Свекровь. Часть 5
«А это Шурка Рыжова меня туда сходить уговорила. К гадалке-то. Мы с Шуркой в ту пору в Мосгазе работали - по улицам ходили, замеряли утечки прибором таким специальным. Хорошая работа была, ходишь себе, ходишь весь день, меряешь. Совсем нетрудная работа. Ну да… так это Шурка всё своего мужа выслеживала, изменял он ей. Вот она захотела узнать, к кому ходит-то он, где таскается. А я за компанию пошла. Про Деда я ничего не спрашивала, чего ж тут спрашивать. И так знала, что гуляет он.
Я про ребят спрашивала. Она мне про них всю правду рассказала, гадалка-та. Поженятся, говорит, все. Хорошо поженятся. Одна невестка очень работящая, другая больно хитрая будет. А младший ра-ано женится, так ты, говорит, не препятствуй. Если он не женится, то хулиганничать начнёт, не будет хорошего. А как женится, так всё нормально будет».
На нашу свадьбу (впрочем, как и на две предыдущие старших сыновей) была звана всевозможная деревенская родня. По-другому и быть не могло: «Да вы что! Что люди скажут?! А родня-то как же?!»
Гуляли с гармошкой, с песнями, с мордобитиями. Свекры остались довольны: «Ну всё теперя как у людей».
В их четырёхкомнатной квартире мы с мужем занимали маленькую комнатку, в которую попадали, проходя через тётку Катю (она же Катюха хромая). Тётка действительно сильно хромала, громко бухая в пол короткой ногой, опираясь рукой на колено. При ходьбе она не разгибалась, ковыляла скрюченная. Нас не трогала, только зорко смотрела - кто идёт, да что несёт. Иногда подслушивала, иногда инспектировала вещи. На кухню выходила, когда там было безлюдно, и, в общем-то, особо не докучала. Разговаривала она на диалекте, который я с трудом понимала.
«От как булдыжками мотаить, скоро оскаляться начнёт» - это было сказано про мою новорождённую дочь. Кто понял, о чём речь, тот молодец.
Дед, кстати, тоже разговаривал не совсем чтобы уж правильно: «воны пошлы», «помыется», «ля», и прочие непонятные слова. Про «телехфон», «маныез», «унадысь» и «летось» я вообще молчу. Кроме всего, он очень быстро бормотал - и я старалась с ним поменьше общаться.
В квартире было чисто, но неуютно. На огромных окнах висели простые ситцевые занавески. «Как же можно жить без гардин» - сказала моя мама и подарила нам плотные шёлковые шторы в пол и белоснежный тюль. Свекровь пожала плечами, а Дед скривился.
Свекровь сразу предложила свою помощь в готовке и стирке. Стирала она не только наше постельное бельё, но и мои трусы, да-да. Счастью свободы от быта не было предела.
Я в то время работала и училась, по магазинам мотаться было некогда, поэтому с радостью стала отдавать ей деньги за стол.
Муж с удовольствием поглощал привычные обеды, а я эту стряпню не могла видеть, обонять и есть - настолько всё было невкусно.
В картофельное пюре, к примеру, не добавлялось сливочного масла и сливок, или хотя бы трёхпроцентного молока. Картошка разводилась водой, в которой и была отварена, наливалось чуть «постного» масла - вот и всё. Называлось - «толчёнка».
Суп тоже варили интересно: деревенское сало мелко-мелко резалось и топилось на сковороде, затем шкварки с вытопленным салом заливались водой - получался «бульон», в который добавлялись нарезанные овощи: лук, морковь, картошка.
Цветная капуста не разбиралась на букетики, не обваливалась в сухарях и не подрумянивалась до хруста на сковородке, нет, эта капуста зачем-то мелко рубилась в кашу, а потом тушилась.
В холодильнике не было ни колбаски, ни сыра, ни пачечки сырковой массы.
Нигде не стояло вазочки с конфетами и печеньями.
Фрукты считались баловством.
По-соседству с их домом, кстати, находился небольшой кондитерский цех. Но эклеры в блестящей глазури с нежным кремом в пузике никто, кроме меня не ел.
По выходным не пеклись пироги. Иногда перед большими праздниками свекровь пыталась изобразить дрожжевой пирог с вареньем. В удачные разы тесто поднималось на полтора см.
Правда, хорошо получались блинчики и русский салат «Оливье». Потом моя мама научила её вкусно жарить курицу с чесноком - и это стало праздничным новогодним блюдом на многие годы.
Они вовсе не были бедными, нет. Бедными были мы с мамой и бабушкой - научные сотрудники, нищая прослойка, тратящая последние гроши на книги, музыкальное обучение, театры и поездки в Прибалтику и по Золотому кольцу.
А они были богатыми, у них была машина, металлический гараж во дворе и кирпичный гараж с погребом на кооперативной стоянке.
Дед относился к нам раздражённо-неприязненно - «у вас же ничего нет». Меня и маму он никогда и никак не называл. Мама была «вы», я была «ты». И всё.
