Воспоминания князя Васильчикова о ревизионной поездке в Туркестан (6/6)
И. С. Васильчиков. То, что мне вспомнилось… Воспоминания князя Иллариона Сергеевича Васильчикова. - М., 2002.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
С. М. Прокудин-Горский. Мургабское Государево имение.
Дом помощника управляющего. 1911
К этому времени известие о моем пребывании в Мургабском имении получило уже широкое распространение среди туземного населения Мервского оазиса. Я уже упомянул, что на станции Байрам-Али в доставленном для меня вагоне продолжали проживать г. Витте и присяжный переводчик. Этот переводчик сам родом туркмен, но окончивший Асхабадскую гимназию, был вполне интеллигентный человек. Сведя знакомство со многими местными и мервскими туркменами, он в течение всего хода моей работы оказался весьма полезен, главным образом потому, что к нему туркмены относились с доверием. Я каждый день вечером ходил на станцию беседовать с г. Витте и обсуждать получаемые сведения и впечатления.
И вот довольно скоро после нашего приезда Витте мне сообщил, что накануне поздно вечером к нему в вагон пришел туркмен одного из соседних племен с жалобой на администрацию имения. Жаловался он на то, что ему и другим малоимущим туркменам отказано было в предоставлении им в аренду земли мелкими участками под посев хлопка, и в то же время та же земля была сдана богатому человеку, который уж от себя, сам ее не обрабатывая, раздал ее за высокую цену маленькими площадями бедным туркменам. Витте предложил ему прийти еще раз, чтобы повторить мне то, что им было сказано. Он действительно пришел, повторил при помощи переводчика все им прежде сказанное, и я это его показание формально запротоколировал, записав его имя и адрес. На другой день я попросил управляющего имением разъяснить мне существующий в имении порядок сдачи земель под хлопковые посевы. Он мне сказал, что земли под хлопок не сдаются непосредственно мелким туземным хозяевам небольшими участками, что было бы очень хлопотливо и затруднительно для сбора арендных денег, а сдаются они крупными площадями надежным лицам, которые уже от себя раздают землю мелким субарендаторам. Я сразу увидел, насколько эта система неправильна, невыгодна для туземного населения и в сущности противоречит идее и цели создания Мургабского имения. Тут же управляющий мне сообщил, что система эта была заведена его предшественником С. Толстым, занимающим теперь место помощника начальника Главного управления уделов по заведыванию южными удельными имениями и по распоряжению которого эта система сохранилась в имении и в дальнейшем. Я попросил его дать мне список этих крупных арендаторов с указанием площадей арендуемой ими земли. Получив этот список и собрав сведения о значившихся в них лицах, я увидел, что их можно было разделить на две группы. Одну составляли местные туркменские богачи, другую же бывшие служащие имения и лица, имеющие свои занятия как в Мерве, так и в Асхабаде, совершенно не связанные с местным хозяйством. В сущности, в имении практиковалась при сдаче земель в аренду под посев столь вредная и давно уже осужденная откупная система. Эти посредники, не прилагая никакого собственного труда, снимали, так сказать, сливки с земли, зарабатывали очень большие деньги и, сдавая небольшие участки под хлопок малоимущему туркменскому населению за сильно повышенную в свою пользу плату, население это эксплуатировали.
