Парменид: Полнота Бытия и Медитации
Click to viewПарменид (~515-~450, по Платону) родился на юге Италии, в греческой колонии Элея. От него идет философская школа элеатов, по имени города. Среди его учеников наиболее известен Зенон, автор знаменитых парадоксов; сам же Парменид был учеником пифагорейцев. От него дошли фрагменты его поэмы; его мышление передают диалоги Платона «Парменид», «Софист» и «Теэтет». Прежде всего этот философ памятен двумя тезисами.
1.«Бытие есть а небытия нет.»
2.«Бытие и мышление есть одно.»
Первое утверждение представляется вопиюще банальным, второе-столь же вопиюще ложным. То обстоятельство, что оба они бережно передавались философской мыслью двадцати пяти веков, предлагает, однако же, искать в них важный смысл. Попробуем его отыскать, показав какое отношение эти тезисы имеют к метафизическому минимуму, имплицируемому рациональным мышлением через его веру в разум. Этот минимум мы назвали в предыдущих беседах «рационалистическим треугольником»: умопостигаемая природа, постигающий ее человек, и Бог, то первоначало, которое это постижение природы активной критической мыслью и обеспечило как возможность и ценность, то есть Бог как Сверхразум и Небесный Отец. Итак, попробуем понять с этой позиции Парменида, каким образом в его мышлении возникал, если возникал вообще, этот треугольный метафизический минимум.
Парменид пытался понять мир в его основе, это мыслитель не деталей, а предельно фундаментального. Конкретные регулярности природы, ее законы, состоит ли она из воды, атомов, или еще чего, его не интересовали. Его интересовало то, что поверх законов и деталей природоустройства, каковы бы те ни были. Главнейший его вопрос: каков первоисток мира, его архе? Да и было ли какое-то архе вообще? Не мог ли мир, будь он из воды, воздуха, атомов или иного материала, с теми или иными свойствами, не мог ли он, в конечном счете, возникнуть из ничего? До него так вопрос не ставил никто.
Первое утверждение Парменида, «Бытие есть, а небытия нет» и отрицает такую возможность, в этом его смысл. «Небытие» по Пармениду есть фантом, ему ничего не отвечает, его нет, а потому из него ничего не могло и возникнуть. На каком основании делается это заключение? На основании самоочевидности разума: бытие не может возникнуть из ничего, всё мыслимое уже есть хотя бы как мысль. Думать иначе безумно. Подчеркнем еще раз, что Парменида интересуют не конкретные регулярности, взаимосвязи мира, он не физик, не естествоиспытатель, а метафизик или онтолог: его интересует мир в целом, его начало, первоисток, корень его бытия и его изменений. Он мысленно фиксирует этот загадочный, но с необходимостью требуемый исток, архе: «Бытие» или «Единое». «Бытие», on, как основа бытийствования всего сущего, благодаря которой вещи а также и мысли есть, хотя бы какое-то время пребывают, а не пропадают, не падают прямо сейчас в ничто. Могут подумать, что Парменид просто не знал физических законов сохранения, которые ему бы и объяснили, почему вещи удерживаются в бытии: именно в силу законов сохранения ничего в никуда и не пропадает. Но нет, не в том дело: никакие особенные законы не отвечают на вопрос Парменида, ибо сами находятся под этим вопросом: какая сила обеспечила в том числе и наличие законов? Почему они держат мир? Почему, вдруг даже и объявившись, они не проваливаются тут же вместе со всем миром в небытие? Что удерживает всю эту конструкцию от провала в бездну ничто? Таков парменидовский уровень вопроса.
Итак, Бытие, как скрытая от чувств основа, первопричина мира, не может ни появиться из ничего, ни пропасть в небытии-такова логическая очевидность Парменида. Но ведь это означает, что ни добавиться, ни убавиться к этому фундаментальному Бытию тоже ничего не может: такая добавка или появлялась бы из ничего, либо пропадала бы в небытии. Иными словами, фундаментальное Бытие вне времени, оно атемпорально. Такова логика Парменида, таковы импликации его тезиса «Бытие есть, а небытия нет». И вот теперь этот тезис, поначалу показавшийся нам банальным, неожиданно превратился в противоположность: отрицая фундаментальность времени, он рискует теперь показаться абсурдным.
В защиту отрицания времени на фундаментальном уровне можно, однако же, привести тот факт, что доквантовая физика именно такова: на фундаментальном уровне время никуда не течет; вселенная, рассмотренная глазами физического разума, а не обманчивых чувств, представляет собой именно атемпоральный 4-мерный блок, блок-вселенную, block-universe. Это было провозглашено по сути Лапласом, как бы в шутку, и с полной серьезностью и основательностью отстаивалось Эйнштейном, говорившем о различении прошлого, настоящего и будущего как об «иллюзии, хотя и весьма навязчивой». С квантовой физикой Эйнштейн титанически боролся до конца дней именно по этой причине: она разрушала сложившийся парменидовский атемпорализм физики; по сути дела, в этом и была революционность квантовой механики.
