Балерина, бестужевка, жена декабриста и просто хорошая девочка
Елена Константиновна Ржевская, 17 лет, дворянка, монархистка (но в политике ничего не понимает), патриархальна до мозга костей, обожает свою семью, очень стеснительная, любит искусство, пишет стихи, но стесняется их кому-то читать. Студентка Бестужевских курсов, начинающая балерина в Мариинском театре.
Экипаж остановился перед красивым домом на Знаменском площади. "Наконец-то Елена Константиновна приехала!" Меня ждали, не смотря на то, что время было далеко за полночь; тяготы дороги позади и меня окружают родные люди: тётя, двоюродная сестра, подруга. Я опоздала на первый учебный день в Университете, ездила проведать маму в наше имение в Смоленской губернии. "Как ты добралась? - Отлично, слава Богу, я ехала не одна, меня сопровождали однокурсники, которые тоже ехали из-под Смоленска. Правда, они говорили какие-то чудовищные вещи про то, что семья - это пережиток прошлого, что надо жить какой-то коммуной. Но я на них не обиделась, это потому, что они сами разлучены со своими семьями, им, наверное, очень одиноко и они пытаются как-то с этим справиться. Бедные мальчишки." Моя подруга Симочка повредила ногу, но глаза её блестят, она рассказывает о романтическом вечере, проведенном с её возлюбленным Николя после спектакля.
"Леночка, держись, тяжелые новости. Порт-Артур, в котором сейчас находится твой отец, осажден".
***
Утренний кофе с тетей, служба в Казанском соборе, горячо молюсь за отца, первая репетиция в Мариинке (из-за этого пропускаю еще одну лекцию). Я немного робею на сцене театра, знакомлюсь с директором, с труппой. Симочку и мою кузину Павлу Платоновну я, конечно же, уже знаю, стараюсь запомнить всех остальных. Учим танец половчанок к вечернему спектаклю "Князь Игорь", надо танцевать синхронно и скоординироваться с солисткой. У Симочки болит нога, но она намерена выступать вечером, она говорит, что её вылечат. После репетиции скорее переодеваюсь, бегу в Университет на лекции. "Когда я поступила в Мариинку, я не бросила Университет. Но я бросила есть и спать".
Опаздываю на начало лекции профессора Вернадского, сажусь одна на заднюю парту, слушаю про ноосферу, пытаюсь конспектировать. Профессор призывает записываться в экспедицию, девушки возмущаются тем, что им нужно разрешение родных, мужа, чтобы записаться. А я не понимаю, как же можно куда-то уехать, не посоветовавшись с родными людьми, что в этом может быть плохого? Но высказать свои мысли не решаюсь, может я что-то недопоняла и могу кого-то обидеть? Я бы сама с удовольствием поехала в Манчьжурию, если бы была уверена, что смогу повидать папу, но точно знаю, что он был бы против, он заботится обо мне, хочет, чтобы я была в безопасности, а не в регионе, где проходят военные действия. В перерыве все общаются между собой, выходят на крыльцо, а я сижу одна и пишу письмо папе.
Я вообще пишу ему постоянно, как только выдастся минутка, так у меня создается ощущение, что я с ним общаюсь. А учитывая, что окружающие со мной почему-то не общаются, мне это очень нужно. Наверное, дело в моей застенчивости, из-за которой папа как раз и настоял, чтобы я училась сначала в гимназии, а потом в Университете и попутно училась общаться с людьми, заводила новых друзей. Я очень постараюсь, папочка!
На танцклассе происходит чудовищное событие - в зал врывается рабочий с красным цветком на картузе, кричит "Привет вам, дамочки", расстегивает штаны и... я умолкаю. Разумеется, моё зрение и слух избирательны, я поскорее отхожу к окну, киплю от негодования. О, почему же я не мужчина, уж я бы показала наглецу. Но мне не прилично даже смотреть в его сторону. Так как на танцклассе практически одни дамы, а преподаватель прискорбно игнорирует факт оскорбления студенток, рабочий уходит безнаказанный.
Чувствую себя совершенно беззащитной в этом огромном Петербурге. Даже если я буду честно исполнять свой долг, много работать и не выходить за рамки благоразумия (не ходить, разумеется, например, одной по темным улицам), обидеть меня могут в любой момент и никто за меня не заступится. Мне так горько от этого, пишу папе полное сомнений письмо, прошу совета. Ко мне подсаживается Всеволод Волин, тот самый однокурсник, с которым мы ехали из-под Смоленска и просит подписать какую-то бумагу, я не разбираю почерк, но он говорит, что это о создании студенческого совета и что мы будем что-то делать для помощи фронту. Конечно же подписываю, я всей душой хочу делать хоть что-нибудь, чтобы наши войска скорее победили и папа вернулся домой.
Этой же задаче посвящены все дни и множество трудов моей тетушки, Софья Алексеевны. Она секретарь Александровского Благотворительного общества и перед репетицией я захожу на благотворительный аукцион, организованный ею. На нем присутствует весь высший свет, поют чудесные романсы, читают стихи. Мой однокурсник Александр Блок прочитал свои стихи, они мне показались такими прекрасными, что я, преодолев смущение, сказала ему об этом "Я горжусь, что учусь вместе с вами". Была собрана достаточная сумма, я очень горжусь моей тетей.
