Новруз и гибель Сиавуша. Календарь. Чтобы помнить.
Легенда о Сиавуше (чаще встречается - Сиявуш, но я напишу по изданию Академии наук "Литературные памятники") - один из любимых сюжетов в сокровищнице Шахнаме.
Повествование о мести за убийство Сиавуша ("ведь женским наветом сражён Сиавуш"), грубо говоря, Горуй пережет горло Сиавушу, хуже - отрежет голову, наполнит кровью лохань, которую опрокинет на скалу... да уж теперь буду искать, что это за небывалого вида цветок, который взошёл на том месте, - "Кровь Сиавуша"?) Фирдоуси начинает с жалобы... на старость. А впереди - ещё столько удивительных страниц о подвигах древних героев.
"Состарился я, уж мои шестьдесят
Мечом роковым надо мною висят.
Вина не давайте, на что мне дурман!
И так я шатаюсь, от дряхлости пьян.
Уж посох в руках, не тугая узда.
Добро растеклось, одолела нужда.
Стал взор - мой дозорный - меня предавать,
С вершины не видит несметную рать,
Не скажет: "Спасайся, коня поверни!" -
Хоть вражье копье за две пяди сверкни.
Мои скороходы служить не хотят,
Сковали из злобные те шестьдесят.
Мой певчий, без устали певший досель,
Охрип: не поймёшь, где рычанье, где трель.
Я кубок налью пятьдесят уж восьмой,
Тот кубок - в честь близкой могилы немой.
Куда вы ушли, мои тридцать? До слёз
Жаль мускуса вашего, перлов и роз!
Персидского острого жаль мне клинка, -
Увы, не владеет им больше рука!
Ох, скрюченный куст куропатке не мил!
Её молодой кипарис бы пленил...
Молю небеса об одном - до тех пор
Пусть грозный меня пощадит приговор,
Пока для людей не оправлю я в стих
Собрание этих преданий седых.
Пусть мудрые, те, что владеют пером,
Меня на земле поминают добром,
А в мире ином да заступится тот,
Чьё слово и меч - правоверных оплот.
Я дому Неби неизменно служу,
В пыли, у Веси под стопами, лежу...
Но к вещим словам летописца вернусь,
В старинные были душой окунусь".
И Фирдоуси начинает повествование о великой мести...
О возрасте он вновь вспомнит, когда расстанется со всеми любимыми героями, когда похоронит и Искандера, грубо говоря Александра Македонского (я очень удивился, насколько искажённый образ создали греки в Салониках, впрочем, то, что именно там родится Ататюрк** и по-своему оторвётся по поводу восстановления исторической несправедливости, смягчает жестковатую постановку вопроса)...
Но мы "вернёмся" на десять лет раньше и почти на шестьсот лет позже... Не тяготят нашу душу мысли о мести... Тороплюсь. Давайте сразу в 20-й век, но сначала:
"Благословен всемогущий аллах!" - восклицает (прошу обратить внимание - настоящее время - Р.Б.) Ахмет Бен-инхали в начале этой восьмой главы. "Благословен аллах!" - троекратно повторяет он; произносит же он эти благословения, мол, потому, что Дон Кихот и Санчо давно уже выехали за деревню и что читатели..."
А заглянув в начало X главы, мы найдём разъяснение и причин, породивших столь витиеватое введение во второй том приключений:
"Автор великой этой истории (т.е. Ахмет Бен-инхали - Р.Б.), подойдя к рассказу о том, что в этой главе рассказывается, говорит, что, боясь потерять доверие читателей, он предпочёл бы обойти это молчанием, ибо сумасбродства Дон-Кихотовы достигают здесь пределов невероятных и даже на два арбалетных выстрела оказываются впереди величайших из всех сумасбродств на свете".
Обычная сегодня история - всё свалить на неверных... Ладно вынесем их за скобки, ибо оригинал уже не поправить, обратимся к тому, кто, собственно, фактически воскресил Сервантеса, отодвинув в тень того, кого переписывает Сервантес (Борхеса мы ещё вспомним обязательно).
Обратимся к Унамуно*. Но... не сегодня.
