Еще о том же стихотворении.
На мой вопрос, заданный в прошлом посте, френды ответили по-разному. Я теперь напишу, как я вообще это стихотворение (И.А.Бродский, "На столетие Анны Ахматовой") понял. Уж извините, это вроде школьного сочинения получится.
Итак, Бродский начинает с построения такого образного ряда: "Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос". Т.е., нечто уничтожающее и нечто уничтожаемое. Типа, описание жестокости мира, в которой жгут книги, человеческие судьбы перемалываются как зерно между жерновами и где казнят людей. Один из френдов, не большой почитатель Бродского, даже удивился: с какой стати брадобрей орудует секирой? Но речь ведь не о брадобрее, а о палаче. Он сечет голову, но и волосы тоже отсекает. Бродский не хочет здесь, как Варлам Шаламов, например, нагнетать ужасы, он, подобно Ахматовой, пытается выразить это словами ровными и глуховатыми. Т.е., снявши голову, поплакать о волосах. Да и вообще: шестистопный ямб, богатые точные рифмы. Это "классическая роза", трибут Ахматовой.
Выстроив такой глуховатый, вещественный и значительный образный ряд, Бродский провозглашает: Бог сохраняет все. Это надпись на Фонтанном Доме, где жила Ахматова (Deus conservat omnia), и ее Ахматова использует в качестве эпиграфа к "Поэме без героя". Которую, да и вообще всю поэзию Ахматовой, Бродский называет "словами прощенья и любви". Т.е., все, что есть в страшном мире, и страдания, и особенно слова прощения и любви Бог сохраняет. И эти последние - голос самого Бога.
В следующей строфе Бродский опять строит образный ряд страдания в мире: рванный пульс, костный хруст, стук заступа. В этих словах слышится все это, потому что пишет их страдающий смертный человек, живущих в этом мире. И в устах смертного и страдающего человека, эти слова звучат отчетливее, убедительнее, чем если бы это был просто голос Бога, который не знает страдания и смерти. Т.е., в этом стихотворении Бродский говорит и о предназначении человека, и о предназначении поэта, и о смысле страданий и смерти, т.е., о теодицее. Страдания и смерть в мире существуют для того, чтобы человек смертными и страдающими устами выразил эти слова прощенья и любви, которые, вообще-то, голос Бога. Христианская, вообще-то, метафизика: зачем Бог воплотился в человеке и принял страдание и смерть? Чтобы отчетливее выразить слово Божье. Зачем существует человек? Чтобы именно из этой юдоли страдания благодарить Бога, произносить слова прощенья и любви. Вселенная ведь глухонемая, никто, кроме человека, не может их произнести.
Но Бродский посвящает стихотворение Ахматовой и далее обращается к ее душе и кланяется ей за то, что она, душа, нашла эти слова, и части тленной, телу, за то, что оно их выразило, произнесло через смертные уста. Нашла их душа, а тело обрело дар речи благодаря душе и произнесло эти слова. В этом предназначение поэта и вообще предназначение человека.
И дальше эта амфиболия. Синтаксис таков, что можно понять, что тело, благодаря душе, обрело дар речи, и что земля обрела дар речи. Даже если Бродский нечаянно допустил такую "погрешность", не мог же он ее не заметить? Я думаю, что амфиболия здесь - прием, что она умышленная. Тело, благодаря душе, обрело дар речи, поэт стал голосом своей родной земли, тело есть скудель, персть земная. Из праха оно и во прах возвращается. Вот, в коммьюнити brodsky mar_gel очень интересное наблюдение сделала: она процитировала ахматовское стихотворение "Родная Земля" : "Но ложимся в нее и становимся ею, /Потому и зовем так свободно своею." Поэт еще и потому голос своей родины, что его тленная часть будет в ней спать. Короче, QED.