И тут мне передают письмо - это от папы. О, как же я счастлива! "Птичка моя! Ты главное береги себя и помолись за меня. И все будет хорошо". Я перечитываю письмо, прижимаю его к груди, какое счастье. Но нужно срочно написать ответ, ведь я уже отправила предыдущее послание, не дождавшись ответа, а там, под влиянием расстроенных чувств, описала ситуацию на танцклассе, не вдаваясь в подробности, разумеется. Надо срочно написать, что я не отчаиваюсь, что хоть его нет рядом, но его поддержка всегда со мной. Скверная я, скверная. Ну как можно было писать на фронт в таких расстроенных чувствах. Напишу скорее, отправлю два письма с тем же поездом, попрошу не читать предыдущее.
Бегу на генеральную репетицию в театр, по пути захватив из дома бальное платье (после спектакля мы всем коллективом идем на маскарад). В театре легче, там мои подруги, Симочка меня причесывает, мы одеваем половецкие костюмы. И тут приходит какой-то высокий монах, как раз он и будет лечить ногу Симе и спину Павлуше (в балете "травмы на производстве", как выражаются журналисты - явление очень частое, хоть об этом и мало кто знает). Ошарашенно смотрю, как он изгоняет бесов из моих подруг, вот уж не думала, что можно так эпатажно что-то лечить. Перед уходом монах еще и приглашает всех присутствующих с ним в баню. Видимо, моё недоумение настолько написано на моем лице (я очень стараюсь владеть собой, но не всегда получается), что он подходит ко мне, смотрит своими гипнотизирующими глазами и что-то говорит, кажется, о том, что не надо ничего бояться или стесняться. Я совершенно смущаюсь, а когда он уходит, мне говорят, что это и есть тот самый Распутин, о котором говорит весь Петербург.
За 15 минут до выхода на сцену пишу письмо папе и мне кажется, что в такой важный для меня день он рядом со мной.
Выступление - это что-то волшебное. Перекрестилась перед выходом на сцену, волнуюсь - я выступаю в одном спектакле с настоящими гениями, не дай Бог упаду, подведу. Из-за яркого света совершенно не вижу зрителей в зале, чувствую какое-то неземное вдохновение и горячую благодарность ко всем, кто дал мне возможность это пережить. После спектакля восторженно благодарю всех окружающих - коллег, директора, рабочего, который поднимал занавес.
Переодеваюсь в невесомое вечернее платье и идем все вместе кутить на маскарад. Как чудесно ощущать себя частью людей, близких по духу. Симочка очень переживает, что её Николя уехал на фронт, не попрощавшись с ней, я уверяю её, что это исключительно из-за срочных служебных надобностей, что он конечно же любит её, да и как можно её не любить, надо просто написать ему, он ответит и всё разрешится. Маскарад просто чудесный, на столе вкусные напитки и закуски, в программе интересные номера, мы болтаем, я танцую с директором Мариинки, с одним из университетских преподавателей, с каким-то чиновником из Присутствия, с моим чудесным коллегой Мими, еще с кем-то. Потом выходит читать стихи подруга моей тетушки, которая гостит сейчас у неё, Маргарита Мейн. Это так прекрасно, что у меня на глазах появляются слёзы.
Я остро чувствую своё одиночество, выхожу на крыльцо, смотрю на голубую звезду Вегу и думаю, как же это бесконечно печально жить без любви в 17 лет. Вот бы влюбиться в кого-нибудь необыкновенного, сильного, чтобы он заботился обо мне, а я дарила ему радость и поддерживала во всем.
После карнавала мы с Симочкой, директором, Мими и шведскими посланниками идем в интересное место, мне уже все равно, куда идти, кажется, я немного увлеклась шампанским (прости, папочка, ты предостерегал меня от опасностей богемной жизни). В кофейне "Сансара" нас приводят в закрытую комнату, очень интересно оформленную в восточном стиле, хозяйка предлагает всем опиум, оказывается, мы за этим сюда и пришли. Я уже ничего не понимаю, в этом полумраке, среди развеселых коллег я не знаю, что хорошо, а что плохо. Ну не может же Симочка делать что-то плохое? А наш директор вообще замечательный человек, взрослый и серьезный (но, конечно же, сейчас он далеко не серьезен). Мне не достается дозы опиума и я тихонько сижу в кресле и смотрю, как в красноватых отсветах жаровни и клубах дыма меняются лица моих спутников, все оживляются, начинают громко говорить, видимо, самое глубинное, то, что было на душе. Я совершенно не владею собой, сажусь на колени к нашему директору и рассказываю ему о своей беде: "Мне уже 17 лет, я совсем взрослая и ни в кого не влюблена", он советует мне влюбиться в Мими, вроде бы это традиция Мариинки, потом шведский посланник падает передо мной на колени, что-то неразборчиво говорит по английски.
И вот мы уже у нас в гостиной, компания становится еще больше, с нами Федор Иванович Шаляпин, г-жа Вяльцева, они дивно поют романсы, я пытаюсь подпевать. К нам заходит Маргарита Мейн, она такая красивая, что я думаю, наверное в нее влюблены все мужчины. Потом помню смутно, я сижу на крыльце и смотрю на звезды, а тетя уводит меня домой и укладывает спать.