Посещение по вечерам нашего вагона жалобщиками стало учащаться. Приходили они часто из дальних туркменских кочевок и поселений, причем жалобы эти стали принимать характер прямого доноса. Рассказывали они, что их богатеи получали в аренду участки для последующей раздачи распоряжениями помощника управляющего Еремеева, который служил еще помощником у предыдущего управляющего С. Толстого. Часто те же богатеи отправлялись в Петербург к самому С. Толстому и возвращались оттуда с распоряжением имению о сдаче им земли. По их словам, при таких поездках отвозились Толстому богатые подарки. Надо заметить, что орошаемые хлопковые земли Мургабского имения были чрезвычайно плодородны, давали большие урожаи хлопка, и арендаторы их быстро зарабатывали большие деньги. Передо мной начинала разворачиваться картина далеко не приглядная и имеющая все признаки уголовного преступления. Я очень скоро перенес место моих допросов со станции Байрам-Али в город Мерв, куда уездный начальник Фаллер по моей просьбе начал вызывать нужных мне лиц из разных туркменских поселений. Все их показания были того же характера, и мною были запротоколированы. Конечно, негласное дознание, мною производимое, дошло до сведения управляющего имением Еремеева, и он, придя ко мне и сильно волнуясь, сообщил, что распоряжением С. Толстого он был совершенно устранен от дела сдачи земель в имении, каковое дело Толстой со своим назначением в Петербург помощником начальника Главного управления уделов оставил за собой, распорядившись в то же время, чтобы на месте в имении этим делом ведал не новый управляющий Еремеев, а бывший еще при Толстом помощник управляющего. Это был тип крайне несимпатичный, с которым за все время моего пребывания в Мургабском имении я так и не познакомился и фамилии которого я не помню. Я забыл еще сказать, что во время моего пребывания в Мургабском имении приезжал туда и сам С. Толстой, но останавливался он не у Еремеева, а у упомянутого выше его помощника, и я его у Еремеева не встречал. Должен еще сказать, что все жалобы и доносы, мною полученные, упоминали всегда С. Толстого и помощника управляющего. На самого же управляющего Еремеева ни доносов, ни жалоб ко мне не поступало.
Я начал с нетерпением ждать возвращения сенатора. Атмосфера в Мургабском имении становилась все более нервной и тяжелой. Так как сенатор не дал мне никаких точных инструкций, то ему теперь надлежало самому принять решение о дальнейшем направлении дела. Наконец он приехал в сопровождении старшего своего сотрудника, прокурора С. Н. Трегубова. Я им обоим подробно доложил обо всем мною виденном и услышанном и представил протоколы произведенного мною дознания. Ознакомившись с ними, С. Н. Трегубов заявил, что налицо полный материал для назначения формального предварительного следствия о преступлении должностных лиц. Сенатор воздержался от того, чтобы тут же принять решение и, уезжая на следующий день, предложил мне, не задерживаясь больше в Мургабском имении, приехать к нему в Ташкент. Мне надо было еще получить некоторые дополнительные материалы для моего отчета, и через несколько дней я покинул Байрам-Али с облегченным сердцем.
На возвратном пути я решил задержаться на сутки в полюбившемся мне Самарканде, пройти на его регистан, полюбоваться еще раз на окаймляющие его мечети с их лазоревыми куполами, взглянуть снова на нефритовый саркофаг Тамерлана.
По приезде моем в Ташкент граф Пален мне объявил, что решил послать меня в Петербург к начальнику Главного управления уделов генерал-адъютанту князю В. Кочубею с тем, чтобы я, доложив ему все дело и показав весь материал, предложил от имени графа Палена избрать одно из двух: или распорядиться в отношении своих подчиненных самому в административном порядке, или же предоставить сенатору направить дело в судебном порядке.
По прибытии в Петербург я на другой же день был с докладом у князя Кочубея. Я ясно сознавал, насколько этот мой доклад должен быть ему неприятен, так как, кроме всего остального, его непосредственный помощник С. Толстой ведь был, так же как и Еремеев, старым товарищем его по полку. Князь Кочубей спокойно и молча меня выслушал, затем, подумав, попросил оставить у него привезенные мною материалы до следующего дня, когда он даст мне ответ. На следующий день князь Кочубей поручил мне передать сенатору графу Палену, что он предоставляет ему в этом деле поступить по закону.
Генерал-адъютант князь В. С. Кочубей, начальник Главного управления уделов Министерства Императорского Двора и уделов, с женой и детьми в своем имении Диканька (Полтавская губ.)
Вернувшись в Ташкент, я передал графу Палену слова князя Кочубея, и он, вызвав состоявшего в его распоряжении следователя по важнейшим делам Александрова, поручил ему начать производство формального предварительного следствия под надзором прокурорской власти. Этот следователь Александров был известен по целому раду произведенных им расследований громких дел и имел репутацию очень дельного и очень строгого следователя. Предварительное следствие тянулось несколько месяцев, и, к моему личному сожалению, привлечен был к нему и управляющий имением Еремеев. Оказалось, что и он был не без греха. Затем состоялось предание суду, и поздней осенью или зимой 1909-1910 годов - самый суд. Так как С. Толстой занимал должность, равную должности товарища министра, то судить его за должностное преступление по закону должно было особое судебное присутствие Сената, и в таком случае должностные лица, привлеченные по тому же делу, судились одновременно тем же судом. Суд Сената, несмотря на все старания защитника С. Толстого, одного из лучших петербургских адвокатов (кажется, это был Казаринов), осудил всех трех подсудимых к увольнению со службы и к тюремному заключению на разные сроки. От последнего они вскоре были освобождены по Высочайшему помилованию. Это было самое большое судебное дело как результат сенаторской ревизии Туркестана, и произвело оно в свое время большой шум как в Петербурге, так и в Туркестане. Я был в это время уже ковенским губернским предводителем дворянства и на суде не присутствовал.