Память не сохранила воспоминаний о том, что Новруз (поразмыслив, без труда поймём, что Новый год не может быть без Старого, Рождения не может быть без смерти, смерти - без воскрешения, Новруз, конечно, не имеет никакого отношения к исламу, праздник умирающего и возрождающегося бога, зороастрийский... тоже есть разночтения, в иных источниках - Навруз) раньше отмечался моими родственниками. Ссылку на Сиавуша нашёл на азербайджанском сайте, упоминание о герое и заставило меня взять с полки книги Фирдоуси: История происхождения его неизвестна. Согласно иранской мифологии, в этот день был похоронен герой Сиявуш...
Итак, вернёмся к Унамуно... Не так-то просто... Вырываемые из контекста, начинают вздорно звучать слова о предлагаемом "священном крестовом походе за освобождение Гроба Дон Кихота"... Нет, надо поразмыслить. А заинтересовавшемуся напутствие отправляющемуся в путь следует прочитать полностью... Не могу вспомнить, в каком произведении Гриневский (не знаю, хочется лишний раз отметить факт наличия польских корней у русского писателя) объясняя бегство отца одного из героев, пишет, что он решился на, по-своему, безумный шаг - изменить жизнь, оставив дом, - только из презрения к своей трусости, никаких рациональных оснований, никакого пафоса и благородных порывов...
* Перевод "Житие Дон Кихота...", сделанный Корконосенко, издан только в 2002 году. (Есть случаи, когда бессмысленно сетовать на то, что симпатии твои остаются без ответа, не чувства, ведь не язык становится их объектом, а - мысль, которая по своему капризу находит то или иное языковое воплощение) "Язык мой - как ковчег"... Ортега-и-Гассет скажет об Унамуно (родным языком у которого был баскский): "Когда язык выучен, наше сознание спотыкается о слово как таковое. Вот потому-то Унамуно и останавливается так часто в удивлении перед словом и видит в нём больше того, что оно значит обычно, при повседневном употреблении, когда теряет свою прозрачность". (цитирую по: Унамуно М. "Житие Дон Кихота и Санчо". - СПб, "Наука", 2002.)
** Про Ататюрка, вернее, весьма интересной тенденции здесь. И мы неожиданно вновь возвращаемся к иранской теме.
Повествование о мести за убийство Сиавуша ("ведь женским наветом сражён Сиавуш"), грубо говоря, Горуй пережет горло Сиавушу, хуже - отрежет голову, наполнит кровью лохань, которую опрокинет на скалу... да уж теперь буду искать, что это за небывалого вида цветок, который взошёл на том месте, - "Кровь Сиавуша"?) Фирдоуси начинает с жалобы... на старость. А впереди - ещё столько удивительных страниц о подвигах древних героев.
"Состарился я, уж мои шестьдесят
Мечом роковым надо мною висят.
Вина не давайте, на что мне дурман!
И так я шатаюсь, от дряхлости пьян.
Уж посох в руках, не тугая узда.
Добро растеклось, одолела нужда.
Стал взор - мой дозорный - меня предавать,
С вершины не видит несметную рать,
Не скажет: "Спасайся, коня поверни!" -
Хоть вражье копье за две пяди сверкни.
Мои скороходы служить не хотят,
Сковали из злобные те шестьдесят.
Мой певчий, без устали певший досель,
Охрип: не поймёшь, где рычанье, где трель.
Я кубок налью пятьдесят уж восьмой,
Тот кубок - в честь близкой могилы немой.
Куда вы ушли, мои тридцать? До слёз
Жаль мускуса вашего, перлов и роз!
Персидского острого жаль мне клинка, -
Увы, не владеет им больше рука!
Ох, скрюченный куст куропатке не мил!
Её молодой кипарис бы пленил...
Молю небеса об одном - до тех пор
Пусть грозный меня пощадит приговор,
Пока для людей не оправлю я в стих
Собрание этих преданий седых.
Пусть мудрые, те, что владеют пером,
Меня на земле поминают добром,
А в мире ином да заступится тот,
Чьё слово и меч - правоверных оплот.
Я дому Неби неизменно служу,
В пыли, у Веси под стопами, лежу...
Но к вещим словам летописца вернусь,
В старинные были душой окунусь".