Следующий день был похож на предыдущий - репетиция, ставим "Фауста", чудесная лекция г-на прокурора о необходимости действия, ловлю каждое слово, но сижу одна; вновь репетиция, вновь иду на лекцию, опаздываю. Навстречу мне однокурсники "Скажи, ты знаешь алфавит?" Они шли к рабочим обучать их грамоте, позвали меня с собой на педагогическую практику. Я еще не была в Петербурге в заводском квартале, немного боязно было туда входить, я старалась не отставать от своих спутников. В тесной комнате - простой люд, и мой однокурсник Ваня Косарев объясняет им, как пишутся буквы. Его слушают со вниманием. Но места в комнате мало, мы с остальными выходим на воздух. "Пожалуй, я бы попробовала себя и в преподавательстве". Всегда я такая, хватаюсь за кучу дел. Мы говорим о рабочих, о методике преподавания, ребята садятся на крыльцо, я спрашиваю, можно ли мне с ними. "А кто может тебе запретить? Почему нельзя? Все можно. - Ну как же, вот руку в огонь совать нельзя, например". Всеволод дергает меня за косичку. Смешной. Мальчишка, хоть и на 6 лет старше меня. "А я думал, ты не умеешь улыбаться, всегда ходишь такая серьезная, не развлекаешься. - О, я же балерина, развлекаться - часть моей профессии"
Рассказываю о сегодняшнем спектакле, в ответ на заинтересованность предлагаю контрамарку, которая мне положена, но у тетушки итак есть место в ложе, а все мои подруги сами будут на сцене, так что отдать мне её все равно некому, а если кто-то придет на меня смотреть, это будет здорово. Ну и вообще, приятно для разнообразия, когда с тобой разговаривают. Не знаю уж, на балет он хочет посмотреть, или на императорскую ложу, ну да какая разница. Мне хочется казаться взрослой и я рассказываю, в каком интересном месте у нас вчера проходило "производственное совещание" с директором театра и коллегами, но не хочу врать и честно говорю, что сама ничего не пробовала, только посмотрела. "Так пойдем сегодня, если хочешь. - Давай, после спектакля". Хочу, или не хочу, я не знаю, но раз уж сама завела разговор, отказываться как-то глупо.
Пробуем уговорить опоздавшего рабочего тоже пойти учиться. Это Кузьма, который эпатировал и напугал меня вчера, но сегодня мне уже не страшно, я понимаю, что он просто самый не сознательный рабочий, наверное, у него самая тяжелая жизнь, вот он так себя и ведет. Вот и фингал это подтверждает. В общем, ничего страшного, зато у меня появились друзья.
Зашел разговор про инфляцию, что не на что попить чай, а я даже и не заметила, что какие-то цены изменились. "Господа, а вы не обидитесь, если я вас угощу. Право же, мне совсем не сложно". Сидим в студенческом кабаке, одна я боялась туда заходить. "У меня нет семьи. Точнее, я с ними не общаюсь, у нас слишком разные взгляды. - Я уверена, что они все равно любят тебя, по другому не бывает". О, как это, наверное, невыносимо - жить без семьи.
Поучаствовала в заседании студенческого совета, проходящего в уютной кофейне. Я была там единственной женщиной и перебивать мужчин и говорить на публику мне было как-то неловко, но у меня внезапно появились идеи и я их высказала сидящему рядом Феликсу Юсупову и он даже одобрил их. Оказалось, что у меня очень милые однокурсники, когда все начали со мной общаться. Мы стояли на выходе из кофейни и я попробовала затянуться папиросой. Как раз в этот момент руку мне на плечо положила моя тетушка "Елена, ты куришь? - Нет, это просто я попросил ее подержать мою сигарету, конечно же она не курит". Стыдно и немного смешно. На прощание он опять дернул меня за косичку. Ну что за народ!
Вновь репетиция, и вновь затем иду на лекцию. Прибыл поезд из Манчьжурии! Надеюсь, он привез мне письмо от папы! Бегу скорее к вокзалу, но сразу понимаю, что что-то не так. Вереница носилок с ранеными, хочу спросить у кого-нибудь, что случилось, но не решаюсь. Дохожу до вагона, вижу там однокурсников, спрашиваю у Саши Блока, нет ли вестей из Порт-Артура. "Он сдан". Нет! Я не могу ничего говорить, стою в прострации, остаюсь на вокзале одна. Но так же нельзя, иду скорее обратно, мне подсказали, что в госпитале я смогу узнать что-то об отце. Но я едва держусь на ногах, от волнения меня трясет, я не могу даже ничего спросить. Ко мне подходит Всеволод. "Я сейчас спрошу, есть ли он среди раненых". Возвращается, берет меня за руку. "Пойдем, ты сама посмотришь, нет ли его там, я же не знаю ,как он выглядит" Кровь, боль, зеленые гимнастерки. В операционную меня не пустили. Один из офицеров в палате сказал, что моего отца здесь нет и даже мои последние письма приходили ему. Не помню, как я вышла оттуда. Прислонилась головой к стене госпиталя, заплакала. Чьи-то руки гладят меня по плечу. "Держись, отсутствие новостей это хорошая новость. Может быть, он выполняет секретное задание, или прибудет со следующим поездом. Надежда есть". О, осудит ли кто меня, что я крепко обняла моего утешителя, мне так нужна была опора и поддержка!
Идем в сторону Университета, возможно там что-то можно будет разузнать. Сева держит меня за руку, наверное, боится, что я упаду. Я и правда близка к этому, ругаю себя, забывшись, вслух "Это всё из-за меня, какая же я скверная, он же там сражался, а я вчера танцевала, веселилась. - Прекрати. Ты же его любишь ничуть не меньше? Ну вот и всё". Усаживает меня. Мне так необходима поддержка! Чувствую огромную благодарность, страшно подумать, что бы я делала, если бы была одна в этот момент. На лекции обсуждают сложившуюся печальную ситуацию, все придумывают, что можно сделать. А у меня трясутся руки, так что Сева опять берет их в свои. Не знаю, прилично ли это, прямо на лекции, но я успокоилась. Раз он так уверенно говорит, что надежда есть, значит, это так. Я буду надеяться и молиться до последнего, я верю, что папа вернется и всё будет хорошо.