Этот раз оставался я в Ташкенте очень недолго. Посылая сенаторскую ревизию в Туркестан, в Петербурге, по-видимому, не рассчитывали, что работа ее так затянется. Кредиты оказались исчерпанными, а работа еще не доведена до конца. Граф Пален решил, оставив часть своих сотрудников в Туркестане, с остальными вернуться к Рождеству в Петербург, чтобы лично исхлопотать новые кредиты на продление работы еще в течение нескольких месяцев. С ним вместе уехал и я. Зимой 1910 года я составил подробный отчет, потом напечатанный, по Мургабскому имению. В конце весны граф Пален, получив кредиты, снова уехал в Туркестан, но я ему больше уже не сопутствовал. В конце апреля должна была состояться моя свадьба. Кроме того, дела по двум имениям настойчиво требовали в это лето моего присутствия. Мне не пришлось поэтому посетить не знакомую мне еще Ферганскую область, самую густонаселенную область Туркестана и самую богатую хлопковыми посевами, а также и Хиву.
Летом я составил доклад по произведенному мною обследованию селений и работы Переселенческого управления в Семиреченской области, а также доклад по лесному хозяйству в этой области, по материалам, собранным мною попутно на месте. Эти доклады вошли в общий отчет по ревизии, который, напечатанный во многих томах большого формата, был затем разослан во все ведомства. Труды ревизии, к сожаленью, мало обратили на себя внимание. Вскоре П. А. Столыпин был убит, сенаторские ревизии прекратились, и интерес к ним и произведенной ими работе постепенно заглох. Исключением было, пожалуй, одно лишь Министерство земледелия под управлением А. В. Кривошеина, человека очень активного и живого, столыпинской складки. Он многое, на что обратила внимание ревизия, продвинул вперед, и, может быть, самым значительным было составление Водного закона для Туркестана.
В деле водного хозяйства в Туркестане еще не было никакого определенного порядка и законной регламентации. Действовали здесь старые туземные обычаи, различные по областям, часто приводящие к спорам и столкновениям. Не было и точного порядка в деле предоставления частным предпринимателям права проведения воды из рек для орошения купленных ими или арендуемых у казны земель. А между тем, вода составляла главное богатство края и с расходованием ее необходимо было обращаться бережно. Министерство земледелия выработало проект обширного закона, который должен был внести общий порядок в водное хозяйство края. В нем же было предусмотрено учреждение в Ташкенте центрального Главного водного управления с отделами по областям, которое, помимо наблюдения за точным исполнением закона, должно было изучать возможности производства новых оросительных работ и иметь контроль над ними, а также давать отзывы на поступающие ходатайства частных лиц на их оросительные проекты. Этот министерский проект был подвергнут предварительному обсуждению в Ташкенте на большом совещании под председательством генерал-губернатора, с участием представителей туземного населения, причем местные обычаи и навыки были в нем, насколько было только возможно, приняты во внимание. Проект этого Водного закона весной 1913 года был внесен на рассмотрение Государственной Думы, я был его докладчиком как в комиссии, так и в общем собрании Думы. Одобренный Государственной Думой, он перешел на рассмотрение Государственного Совета. Там он задержался, а потом пришла война и все вообще было остановлено.
Какой же может быть подведен общий итог моим личным впечатлениям и собранным мною сведениям после месяцев пребывания моего в Туркестане? Он может быть следующий:
1) В состав Российской Империи входит обширный своеобразный край, своего рода Индия, с богатыми экономическими возможностями, в агрономической своей части еще только частично использованными, хотя необходимые для этого данные: водные запасы (реки Аму-Дарья и Сыр-Дарья) и плодородная почва имеются налицо. Возможности горного промысла еще даже не исследованы.