Свекровь мою маму побаивалась, уважала, терялась и каждый раз, обращаясь, старательно выговаривала «Галина Пав-лов-на» (все остальные звали маму коротко - Галина-Пална). Мама величала её исключительно на «вы» и по имени-отчеству. Александра Михайловна, привыкшая слышать в свой адрес «бабка» да «Шурка» при звуках своего имени-отчества робела и запиналась ещё больше.
Я про ребят спрашивала. Она мне про них всю правду рассказала, гадалка-та. Поженятся, говорит, все. Хорошо поженятся. Одна невестка очень работящая, другая больно хитрая будет. А младший ра-ано женится, так ты, говорит, не препятствуй. Если он не женится, то хулиганничать начнёт, не будет хорошего. А как женится, так всё нормально будет».
На нашу свадьбу (впрочем, как и на две предыдущие старших сыновей) была звана всевозможная деревенская родня. По-другому и быть не могло: «Да вы что! Что люди скажут?! А родня-то как же?!»
Гуляли с гармошкой, с песнями, с мордобитиями. Свекры остались довольны: «Ну всё теперя как у людей».
В их четырёхкомнатной квартире мы с мужем занимали маленькую комнатку, в которую попадали, проходя через тётку Катю (она же Катюха хромая). Тётка действительно сильно хромала, громко бухая в пол короткой ногой, опираясь рукой на колено. При ходьбе она не разгибалась, ковыляла скрюченная. Нас не трогала, только зорко смотрела - кто идёт, да что несёт. Иногда подслушивала, иногда инспектировала вещи. На кухню выходила, когда там было безлюдно, и, в общем-то, особо не докучала. Разговаривала она на диалекте, который я с трудом понимала.
«От как булдыжками мотаить, скоро оскаляться начнёт» - это было сказано про мою новорождённую дочь. Кто понял, о чём речь, тот молодец.
Дед, кстати, тоже разговаривал не совсем чтобы уж правильно: «воны пошлы», «помыется», «ля», и прочие непонятные слова. Про «телехфон», «маныез», «унадысь» и «летось» я вообще молчу. Кроме всего, он очень быстро бормотал - и я старалась с ним поменьше общаться.
В квартире было чисто, но неуютно. На огромных окнах висели простые ситцевые занавески. «Как же можно жить без гардин» - сказала моя мама и подарила нам плотные шёлковые шторы в пол и белоснежный тюль. Свекровь пожала плечами, а Дед скривился.
Свекровь сразу предложила свою помощь в готовке и стирке. Стирала она не только наше постельное бельё, но и мои трусы, да-да. Счастью свободы от быта не было предела.
Я в то время работала и училась, по магазинам мотаться было некогда, поэтому с радостью стала отдавать ей деньги за стол.
Муж с удовольствием поглощал привычные обеды, а я эту стряпню не могла видеть, обонять и есть - настолько всё было невкусно.
В картофельное пюре, к примеру, не добавлялось сливочного масла и сливок, или хотя бы трёхпроцентного молока. Картошка разводилась водой, в которой и была отварена, наливалось чуть «постного» масла - вот и всё. Называлось - «толчёнка».
Суп тоже варили интересно: деревенское сало мелко-мелко резалось и топилось на сковороде, затем шкварки с вытопленным салом заливались водой - получался «бульон», в который добавлялись нарезанные овощи: лук, морковь, картошка.
Цветная капуста не разбиралась на букетики, не обваливалась в сухарях и не подрумянивалась до хруста на сковородке, нет, эта капуста зачем-то мелко рубилась в кашу, а потом тушилась.
В холодильнике не было ни колбаски, ни сыра, ни пачечки сырковой массы.
Нигде не стояло вазочки с конфетами и печеньями.
Фрукты считались баловством.
По-соседству с их домом, кстати, находился небольшой кондитерский цех. Но эклеры в блестящей глазури с нежным кремом в пузике никто, кроме меня не ел.
По выходным не пеклись пироги. Иногда перед большими праздниками свекровь пыталась изобразить дрожжевой пирог с вареньем. В удачные разы тесто поднималось на полтора см.
Правда, хорошо получались блинчики и русский салат «Оливье». Потом моя мама научила её вкусно жарить курицу с чесноком - и это стало праздничным новогодним блюдом на многие годы.
Они вовсе не были бедными, нет. Бедными были мы с мамой и бабушкой - научные сотрудники, нищая прослойка, тратящая последние гроши на книги, музыкальное обучение, театры и поездки в Прибалтику и по Золотому кольцу.
А они были богатыми, у них была машина, металлический гараж во дворе и кирпичный гараж с погребом на кооперативной стоянке.
Дед относился к нам раздражённо-неприязненно - «у вас же ничего нет». Меня и маму он никогда и никак не называл. Мама была «вы», я была «ты». И всё.
Свекровь мою маму побаивалась, уважала, терялась и каждый раз, обращаясь, старательно выговаривала «Галина Пав-лов-на» (все остальные звали маму коротко - Галина-Пална). Мама величала её исключительно на «вы» и по имени-отчеству. Александра Михайловна, привыкшая слышать в свой адрес «бабка» да «Шурка» при звуках своего имени-отчества робела и запиналась ещё больше.