Дом Перцова - удивительные подробности
Дорасскажу про "Дом Зинаиды Перцовой" (но, Перцова, всетаки!:)..
Причем постараюсь исключительно по первоисточникам!!..
.. а это уже фото из сети.., 1975 года
Вместо многих описательных слов с той или иной долей отсебятины (как обычно это и происходит при пересказах) приведу лучше прямые цитаты из воспоминаний. И начну с самого идеолога, строителя и хозяина этого уникального дома - Петра Николаевича Перцова (1857-1937).
С.В. Малютин. Портрет П.Н. Перцова. 1916.
Рукопись его воспоминаний хранится в РГАЛИ - ф.1796 оп.1, ед. хр. 296-298 (объемистая! пришлось им разбить ее аж на три единицы хранения) , но относительно недавно они были и изданы - издательство "Кучково поле", серия "Московская библиотека", 2017 г.
Рассказ же его буду иллюстрировать фотографиями, отысканными в Ежегоднике Общества Архитекторов-Художников за 1907-1908 годы, т.е. когда дом только-только был построен..
Некоторые из них я уже использовал в предыдущем посте, но тут они взяты непосредственно из первоисточника и потому лучшего, как мне кажется, качества, да и подписаны..
В ноябре 1902 года я посетил как-то Ивана Евменьевича Цветкова, только что построившего себе, или, вернее, для своей коллекции картин, на набережной реки Москвы близ храма Христа Спасителя двухэтажный особняк в русском стиле по рисунку В. М. Васнецова.
Из окон его главного зала я залюбовался открытым видом на Кремль и высказал Ивану Евменьевичу, что завидую ему, что он нашел такое прекрасное место под выстройку дома. Иван Евменьевич поймал меня на слове и предложил указать еще лучшее место, при условии, что я, приобретя его, построю дом также в русском стиле. Я согласился, и тогда Иван Евменьевич объяснил мне, что все участки по набережной от его дома до площади под храмом Христа Спасителя принадлежали Н. В. Ушакову и что у него еще остался во владении последний участок, выходящий на эту площадь, на который зарится А. А. Левенсон, владелец известной в Москве типографии, купивший соседний предпоследний участок. Иван Евменьевич высказал уверенность, что ежели я не постою за ценой, то Ушаков продаст мне участок, так как Левенсон выжимает у него цену.
Я тут же отправился на место и узнал, что участок содержит всего <...> квадратных саженей, причем протяжение его по набережной - 6,5 сажени, по площади - Лесному переулку - 18 саженей и по Нижнему Лесному переулку - 20,5 сажени, с четвертой стороны участок граничит с владением Левенсона. Посредине участка на площади стоял кирпичный трехэтажный дом-ящик с очень примитивно устроенными шестью квартирами.
Фрагмент "Плана частей города Москвы с указанием крепостных номеров владений". Составлен в 1901 г.
На другой же день с утра я послал к Н. В. Ушакову И. Н. Гончарова с предложением купить у него этот участок. Владелец был удивлен сделанному мною предложению, но, посоветовавшись с женой, объявил цену в 70 тысяч рублей. Я согласился, и на следующий же день сделка была оформлена у нотариуса под видом купчей на имя Зины..
Этой же зимой 1905/1906 годов я решил приступить к составлению проекта для перестройки нашего дома в Москве с расчетом начать постройку его с весны. Памятуя обещание, данное мною И. Е. Цветкову, - построить дом в русском стиле и считаясь с тем, что место постройки - на берегу реки Москвы, рядом с храмом Христа Спасителя и с открытым видом на Кремль, - обязывает строго отнестись к заданию, я решил объявить закрытый конкурс на составление проекта доходного дома «в русском стиле» и обратился к художникам А. М. Васнецову и С. В. Малютину, архитектору А. И. Дидерихсу и архитектору-художнику Л. М. Браиловскому с предложением участвовать в конкурсе. Условием составления проекта я поставил, чтобы он отвечал «духу и преданиям Москвы и требованиям современности», при этом для нормировки проектирования я выработал с городским архитектором Н. К. Жуковым, применительно к участку земли, план дома и предложил конкурентам придерживаться его. Первую премию я установил в 800 рублей и вторую - в 600 рублей, но оставил за собой право личного выбора для постройки любого из премированных проектов.
В жюри конкурса я пригласил: В. М. Васнецова, В. И. Сурикова, В. Д. Поленова, Ф. О. Шехтеля, И. А. Иванова-Шица, С. И. Соловьева и С. В. Новаковского, предложенного мне дополнительно Л. М. Браиловским.
Первая премия была присуждена А. М. Васнецову и вторая - С. В. Малютину. Л. М. Браиловский был обижен результатом конкурса: за него был подан всего один голос - С. В. Новаковского. Проект Васнецова, будучи шаблонным, меня не удовлетворил, и я решил остановиться на С. В. Малютине, поручив ему переработать его конкурсный проект. На конкурс он представил проект в стиле русского ампира, который, будучи интересным по замыслу, не вполне отвечал первому условию задания.
=====
Проектный эскиз Апполинария Васнецова ("шаблонный") удалось отыскать, хоть и не очень разборчивый:
А вот конкурсный проект Малютина - к сожалению, нет.. А было бы очень любопытно взглянуть, что за милютинский "русский ампир" такой, который заставил Перцова остановиться именно на нем.., хотя он, по его же словам, "не вполне отвечал первому условию задания", т.е. был все же не совсем "в русском стиле"?..
В васнецовском же эскизе бросается в глаза сходство некоторых решений с окончательным проектом Малютина.. В частности, обыгрывание остроугольного выступа (справа), с нависающей, обрезанной снизу углом конструкцией, о чем в первом неконкурсном эскизе Малютина (см. ниже) и помину не было..
Но это так, размышления вслух в отступлении:).. Продолжим авторский текст..
=====
У Сергея Васильевича сохранился крайне интересный красочный эскиз его первого проекта, который, как не отвечающий заданному плану, он не выставил на конкурс, и вот, увидав его у него, я решил, что лучшего нечего и желать.
Сергей Васильевич взял в нем за основу существующую постройку - трехэтажный ящик с небольшими оконными отверстиями, нанес на него четвертый этаж с большими окнами комнат-студий для художников и с интересным балконом под золотым куполом под названием «Беседа Царицы» и пристроил к нему по набережной четырехэтажный особняк и по переулку - особый отлетный корпус со стильно разработанным главным подъездом, богато покрытым майоликовой живописью.
Все здание завершалось высокими, отдельно разработанными крышами, а стены и фронтоны дома были богато украшены пестрой майоликой.
Эскиз получился в высшей степени интересным, красочным и крайне оригинальным - в сказочно-былинном стиле. Я пленился им и договорился с Сергеем Васильевичем, что он переработает проект, приспособив его к заданному плану.
Острый угол к переулку представлял собой немалое затруднение для его разработки, но Сергей Васильевич талантливо разрешил вопрос, допустив некоторое уклонение от нормальной архитектурной проектировки, и угол этот получился особенно интересным.
Чтобы лучше сообразить общую компоновку отдельных частей здания, Сергей Васильевич вылепил модель дома из глины. Меня Сергей Васильевич совершенно захватил своим индивидуальным талантом, и я решил всецело отдаться на его вкус, вводя лишь небольшие коррективы чисто технического или хозяйственного значения.
Сергей Васильевич по разработке проекта в целом приступил к обработке деталей фасада и составлению рисунков для заказа наружной майолики. По его совету я поручил выполнить заказ майолики артели молодых художников Строгановского училища под фирмой «Мурава», не имевших в то время работы и близких, за отсутствием заказов, к ликвидации своего дела. Выбором фирмы мы не ошиблись, работа была исполнена в срок с точным воспроизведением раскраски, согласно данных Сергеем Васильевичем рисунков; качество работы также оправдало себя - за пятнадцатилетний период времени не последовало никаких повреждений глазури. С моей легкой руки вовремя поддержанная моим крупным заказом артель пошла в гору и в скором времени развила свое производство.
Я лично руководил всеми работами и входил во все детали постройки, целыми днями носясь по всем этажам и не оставляя без личного надзора ни одного места работ. Все работы велись одновременно, и через четыре с небольшим месяца от начала работ постройка была закончена.