2) Переселение в этот край избытков русского крестьянского населения вполне возможно в Семиреченскую область, климат которой походит на климат юго-восточной полосы Европейской России и где имеются свободные, пригодные для земледелия земли. Но оно должно производиться с большим, чем до сих пор, вниманием при выборе земельных участков и образовании поселков и без захвата для них уже обрабатываемых киргизами земель. Что касается переселения в области Центрального Туркестана, то уже орошенные земли густо заселены туземцами. При условии новых больших ирригационных работ из рек Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи вполне возможно обращение под сельскохозяйственную культуру новых обширных, безводных пока, и потому пустующих, но плодородных по своей почве земель. Но климатические в этих районах условия, так же, как и непривычные для русского крестьянина приемы обработки и сорта культур (хлопок, люцерна и т. д.), делают переселение на эти земли крестьян из Европейской России нецелесообразным. Их следует заселить земледельцами-туземцами из районов, в которых уже чувствуется перенаселение и большая земельная теснота.
3) Некоторые реформы в административном устройстве края, в его хозяйстве и, в особенности, в области народного суда необходимы, но без грубой при этом ломки всех укоренившихся местных обычаев.
4) Администрация края, в состав которой входили почти исключительно люди военные, прошедшие долгую службу в туркестанских войсках, хорошо знающие край и его население и владеющие местными языками, в общем себя оправдала. Случаев злоупотребления властью и других служебных преступлений найдено было ревизией очень мало. Замена местной военной администрации гражданской едва ли принесла бы пользу. К тому же, среди азиатских народов военный администратор всегда имеет больший авторитет, чем гражданский.
5) Обширность края, разнообразие задач и необходимость всестороннего их изучения и проведение их в жизнь в широком, по возможности, масштабе и без излишних промедлений, вызывает, в сущности, необходимость создания в центре управления делами империи самостоятельного центрального ведомства на правах отдельного министерства (как, например, в Англии существует министерство по делам Индии), это могло бы быть одновременно министерством как по делам Туркестана, так и Кавказа. Нецелесообразно оставлять дальше дела Туркестана в заведовании Азиатского отдела Главного штаба Военного министерства, которое уже и так переобременено непосредственными своими задачами.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
С. М. Прокудин-Горский. Мургабское Государево имение.
Дом помощника управляющего. 1911
К этому времени известие о моем пребывании в Мургабском имении получило уже широкое распространение среди туземного населения Мервского оазиса. Я уже упомянул, что на станции Байрам-Али в доставленном для меня вагоне продолжали проживать г. Витте и присяжный переводчик. Этот переводчик сам родом туркмен, но окончивший Асхабадскую гимназию, был вполне интеллигентный человек. Сведя знакомство со многими местными и мервскими туркменами, он в течение всего хода моей работы оказался весьма полезен, главным образом потому, что к нему туркмены относились с доверием. Я каждый день вечером ходил на станцию беседовать с г. Витте и обсуждать получаемые сведения и впечатления.
И вот довольно скоро после нашего приезда Витте мне сообщил, что накануне поздно вечером к нему в вагон пришел туркмен одного из соседних племен с жалобой на администрацию имения. Жаловался он на то, что ему и другим малоимущим туркменам отказано было в предоставлении им в аренду земли мелкими участками под посев хлопка, и в то же время та же земля была сдана богатому человеку, который уж от себя, сам ее не обрабатывая, раздал ее за высокую цену маленькими площадями бедным туркменам. Витте предложил ему прийти еще раз, чтобы повторить мне то, что им было сказано. Он действительно пришел, повторил при помощи переводчика все им прежде сказанное, и я это его показание формально запротоколировал, записав его имя и адрес. На другой день я попросил управляющего имением разъяснить мне существующий в имении порядок сдачи земель под хлопковые посевы. Он мне сказал, что земли под хлопок не сдаются непосредственно мелким туземным хозяевам небольшими участками, что было бы очень хлопотливо и затруднительно для сбора арендных денег, а сдаются они крупными площадями надежным лицам, которые уже от себя раздают землю мелким субарендаторам. Я сразу увидел, насколько эта система неправильна, невыгодна для туземного населения и в сущности противоречит идее и цели создания Мургабского имения. Тут же управляющий мне сообщил, что система эта была заведена его предшественником С. Толстым, занимающим теперь место помощника начальника Главного управления уделов по заведыванию южными удельными имениями и по распоряжению которого эта система сохранилась в имении и в дальнейшем. Я попросил его дать мне список этих крупных арендаторов с указанием площадей арендуемой ими земли. Получив этот список и собрав сведения о значившихся в них лицах, я увидел, что их можно было разделить на две группы. Одну составляли местные туркменские богачи, другую же бывшие служащие имения и лица, имеющие свои занятия как в Мерве, так и в Асхабаде, совершенно не связанные с местным хозяйством. В сущности, в имении практиковалась при сдаче земель в аренду под посев столь вредная и давно уже осужденная откупная система. Эти посредники, не прилагая никакого собственного труда, снимали, так сказать, сливки с земли, зарабатывали очень большие деньги и, сдавая небольшие участки под хлопок малоимущему туркменскому населению за сильно повышенную в свою пользу плату, население это эксплуатировали.
