Примечания и список литературы к статье Клаудии Пьералли
Поэзия ГУЛАГа: проблемы и перспективы исследования. К продолжению темы
Примечания
1 Статья является русской обновленной версией одной из частей уже опубликованной работы на итальянском языке (см.: [37; 13]). - К.П.
2 Используются хронологические рамки, указанные архивом политических репрессий международного общества «Мемориал» в Москве.
3 Обоснование такой избранной терминологии см. ниже, параграф «Понятие поэзии “зоны” как базовый критерий для анализа корпуса».
4 По поводу значений слова «зона» в современном русском языке см.: [36, с. 387, сноска 1].
5 Этот критерий подтверждается некоторыми недавними исследованиями, в которых, однако, на методологическом уровне причины подобного подхода не проясняются. Мы имеем в виду, среди прочих, работы Горбачевского [4] и Умнягина [22]. В них имеет место «этнографический» подход к теме, поскольку тексты, чья тематическая и эстетическая общность обсуждается, объединены по принципу их происхождения из определенного места заключения (в первом случае Колыма, во втором - Соловки).
6 Автор не аргументирует свой тезис.
7 «Все, что написано, написано только по памяти. Единственными ориентирами в лабиринтах прошлого являлись при работе над книгой мои стихи, сочиненные тоже без бумаги и карандаша, но благодаря тренированности моей памяти, именно на поэзии четко отпечатавшиеся в мозгу».
8 В модели Юргенсон уровень «0» принят за «виртуальный» для прозаических литературных текстов, т. е. это черновик, который должен считаться начальной точкой процесса письма, начинающегося после, что соответствует утверждениям Е. Гинзбург о своем романе.
9 Сандарацкая М.К. Воспоминания // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 105. Л. 39-40.
10 Сандарацкая М.К. Воспоминания // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 105. Л. 69-71.
Речь идет об увлекательных и очень искренних воспоминаниях, относящихся к периоду 1937-1947 гг., но написанных в 1964 г., перемежающихся стихами, где спокойные и ритмичные поэтические строки замедляют ритм повествования, заостряя внимание читателя на деталях того или иного состояния души.
11 См.: Волович Х.В. Повесть без названия // Архив истории политических репрессий в СССР. 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 36. Л. 22.
12 Булыгин Д.А. Соловецкая быль. Воспоминания (1981) // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1.
Д. 31. Л. 58. Вышеописанными характеристиками обладают многочисленные досье, среди которых назовём: Соллетринский В.Е. Куда Бог смотрит (Ф. 2. Оп. 1. Д. 112); Волынская Р.Л. Воспоминания (Ф. 2. Оп. 1. Д. 13. Л. 16); Рахлин Д.М. Грязная история (Ф. 2. Оп. 2.
Д. 101); Егорова Л.Н. Пока мы живы - память жива: воспоминания (Ф. 2. Оп. 1. Д. 69); Ров- нов K.A. Воспоминания (Ф. 2. Оп. 1. Д. 102); Сосновский В.Л. 16 лет Гулага. (Ф. 2. Оп. 1.
Д. 113); Неополитанская В.С. О процессе церковных в 1922 году (Ф. 2. Оп. 3. Д. 39); Романович Ч.А. Поэтические иллюстрации 1938-1943 (Ф. 2. Оп. 3. Д. 35); Чипиженко О.Н. Воспоминания (Ф. 2. Оп. 3. Д. 64).
13 В результате создается, mutatis mutandis, эффект нисходящего движения, аналогичного тому, что Юргенсон [28, с. 21-24], говоря о литературной прозе, описывает как археологическое движение текста от ряда 1 к тексту ряда 0.
14 Сандарацкая М.К. Воспоминания // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 105. Л. 69-70.
15 Ср.: Романович С.А. Поэтические иллюстрации // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Ф. 2. Оп. 3. Д. 55. Л. 33.