В конце сентября были сняты леса, и на зиму остались штукатурные работы, настилка паркетов и малярные работы, которые и продлились до марта месяца.
Таким образом, в одиннадцатимесячный срок были закончены решительно все работы, и с апреля месяца квартиры были объявлены к сдаче. В мае въехали в дом первые жильцы.
Здесь надо отметить, что почти все работы производились нешаблонно. Много было возни с устройством высоких сложных стропил верхнего света над парадной лестницей и над некоторыми студиями, асфальтовой площадки на крыше дома и купола над центральным балконом. Во всем доме не было допущено деревянных перекрытий и переборок, последние были устроены из двух рядов - вертикальных и горизонтальных алебастровых досок, изготовляемых на особых станках. Полы и панели уборных выложены плитками. Проводка электричества устроена вся скрытая, равным образом замаскированы все водопроводные и канализационные трубы. Вообще при постройке дома во всех деталях преследовались две основные задачи - солидность устройства и удовлетворение требований эстетики.
Эффектной вышла парадная лестница, обслуживающая все квартиры, за исключением нашей, красивы получились ее перила с литым бронзированным фризом, рисунок которого был взят, по совету С. В. Малютина, с древних барочных украшений.
При доме несколько лет жил у Ушакова дворником Сергей Федосеев, понравившийся мне своей деловитостью и скромным видом, и я предложил ему остаться при доме, предупредив, что я имею в виду со временем дом перестроить. Федосеев остался служить нам, и мы ни разу не раскаялись, что оставили его, в лице его мы приобрели преданного нам честного работника.
Наша квартира, расположенная в трех этажах корпуса на набережной, обслуживалась своим подъездом.
Фронтоны на площадь и на набережную облицованы сплошь майоликой, равно как и простенки между окнами 4-го этажа на площадь. Также майоликой украшены перила балконов и углы дома. На коньке крыши над острым углом поставлена золоченая решетка со львами, а над пирамидальной крышей над зеленой башней - золоченый петух.
Художественный критик Сергей Глаголь (доктор Голоушев) посвятил описанию дома особую статью, в которой он отмечал значение постройки в Москве домов в русском стиле. По его отзыву, наш дом в художественно-архитектурном отношении занял следующее место после Ярославского вокзала. По своей оригинальной внешности дом наш в очень скором времени стал известен всей Москве и попал как одна из достопримечательностей Москвы в путеводитель по Москве издания Сабашниковых.
Отделка нашей квартиры захватила часть лета 1907 года. Салон с панелями и хорами из красного дерева, спальную с нишей и восточную курительную комнату отделывал мебельщик Коршанов, а столовую русского стиля, как и вестибюль, и лестницу, - кустари, выписанные Сергеем Васильевичем из Нижегородской губернии. Сергей Васильевич лично руководил резьбой стен, арок, наличников, столовой мебели и всеми работами по отделке комнат. Стены столовой резались из дуба, а арки, наличники и карнизы - из березы.
Посудный лифт для спуска кушаний из кухни в буфет при столовой отделан в виде изразцовой майоликовой печи.
Столовая вышла строго стильной.
Половина салона от входа с площадки лестницы отведена под кабинет. Красивы вышли хоры с библиотечными на них шкафами и широким под ними камином. В большом окне ниши вставлено цветное, исполненное Строгановским училищем по рисунку Врубеля, стекло с изображением «Въезда победителя». Картина Малявина «Мужик» была вделана в стену над письменным столом. Под широким, во всю стену, трапецеидальным окном с зарисованным цветами и арабесками стеклом стояла дубовая, с резьбой, скамья.
Березовая резная арка с резным окошечком отделяла от столовой «Думку», на стене которой против арки висело большое синее полотно Рериха - «Заморские гости».
Николай Константинович Рерих - "Заморские гости", 1901 (теперь в собрании Государственной Третьяковской галереи).
Пол столовой - из цельных дубовых брусков. Над обеденным столом во всю длину висела на цепях дубовая резная лампа с фонариками на концах ее, цветными и светящимися гранеными стеклышками по длине лампы и центральным светом над срединой стола, где устроена клетка с освещаемым на стекле рисунком «Жар-птицы».
Стену к гостиной занимал большой дубовый резной буфет. Дубовая резная дверь с писаным окошечком вела в небольшую комнатку Ляли, а темная дубовая ниша с красными стеклышками в глубине ее вела в нашу спальную. С площадки лестницы дверь вела в узкую «восточную» курительную комнату с цветным, за дубовой решеткой, окном во двор, живописным пестрым купольным плафоном с арабским резным медным фонарем-лампой. На подоконнике широкого окна стояла вывезенная мною из Бухары азиатская медная утварь. В глубине комнаты темного дуба лестница со шкафчиком под ней вела на хоры кабинета. В общем, вся отделка первого и второго этажей с соединяющей их лестницей была интересно задумана и любовно выполнена под непосредственным руководством С. В. Малютина, проявившего не только массу вкуса, но и много практичности.
Позднее, когда выяснилась нужда в особом зале для молодежи, к нашей квартире было присоединено подвальное помещение, в котором одно время помещался кружок артистов Московского Художественного театра под названием «Летучая мышь», устраивавший свои закрытые интимные собрания по ночам, по окончании спектаклей. Душой этих собраний был Н. Ф. Балиев, организовавший позднее свою труппу для публичных спектаклей «Летучей мыши», ставшую вскоре столь популярной в Москве. Для устройства танцевального зала помещение было мною углублено на аршин и по асфальтовой подготовке положен дубовый паркет...
Тут самое время поговорить немного о "Летучей мыши", о ее зарождении в недрах перцовского дома и о времени ее там пребывания, в чем часты разногласия.
Официально днем рождения этого одного из первых российских театров-кабаре считается 29 февраля 1908 года (по старому стилю).
Так, например, в газете "Столичная молва", за 29.08.1916 писалось:
«Летучая Мышь» сегодня празднует свой юбилей. Она была основана 8 лет назад, - 29 февраля 1908 г. Юбиляр и душа кабарэ - Н.Ф. Балиев.
Восемь лет назад в доме Перцова открылся маленький кружок для интимных собеседований артистов Художественного театра. Артисты собиралась, шутили, пели, и на маленькой импровизированной эстраде не стеснялись появляться даже такие большие артисты, как K. C. Станиславский, Вл. Ив. Немирович-Данченко и др...
Об этой же дате писал театральный критик Николай Ефимович Эфрос, выпустивший к 10-летнему юбилею "Мыши" отдельную художественно оформленную брошюру..
Десять лет назад, в день «високосного» преподобного Кассиана, затворника и столпника печерского, под низкими подвальными сводами большого хмурого дома, где-то по близости Москвы-реки, начала жить «Летучая Мышь». Весело затрепыхала грациозными крылышками...
В семени заключено с предопределяющею силою все будущее растение... Приблизительно так уже была заключена будущая «Летучая Мышь» со всеми ее возможностями, потом осуществленными в процессе развития в том «зародыше», в том веселом, беззаботном начинании, свидетелями которого были спустившиеся поздним вечером 29 февраля 1908 г. в тесный, слабо освещенный и скромно украшенный подвал дома Перцова, против Храма Спасителя...
С другой стороны, устав кружка «Летучая мышь», организуемого артистами Художественного театра, был только представлен на регистрацию лишь в марте того года, как об этом сообщала газета "Русское слово" от 4.03.1908:
Однако открытие интимного кабачка "Летучая мышь", анонсировалось все тем же "Русским словом" (от 03.10.1908) и вовсе 5 октября 1908 года!
Или тут подразумевалось открытие кабачка в очередном театральном сезоне?
Во всяком случае, Эфрос, вспоминая в своем эссе эту пародию на "Синюю птицу", вовсе не ассоциировал ее именно с открытием театра, а говорил только как о премьерной в жанре сатирического кукольного спектакля:
Для пародии были использованы по преимуществу марионетки, благо тогда вообще была в моде, в подражание Метерлинку, тоска по марионеточному театру, который будто бы сможет освободить сцену от рабства актера...