Посещение по вечерам нашего вагона жалобщиками стало учащаться. Приходили они часто из дальних туркменских кочевок и поселений, причем жалобы эти стали принимать характер прямого доноса. Рассказывали они, что их богатеи получали в аренду участки для последующей раздачи распоряжениями помощника управляющего Еремеева, который служил еще помощником у предыдущего управляющего С. Толстого. Часто те же богатеи отправлялись в Петербург к самому С. Толстому и возвращались оттуда с распоряжением имению о сдаче им земли. По их словам, при таких поездках отвозились Толстому богатые подарки. Надо заметить, что орошаемые хлопковые земли Мургабского имения были чрезвычайно плодородны, давали большие урожаи хлопка, и арендаторы их быстро зарабатывали большие деньги. Передо мной начинала разворачиваться картина далеко не приглядная и имеющая все признаки уголовного преступления. Я очень скоро перенес место моих допросов со станции Байрам-Али в город Мерв, куда уездный начальник Фаллер по моей просьбе начал вызывать нужных мне лиц из разных туркменских поселений. Все их показания были того же характера, и мною были запротоколированы. Конечно, негласное дознание, мною производимое, дошло до сведения управляющего имением Еремеева, и он, придя ко мне и сильно волнуясь, сообщил, что распоряжением С. Толстого он был совершенно устранен от дела сдачи земель в имении, каковое дело Толстой со своим назначением в Петербург помощником начальника Главного управления уделов оставил за собой, распорядившись в то же время, чтобы на месте в имении этим делом ведал не новый управляющий Еремеев, а бывший еще при Толстом помощник управляющего. Это был тип крайне несимпатичный, с которым за все время моего пребывания в Мургабском имении я так и не познакомился и фамилии которого я не помню. Я забыл еще сказать, что во время моего пребывания в Мургабском имении приезжал туда и сам С. Толстой, но останавливался он не у Еремеева, а у упомянутого выше его помощника, и я его у Еремеева не встречал. Должен еще сказать, что все жалобы и доносы, мною полученные, упоминали всегда С. Толстого и помощника управляющего. На самого же управляющего Еремеева ни доносов, ни жалоб ко мне не поступало.
Я начал с нетерпением ждать возвращения сенатора. Атмосфера в Мургабском имении становилась все более нервной и тяжелой. Так как сенатор не дал мне никаких точных инструкций, то ему теперь надлежало самому принять решение о дальнейшем направлении дела. Наконец он приехал в сопровождении старшего своего сотрудника, прокурора С. Н. Трегубова. Я им обоим подробно доложил обо всем мною виденном и услышанном и представил протоколы произведенного мною дознания. Ознакомившись с ними, С. Н. Трегубов заявил, что налицо полный материал для назначения формального предварительного следствия о преступлении должностных лиц. Сенатор воздержался от того, чтобы тут же принять решение и, уезжая на следующий день, предложил мне, не задерживаясь больше в Мургабском имении, приехать к нему в Ташкент. Мне надо было еще получить некоторые дополнительные материалы для моего отчета, и через несколько дней я покинул Байрам-Али с облегченным сердцем.
На возвратном пути я решил задержаться на сутки в полюбившемся мне Самарканде, пройти на его регистан, полюбоваться еще раз на окаймляющие его мечети с их лазоревыми куполами, взглянуть снова на нефритовый саркофаг Тамерлана.