Объявили имена двух лучших студентов, которым присуждена стипендия. "Всеволод Волин". Я хлопала вместе с другими, он добрый и умный, это здорово.
Немного успокоившись, отправляюсь в театр после лекции - пора уже гримироваться, одеваться в костюмы, разминаться. Сегодня я занята в двух сценах: играю черта (тьфу, какую пакость надо играть, говорит Груня, изящная маленькая балерина крестьянского происхождения и я соглашаюсь с ней, что завтра надо непременно пойти на исповедь) в сцене в церкви, а затем ведьму в сцене Вальпургиевой ночи. На то, чтобы переодеться у меня будет 20 секунд. Танцую с особенным воодушевлением, сегодня я почему-то вижу зрителей - на первом ряду моя подруга Зинаида Лансере, с которой я так давно не виделась, улыбается мне. Черти завладели Маргаритой, уронили её на землю, закрыли её собой, я торжествующе, с нахальной усмешкой (необходимость следовать роли, разумеется) посмотрела поверх голов на зрительный зал и встретилась глазами с Всеволодом (все-таки пришел). Видимо, ему как-то импонировал этот образ, за какую-то долю секунды я прочла в глазах восхищение и это было как удар током. О, теперь я понимаю смысл фразы о том, что сцена, зрители для артиста - это наркотик! Это волшебное чувство хочется переживать снова и снова. Умелые руки переодели меня за 20 секунд в очень откровенный наряд ведьмы, сначала я боялась, что буду стесняться танцевать в нем, но выйдя на сцену совершенно обо всем забыла. Я танцевала значительно хуже, чем на репетиции, забыла часть танца и импровизировала, но я любила в этот момент всех зрителей до единого, я улыбалась им, дарила им всю себя.
Во время антракта я переоделась в костюм для студенческого бала цветов (я изображала лилию и была в белом кружевном платье с шлейфом), поскольку была не занята в третьем отделении и мы с Симочкой вышли в зрительный зал, чтобы насладиться оперой "Демон". О, как сильно влияет на меня музыка! Как божественно пели наши солисты! Во время первой арии ко мне подошел Всеволод и в его глазах я увидела тоже самое, что и со сцены. Я никогда не думала, что на меня кто-то будет так смотреть. Он подарил мне цветы и стихи, которые написал для меня. От полноты чувств я не знала, что сказать. Мы держались за руки, стоя в проходе (зал всегда был переполнен, так что для артистов, как и для пришедших по контрамаркам мест не предусматривалось), я завороженно смотрела на сцену и вдруг осознала, что эта опера про нас. "Демон - это тоже самое, что анархист," - шепнул мне Сева. Видимо, он думал о том же. У меня даже платье было практически такое же, как у Тамары. "У них ведь всё хорошо кончится (от волнения я забыла сюжет оперы) - Сомневаюсь". Я положила ему голову на плечо. Я никогда не могла бы подумать, что в моей жизни всё сложится именно так, ну что у меня может быть общего со студентом-анархистом, думающим только о политике и мечтающим жить в какой-то коммуне (наверняка еще и атеист). Но в этот миг я почувствовала, что он для меня дороже всех на свете.
После спектакля я повела его в гримерку знакомиться с подругами и коллегами. Нас всех вызвали еще раз на сцену, и Зинаида Лансере бросила букет именно мне. Я прижала цветы к груди. Это невероятное чувство, как будто летишь, продолжалось.
Вернувшись в гримерку, я для смеха примерила рога и Сева попросил меня пойти на бал в них. У меня в прическе уже была белая лилия, но я не отказалась от такого эпатажного украшения и мы пошли в "Сансару". О, ужас, на месте уютного заведения было лишь пепелище. Постарались что-то разузнать, безрезультатно.
Пока шли до университета, в котором и проходил бал цветов, на меня крестились прохожие, но я не чувствовала, что может произойти что-то плохое. Это была волшебная святочная ночь. "Она не черт, она актриса". Студенческий кабак, Распутин всячески порицает мой образ, опять заглядывает в глаза, у меня подкашиваются ноги. Но сегодня все меня защищают, какой-то офицер, и незнакомая дама, и мои спутники. В конце концов рога из реквизита театра так и остаются у меня на голове. Мой первый студенческий кутеж. Грог, куча народа, дым, громкая музыка, кулаки стучат по столу. "Это моя невеста". И я становилась своя в их кругу. Какие-то разговоры про рабочих, про политику, я мало что в них понимала, но видела, какой Всеволод умный и сильный. Раз он так говорит, значит, наверное, так правильно. Анархия, реформы наверное какие-то, свобода, рабочие хотят выйти на шествие - ну, это витает в воздухе. Я ничего не понимаю в этих мужских штуках, но знаю, что если ты в это веришь, то так и есть правильно. А вот про семью я знаю куда больше, чем ты и я тебе покажу, как это здорово, когда тебя ждут дома, безусловно поддерживают во всем, помогают. Понимала ли я тогда, как сильно меняется моя жизнь в эти веселые часы? Не знаю, но пока мы гуляли, развели мосты, уже и студенческий кабак закрылся и мы просто бродили по набережной. "Приходи завтра знакомиться с моей тетей, я хочу, чтобы она скорее увидела, какой ты замечательный и тоже полюбила тебя."
