Классификация Аристотеля и классовый подход (3)
Классификация Аристотеля и классовый подход (1)
Классификация Аристотеля и классовый подход (2)
Как же сделать так, чтобы частная справедливость - равенства равных или неравенства неравных - не стала причиной разрушения всеобщей справедливости, которая только и может быть основанием государства как "общего дела"?
1. Не легко при исследовании определить, кому должна принадлежать верховная власть в государстве: народной ли массе, или богатым, или порядочным людям, или одному наилучшему из всех, или тиранну. Все это, оказывается, представляет трудность для решения. Почему, в самом деле? Разве справедливо будет, если бедные, опираясь на то, что они представляют большинство, начнут делить между собой состояние богатых? Скажут “да, справедливо”, потому что верховная власть постановила считать это справедливым. Но что же тогда будет подходить под понятие крайней несправедливости? Опять-таки ясно, что если большинство, взяв себе все, начнет делить между собой достояние меньшинства, то этим оно погубит государство, а ведь добродетель не губит того, что заключает ее в себе, да и справедливость не есть нечто такое, что разрушает государство. Таким образом, ясно, что подобный закон не может считаться справедливым.
2. Сверх того, пришлось бы признать справедливыми и все действия, совершенные тиранном: ведь он поступает насильственно, опираясь на свое превосходство, как масса - по отношению к богатым. Но может быть, справедливо, чтобы властвовало меньшинство, состоящее из богатых? Однако, если последние начнут поступать таким же образом, т. е. станут расхищать и отнимать имущество у массы, будет ли это справедливо? В таком случае справедливо и противоположное. Очевидно, что такой образ действий низок и несправедлив.
3. Что же, значит, должны властвовать и стоять во главе всего люди порядочные? Но в таком случае все остальные неизбежно утратят политические права, как лишенные чести занимать государственные должности. Занимать должности мы ведь считаем почетным правом, а если должностными лицами будут одни и те же, то остальные неизбежно окажутся лишенными этой чести. Не лучше ли, если власть будет сосредоточена в руках одного, самого дельного? Но тогда получится скорее приближение к олигархии, так как большинство будет лишено политических прав. Пожалуй, кто-либо скажет: вообще плохо то, что верховную власть олицетворяет собой не закон, а человек, душа которого подвержена влиянию страстей. Однако если это будет закон, но закон олигархический или демократический, какая от него будет польза при решении упомянутых затруднений? Получится опять-таки то, о чем сказано выше.
Если верхованая власть (то есть суверенитет) будет отдан одному, даже самому достойному, как при монархии, то все остальные - такие же свободные граждане - уже не смогут воспользоваться своими политическими правами. Так же, если править будет не один, а многие достойные, остальные править не смогут. А если суверенитет отдать бедному большинству, то они расхитят богатство меньшинства, что будет еще более несправедливым, так же как если богатое меньшинство начнет расхищать состояние большинства. И поэтому из всех форм правления Аристотель отдает предпочтение политии - то есть правлению большинства, но не бедных против богатых, а большинства свободных граждан:А то положение, что предпочтительнее, чтобы верховная власть находилась в руках большинства, нежели меньшинства, хотя бы состоящего из наилучших, может считаться, по-видимому, удовлетворительным решением вопроса и заключает в себе некое оправдание, а пожалуй даже и истину. Ведь может оказаться, что большинство, из которого каждый сам по себе и не является дельным, объединившись, окажется лучше тех, не порознь, но в своей совокупности, подобно тому как обеды в складчину бывают лучше обедов, устроенных на средства одного человека. Ведь так как большинство включает в себя много людей, то, возможно, в каждом из них, взятом в отдельности, и заключается известная доля добродетели и рассудительности; а когда эти люди объединяются, то из многих получается как бы один человек, у которого много и рук, много и ног, много и восприятии, так же обстоит и с характером, и с пониманием. Вот почему большинство лучше судит о музыкальных и поэтических произведениях: одни судят об одной стороне, другие - о другой, а все вместе судят о целом .
5. Дельные люди отличаются от каждого взятого из массы тем же, чем, как говорят, красивые отличаются от некрасивых или картины, написанные художником, - от картин природы: именно тем, что в них объединено то, что было рассеянным по разным местам; и когда объединенное воедино разделено на его составные части, то, может оказаться, у одного человека глаз, у другого какая-нибудь другая часть тела будет выглядеть прекраснее того, что изображено на картине. Однако неясно, возможно ли для всякого народа и для всякой народной массы установить такое же отношение между большинством и немногими дельными людьми. Клянусь Зевсом, для некоторых это, пожалуй, невозможно (то же соображение могло бы быть применено и к животным; в самом деле, чем, так сказать, отличаются некоторые народы от животных?). Однако по отношению к некоему данному большинству ничто не мешает признать сказанное истинным.