По приезде моем в Ташкент граф Пален мне объявил, что решил послать меня в Петербург к начальнику Главного управления уделов генерал-адъютанту князю В. Кочубею с тем, чтобы я, доложив ему все дело и показав весь материал, предложил от имени графа Палена избрать одно из двух: или распорядиться в отношении своих подчиненных самому в административном порядке, или же предоставить сенатору направить дело в судебном порядке.
По прибытии в Петербург я на другой же день был с докладом у князя Кочубея. Я ясно сознавал, насколько этот мой доклад должен быть ему неприятен, так как, кроме всего остального, его непосредственный помощник С. Толстой ведь был, так же как и Еремеев, старым товарищем его по полку. Князь Кочубей спокойно и молча меня выслушал, затем, подумав, попросил оставить у него привезенные мною материалы до следующего дня, когда он даст мне ответ. На следующий день князь Кочубей поручил мне передать сенатору графу Палену, что он предоставляет ему в этом деле поступить по закону.
Генерал-адъютант князь В. С. Кочубей, начальник Главного управления уделов Министерства Императорского Двора и уделов, с женой и детьми в своем имении Диканька (Полтавская губ.)
Вернувшись в Ташкент, я передал графу Палену слова князя Кочубея, и он, вызвав состоявшего в его распоряжении следователя по важнейшим делам Александрова, поручил ему начать производство формального предварительного следствия под надзором прокурорской власти. Этот следователь Александров был известен по целому раду произведенных им расследований громких дел и имел репутацию очень дельного и очень строгого следователя. Предварительное следствие тянулось несколько месяцев, и, к моему личному сожалению, привлечен был к нему и управляющий имением Еремеев. Оказалось, что и он был не без греха. Затем состоялось предание суду, и поздней осенью или зимой 1909-1910 годов - самый суд. Так как С. Толстой занимал должность, равную должности товарища министра, то судить его за должностное преступление по закону должно было особое судебное присутствие Сената, и в таком случае должностные лица, привлеченные по тому же делу, судились одновременно тем же судом. Суд Сената, несмотря на все старания защитника С. Толстого, одного из лучших петербургских адвокатов (кажется, это был Казаринов), осудил всех трех подсудимых к увольнению со службы и к тюремному заключению на разные сроки. От последнего они вскоре были освобождены по Высочайшему помилованию. Это было самое большое судебное дело как результат сенаторской ревизии Туркестана, и произвело оно в свое время большой шум как в Петербурге, так и в Туркестане. Я был в это время уже ковенским губернским предводителем дворянства и на суде не присутствовал.
Этот раз оставался я в Ташкенте очень недолго. Посылая сенаторскую ревизию в Туркестан, в Петербурге, по-видимому, не рассчитывали, что работа ее так затянется. Кредиты оказались исчерпанными, а работа еще не доведена до конца. Граф Пален решил, оставив часть своих сотрудников в Туркестане, с остальными вернуться к Рождеству в Петербург, чтобы лично исхлопотать новые кредиты на продление работы еще в течение нескольких месяцев. С ним вместе уехал и я. Зимой 1910 года я составил подробный отчет, потом напечатанный, по Мургабскому имению. В конце весны граф Пален, получив кредиты, снова уехал в Туркестан, но я ему больше уже не сопутствовал. В конце апреля должна была состояться моя свадьба. Кроме того, дела по двум имениям настойчиво требовали в это лето моего присутствия. Мне не пришлось поэтому посетить не знакомую мне еще Ферганскую область, самую густонаселенную область Туркестана и самую богатую хлопковыми посевами, а также и Хиву.
Летом я составил доклад по произведенному мною обследованию селений и работы Переселенческого управления в Семиреченской области, а также доклад по лесному хозяйству в этой области, по материалам, собранным мною попутно на месте. Эти доклады вошли в общий отчет по ревизии, который, напечатанный во многих томах большого формата, был затем разослан во все ведомства. Труды ревизии, к сожаленью, мало обратили на себя внимание. Вскоре П. А. Столыпин был убит, сенаторские ревизии прекратились, и интерес к ним и произведенной ими работе постепенно заглох. Исключением было, пожалуй, одно лишь Министерство земледелия под управлением А. В. Кривошеина, человека очень активного и живого, столыпинской складки. Он многое, на что обратила внимание ревизия, продвинул вперед, и, может быть, самым значительным было составление Водного закона для Туркестана.