Может быть, я теперь уже путаю, но, кажется, первым опытом в этом жанре «Мыши» была пародия на «Синюю Птицу». Подвал покатывался со смеху в продолжение всего кукольного спектакля. Главными героями были К.С. Станиславский и Вл.И. Немирович-Данченко в виде Тиль-Тиль и Митиль, отправлявшиеся искать «Синюю птицу» театрального счастья. В ряде картин, слегка напоминавших картины метерлинковской сказки в инсценировке Художественного театра, мелькали разные злобы того театрального года, карикатуры на отдельных московских актеров, писателей, театральных критиков. И кому только не досталось тут от кукол и говорившего за них Н.Ф. Балиева!.. Все это коротко, легко, сжато, метко, зло, остроумно.
Тем не менее первую годовщину своего благополучного существования само кабаре отмечало... 6-го марта!:
Вчера состоялось юбилейное собрание в кабаре «Летучая мышь» по случаю годовщины «мыши» и чествования А.Л.Вишневского по случаю его 20-летнего сценического юбилея.
Н.Ф.Балиев прочел юмористический исторический обзор жизни «Летучей мыши», разделив ее на две эпохи - допотопную и послепотопную, границей между которыми было прошлогоднее московское наводнение...
("Русское слово", 7.03.1909)
Но... более того..
В письме к В.Э. Мейерхольду Ульянов, Николай Павлович, известный живописец и театральный художник еще 25 февраля 1908 г. писал следующее:
... Бор. Пронин кончился . На его место зато поселяется и господствует на весь дом Перцова устраиваемое cabaret «Летучая мышь». Начинателем этого веселого учреждения является Балиев, и не столько он, сколько купец. Подвал снят на целый год. Труппа Художественного театра будет его заполнять, с разбором допуская посторонних людей. Будут бочки, только не с вином, с… пивом. Бахус, конечно, Балиев. Можешь себе представить, какая получится вакханалия.
Т.е. еще 25 феврала было не только общеизвестно уже название затеиваемого мероприятия, но и помещение под него было уже снято..
И потому достаточно очевидно, что 29 февраля было выбрано датой основания театра скорее условно (и, по всей видимости, много позднее), как дата в календаре ОСОБАЯ.., такая же особая и в какой-то мере тем самым эпатажная, как и организуемый театрик и его пародийная эмблема, приглушающая пафос культовой Чайки..
И, конечно же, никакая летучая мышь из подвала перцовского дома навстречу спустившимся в него Балиеву и Тарасову в этот день не выпархивала! о чем любят переписывать друг у друга любители мифологии.., да еще ссылаясь при этом на книгу Эфроса, в которой ничего похожего и близко нет!..
Разногласия царят и в определении времени пребывания "Летучей мыши" под сенью перцовского дома.. Кто датирует переезд театра в Милютинский переулок 1909 годом (причем многие объясняют это еще и московским наводнением 1908 года, без смущения передвигаемого ими все на тот же 1909).., кто - 1912.
Точную дату и действительно довольно сложно по открытым источникам определить, но все тот же Эфрос однозначно пишет, что:
«Летучая Мышь» продержалась два (точнее - полтора) коротких театральных года в своем первоначальном помещении, испытав в промежуточную весну опустошение от разбушевавшихся вод Москвы-реки. А на третий год переселилась в другое - более обширное, в доме Арбатского в Милютинском пер. Этим переселением она капитулировала перед большой публикой.
Театральный год, как и учебный, начинался осенью и заканчивался весной.. Соответственно, учитывая, что начала свое существование "Летучая мышь" в феврале-марте 1908 года, то "полтора театральных сезона" падают на конец весны - начало лета 1909 года..
Вернемся, однако, к процитированному фрагменту письма художника Ульянова. Где надо еще пояснить, что под призрительным "купец" подразумевается в нем конечно же нефтяной миллионер и меценат Николай Тарасов (1882-1910), который вместе с актером Никитой Балиевым (1877-1936) всю эту "летучую" затею задумал и воплотил. Оба, кстати, были армянских кровей (Торосян и Балян, из Армавира и Ростова-на-Дону, соответственно), что тоже, вероятно, их сближало.
Однако Тарасов был далеко не только финансовой составляющей всех своих меценатств. О чем говорит в своей брошюре и Эфрос:
Как будто Тарасов был посторонний в «Летучей Мыши», или только ее золотой мешок. Вероятно, именно так и расценивали его очень многие из бывавших в начальной, ранней «Летучей Мыши» и не знавших ее кулис. Первый среди гостей, всегда на том же месте, с цветком в петлице похожий на героя из уайльдовского романа. Но он был и первым среди творцов. Из его вкусов черпали другие, более активные и менее закованные в художественную застенчивость. Его тонкими вкусами, его чувством художественного такта умерялись ошибочные увлечения других, удерживались на пути благородства и тонкой изысканности.
Николай Лазаревич Тарасов
Никита Федорович Балиев
С теплотой о Тарасове и Балиеве отзывался и Станиславский ("Моя жизнь в искусстве"):
В качестве conférencier на этих капустниках впервые выступил и блеснул талантом наш артист Н. Ф. Балиев. Его неистощимое веселье, находчивость, остроумие - и в самой сути, и в форме сценической подачи своих шуток, смелость, часто доходившая до дерзости, умение держать аудиторию в своих руках, чувство меры, умение балансировать на границе дерзкого и веселого, оскорбительного и шутливого, умение вовремя остановиться и дать шутке совсем иное, добродушное направление - все это делало из него интересную артистическую фигуру нового у нас жанра.
Большую роль в этих выступлениях Н.Ф. Балиева играл скрывавшийся за кулисами Н.Л. Тарасов, автор многих чрезвычайно талантливых шуток и номеров, один из пайщиков, позднее - член дирекции театра, незаменимый наш друг, выручивший нас крупной суммой в трудную минуту во время наших гастролей в Германии...
Но самое все же для нас любопытное в этом письме Ульянова - это упоминание Бориса Пронина и "кончины" его «мастерской», располагавшейся все в том же доме Перцова, где происходили собрания будущего «Интимного», «Камерного» театра, открытие которого намечалось там же в январе 1908 г., но так и не состоялось.
Борис Константинович Пронин
Об этом (не называя впрочем Пронина по имени) поведал в своей книге и Эфрос:
Когда-то, когда и «Мыши» еще не существовало, и ранее появления знаменитой «Вампуки», будущие участники «Мыши» разыграли такую оперу-пародию на полудомашнем спектакле. Это было в странно обставленной студии одного из юношей Художественного театра, в Перцовском же доме, только высоко над подвалом будущей «Мыши». Помню, я смотрел эту талантливую шалость в ночь встречи нового года. Помню, автором музыки был так рано уведенный от жизни Илья Сац, ярко талантливый, между прочим - и в музыкальном шарже. Зол в своих пародиях был текст, еще злее - музыка. Разыгрывала эту «оперу» артистическая молодежь, смотрели артисты Художественного и других театров, писатели. Был среди публики Леонид Андреев. И все покатывались от хохота, все были в шумном восторге от музыкальных неожиданностей и метких шаржей. Саца, растерянного, сконфуженного, не знавшего, куда девать руки, выволокли на настойчивые вызовы.
И удивительные по красочности описания этого пронинского начинания, сделавшего по словам автора дом Перцова центром "зачинания богемного артистического мира всей России"(!!!) оставил актер и режиссер Александр Мгебров (1884-1966) в книге "Жизнь в театре":
Александр Авельевич Мгебров
Я хочу говорить о своеобразной поэтической эпопее, которая в ту пору хотя и возникла вне стен Художественного театра, но была тесно связана с его жизнью. Начало этой эпопее положил Борис Константинович Пронин, один из молодых помощников режиссера Художественного театра...
Кто не знает в артистически-художественных кругах Бориса Пронина! С именем его связана целая особая эпоха.
Пронин - это до сих пор еще не состарившийся страстный энтузиаст и мечтатель ... В сущности, он ровно ничего не создал, как художник, но он долгое время был центром всей художественной жизни Москвы и Петербурга. Он сумел сгруппировать вокруг себя все, что только было в те годы значительного и интересного, особенно вначале... Ему принадлежит и инициатива создания, так называемой, "Бродячей Собаки" в 1912 году в Петербурге, переорганизовавшейся в дальнейшем в "Привал Комедиантов".