Правда, Аристотель оговаривается, что полития как правление всех свободных граждан не должа иметь абсолютную неограниченную власть. И здесь мы снова видим чисто республиканские мотивы. Власть суверена в республиканской традиции мышления обязательно должна быть ограничена, дабы не допустить ее произвола - и это требование одинаково относится ко всем формам правления - и к единоличной власти монарха, и к власти всех свободных граждан при политии. Вполне отчетливо Аристотель проговаривает и другой важный момент республиканского осуществления суверенитета - в управление государством обязательно должны быть включены элементы, суверенитетом (верховной властью) не обладающие. И поэтому хотя при политии суверенитетом наделяется весь народ, но его участие в политике должно принять ограниченные формы:
6. Вот таким путем и можно было бы разрешить указанное ранее затруднение, а также и другое затруднение, стоящее в связи с ним: над чем, собственно, должна иметь верховную власть масса свободнорожденных граждан, т.е. все те, кто и богатством не обладает, и не отличается ни одной выдающейся добродетелью? Допускать таких к занятию высших должностей не безопасно: не обладая чувством справедливости и рассудительностью, они могут поступать то несправедливо, то ошибочно. С другой стороны, опасно и устранять их от участия во власти: когда в государстве много людей лишено политических прав, когда в нем много бедняков, такое государство неизбежно бывает переполнено враждебно настроенными людьми. Остается одно: предоставить им участвовать в совещательной и судебной власти.
7. Поэтому и Солон, и некоторые другие законодатели предоставляют им право принимать участие в выборе должностных лиц и в принятии отчета об их деятельности, но самих к занятию должностей не допускают; объединяясь в одно целое, они имеют достаточно рассудительности и, смешавшись с лучшими, приносят пользу государству, подобно тому как неочищенные пищевые продукты в соединении с очищенными делают всякую пищу более полезной, нежели состоящую из очищенных в небольшом количестве. Отдельный же человек далек от совершенства при обсуждении дел.
Таким образом, мы видим, что политию Аристотель понимает как республиканское правление всех свободных граждан. Обладая суверенитетом, это большинство граждан допускается к выборам должностных лиц, к принятию от них отчета о своей деятельности, но сами должности не могут занимать любые свободные граждане, а только те, кто специально для этого отбирается - или имущественным цензом, или какими-то специальными требованиями. Полития имеет то преимущество, что никто при ней не чувствует себя ущемленным и все равно участвуют в управлении государством, при том, что власть большинства здесь ограничена и не сможет стать инструментом ни в руках бедных против богатых, ни в руках богатых против бедных.
Классификация Аристотеля и классовый подход (2)
Как же сделать так, чтобы частная справедливость - равенства равных или неравенства неравных - не стала причиной разрушения всеобщей справедливости, которая только и может быть основанием государства как "общего дела"?
1. Не легко при исследовании определить, кому должна принадлежать верховная власть в государстве: народной ли массе, или богатым, или порядочным людям, или одному наилучшему из всех, или тиранну. Все это, оказывается, представляет трудность для решения. Почему, в самом деле? Разве справедливо будет, если бедные, опираясь на то, что они представляют большинство, начнут делить между собой состояние богатых? Скажут “да, справедливо”, потому что верховная власть постановила считать это справедливым. Но что же тогда будет подходить под понятие крайней несправедливости? Опять-таки ясно, что если большинство, взяв себе все, начнет делить между собой достояние меньшинства, то этим оно погубит государство, а ведь добродетель не губит того, что заключает ее в себе, да и справедливость не есть нечто такое, что разрушает государство. Таким образом, ясно, что подобный закон не может считаться справедливым.
2. Сверх того, пришлось бы признать справедливыми и все действия, совершенные тиранном: ведь он поступает насильственно, опираясь на свое превосходство, как масса - по отношению к богатым. Но может быть, справедливо, чтобы властвовало меньшинство, состоящее из богатых? Однако, если последние начнут поступать таким же образом, т. е. станут расхищать и отнимать имущество у массы, будет ли это справедливо? В таком случае справедливо и противоположное. Очевидно, что такой образ действий низок и несправедлив.
3. Что же, значит, должны властвовать и стоять во главе всего люди порядочные? Но в таком случае все остальные неизбежно утратят политические права, как лишенные чести занимать государственные должности. Занимать должности мы ведь считаем почетным правом, а если должностными лицами будут одни и те же, то остальные неизбежно окажутся лишенными этой чести. Не лучше ли, если власть будет сосредоточена в руках одного, самого дельного? Но тогда получится скорее приближение к олигархии, так как большинство будет лишено политических прав. Пожалуй, кто-либо скажет: вообще плохо то, что верховную власть олицетворяет собой не закон, а человек, душа которого подвержена влиянию страстей. Однако если это будет закон, но закон олигархический или демократический, какая от него будет польза при решении упомянутых затруднений? Получится опять-таки то, о чем сказано выше.