В деле водного хозяйства в Туркестане еще не было никакого определенного порядка и законной регламентации. Действовали здесь старые туземные обычаи, различные по областям, часто приводящие к спорам и столкновениям. Не было и точного порядка в деле предоставления частным предпринимателям права проведения воды из рек для орошения купленных ими или арендуемых у казны земель. А между тем, вода составляла главное богатство края и с расходованием ее необходимо было обращаться бережно. Министерство земледелия выработало проект обширного закона, который должен был внести общий порядок в водное хозяйство края. В нем же было предусмотрено учреждение в Ташкенте центрального Главного водного управления с отделами по областям, которое, помимо наблюдения за точным исполнением закона, должно было изучать возможности производства новых оросительных работ и иметь контроль над ними, а также давать отзывы на поступающие ходатайства частных лиц на их оросительные проекты. Этот министерский проект был подвергнут предварительному обсуждению в Ташкенте на большом совещании под председательством генерал-губернатора, с участием представителей туземного населения, причем местные обычаи и навыки были в нем, насколько было только возможно, приняты во внимание. Проект этого Водного закона весной 1913 года был внесен на рассмотрение Государственной Думы, я был его докладчиком как в комиссии, так и в общем собрании Думы. Одобренный Государственной Думой, он перешел на рассмотрение Государственного Совета. Там он задержался, а потом пришла война и все вообще было остановлено.
Какой же может быть подведен общий итог моим личным впечатлениям и собранным мною сведениям после месяцев пребывания моего в Туркестане? Он может быть следующий:
1) В состав Российской Империи входит обширный своеобразный край, своего рода Индия, с богатыми экономическими возможностями, в агрономической своей части еще только частично использованными, хотя необходимые для этого данные: водные запасы (реки Аму-Дарья и Сыр-Дарья) и плодородная почва имеются налицо. Возможности горного промысла еще даже не исследованы.
2) Переселение в этот край избытков русского крестьянского населения вполне возможно в Семиреченскую область, климат которой походит на климат юго-восточной полосы Европейской России и где имеются свободные, пригодные для земледелия земли. Но оно должно производиться с большим, чем до сих пор, вниманием при выборе земельных участков и образовании поселков и без захвата для них уже обрабатываемых киргизами земель. Что касается переселения в области Центрального Туркестана, то уже орошенные земли густо заселены туземцами. При условии новых больших ирригационных работ из рек Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи вполне возможно обращение под сельскохозяйственную культуру новых обширных, безводных пока, и потому пустующих, но плодородных по своей почве земель. Но климатические в этих районах условия, так же, как и непривычные для русского крестьянина приемы обработки и сорта культур (хлопок, люцерна и т. д.), делают переселение на эти земли крестьян из Европейской России нецелесообразным. Их следует заселить земледельцами-туземцами из районов, в которых уже чувствуется перенаселение и большая земельная теснота.
3) Некоторые реформы в административном устройстве края, в его хозяйстве и, в особенности, в области народного суда необходимы, но без грубой при этом ломки всех укоренившихся местных обычаев.
4) Администрация края, в состав которой входили почти исключительно люди военные, прошедшие долгую службу в туркестанских войсках, хорошо знающие край и его население и владеющие местными языками, в общем себя оправдала. Случаев злоупотребления властью и других служебных преступлений найдено было ревизией очень мало. Замена местной военной администрации гражданской едва ли принесла бы пользу. К тому же, среди азиатских народов военный администратор всегда имеет больший авторитет, чем гражданский.
5) Обширность края, разнообразие задач и необходимость всестороннего их изучения и проведение их в жизнь в широком, по возможности, масштабе и без излишних промедлений, вызывает, в сущности, необходимость создания в центре управления делами империи самостоятельного центрального ведомства на правах отдельного министерства (как, например, в Англии существует министерство по делам Индии), это могло бы быть одновременно министерством как по делам Туркестана, так и Кавказа. Нецелесообразно оставлять дальше дела Туркестана в заведовании Азиатского отдела Главного штаба Военного министерства, которое уже и так переобременено непосредственными своими задачами.