В этом человеке роились мечты, как пчелы в ульях: бесчисленные проекты, планы, дерзания кружились в нем потрясающим ритмом. Этот ритм захватывал всех и каждого и, раз встретившись с Прониным, раз получивши от него дружескую улыбку и признание, расстаться с ним уже было невозможно. Он влек вас за собою... Через него вы знакомились с десятками каких то замечательных людей... тот-час же создавался круговорот каких то встреч, впечатлений, переживаний, рождалась какая то особая жизнь, в которой, как в сказке, вырастали цветы на длинных стеблях, совершенно не похожие ни на какие другие цветы в мире... В тумане этих сказок кружились музыканты, поэты, художники, артисты, писатели, кружились в священном братании, наподобие Гофмановских Серапионовых братьев...
С Прониным вместе все устремлялись в неведомые миры, создавали непонятные организации: - сегодня одну, завтра другую, всегда непостоянные, но именно прекрасные в этом непостоянстве...
Тогда же, в Москве, жизнь богемного артистического мира Москвы и Петербурга, да не только Москвы и Петербурга, но и всей России, зачалась в своеобразном пронинском темпе и ритме, в знаменитом в то время в Москве, особенно с момента внедрения Пронина, перцовском доме.
Этот дом Перцова, воздвигнутый на площади перед храмом Христа Спасителя, славился, как замечательная архитектурная постройка тех дней. Он возник по инициативе больших художников.
Пронин снял в этом доме, тогда еще почти совсем пустом, несколько больших мансард, находящихся в самом верху, с огромными окнами на площадь, через которые открывался чудесный вид на Москву и на храм Христа Спасителя.
И вот в этих мансардах закипела жизнь, вовлекшая скоро в свой ритм сначала всю сколько нибудь выдающуюся и талантливую молодежь Московского Художественного театра, а затем и многих замечательных поэтов, артистов, музыкантов, писателей и художников... Бальмонт, Бальтрушайтис, Илья Сац, Москвин, Качалов, Леонид Андреев, Александр Койранский, Петр Ярцев, Борис Зайцев, Попелло-Давыдов и другие - вот первые, которые зазвучали в этих мансардах совершенно особою жизнью и ритмом. Но до них - исключительно молодежь, во главе с Прониным и теми немногими, пришедшими сюда и превратившими эти пустые мансарды в сказочные замки, жизнь в которых наполнилась горением...
После спектакля, утомленные, мы, молодежь, мчались сюда и здесь отдыхали на широких, низких диванах, среди пустоты и простора и моря цветов, а наши юные сотоварки варили нам в серебряных кофейниках, которые они сами приносили с собой, чудесный черный кофе и разносили нам чашечки этого ароматного крепкого напитка, заставляя превращаться нас щедростью своих улыбок в сказочных героев, которые в благодарность обязаны были творить им легенды и сказки. Вина в нашем обиходе тогда не было и в помине. С этого началась наша жизнь в доме Перцова...
Дальше она превратилась в сплошной вдохновенный экстаз. Здесь горячо обсуждались и трактовались все выдающиеся события театрального дня. Здесь зажигались самые дерзкие мечтания и проекты... Здесь демонстрировались все таланты... Здесь же родились и первые бури, и первые протесты юного, неудовлетворенного духа, который не выдерживал роли немого свидетеля прекрасного театрального праздника, звучавшего в Художественном театре, но который для массы молодежи был почти недоступен. Вначале очень мало кто проникал к нам. Надо было чем нибудь заявить себя, чтобы стать полноправным гостем наших мансард; для тех же, кто был таковым, не было ни времени, ни часа. Многие художники и поэты, как, например, тот же Бальмонт, приезжали откуда нибудь к нам, даже поздно ночью, со всеми своими вещами и находили у нас приют... Также Леонид Андреев, Борис Зайцев, Андрей Белый и многие другие...
Самой неизменной и приветливой хозяйкой этих мансард, во главе со своими подругами, была в то время Вера Холодная, тогда еще совсем юная, только начинающая актриса...
Как сейчас помню ее высокую стройную фигуру, ее бледное, прекрасное лицо, очень выразительное и ее исключительную ласковость и приветливость ко всем. Она не знала ни утомления, ни отдыха, и была душою всего нашего, по настоящему тогда, вдохновенного горения...
Каждый день нашей жизни тогда приносил нам что нибудь новое... Мы репетировали совершенно исключительные вещи... выискивали без конца новых драматургов, новых поэтов, новых людей, которые могли бы бросить в нашу жизнь новые идеи и мысли и смелые и дерзкие откровения для новых путей в театре.
Как самое замечательное из того времени, вспоминается мне затеянная нами постановка „Ночи перед Рождеством" Диккенса. Целыми ночами напролет, при свете одних лишь свечей, мы, молодые актеры Московского Художественного театра, работали над этой вещью, а вокруг нас поэты, - Бальмонт, Андрей Белый, Бальтрушайтис и другие читали свои стихи, иногда тут же творили их... Илья Сац вдохновенно импровизировал на органе свои фантастические вальсы и мелодии, а художники творили офорты и гротески...
Душа отдыхала в этой атмосфере непринужденности, равноправия и товарищества...
О Доме Перцова упоминал и И.А. Бунин, поселив в него героиню одного из самых пленительных своих поздних рассказов - «Чистый понедельник», который сам считал лучшим из всего им написанного («Благодарю Бога, что он дал мне возможность написать "Чистый понедельник"»)..
В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные...
В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него...
Не вызывает сомнений, что сам Бунин так же посещал этот дом, и речь в рассказе, похоже, идет о самых верхних торцевых двух окошках, обрамляющих башенку..
А вот еще о чем поведал внук Петра Николаевича Перцова, Дмитрий Георгиевич Перцов в журнале "Русское искусство", № 2/2012
В начале 1990-х годов через своих родственников в Париже я получил мемуары младшей дочери Петра Николаевича (моей родной тетки), из которых узнал дальнейшую историю «Дома Перцова». Автор мемуаров, названных «Начало странствий», эмигрировала из России в 1917 году.. Сейчас ей более 100 лет, и, к счастью, я пока не имею сведений о ее смерти. Предоставим слово Зинаиде Петровне Перцовой:
Наш московский дом (известный всему городу «Дом Перцова», в древнерусском стиле, против храма Христа Спасителя) стал неожиданно знаменитым - в нем поселился Троцкий! Стоит рассказать, какую именно из всех московских квартир он себе выбрал. Уже несколько лет жил в нашем доме известный оригинал и чудак Поздняков. Свою квартиру из четырех громадных комнат он устроил необычайным образом. Самая большая, почти зала, была превращена в ванную (братья мои бывали у Позднякова, они подробно описали мне ее устройство). Пол и стены были затянуты черным сукном. Посреди комнаты, на специально сооруженном помосте, помещалась громадная черная мраморная ванна (вес 70 пудов). Вокруг горели оранжевые светильники. Огромные стенные зеркала отражали со всех сторон сидевшего в ванне. Другая комната была превращена в зимний сад: паркет засыпан песком и уставлен зелеными растениями и садовой мебелью. Гостиная была прелестная - с тигровыми шкурами и художественной мебелью из карельской березы. Хозяин принимал в ней посетителей в древнегреческой тоге и сандалиях на босу ногу, причем на ногте большого пальца сияла бриллиантовая монограмма. Прислуживал ему негр в красной ливрее, всегда сопровождаемый черным мопсом с большим красным бантом!
Вот этой-то фантастической квартирой и прельстился вначале Троцкий. Не знаю только, заимствовал ли он также у Позднякова его греческую тогу и сандалии! Позднее Троцкий переехал в нашу личную квартиру, представлявшую собой особняк в 4 этажа, и - уже в изгнании - я прочла мемуары одного английского дипломата, описывающего пышный прием, данный Троцким для дипломатического корпуса. Дипломат восторгался его замечательным вкусом! Я поспешила написать наивному автору, что все поразившие его картины, статуи, вазы и мебель были собственностью моего отца…
В настоящее время здесь располагается ФГУП ГлавУпДК при МИДе России.