Итак, разум, глазами Парменида, многих теологов, а также Спинозы и Эйнштейна, видит, что времени на фундаментальном уровне нет. А на уровне сенсуальном оно, разумеется, есть, оно течет, или всё в нем течет, по Гераклиту. Налицо конфликт первичных очевидностей чувств и первичных же очевидностей разума, как и у Гераклита. Но Парменид идет дальше. Веря разуму, а не чувствам, он заключает, что чувства нас вводят в заблуждения, дают нам иллюзорное представление о мире. Сказав «иллюзорное», Парменид не выбрасывает проблему происхождения этого порождающего иллюзии мира, но ставит ее по новому: сила вызываемых им иллюзий также должна быть понята на путях разума. Парменид настаивает на разделении феноменов, от. греч phainein (являть), явлений, воспринимаемых чувствами, и ноуменов, от греч. noein, умозрительных или медитативных сущностей. Хотя термин «ноумен» был введен только Кантом, но логика и важность оппозиции феномены-ноумены идут от Пифагора, Гераклита и Парменида. Именно глагол noein использовал Парменид, утверждая что «мыслить и быть - одно и то же». Глагол «мыслить», как и английский его аналог «think», здесь не слишком удачны: ведь они предполагают процесс поиска и отыскания решения. Эти глаголы принципиально темпоральны, относясь к творчеству. А у Парменида Бытие, которое тождественно Мышлению - подчеркнуто атемпорально, никакого творчества там быть не может. Парменидовский noein подразумевает не поиск решения, но созерцание истины, умозрение, медитацию. Поэтому адекватнее было бы перевести «Бытие и медитация есть одно». Медитация-латинское слово, означающее «рассмотрение», почему-то перешедшее в епархию буддистов; мы воспользуемся им в его исходном смысле умозрения сущности.
Но на каком же основании Парменид делает это утверждение о единстве Бытия и Медитации или Умозрения? Напрямую ответа на этот вопрос в дошедших до нас фрагментах нет, но мы можем попытаться достроить парменидову мысль, опираясь на то, что известно, и что уже поняли. Итак, чувственно воспринимаемый мир есть вторичный, не фундаментальный, слой бытия. Впечатление о его самостоятельности есть заблуждение чувств. Подлинно есть лишь то, что открывается разуму, освободившемуся от иллюзий. Но что остается при отрешении от чувственно воспринимаемого? Остается только умозрительное. Стало быть, фундаментальное Бытие умозрительно. С другой же стороны, и само умозрение может быть укоренено только в архе, в фундаментальном, терминальном, или трансцендентном, Бытии. Все эти эпитеты отражают лишь одно-первичность парменидова Бытия в отношении к видимому миру и человеку. Умозрение приводит к Бытию, в котором оно и пребывает изначально. Бытие и умозрение есть одно, ибо за пределами чувственного ничего, кроме умозрительного и не остается.
Таким образом, мы видим установление Парменидом первопричины мира как чистой мысли, чистого умозрения, к которому не примешано никаких аффектов, ничего без-мысленного, или без-умного. Вспомним, что первичная вершина рационалистического треугольника, имплицируемого рациональным познанием, именно такова: первоисток и организатор мира, Бог, как совершенный Ум. Следующая, пассивная и вторичная, вершина этого треугольника- умопостигаемая природа. Что говорит об этом Парменид, в силу чего и каким образом природа, источник иллюзий, может быть все же умопостигаемой? Он видит и ставит эту проблему, но ее решения в дошедших до нас фрагментах нет. Постановка вопроса, однако же, есть, и выражена она драматично и парадоксально.
И наконец, последняя вершина рационалистического треугольника, тоже вторичная, но активная, есть познающий человек. Каким образом человек получает эту высшую способность, видеть мир в его сущности, а не только воспринимать через иллюзорные чувства? Ответ Парменида-это высокий дар богов. В его частично дошедшей до нас поэме, о Бытии ему возвещает богиня истины Дике, она же богиня справедливости. В ее лице Парменид говорит о божестве совсем иного рода, чем неподвижное самосозерцающее Бытие: Дике есть живой дух, призывающий человека, вступающий с ним в диалог, ободряющий его и спасающий от всевластия могучих иллюзий. Парменидова область божественного, таким образом, есть двуединство атемпорального самосозерцающего Бытия, предвечного Бога в Себе, и живых богов, видящих человека, заинтересованных в его движении к истине, ободряющих и спасающих его на этом пути. Это введенное Парменидом важнейшее различение внутри божественного на атемпоральное и живое с тех пор и до сего дня находится в ядре теологии, составляя ее центральный узел, ее острейшую центральную проблему.