Вторая часть тут http://salamandra-9.livejournal.com/135669.html
Экипаж остановился перед красивым домом на Знаменском площади. "Наконец-то Елена Константиновна приехала!" Меня ждали, не смотря на то, что время было далеко за полночь; тяготы дороги позади и меня окружают родные люди: тётя, двоюродная сестра, подруга. Я опоздала на первый учебный день в Университете, ездила проведать маму в наше имение в Смоленской губернии. "Как ты добралась? - Отлично, слава Богу, я ехала не одна, меня сопровождали однокурсники, которые тоже ехали из-под Смоленска. Правда, они говорили какие-то чудовищные вещи про то, что семья - это пережиток прошлого, что надо жить какой-то коммуной. Но я на них не обиделась, это потому, что они сами разлучены со своими семьями, им, наверное, очень одиноко и они пытаются как-то с этим справиться. Бедные мальчишки." Моя подруга Симочка повредила ногу, но глаза её блестят, она рассказывает о романтическом вечере, проведенном с её возлюбленным Николя после спектакля.
"Леночка, держись, тяжелые новости. Порт-Артур, в котором сейчас находится твой отец, осажден".
***
Утренний кофе с тетей, служба в Казанском соборе, горячо молюсь за отца, первая репетиция в Мариинке (из-за этого пропускаю еще одну лекцию). Я немного робею на сцене театра, знакомлюсь с директором, с труппой. Симочку и мою кузину Павлу Платоновну я, конечно же, уже знаю, стараюсь запомнить всех остальных. Учим танец половчанок к вечернему спектаклю "Князь Игорь", надо танцевать синхронно и скоординироваться с солисткой. У Симочки болит нога, но она намерена выступать вечером, она говорит, что её вылечат. После репетиции скорее переодеваюсь, бегу в Университет на лекции. "Когда я поступила в Мариинку, я не бросила Университет. Но я бросила есть и спать".
Опаздываю на начало лекции профессора Вернадского, сажусь одна на заднюю парту, слушаю про ноосферу, пытаюсь конспектировать. Профессор призывает записываться в экспедицию, девушки возмущаются тем, что им нужно разрешение родных, мужа, чтобы записаться. А я не понимаю, как же можно куда-то уехать, не посоветовавшись с родными людьми, что в этом может быть плохого? Но высказать свои мысли не решаюсь, может я что-то недопоняла и могу кого-то обидеть? Я бы сама с удовольствием поехала в Манчьжурию, если бы была уверена, что смогу повидать папу, но точно знаю, что он был бы против, он заботится обо мне, хочет, чтобы я была в безопасности, а не в регионе, где проходят военные действия. В перерыве все общаются между собой, выходят на крыльцо, а я сижу одна и пишу письмо папе.
Я вообще пишу ему постоянно, как только выдастся минутка, так у меня создается ощущение, что я с ним общаюсь. А учитывая, что окружающие со мной почему-то не общаются, мне это очень нужно. Наверное, дело в моей застенчивости, из-за которой папа как раз и настоял, чтобы я училась сначала в гимназии, а потом в Университете и попутно училась общаться с людьми, заводила новых друзей. Я очень постараюсь, папочка!
На танцклассе происходит чудовищное событие - в зал врывается рабочий с красным цветком на картузе, кричит "Привет вам, дамочки", расстегивает штаны и... я умолкаю. Разумеется, моё зрение и слух избирательны, я поскорее отхожу к окну, киплю от негодования. О, почему же я не мужчина, уж я бы показала наглецу. Но мне не прилично даже смотреть в его сторону. Так как на танцклассе практически одни дамы, а преподаватель прискорбно игнорирует факт оскорбления студенток, рабочий уходит безнаказанный.
Чувствую себя совершенно беззащитной в этом огромном Петербурге. Даже если я буду честно исполнять свой долг, много работать и не выходить за рамки благоразумия (не ходить, разумеется, например, одной по темным улицам), обидеть меня могут в любой момент и никто за меня не заступится. Мне так горько от этого, пишу папе полное сомнений письмо, прошу совета. Ко мне подсаживается Всеволод Волин, тот самый однокурсник, с которым мы ехали из-под Смоленска и просит подписать какую-то бумагу, я не разбираю почерк, но он говорит, что это о создании студенческого совета и что мы будем что-то делать для помощи фронту. Конечно же подписываю, я всей душой хочу делать хоть что-нибудь, чтобы наши войска скорее победили и папа вернулся домой.
Этой же задаче посвящены все дни и множество трудов моей тетушки, Софья Алексеевны. Она секретарь Александровского Благотворительного общества и перед репетицией я захожу на благотворительный аукцион, организованный ею. На нем присутствует весь высший свет, поют чудесные романсы, читают стихи. Мой однокурсник Александр Блок прочитал свои стихи, они мне показались такими прекрасными, что я, преодолев смущение, сказала ему об этом "Я горжусь, что учусь вместе с вами". Была собрана достаточная сумма, я очень горжусь моей тетей.
И тут мне передают письмо - это от папы. О, как же я счастлива! "Птичка моя! Ты главное береги себя и помолись за меня. И все будет хорошо". Я перечитываю письмо, прижимаю его к груди, какое счастье. Но нужно срочно написать ответ, ведь я уже отправила предыдущее послание, не дождавшись ответа, а там, под влиянием расстроенных чувств, описала ситуацию на танцклассе, не вдаваясь в подробности, разумеется. Надо срочно написать, что я не отчаиваюсь, что хоть его нет рядом, но его поддержка всегда со мной. Скверная я, скверная. Ну как можно было писать на фронт в таких расстроенных чувствах. Напишу скорее, отправлю два письма с тем же поездом, попрошу не читать предыдущее.