© 2023 Станислав Серапинас
Причем постараюсь исключительно по первоисточникам!!..
.. а это уже фото из сети.., 1975 года
Вместо многих описательных слов с той или иной долей отсебятины (как обычно это и происходит при пересказах) приведу лучше прямые цитаты из воспоминаний. И начну с самого идеолога, строителя и хозяина этого уникального дома - Петра Николаевича Перцова (1857-1937).
С.В. Малютин. Портрет П.Н. Перцова. 1916.
Рукопись его воспоминаний хранится в РГАЛИ - ф.1796 оп.1, ед. хр. 296-298 (объемистая! пришлось им разбить ее аж на три единицы хранения) , но относительно недавно они были и изданы - издательство "Кучково поле", серия "Московская библиотека", 2017 г.
Рассказ же его буду иллюстрировать фотографиями, отысканными в Ежегоднике Общества Архитекторов-Художников за 1907-1908 годы, т.е. когда дом только-только был построен..
Некоторые из них я уже использовал в предыдущем посте, но тут они взяты непосредственно из первоисточника и потому лучшего, как мне кажется, качества, да и подписаны..
В ноябре 1902 года я посетил как-то Ивана Евменьевича Цветкова, только что построившего себе, или, вернее, для своей коллекции картин, на набережной реки Москвы близ храма Христа Спасителя двухэтажный особняк в русском стиле по рисунку В. М. Васнецова.
Из окон его главного зала я залюбовался открытым видом на Кремль и высказал Ивану Евменьевичу, что завидую ему, что он нашел такое прекрасное место под выстройку дома. Иван Евменьевич поймал меня на слове и предложил указать еще лучшее место, при условии, что я, приобретя его, построю дом также в русском стиле. Я согласился, и тогда Иван Евменьевич объяснил мне, что все участки по набережной от его дома до площади под храмом Христа Спасителя принадлежали Н. В. Ушакову и что у него еще остался во владении последний участок, выходящий на эту площадь, на который зарится А. А. Левенсон, владелец известной в Москве типографии, купивший соседний предпоследний участок. Иван Евменьевич высказал уверенность, что ежели я не постою за ценой, то Ушаков продаст мне участок, так как Левенсон выжимает у него цену.
Я тут же отправился на место и узнал, что участок содержит всего <...> квадратных саженей, причем протяжение его по набережной - 6,5 сажени, по площади - Лесному переулку - 18 саженей и по Нижнему Лесному переулку - 20,5 сажени, с четвертой стороны участок граничит с владением Левенсона. Посредине участка на площади стоял кирпичный трехэтажный дом-ящик с очень примитивно устроенными шестью квартирами.
Фрагмент "Плана частей города Москвы с указанием крепостных номеров владений". Составлен в 1901 г.
На другой же день с утра я послал к Н. В. Ушакову И. Н. Гончарова с предложением купить у него этот участок. Владелец был удивлен сделанному мною предложению, но, посоветовавшись с женой, объявил цену в 70 тысяч рублей. Я согласился, и на следующий же день сделка была оформлена у нотариуса под видом купчей на имя Зины..
Этой же зимой 1905/1906 годов я решил приступить к составлению проекта для перестройки нашего дома в Москве с расчетом начать постройку его с весны. Памятуя обещание, данное мною И. Е. Цветкову, - построить дом в русском стиле и считаясь с тем, что место постройки - на берегу реки Москвы, рядом с храмом Христа Спасителя и с открытым видом на Кремль, - обязывает строго отнестись к заданию, я решил объявить закрытый конкурс на составление проекта доходного дома «в русском стиле» и обратился к художникам А. М. Васнецову и С. В. Малютину, архитектору А. И. Дидерихсу и архитектору-художнику Л. М. Браиловскому с предложением участвовать в конкурсе. Условием составления проекта я поставил, чтобы он отвечал «духу и преданиям Москвы и требованиям современности», при этом для нормировки проектирования я выработал с городским архитектором Н. К. Жуковым, применительно к участку земли, план дома и предложил конкурентам придерживаться его. Первую премию я установил в 800 рублей и вторую - в 600 рублей, но оставил за собой право личного выбора для постройки любого из премированных проектов.
В жюри конкурса я пригласил: В. М. Васнецова, В. И. Сурикова, В. Д. Поленова, Ф. О. Шехтеля, И. А. Иванова-Шица, С. И. Соловьева и С. В. Новаковского, предложенного мне дополнительно Л. М. Браиловским.
Первая премия была присуждена А. М. Васнецову и вторая - С. В. Малютину. Л. М. Браиловский был обижен результатом конкурса: за него был подан всего один голос - С. В. Новаковского. Проект Васнецова, будучи шаблонным, меня не удовлетворил, и я решил остановиться на С. В. Малютине, поручив ему переработать его конкурсный проект. На конкурс он представил проект в стиле русского ампира, который, будучи интересным по замыслу, не вполне отвечал первому условию задания.
=====
Проектный эскиз Апполинария Васнецова ("шаблонный") удалось отыскать, хоть и не очень разборчивый:
А вот конкурсный проект Малютина - к сожалению, нет.. А было бы очень любопытно взглянуть, что за милютинский "русский ампир" такой, который заставил Перцова остановиться именно на нем.., хотя он, по его же словам, "не вполне отвечал первому условию задания", т.е. был все же не совсем "в русском стиле"?..
В васнецовском же эскизе бросается в глаза сходство некоторых решений с окончательным проектом Малютина.. В частности, обыгрывание остроугольного выступа (справа), с нависающей, обрезанной снизу углом конструкцией, о чем в первом неконкурсном эскизе Малютина (см. ниже) и помину не было..
Но это так, размышления вслух в отступлении:).. Продолжим авторский текст..
=====
У Сергея Васильевича сохранился крайне интересный красочный эскиз его первого проекта, который, как не отвечающий заданному плану, он не выставил на конкурс, и вот, увидав его у него, я решил, что лучшего нечего и желать.
Сергей Васильевич взял в нем за основу существующую постройку - трехэтажный ящик с небольшими оконными отверстиями, нанес на него четвертый этаж с большими окнами комнат-студий для художников и с интересным балконом под золотым куполом под названием «Беседа Царицы» и пристроил к нему по набережной четырехэтажный особняк и по переулку - особый отлетный корпус со стильно разработанным главным подъездом, богато покрытым майоликовой живописью.
Все здание завершалось высокими, отдельно разработанными крышами, а стены и фронтоны дома были богато украшены пестрой майоликой.
Эскиз получился в высшей степени интересным, красочным и крайне оригинальным - в сказочно-былинном стиле. Я пленился им и договорился с Сергеем Васильевичем, что он переработает проект, приспособив его к заданному плану.
Острый угол к переулку представлял собой немалое затруднение для его разработки, но Сергей Васильевич талантливо разрешил вопрос, допустив некоторое уклонение от нормальной архитектурной проектировки, и угол этот получился особенно интересным.
Чтобы лучше сообразить общую компоновку отдельных частей здания, Сергей Васильевич вылепил модель дома из глины. Меня Сергей Васильевич совершенно захватил своим индивидуальным талантом, и я решил всецело отдаться на его вкус, вводя лишь небольшие коррективы чисто технического или хозяйственного значения.
Сергей Васильевич по разработке проекта в целом приступил к обработке деталей фасада и составлению рисунков для заказа наружной майолики. По его совету я поручил выполнить заказ майолики артели молодых художников Строгановского училища под фирмой «Мурава», не имевших в то время работы и близких, за отсутствием заказов, к ликвидации своего дела. Выбором фирмы мы не ошиблись, работа была исполнена в срок с точным воспроизведением раскраски, согласно данных Сергеем Васильевичем рисунков; качество работы также оправдало себя - за пятнадцатилетний период времени не последовало никаких повреждений глазури. С моей легкой руки вовремя поддержанная моим крупным заказом артель пошла в гору и в скором времени развила свое производство.
Я лично руководил всеми работами и входил во все детали постройки, целыми днями носясь по всем этажам и не оставляя без личного надзора ни одного места работ. Все работы велись одновременно, и через четыре с небольшим месяца от начала работ постройка была закончена.