Если верхованая власть (то есть суверенитет) будет отдан одному, даже самому достойному, как при монархии, то все остальные - такие же свободные граждане - уже не смогут воспользоваться своими политическими правами. Так же, если править будет не один, а многие достойные, остальные править не смогут. А если суверенитет отдать бедному большинству, то они расхитят богатство меньшинства, что будет еще более несправедливым, так же как если богатое меньшинство начнет расхищать состояние большинства. И поэтому из всех форм правления Аристотель отдает предпочтение политии - то есть правлению большинства, но не бедных против богатых, а большинства свободных граждан:А то положение, что предпочтительнее, чтобы верховная власть находилась в руках большинства, нежели меньшинства, хотя бы состоящего из наилучших, может считаться, по-видимому, удовлетворительным решением вопроса и заключает в себе некое оправдание, а пожалуй даже и истину. Ведь может оказаться, что большинство, из которого каждый сам по себе и не является дельным, объединившись, окажется лучше тех, не порознь, но в своей совокупности, подобно тому как обеды в складчину бывают лучше обедов, устроенных на средства одного человека. Ведь так как большинство включает в себя много людей, то, возможно, в каждом из них, взятом в отдельности, и заключается известная доля добродетели и рассудительности; а когда эти люди объединяются, то из многих получается как бы один человек, у которого много и рук, много и ног, много и восприятии, так же обстоит и с характером, и с пониманием. Вот почему большинство лучше судит о музыкальных и поэтических произведениях: одни судят об одной стороне, другие - о другой, а все вместе судят о целом .
5. Дельные люди отличаются от каждого взятого из массы тем же, чем, как говорят, красивые отличаются от некрасивых или картины, написанные художником, - от картин природы: именно тем, что в них объединено то, что было рассеянным по разным местам; и когда объединенное воедино разделено на его составные части, то, может оказаться, у одного человека глаз, у другого какая-нибудь другая часть тела будет выглядеть прекраснее того, что изображено на картине. Однако неясно, возможно ли для всякого народа и для всякой народной массы установить такое же отношение между большинством и немногими дельными людьми. Клянусь Зевсом, для некоторых это, пожалуй, невозможно (то же соображение могло бы быть применено и к животным; в самом деле, чем, так сказать, отличаются некоторые народы от животных?). Однако по отношению к некоему данному большинству ничто не мешает признать сказанное истинным.
Правда, Аристотель оговаривается, что полития как правление всех свободных граждан не должа иметь абсолютную неограниченную власть. И здесь мы снова видим чисто республиканские мотивы. Власть суверена в республиканской традиции мышления обязательно должна быть ограничена, дабы не допустить ее произвола - и это требование одинаково относится ко всем формам правления - и к единоличной власти монарха, и к власти всех свободных граждан при политии. Вполне отчетливо Аристотель проговаривает и другой важный момент республиканского осуществления суверенитета - в управление государством обязательно должны быть включены элементы, суверенитетом (верховной властью) не обладающие. И поэтому хотя при политии суверенитетом наделяется весь народ, но его участие в политике должно принять ограниченные формы:
6. Вот таким путем и можно было бы разрешить указанное ранее затруднение, а также и другое затруднение, стоящее в связи с ним: над чем, собственно, должна иметь верховную власть масса свободнорожденных граждан, т.е. все те, кто и богатством не обладает, и не отличается ни одной выдающейся добродетелью? Допускать таких к занятию высших должностей не безопасно: не обладая чувством справедливости и рассудительностью, они могут поступать то несправедливо, то ошибочно. С другой стороны, опасно и устранять их от участия во власти: когда в государстве много людей лишено политических прав, когда в нем много бедняков, такое государство неизбежно бывает переполнено враждебно настроенными людьми. Остается одно: предоставить им участвовать в совещательной и судебной власти.
7. Поэтому и Солон, и некоторые другие законодатели предоставляют им право принимать участие в выборе должностных лиц и в принятии отчета об их деятельности, но самих к занятию должностей не допускают; объединяясь в одно целое, они имеют достаточно рассудительности и, смешавшись с лучшими, приносят пользу государству, подобно тому как неочищенные пищевые продукты в соединении с очищенными делают всякую пищу более полезной, нежели состоящую из очищенных в небольшом количестве. Отдельный же человек далек от совершенства при обсуждении дел.
Таким образом, мы видим, что политию Аристотель понимает как республиканское правление всех свободных граждан. Обладая суверенитетом, это большинство граждан допускается к выборам должностных лиц, к принятию от них отчета о своей деятельности, но сами должности не могут занимать любые свободные граждане, а только те, кто специально для этого отбирается - или имущественным цензом, или какими-то специальными требованиями. Полития имеет то преимущество, что никто при ней не чувствует себя ущемленным и все равно участвуют в управлении государством, при том, что власть большинства здесь ограничена и не сможет стать инструментом ни в руках бедных против богатых, ни в руках богатых против бедных.