодренько затараторила Ира. - А у нас в классе все тебя вспоминают! Ну, ничего, хоть от нас отдохнешь!
- Я соскучилась, - тихо сказала Наташа.
- Зато отоспишься! - продолжала Ира. - Книжки можно читать…
- Мне нельзя читать… - тихо возразила Наташа.
- Ну, телек же можно, - подхватила я.
- И телек нельзя…
Мы застыли на своих местах, догадываясь, что сморозили глупость.
- А как ты себя чувствуешь? - выдавила из себя Ира.
- Плохо… - медленно отвечала Наташа. - Мне все запретили. Даже думать нельзя. И голова болит.
- Все будет хорошо, Наташа, ты поправишься! - убежденно сказала я.
- Да, да, - едва кивнула Наташа. - Так голова кружится…
- Отдыхай, доченька, а девочки уже уходят! - откуда-то сзади возникла Наташина мама и увела нас.
- Вы завтра снова приходите! - попросила тетя Валя, когда мы вышли в прихожую.
- Мы придем! - кивнула Ира.
- Нет, вы не обещайте, вы приходите! - тетя Валя присела перед нами на корточки и взяла наши руки в свои жаркие ладони. - Это ей очень нужно! Она в больнице лежала и не хотела поправляться, пока… - тут она запнулась, словно не решалась это произнести, - пока к ней один мальчик не пришел. Вы знаете его - Саша Никитин. Он с ней пять минут всего поговорил, и она даже улыбаться начала. Вы, пожалуйста, приходите!
Я не помню, что она еще говорила, не помню, как мы вышли из квартиры, не помню, почему спустились до моего первого этажа и не расстались на Иркином втором. Помню только, как рыдала у меня в квартире Ирка, как она давилась слезами и переспрашивала:
- А разве можно… совсем, совсем не… думать? Совсем… не… читать?
И я не знала, что ей ответить. Наташка читала всегда. Каждый день она являлась в библиотеку за новой книгой. Ее проверяли, заставляли пересказывать прочитанное, и она пересказывала, беззаботно улыбаясь, и снова клянчила новую книжку, а лучше две!
Именно Наташка принесла мне книгу про Хатынь, и мы читали вместе, пряча друг от друга слезы… А теперь ей запретили читать! Да это ошибка какая-то!
И мы стали навещать ее каждый день: сначала по пять минут, потом по десять. Наташа быстро уставала и бледнела на своих подушках, проваливаясь в какую-то пугающую дрему.
Мы решили пойти на хитрость. Если книги были запрещены, книгами будем мы сами! И мы приходили день за днем, сочиняя забавные истории про наш класс, даже тогда, когда не было ничегошеньки забавного, мы собирали для нее смешные стишки и анекдоты, загадки и шарады. Поначалу она только чуть улыбалась, а потом стала шутить в ответ.
В один из дней я случайно осталась с ней наедине, и она поманила меня рукой:
- Возьми мои коньки и Ирке отдай, - прошептала она.
- Да как же я смогу? - испугалась я. - Ира готова спалить каток, так за тебя переживает!
- А ты скажи, что я встану и посмотрю в окно! Скажи, что она за меня поедет, что я тогда поправлюсь, понимаешь?
- А ты, и правда, встанешь?
- Я не знаю, - пожала плечами Наташка.
- Не возьмет она, - сказала я.
- Она ни разу не каталась! - воскликнула Наташка, - А ноги растут! Зима кончается! Уговори! Ты же фигуристка! - она так разволновалась, что покраснела.
- Хорошо! - кивнула я.
- Только, вы это… осторожно… расписание не нарушайте!
Тем же вечером Ира вышла на лед. Мы с Лариской ее страховали.
- Вон, смотри, вон там Наташа! - нагло врала я, показывая варежкой на окна четвертого этажа.
- Да я не вижу! Где? - крутила головой Ирка.
- Я видела, зуб даю! - клялась Лариса, - Давай еще круг!..
Потом Наташа, конечно, поправилась.
Во дворе прочно обосновались мальчишки, а мы уходили кататься на городской стадион. На большом роскошном катке хватало места всем. Там был пункт проката коньков для всех желающих.
Столько лет прошло, жизнь раскидала нас по разным городам, но в моей памяти мы так и остались «Великолепной четверкой».
Вот мы летим с Лариской до угла, и она снова обгонит меня, а Наташа с Ирой скользят, взявшись за руки.
«Когда это было, когда это было? во сне, наяву?
Во сне? Наяву? по волне моей памяти я поплыву!»