В конце сентября были сняты леса, и на зиму остались штукатурные работы, настилка паркетов и малярные работы, которые и продлились до марта месяца.
Таким образом, в одиннадцатимесячный срок были закончены решительно все работы, и с апреля месяца квартиры были объявлены к сдаче. В мае въехали в дом первые жильцы.
Здесь надо отметить, что почти все работы производились нешаблонно. Много было возни с устройством высоких сложных стропил верхнего света над парадной лестницей и над некоторыми студиями, асфальтовой площадки на крыше дома и купола над центральным балконом. Во всем доме не было допущено деревянных перекрытий и переборок, последние были устроены из двух рядов - вертикальных и горизонтальных алебастровых досок, изготовляемых на особых станках. Полы и панели уборных выложены плитками. Проводка электричества устроена вся скрытая, равным образом замаскированы все водопроводные и канализационные трубы. Вообще при постройке дома во всех деталях преследовались две основные задачи - солидность устройства и удовлетворение требований эстетики.
Эффектной вышла парадная лестница, обслуживающая все квартиры, за исключением нашей, красивы получились ее перила с литым бронзированным фризом, рисунок которого был взят, по совету С. В. Малютина, с древних барочных украшений.
При доме несколько лет жил у Ушакова дворником Сергей Федосеев, понравившийся мне своей деловитостью и скромным видом, и я предложил ему остаться при доме, предупредив, что я имею в виду со временем дом перестроить. Федосеев остался служить нам, и мы ни разу не раскаялись, что оставили его, в лице его мы приобрели преданного нам честного работника.
Наша квартира, расположенная в трех этажах корпуса на набережной, обслуживалась своим подъездом.
Фронтоны на площадь и на набережную облицованы сплошь майоликой, равно как и простенки между окнами 4-го этажа на площадь. Также майоликой украшены перила балконов и углы дома. На коньке крыши над острым углом поставлена золоченая решетка со львами, а над пирамидальной крышей над зеленой башней - золоченый петух.
Художественный критик Сергей Глаголь (доктор Голоушев) посвятил описанию дома особую статью, в которой он отмечал значение постройки в Москве домов в русском стиле. По его отзыву, наш дом в художественно-архитектурном отношении занял следующее место после Ярославского вокзала. По своей оригинальной внешности дом наш в очень скором времени стал известен всей Москве и попал как одна из достопримечательностей Москвы в путеводитель по Москве издания Сабашниковых.
Отделка нашей квартиры захватила часть лета 1907 года. Салон с панелями и хорами из красного дерева, спальную с нишей и восточную курительную комнату отделывал мебельщик Коршанов, а столовую русского стиля, как и вестибюль, и лестницу, - кустари, выписанные Сергеем Васильевичем из Нижегородской губернии. Сергей Васильевич лично руководил резьбой стен, арок, наличников, столовой мебели и всеми работами по отделке комнат. Стены столовой резались из дуба, а арки, наличники и карнизы - из березы.
Посудный лифт для спуска кушаний из кухни в буфет при столовой отделан в виде изразцовой майоликовой печи.
Столовая вышла строго стильной.
Половина салона от входа с площадки лестницы отведена под кабинет. Красивы вышли хоры с библиотечными на них шкафами и широким под ними камином. В большом окне ниши вставлено цветное, исполненное Строгановским училищем по рисунку Врубеля, стекло с изображением «Въезда победителя». Картина Малявина «Мужик» была вделана в стену над письменным столом. Под широким, во всю стену, трапецеидальным окном с зарисованным цветами и арабесками стеклом стояла дубовая, с резьбой, скамья.
Березовая резная арка с резным окошечком отделяла от столовой «Думку», на стене которой против арки висело большое синее полотно Рериха - «Заморские гости».
Николай Константинович Рерих - "Заморские гости", 1901 (теперь в собрании Государственной Третьяковской галереи).
Пол столовой - из цельных дубовых брусков. Над обеденным столом во всю длину висела на цепях дубовая резная лампа с фонариками на концах ее, цветными и светящимися гранеными стеклышками по длине лампы и центральным светом над срединой стола, где устроена клетка с освещаемым на стекле рисунком «Жар-птицы».
Стену к гостиной занимал большой дубовый резной буфет. Дубовая резная дверь с писаным окошечком вела в небольшую комнатку Ляли, а темная дубовая ниша с красными стеклышками в глубине ее вела в нашу спальную. С площадки лестницы дверь вела в узкую «восточную» курительную комнату с цветным, за дубовой решеткой, окном во двор, живописным пестрым купольным плафоном с арабским резным медным фонарем-лампой. На подоконнике широкого окна стояла вывезенная мною из Бухары азиатская медная утварь. В глубине комнаты темного дуба лестница со шкафчиком под ней вела на хоры кабинета. В общем, вся отделка первого и второго этажей с соединяющей их лестницей была интересно задумана и любовно выполнена под непосредственным руководством С. В. Малютина, проявившего не только массу вкуса, но и много практичности.
Позднее, когда выяснилась нужда в особом зале для молодежи, к нашей квартире было присоединено подвальное помещение, в котором одно время помещался кружок артистов Московского Художественного театра под названием «Летучая мышь», устраивавший свои закрытые интимные собрания по ночам, по окончании спектаклей. Душой этих собраний был Н. Ф. Балиев, организовавший позднее свою труппу для публичных спектаклей «Летучей мыши», ставшую вскоре столь популярной в Москве. Для устройства танцевального зала помещение было мною углублено на аршин и по асфальтовой подготовке положен дубовый паркет...
Тут самое время поговорить немного о "Летучей мыши", о ее зарождении в недрах перцовского дома и о времени ее там пребывания, в чем часты разногласия.
Официально днем рождения этого одного из первых российских театров-кабаре считается 29 февраля 1908 года (по старому стилю).
Так, например, в газете "Столичная молва", за 29.08.1916 писалось:
«Летучая Мышь» сегодня празднует свой юбилей. Она была основана 8 лет назад, - 29 февраля 1908 г. Юбиляр и душа кабарэ - Н.Ф. Балиев.
Восемь лет назад в доме Перцова открылся маленький кружок для интимных собеседований артистов Художественного театра. Артисты собиралась, шутили, пели, и на маленькой импровизированной эстраде не стеснялись появляться даже такие большие артисты, как K. C. Станиславский, Вл. Ив. Немирович-Данченко и др...
Об этой же дате писал театральный критик Николай Ефимович Эфрос, выпустивший к 10-летнему юбилею "Мыши" отдельную художественно оформленную брошюру..
Десять лет назад, в день «високосного» преподобного Кассиана, затворника и столпника печерского, под низкими подвальными сводами большого хмурого дома, где-то по близости Москвы-реки, начала жить «Летучая Мышь». Весело затрепыхала грациозными крылышками...
В семени заключено с предопределяющею силою все будущее растение... Приблизительно так уже была заключена будущая «Летучая Мышь» со всеми ее возможностями, потом осуществленными в процессе развития в том «зародыше», в том веселом, беззаботном начинании, свидетелями которого были спустившиеся поздним вечером 29 февраля 1908 г. в тесный, слабо освещенный и скромно украшенный подвал дома Перцова, против Храма Спасителя...
С другой стороны, устав кружка «Летучая мышь», организуемого артистами Художественного театра, был только представлен на регистрацию лишь в марте того года, как об этом сообщала газета "Русское слово" от 4.03.1908:
Однако открытие интимного кабачка "Летучая мышь", анонсировалось все тем же "Русским словом" (от 03.10.1908) и вовсе 5 октября 1908 года!
Или тут подразумевалось открытие кабачка в очередном театральном сезоне?
Во всяком случае, Эфрос, вспоминая в своем эссе эту пародию на "Синюю птицу", вовсе не ассоциировал ее именно с открытием театра, а говорил только как о премьерной в жанре сатирического кукольного спектакля:
Для пародии были использованы по преимуществу марионетки, благо тогда вообще была в моде, в подражание Метерлинку, тоска по марионеточному театру, который будто бы сможет освободить сцену от рабства актера...