Бегу на генеральную репетицию в театр, по пути захватив из дома бальное платье (после спектакля мы всем коллективом идем на маскарад). В театре легче, там мои подруги, Симочка меня причесывает, мы одеваем половецкие костюмы. И тут приходит какой-то высокий монах, как раз он и будет лечить ногу Симе и спину Павлуше (в балете "травмы на производстве", как выражаются журналисты - явление очень частое, хоть об этом и мало кто знает). Ошарашенно смотрю, как он изгоняет бесов из моих подруг, вот уж не думала, что можно так эпатажно что-то лечить. Перед уходом монах еще и приглашает всех присутствующих с ним в баню. Видимо, моё недоумение настолько написано на моем лице (я очень стараюсь владеть собой, но не всегда получается), что он подходит ко мне, смотрит своими гипнотизирующими глазами и что-то говорит, кажется, о том, что не надо ничего бояться или стесняться. Я совершенно смущаюсь, а когда он уходит, мне говорят, что это и есть тот самый Распутин, о котором говорит весь Петербург.
За 15 минут до выхода на сцену пишу письмо папе и мне кажется, что в такой важный для меня день он рядом со мной.
Выступление - это что-то волшебное. Перекрестилась перед выходом на сцену, волнуюсь - я выступаю в одном спектакле с настоящими гениями, не дай Бог упаду, подведу. Из-за яркого света совершенно не вижу зрителей в зале, чувствую какое-то неземное вдохновение и горячую благодарность ко всем, кто дал мне возможность это пережить. После спектакля восторженно благодарю всех окружающих - коллег, директора, рабочего, который поднимал занавес.
Переодеваюсь в невесомое вечернее платье и идем все вместе кутить на маскарад. Как чудесно ощущать себя частью людей, близких по духу. Симочка очень переживает, что её Николя уехал на фронт, не попрощавшись с ней, я уверяю её, что это исключительно из-за срочных служебных надобностей, что он конечно же любит её, да и как можно её не любить, надо просто написать ему, он ответит и всё разрешится. Маскарад просто чудесный, на столе вкусные напитки и закуски, в программе интересные номера, мы болтаем, я танцую с директором Мариинки, с одним из университетских преподавателей, с каким-то чиновником из Присутствия, с моим чудесным коллегой Мими, еще с кем-то. Потом выходит читать стихи подруга моей тетушки, которая гостит сейчас у неё, Маргарита Мейн. Это так прекрасно, что у меня на глазах появляются слёзы.
Я остро чувствую своё одиночество, выхожу на крыльцо, смотрю на голубую звезду Вегу и думаю, как же это бесконечно печально жить без любви в 17 лет. Вот бы влюбиться в кого-нибудь необыкновенного, сильного, чтобы он заботился обо мне, а я дарила ему радость и поддерживала во всем.
После карнавала мы с Симочкой, директором, Мими и шведскими посланниками идем в интересное место, мне уже все равно, куда идти, кажется, я немного увлеклась шампанским (прости, папочка, ты предостерегал меня от опасностей богемной жизни). В кофейне "Сансара" нас приводят в закрытую комнату, очень интересно оформленную в восточном стиле, хозяйка предлагает всем опиум, оказывается, мы за этим сюда и пришли. Я уже ничего не понимаю, в этом полумраке, среди развеселых коллег я не знаю, что хорошо, а что плохо. Ну не может же Симочка делать что-то плохое? А наш директор вообще замечательный человек, взрослый и серьезный (но, конечно же, сейчас он далеко не серьезен). Мне не достается дозы опиума и я тихонько сижу в кресле и смотрю, как в красноватых отсветах жаровни и клубах дыма меняются лица моих спутников, все оживляются, начинают громко говорить, видимо, самое глубинное, то, что было на душе. Я совершенно не владею собой, сажусь на колени к нашему директору и рассказываю ему о своей беде: "Мне уже 17 лет, я совсем взрослая и ни в кого не влюблена", он советует мне влюбиться в Мими, вроде бы это традиция Мариинки, потом шведский посланник падает передо мной на колени, что-то неразборчиво говорит по английски.
И вот мы уже у нас в гостиной, компания становится еще больше, с нами Федор Иванович Шаляпин, г-жа Вяльцева, они дивно поют романсы, я пытаюсь подпевать. К нам заходит Маргарита Мейн, она такая красивая, что я думаю, наверное в нее влюблены все мужчины. Потом помню смутно, я сижу на крыльце и смотрю на звезды, а тетя уводит меня домой и укладывает спать.