Кстати, сам Бродский, человек мира, похоронен далеко от родной земли. "Мне нечего сказать ни греку, ни варягу, / Зане, не знаю я, в какую землю лягу." Явная еще одна отсылка к этим строкам Ахматовой.
Итак, Бродский начинает с построения такого образного ряда: "Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос". Т.е., нечто уничтожающее и нечто уничтожаемое. Типа, описание жестокости мира, в которой жгут книги, человеческие судьбы перемалываются как зерно между жерновами и где казнят людей. Один из френдов, не большой почитатель Бродского, даже удивился: с какой стати брадобрей орудует секирой? Но речь ведь не о брадобрее, а о палаче. Он сечет голову, но и волосы тоже отсекает. Бродский не хочет здесь, как Варлам Шаламов, например, нагнетать ужасы, он, подобно Ахматовой, пытается выразить это словами ровными и глуховатыми. Т.е., снявши голову, поплакать о волосах. Да и вообще: шестистопный ямб, богатые точные рифмы. Это "классическая роза", трибут Ахматовой.
Выстроив такой глуховатый, вещественный и значительный образный ряд, Бродский провозглашает: Бог сохраняет все. Это надпись на Фонтанном Доме, где жила Ахматова (Deus conservat omnia), и ее Ахматова использует в качестве эпиграфа к "Поэме без героя". Которую, да и вообще всю поэзию Ахматовой, Бродский называет "словами прощенья и любви". Т.е., все, что есть в страшном мире, и страдания, и особенно слова прощения и любви Бог сохраняет. И эти последние - голос самого Бога.
В следующей строфе Бродский опять строит образный ряд страдания в мире: рванный пульс, костный хруст, стук заступа. В этих словах слышится все это, потому что пишет их страдающий смертный человек, живущих в этом мире. И в устах смертного и страдающего человека, эти слова звучат отчетливее, убедительнее, чем если бы это был просто голос Бога, который не знает страдания и смерти. Т.е., в этом стихотворении Бродский говорит и о предназначении человека, и о предназначении поэта, и о смысле страданий и смерти, т.е., о теодицее. Страдания и смерть в мире существуют для того, чтобы человек смертными и страдающими устами выразил эти слова прощенья и любви, которые, вообще-то, голос Бога. Христианская, вообще-то, метафизика: зачем Бог воплотился в человеке и принял страдание и смерть? Чтобы отчетливее выразить слово Божье. Зачем существует человек? Чтобы именно из этой юдоли страдания благодарить Бога, произносить слова прощенья и любви. Вселенная ведь глухонемая, никто, кроме человека, не может их произнести.
Но Бродский посвящает стихотворение Ахматовой и далее обращается к ее душе и кланяется ей за то, что она, душа, нашла эти слова, и части тленной, телу, за то, что оно их выразило, произнесло через смертные уста. Нашла их душа, а тело обрело дар речи благодаря душе и произнесло эти слова. В этом предназначение поэта и вообще предназначение человека.
И дальше эта амфиболия. Синтаксис таков, что можно понять, что тело, благодаря душе, обрело дар речи, и что земля обрела дар речи. Даже если Бродский нечаянно допустил такую "погрешность", не мог же он ее не заметить? Я думаю, что амфиболия здесь - прием, что она умышленная. Тело, благодаря душе, обрело дар речи, поэт стал голосом своей родной земли, тело есть скудель, персть земная. Из праха оно и во прах возвращается. Вот, в коммьюнити brodsky mar_gel очень интересное наблюдение сделала: она процитировала ахматовское стихотворение "Родная Земля" : "Но ложимся в нее и становимся ею, /Потому и зовем так свободно своею." Поэт еще и потому голос своей родины, что его тленная часть будет в ней спать. Короче, QED.
Кстати, сам Бродский, человек мира, похоронен далеко от родной земли. "Мне нечего сказать ни греку, ни варягу, / Зане, не знаю я, в какую землю лягу." Явная еще одна отсылка к этим строкам Ахматовой.