Может быть, я теперь уже путаю, но, кажется, первым опытом в этом жанре «Мыши» была пародия на «Синюю Птицу». Подвал покатывался со смеху в продолжение всего кукольного спектакля. Главными героями были К.С. Станиславский и Вл.И. Немирович-Данченко в виде Тиль-Тиль и Митиль, отправлявшиеся искать «Синюю птицу» театрального счастья. В ряде картин, слегка напоминавших картины метерлинковской сказки в инсценировке Художественного театра, мелькали разные злобы того театрального года, карикатуры на отдельных московских актеров, писателей, театральных критиков. И кому только не досталось тут от кукол и говорившего за них Н.Ф. Балиева!.. Все это коротко, легко, сжато, метко, зло, остроумно.
Тем не менее первую годовщину своего благополучного существования само кабаре отмечало... 6-го марта!:
Вчера состоялось юбилейное собрание в кабаре «Летучая мышь» по случаю годовщины «мыши» и чествования А.Л.Вишневского по случаю его 20-летнего сценического юбилея.
Н.Ф.Балиев прочел юмористический исторический обзор жизни «Летучей мыши», разделив ее на две эпохи - допотопную и послепотопную, границей между которыми было прошлогоднее московское наводнение...
("Русское слово", 7.03.1909)
Но... более того..
В письме к В.Э. Мейерхольду Ульянов, Николай Павлович, известный живописец и театральный художник еще 25 февраля 1908 г. писал следующее:
... Бор. Пронин кончился . На его место зато поселяется и господствует на весь дом Перцова устраиваемое cabaret «Летучая мышь». Начинателем этого веселого учреждения является Балиев, и не столько он, сколько купец. Подвал снят на целый год. Труппа Художественного театра будет его заполнять, с разбором допуская посторонних людей. Будут бочки, только не с вином, с… пивом. Бахус, конечно, Балиев. Можешь себе представить, какая получится вакханалия.
Т.е. еще 25 феврала было не только общеизвестно уже название затеиваемого мероприятия, но и помещение под него было уже снято..
И потому достаточно очевидно, что 29 февраля было выбрано датой основания театра скорее условно (и, по всей видимости, много позднее), как дата в календаре ОСОБАЯ.., такая же особая и в какой-то мере тем самым эпатажная, как и организуемый театрик и его пародийная эмблема, приглушающая пафос культовой Чайки..
И, конечно же, никакая летучая мышь из подвала перцовского дома навстречу спустившимся в него Балиеву и Тарасову в этот день не выпархивала! о чем любят переписывать друг у друга любители мифологии.., да еще ссылаясь при этом на книгу Эфроса, в которой ничего похожего и близко нет!..
Разногласия царят и в определении времени пребывания "Летучей мыши" под сенью перцовского дома.. Кто датирует переезд театра в Милютинский переулок 1909 годом (причем многие объясняют это еще и московским наводнением 1908 года, без смущения передвигаемого ими все на тот же 1909).., кто - 1912.
Точную дату и действительно довольно сложно по открытым источникам определить, но все тот же Эфрос однозначно пишет, что:
«Летучая Мышь» продержалась два (точнее - полтора) коротких театральных года в своем первоначальном помещении, испытав в промежуточную весну опустошение от разбушевавшихся вод Москвы-реки. А на третий год переселилась в другое - более обширное, в доме Арбатского в Милютинском пер. Этим переселением она капитулировала перед большой публикой.
Театральный год, как и учебный, начинался осенью и заканчивался весной.. Соответственно, учитывая, что начала свое существование "Летучая мышь" в феврале-марте 1908 года, то "полтора театральных сезона" падают на конец весны - начало лета 1909 года..
Вернемся, однако, к процитированному фрагменту письма художника Ульянова. Где надо еще пояснить, что под призрительным "купец" подразумевается в нем конечно же нефтяной миллионер и меценат Николай Тарасов (1882-1910), который вместе с актером Никитой Балиевым (1877-1936) всю эту "летучую" затею задумал и воплотил. Оба, кстати, были армянских кровей (Торосян и Балян, из Армавира и Ростова-на-Дону, соответственно), что тоже, вероятно, их сближало.
Однако Тарасов был далеко не только финансовой составляющей всех своих меценатств. О чем говорит в своей брошюре и Эфрос:
Как будто Тарасов был посторонний в «Летучей Мыши», или только ее золотой мешок. Вероятно, именно так и расценивали его очень многие из бывавших в начальной, ранней «Летучей Мыши» и не знавших ее кулис. Первый среди гостей, всегда на том же месте, с цветком в петлице похожий на героя из уайльдовского романа. Но он был и первым среди творцов. Из его вкусов черпали другие, более активные и менее закованные в художественную застенчивость. Его тонкими вкусами, его чувством художественного такта умерялись ошибочные увлечения других, удерживались на пути благородства и тонкой изысканности.
Николай Лазаревич Тарасов
Никита Федорович Балиев
С теплотой о Тарасове и Балиеве отзывался и Станиславский ("Моя жизнь в искусстве"):
В качестве conférencier на этих капустниках впервые выступил и блеснул талантом наш артист Н. Ф. Балиев. Его неистощимое веселье, находчивость, остроумие - и в самой сути, и в форме сценической подачи своих шуток, смелость, часто доходившая до дерзости, умение держать аудиторию в своих руках, чувство меры, умение балансировать на границе дерзкого и веселого, оскорбительного и шутливого, умение вовремя остановиться и дать шутке совсем иное, добродушное направление - все это делало из него интересную артистическую фигуру нового у нас жанра.
Большую роль в этих выступлениях Н.Ф. Балиева играл скрывавшийся за кулисами Н.Л. Тарасов, автор многих чрезвычайно талантливых шуток и номеров, один из пайщиков, позднее - член дирекции театра, незаменимый наш друг, выручивший нас крупной суммой в трудную минуту во время наших гастролей в Германии...
Но самое все же для нас любопытное в этом письме Ульянова - это упоминание Бориса Пронина и "кончины" его «мастерской», располагавшейся все в том же доме Перцова, где происходили собрания будущего «Интимного», «Камерного» театра, открытие которого намечалось там же в январе 1908 г., но так и не состоялось.
Борис Константинович Пронин
Об этом (не называя впрочем Пронина по имени) поведал в своей книге и Эфрос:
Когда-то, когда и «Мыши» еще не существовало, и ранее появления знаменитой «Вампуки», будущие участники «Мыши» разыграли такую оперу-пародию на полудомашнем спектакле. Это было в странно обставленной студии одного из юношей Художественного театра, в Перцовском же доме, только высоко над подвалом будущей «Мыши». Помню, я смотрел эту талантливую шалость в ночь встречи нового года. Помню, автором музыки был так рано уведенный от жизни Илья Сац, ярко талантливый, между прочим - и в музыкальном шарже. Зол в своих пародиях был текст, еще злее - музыка. Разыгрывала эту «оперу» артистическая молодежь, смотрели артисты Художественного и других театров, писатели. Был среди публики Леонид Андреев. И все покатывались от хохота, все были в шумном восторге от музыкальных неожиданностей и метких шаржей. Саца, растерянного, сконфуженного, не знавшего, куда девать руки, выволокли на настойчивые вызовы.
И удивительные по красочности описания этого пронинского начинания, сделавшего по словам автора дом Перцова центром "зачинания богемного артистического мира всей России"(!!!) оставил актер и режиссер Александр Мгебров (1884-1966) в книге "Жизнь в театре":
Александр Авельевич Мгебров
Я хочу говорить о своеобразной поэтической эпопее, которая в ту пору хотя и возникла вне стен Художественного театра, но была тесно связана с его жизнью. Начало этой эпопее положил Борис Константинович Пронин, один из молодых помощников режиссера Художественного театра...
Кто не знает в артистически-художественных кругах Бориса Пронина! С именем его связана целая особая эпоха.
Пронин - это до сих пор еще не состарившийся страстный энтузиаст и мечтатель ... В сущности, он ровно ничего не создал, как художник, но он долгое время был центром всей художественной жизни Москвы и Петербурга. Он сумел сгруппировать вокруг себя все, что только было в те годы значительного и интересного, особенно вначале... Ему принадлежит и инициатива создания, так называемой, "Бродячей Собаки" в 1912 году в Петербурге, переорганизовавшейся в дальнейшем в "Привал Комедиантов".