Следующий день был похож на предыдущий - репетиция, ставим "Фауста", чудесная лекция г-на прокурора о необходимости действия, ловлю каждое слово, но сижу одна; вновь репетиция, вновь иду на лекцию, опаздываю. Навстречу мне однокурсники "Скажи, ты знаешь алфавит?" Они шли к рабочим обучать их грамоте, позвали меня с собой на педагогическую практику. Я еще не была в Петербурге в заводском квартале, немного боязно было туда входить, я старалась не отставать от своих спутников. В тесной комнате - простой люд, и мой однокурсник Ваня Косарев объясняет им, как пишутся буквы. Его слушают со вниманием. Но места в комнате мало, мы с остальными выходим на воздух. "Пожалуй, я бы попробовала себя и в преподавательстве". Всегда я такая, хватаюсь за кучу дел. Мы говорим о рабочих, о методике преподавания, ребята садятся на крыльцо, я спрашиваю, можно ли мне с ними. "А кто может тебе запретить? Почему нельзя? Все можно. - Ну как же, вот руку в огонь совать нельзя, например". Всеволод дергает меня за косичку. Смешной. Мальчишка, хоть и на 6 лет старше меня. "А я думал, ты не умеешь улыбаться, всегда ходишь такая серьезная, не развлекаешься. - О, я же балерина, развлекаться - часть моей профессии"
Рассказываю о сегодняшнем спектакле, в ответ на заинтересованность предлагаю контрамарку, которая мне положена, но у тетушки итак есть место в ложе, а все мои подруги сами будут на сцене, так что отдать мне её все равно некому, а если кто-то придет на меня смотреть, это будет здорово. Ну и вообще, приятно для разнообразия, когда с тобой разговаривают. Не знаю уж, на балет он хочет посмотреть, или на императорскую ложу, ну да какая разница. Мне хочется казаться взрослой и я рассказываю, в каком интересном месте у нас вчера проходило "производственное совещание" с директором театра и коллегами, но не хочу врать и честно говорю, что сама ничего не пробовала, только посмотрела. "Так пойдем сегодня, если хочешь. - Давай, после спектакля". Хочу, или не хочу, я не знаю, но раз уж сама завела разговор, отказываться как-то глупо.
Пробуем уговорить опоздавшего рабочего тоже пойти учиться. Это Кузьма, который эпатировал и напугал меня вчера, но сегодня мне уже не страшно, я понимаю, что он просто самый не сознательный рабочий, наверное, у него самая тяжелая жизнь, вот он так себя и ведет. Вот и фингал это подтверждает. В общем, ничего страшного, зато у меня появились друзья.
Зашел разговор про инфляцию, что не на что попить чай, а я даже и не заметила, что какие-то цены изменились. "Господа, а вы не обидитесь, если я вас угощу. Право же, мне совсем не сложно". Сидим в студенческом кабаке, одна я боялась туда заходить. "У меня нет семьи. Точнее, я с ними не общаюсь, у нас слишком разные взгляды. - Я уверена, что они все равно любят тебя, по другому не бывает". О, как это, наверное, невыносимо - жить без семьи.
Поучаствовала в заседании студенческого совета, проходящего в уютной кофейне. Я была там единственной женщиной и перебивать мужчин и говорить на публику мне было как-то неловко, но у меня внезапно появились идеи и я их высказала сидящему рядом Феликсу Юсупову и он даже одобрил их. Оказалось, что у меня очень милые однокурсники, когда все начали со мной общаться. Мы стояли на выходе из кофейни и я попробовала затянуться папиросой. Как раз в этот момент руку мне на плечо положила моя тетушка "Елена, ты куришь? - Нет, это просто я попросил ее подержать мою сигарету, конечно же она не курит". Стыдно и немного смешно. На прощание он опять дернул меня за косичку. Ну что за народ!
Вновь репетиция, и вновь затем иду на лекцию. Прибыл поезд из Манчьжурии! Надеюсь, он привез мне письмо от папы! Бегу скорее к вокзалу, но сразу понимаю, что что-то не так. Вереница носилок с ранеными, хочу спросить у кого-нибудь, что случилось, но не решаюсь. Дохожу до вагона, вижу там однокурсников, спрашиваю у Саши Блока, нет ли вестей из Порт-Артура. "Он сдан". Нет! Я не могу ничего говорить, стою в прострации, остаюсь на вокзале одна. Но так же нельзя, иду скорее обратно, мне подсказали, что в госпитале я смогу узнать что-то об отце. Но я едва держусь на ногах, от волнения меня трясет, я не могу даже ничего спросить. Ко мне подходит Всеволод. "Я сейчас спрошу, есть ли он среди раненых". Возвращается, берет меня за руку. "Пойдем, ты сама посмотришь, нет ли его там, я же не знаю ,как он выглядит" Кровь, боль, зеленые гимнастерки. В операционную меня не пустили. Один из офицеров в палате сказал, что моего отца здесь нет и даже мои последние письма приходили ему. Не помню, как я вышла оттуда. Прислонилась головой к стене госпиталя, заплакала. Чьи-то руки гладят меня по плечу. "Держись, отсутствие новостей это хорошая новость. Может быть, он выполняет секретное задание, или прибудет со следующим поездом. Надежда есть". О, осудит ли кто меня, что я крепко обняла моего утешителя, мне так нужна была опора и поддержка!
Идем в сторону Университета, возможно там что-то можно будет разузнать. Сева держит меня за руку, наверное, боится, что я упаду. Я и правда близка к этому, ругаю себя, забывшись, вслух "Это всё из-за меня, какая же я скверная, он же там сражался, а я вчера танцевала, веселилась. - Прекрати. Ты же его любишь ничуть не меньше? Ну вот и всё". Усаживает меня. Мне так необходима поддержка! Чувствую огромную благодарность, страшно подумать, что бы я делала, если бы была одна в этот момент. На лекции обсуждают сложившуюся печальную ситуацию, все придумывают, что можно сделать. А у меня трясутся руки, так что Сева опять берет их в свои. Не знаю, прилично ли это, прямо на лекции, но я успокоилась. Раз он так уверенно говорит, что надежда есть, значит, это так. Я буду надеяться и молиться до последнего, я верю, что папа вернется и всё будет хорошо.