И Фирдоуси начинает повествование о великой мести...
О возрасте он вновь вспомнит, когда расстанется со всеми любимыми героями, когда похоронит и Искандера, грубо говоря Александра Македонского (я очень удивился, насколько искажённый образ создали греки в Салониках, впрочем, то, что именно там родится Ататюрк** и по-своему оторвётся по поводу восстановления исторической несправедливости, смягчает жестковатую постановку вопроса)...
Но мы "вернёмся" на десять лет раньше и почти на шестьсот лет позже... Не тяготят нашу душу мысли о мести... Тороплюсь. Давайте сразу в 20-й век, но сначала:
"Благословен всемогущий аллах!" - восклицает (прошу обратить внимание - настоящее время - Р.Б.) Ахмет Бен-инхали в начале этой восьмой главы. "Благословен аллах!" - троекратно повторяет он; произносит же он эти благословения, мол, потому, что Дон Кихот и Санчо давно уже выехали за деревню и что читатели..."
А заглянув в начало X главы, мы найдём разъяснение и причин, породивших столь витиеватое введение во второй том приключений:
"Автор великой этой истории (т.е. Ахмет Бен-инхали - Р.Б.), подойдя к рассказу о том, что в этой главе рассказывается, говорит, что, боясь потерять доверие читателей, он предпочёл бы обойти это молчанием, ибо сумасбродства Дон-Кихотовы достигают здесь пределов невероятных и даже на два арбалетных выстрела оказываются впереди величайших из всех сумасбродств на свете".
Обычная сегодня история - всё свалить на неверных... Ладно вынесем их за скобки, ибо оригинал уже не поправить, обратимся к тому, кто, собственно, фактически воскресил Сервантеса, отодвинув в тень того, кого переписывает Сервантес (Борхеса мы ещё вспомним обязательно).
Обратимся к Унамуно*. Но... не сегодня.
Память не сохранила воспоминаний о том, что Новруз (поразмыслив, без труда поймём, что Новый год не может быть без Старого, Рождения не может быть без смерти, смерти - без воскрешения, Новруз, конечно, не имеет никакого отношения к исламу, праздник умирающего и возрождающегося бога, зороастрийский... тоже есть разночтения, в иных источниках - Навруз) раньше отмечался моими родственниками. Ссылку на Сиавуша нашёл на азербайджанском сайте, упоминание о герое и заставило меня взять с полки книги Фирдоуси: История происхождения его неизвестна. Согласно иранской мифологии, в этот день был похоронен герой Сиявуш...
Итак, вернёмся к Унамуно... Не так-то просто... Вырываемые из контекста, начинают вздорно звучать слова о предлагаемом "священном крестовом походе за освобождение Гроба Дон Кихота"... Нет, надо поразмыслить. А заинтересовавшемуся напутствие отправляющемуся в путь следует прочитать полностью... Не могу вспомнить, в каком произведении Гриневский (не знаю, хочется лишний раз отметить факт наличия польских корней у русского писателя) объясняя бегство отца одного из героев, пишет, что он решился на, по-своему, безумный шаг - изменить жизнь, оставив дом, - только из презрения к своей трусости, никаких рациональных оснований, никакого пафоса и благородных порывов...
* Перевод "Житие Дон Кихота...", сделанный Корконосенко, издан только в 2002 году. (Есть случаи, когда бессмысленно сетовать на то, что симпатии твои остаются без ответа, не чувства, ведь не язык становится их объектом, а - мысль, которая по своему капризу находит то или иное языковое воплощение) "Язык мой - как ковчег"... Ортега-и-Гассет скажет об Унамуно (родным языком у которого был баскский): "Когда язык выучен, наше сознание спотыкается о слово как таковое. Вот потому-то Унамуно и останавливается так часто в удивлении перед словом и видит в нём больше того, что оно значит обычно, при повседневном употреблении, когда теряет свою прозрачность". (цитирую по: Унамуно М. "Житие Дон Кихота и Санчо". - СПб, "Наука", 2002.)
** Про Ататюрка, вернее, весьма интересной тенденции здесь. И мы неожиданно вновь возвращаемся к иранской теме.