В этом человеке роились мечты, как пчелы в ульях: бесчисленные проекты, планы, дерзания кружились в нем потрясающим ритмом. Этот ритм захватывал всех и каждого и, раз встретившись с Прониным, раз получивши от него дружескую улыбку и признание, расстаться с ним уже было невозможно. Он влек вас за собою... Через него вы знакомились с десятками каких то замечательных людей... тот-час же создавался круговорот каких то встреч, впечатлений, переживаний, рождалась какая то особая жизнь, в которой, как в сказке, вырастали цветы на длинных стеблях, совершенно не похожие ни на какие другие цветы в мире... В тумане этих сказок кружились музыканты, поэты, художники, артисты, писатели, кружились в священном братании, наподобие Гофмановских Серапионовых братьев...
С Прониным вместе все устремлялись в неведомые миры, создавали непонятные организации: - сегодня одну, завтра другую, всегда непостоянные, но именно прекрасные в этом непостоянстве...
Тогда же, в Москве, жизнь богемного артистического мира Москвы и Петербурга, да не только Москвы и Петербурга, но и всей России, зачалась в своеобразном пронинском темпе и ритме, в знаменитом в то время в Москве, особенно с момента внедрения Пронина, перцовском доме.
Этот дом Перцова, воздвигнутый на площади перед храмом Христа Спасителя, славился, как замечательная архитектурная постройка тех дней. Он возник по инициативе больших художников.
Пронин снял в этом доме, тогда еще почти совсем пустом, несколько больших мансард, находящихся в самом верху, с огромными окнами на площадь, через которые открывался чудесный вид на Москву и на храм Христа Спасителя.
И вот в этих мансардах закипела жизнь, вовлекшая скоро в свой ритм сначала всю сколько нибудь выдающуюся и талантливую молодежь Московского Художественного театра, а затем и многих замечательных поэтов, артистов, музыкантов, писателей и художников... Бальмонт, Бальтрушайтис, Илья Сац, Москвин, Качалов, Леонид Андреев, Александр Койранский, Петр Ярцев, Борис Зайцев, Попелло-Давыдов и другие - вот первые, которые зазвучали в этих мансардах совершенно особою жизнью и ритмом. Но до них - исключительно молодежь, во главе с Прониным и теми немногими, пришедшими сюда и превратившими эти пустые мансарды в сказочные замки, жизнь в которых наполнилась горением...
После спектакля, утомленные, мы, молодежь, мчались сюда и здесь отдыхали на широких, низких диванах, среди пустоты и простора и моря цветов, а наши юные сотоварки варили нам в серебряных кофейниках, которые они сами приносили с собой, чудесный черный кофе и разносили нам чашечки этого ароматного крепкого напитка, заставляя превращаться нас щедростью своих улыбок в сказочных героев, которые в благодарность обязаны были творить им легенды и сказки. Вина в нашем обиходе тогда не было и в помине. С этого началась наша жизнь в доме Перцова...
Дальше она превратилась в сплошной вдохновенный экстаз. Здесь горячо обсуждались и трактовались все выдающиеся события театрального дня. Здесь зажигались самые дерзкие мечтания и проекты... Здесь демонстрировались все таланты... Здесь же родились и первые бури, и первые протесты юного, неудовлетворенного духа, который не выдерживал роли немого свидетеля прекрасного театрального праздника, звучавшего в Художественном театре, но который для массы молодежи был почти недоступен. Вначале очень мало кто проникал к нам. Надо было чем нибудь заявить себя, чтобы стать полноправным гостем наших мансард; для тех же, кто был таковым, не было ни времени, ни часа. Многие художники и поэты, как, например, тот же Бальмонт, приезжали откуда нибудь к нам, даже поздно ночью, со всеми своими вещами и находили у нас приют... Также Леонид Андреев, Борис Зайцев, Андрей Белый и многие другие...
Самой неизменной и приветливой хозяйкой этих мансард, во главе со своими подругами, была в то время Вера Холодная, тогда еще совсем юная, только начинающая актриса...
Как сейчас помню ее высокую стройную фигуру, ее бледное, прекрасное лицо, очень выразительное и ее исключительную ласковость и приветливость ко всем. Она не знала ни утомления, ни отдыха, и была душою всего нашего, по настоящему тогда, вдохновенного горения...
Каждый день нашей жизни тогда приносил нам что нибудь новое... Мы репетировали совершенно исключительные вещи... выискивали без конца новых драматургов, новых поэтов, новых людей, которые могли бы бросить в нашу жизнь новые идеи и мысли и смелые и дерзкие откровения для новых путей в театре.
Как самое замечательное из того времени, вспоминается мне затеянная нами постановка „Ночи перед Рождеством" Диккенса. Целыми ночами напролет, при свете одних лишь свечей, мы, молодые актеры Московского Художественного театра, работали над этой вещью, а вокруг нас поэты, - Бальмонт, Андрей Белый, Бальтрушайтис и другие читали свои стихи, иногда тут же творили их... Илья Сац вдохновенно импровизировал на органе свои фантастические вальсы и мелодии, а художники творили офорты и гротески...
Душа отдыхала в этой атмосфере непринужденности, равноправия и товарищества...
О Доме Перцова упоминал и И.А. Бунин, поселив в него героиню одного из самых пленительных своих поздних рассказов - «Чистый понедельник», который сам считал лучшим из всего им написанного («Благодарю Бога, что он дал мне возможность написать "Чистый понедельник"»)..
В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные...
В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него...
Не вызывает сомнений, что сам Бунин так же посещал этот дом, и речь в рассказе, похоже, идет о самых верхних торцевых двух окошках, обрамляющих башенку..
А вот еще о чем поведал внук Петра Николаевича Перцова, Дмитрий Георгиевич Перцов в журнале "Русское искусство", № 2/2012
В начале 1990-х годов через своих родственников в Париже я получил мемуары младшей дочери Петра Николаевича (моей родной тетки), из которых узнал дальнейшую историю «Дома Перцова». Автор мемуаров, названных «Начало странствий», эмигрировала из России в 1917 году.. Сейчас ей более 100 лет, и, к счастью, я пока не имею сведений о ее смерти. Предоставим слово Зинаиде Петровне Перцовой:
Наш московский дом (известный всему городу «Дом Перцова», в древнерусском стиле, против храма Христа Спасителя) стал неожиданно знаменитым - в нем поселился Троцкий! Стоит рассказать, какую именно из всех московских квартир он себе выбрал. Уже несколько лет жил в нашем доме известный оригинал и чудак Поздняков. Свою квартиру из четырех громадных комнат он устроил необычайным образом. Самая большая, почти зала, была превращена в ванную (братья мои бывали у Позднякова, они подробно описали мне ее устройство). Пол и стены были затянуты черным сукном. Посреди комнаты, на специально сооруженном помосте, помещалась громадная черная мраморная ванна (вес 70 пудов). Вокруг горели оранжевые светильники. Огромные стенные зеркала отражали со всех сторон сидевшего в ванне. Другая комната была превращена в зимний сад: паркет засыпан песком и уставлен зелеными растениями и садовой мебелью. Гостиная была прелестная - с тигровыми шкурами и художественной мебелью из карельской березы. Хозяин принимал в ней посетителей в древнегреческой тоге и сандалиях на босу ногу, причем на ногте большого пальца сияла бриллиантовая монограмма. Прислуживал ему негр в красной ливрее, всегда сопровождаемый черным мопсом с большим красным бантом!
Вот этой-то фантастической квартирой и прельстился вначале Троцкий. Не знаю только, заимствовал ли он также у Позднякова его греческую тогу и сандалии! Позднее Троцкий переехал в нашу личную квартиру, представлявшую собой особняк в 4 этажа, и - уже в изгнании - я прочла мемуары одного английского дипломата, описывающего пышный прием, данный Троцким для дипломатического корпуса. Дипломат восторгался его замечательным вкусом! Я поспешила написать наивному автору, что все поразившие его картины, статуи, вазы и мебель были собственностью моего отца…
В настоящее время здесь располагается ФГУП ГлавУпДК при МИДе России.
© 2023 Станислав Серапинас