Объявили имена двух лучших студентов, которым присуждена стипендия. "Всеволод Волин". Я хлопала вместе с другими, он добрый и умный, это здорово.
Немного успокоившись, отправляюсь в театр после лекции - пора уже гримироваться, одеваться в костюмы, разминаться. Сегодня я занята в двух сценах: играю черта (тьфу, какую пакость надо играть, говорит Груня, изящная маленькая балерина крестьянского происхождения и я соглашаюсь с ней, что завтра надо непременно пойти на исповедь) в сцене в церкви, а затем ведьму в сцене Вальпургиевой ночи. На то, чтобы переодеться у меня будет 20 секунд. Танцую с особенным воодушевлением, сегодня я почему-то вижу зрителей - на первом ряду моя подруга Зинаида Лансере, с которой я так давно не виделась, улыбается мне. Черти завладели Маргаритой, уронили её на землю, закрыли её собой, я торжествующе, с нахальной усмешкой (необходимость следовать роли, разумеется) посмотрела поверх голов на зрительный зал и встретилась глазами с Всеволодом (все-таки пришел). Видимо, ему как-то импонировал этот образ, за какую-то долю секунды я прочла в глазах восхищение и это было как удар током. О, теперь я понимаю смысл фразы о том, что сцена, зрители для артиста - это наркотик! Это волшебное чувство хочется переживать снова и снова. Умелые руки переодели меня за 20 секунд в очень откровенный наряд ведьмы, сначала я боялась, что буду стесняться танцевать в нем, но выйдя на сцену совершенно обо всем забыла. Я танцевала значительно хуже, чем на репетиции, забыла часть танца и импровизировала, но я любила в этот момент всех зрителей до единого, я улыбалась им, дарила им всю себя.
Во время антракта я переоделась в костюм для студенческого бала цветов (я изображала лилию и была в белом кружевном платье с шлейфом), поскольку была не занята в третьем отделении и мы с Симочкой вышли в зрительный зал, чтобы насладиться оперой "Демон". О, как сильно влияет на меня музыка! Как божественно пели наши солисты! Во время первой арии ко мне подошел Всеволод и в его глазах я увидела тоже самое, что и со сцены. Я никогда не думала, что на меня кто-то будет так смотреть. Он подарил мне цветы и стихи, которые написал для меня. От полноты чувств я не знала, что сказать. Мы держались за руки, стоя в проходе (зал всегда был переполнен, так что для артистов, как и для пришедших по контрамаркам мест не предусматривалось), я завороженно смотрела на сцену и вдруг осознала, что эта опера про нас. "Демон - это тоже самое, что анархист," - шепнул мне Сева. Видимо, он думал о том же. У меня даже платье было практически такое же, как у Тамары. "У них ведь всё хорошо кончится (от волнения я забыла сюжет оперы) - Сомневаюсь". Я положила ему голову на плечо. Я никогда не могла бы подумать, что в моей жизни всё сложится именно так, ну что у меня может быть общего со студентом-анархистом, думающим только о политике и мечтающим жить в какой-то коммуне (наверняка еще и атеист). Но в этот миг я почувствовала, что он для меня дороже всех на свете.
После спектакля я повела его в гримерку знакомиться с подругами и коллегами. Нас всех вызвали еще раз на сцену, и Зинаида Лансере бросила букет именно мне. Я прижала цветы к груди. Это невероятное чувство, как будто летишь, продолжалось.
Вернувшись в гримерку, я для смеха примерила рога и Сева попросил меня пойти на бал в них. У меня в прическе уже была белая лилия, но я не отказалась от такого эпатажного украшения и мы пошли в "Сансару". О, ужас, на месте уютного заведения было лишь пепелище. Постарались что-то разузнать, безрезультатно.
Пока шли до университета, в котором и проходил бал цветов, на меня крестились прохожие, но я не чувствовала, что может произойти что-то плохое. Это была волшебная святочная ночь. "Она не черт, она актриса". Студенческий кабак, Распутин всячески порицает мой образ, опять заглядывает в глаза, у меня подкашиваются ноги. Но сегодня все меня защищают, какой-то офицер, и незнакомая дама, и мои спутники. В конце концов рога из реквизита театра так и остаются у меня на голове. Мой первый студенческий кутеж. Грог, куча народа, дым, громкая музыка, кулаки стучат по столу. "Это моя невеста". И я становилась своя в их кругу. Какие-то разговоры про рабочих, про политику, я мало что в них понимала, но видела, какой Всеволод умный и сильный. Раз он так говорит, значит, наверное, так правильно. Анархия, реформы наверное какие-то, свобода, рабочие хотят выйти на шествие - ну, это витает в воздухе. Я ничего не понимаю в этих мужских штуках, но знаю, что если ты в это веришь, то так и есть правильно. А вот про семью я знаю куда больше, чем ты и я тебе покажу, как это здорово, когда тебя ждут дома, безусловно поддерживают во всем, помогают. Понимала ли я тогда, как сильно меняется моя жизнь в эти веселые часы? Не знаю, но пока мы гуляли, развели мосты, уже и студенческий кабак закрылся и мы просто бродили по набережной. "Приходи завтра знакомиться с моей тетей, я хочу, чтобы она скорее увидела, какой ты замечательный и тоже полюбила тебя."
Вторая часть тут http://salamandra-9.livejournal.com/135669.html