16 Поэзия, созданная после освобождения, заметно отличается и в тематическом плане и включает в себя элементы ретроспективных размышлений. Вспомним, например, Шаламова, который, уже на свободе, пишет в 1961 г. такие стихи: «Я думал, что будут о нас писать / кантаты, плакаты, тома, / что шапки будут в воздух бросать / и улицы сойдут с ума. / Когда мы вернемся в город - мы, / сломавшие цепи зимы и сумы, / что выстояли среди тьмы. / Но город другое думал о нас, / скороговоркой он встретил нас» [19, с. 38].
17 Как уже отмечала Юргенсон относительно текстов о Гулаге, литературный текст (будь то поэзия, художественная проза tout court, мемуары) составляет первое доступное для изучения свидетельство в отсутствие других, «институциональных» свидетельств юридического и исторического характера [33, с. 11-17], т. е. выполняет крайне важную «компенсаторную» функцию, особенно в ситуации недостатка общепринятых знаний и представлений о произошедшем. В этом смысле корпус литературных свидетельств о Гулаге отличается по своему статусу от корпуса литературных свидетельств о нацистских лагерях (ср.: [30, с. 188; 36, с. 268-270]).
18 Это обстоятельство особо отмечается на задней стороне обложки или в биографических сведениях об авторе в многочисленных сборниках, среди которых: Бондарин [1, с. 3-4], В.Б. Муравьев [9, с. 2], Шилова [20, с. 2], Веселая [12, с. 2], Филин [18, с. 6-8]. В этом смысле весьма красноречивы слова бывшего политзаключенного Владимира Муравьева, который не использует pluralis maiestatis, говоря о поведении, характерном для всех («Писали, прятали, садились в карцер, из благополучия больницы или придурочной должности слетали на общие работы и все равно - писали» [11, с. 11-12]). Аллографические предисловия к другим сборникам помогают нам понять полное отсутствие намерения как-либо исказить в процессе публикации то, что было написано заключенным на зоне, ведь это противоречило бы самой сути и смыслу данных стихов: Ю. Сагалович [16, с. 3] в предисловии к тюремным стихам матери пишет, выделяя жирным шрифтом: «все эти годы моя мать молча ждала. И вот наконец она видит опубликованным то, что ТАМ и В ТО ВРЕМЯ (sic!) писалось кровью».
19 Однако немногим позднее исследовательница утверждает, что методологии, пригодные для анализа поэзии (и театра) Гулага не применимы к анализу прозы; мы не согласны с данным подходом, как явствует из теоретико-критической установки настоящей работы и приведённых доказательств её обоснованности.
20 Гуллотта [28, с. 190] заключает, что нужно начать с анализа поэтического творчества Н. Заболоцкого (после его освобождения) и проследить изменения в его поэтике, происшедшие под воздействием травмы; автор утверждает, что эти изменения являются «убедительным поводом для более систематического подхода к изучению Гулага». Несмотря на приемлемость в некоторой мере данного предложения, оно может быть одобрено только в перспективе включения дополнительных критериев в пользу того изучения корпуса, которое претендует на систематичность; а такой результат представляется невозможным без базовой установки на типологическом разграничении между синхронным (в зоне) и диахронным (после зоны) творчеством.
21 «Фрагментарный стиль» мемуаров Заболоцкого, который Гуллотта считает доказательством «поражения искусства перед лицом ужасов», напротив, подлежит осознанию посредством разъясняющего понятия «неописуемости»: интервал, обрывочный стиль, следует рассматривать как образ «окна», из которого открывается то, что «невозможно увидеть или сказать», «окна», выходящего на «нечего сказать или не на что смотреть». Этот образ становится одним из художественных средств, позволяющих «проникнуть в текст тоталитарной действительности», чтобы описать её «раздробленные и обесчеловеченные человеческие пути». Иными словами, именно пауза, прерывание повествования становится предметом литературной эстетики, как уже было отмечено формалистами (Тынянов пишет, что пауза «там, где перестает существовать инерция» [30, с. 17]).
22 Кроме уже проанализированных стихотворений в предшествующих публикациях, относительно сказанного см. также, в качестве примера, некоторые стихотворения Е. Владимировой, такие как «Сегодня мне приснился под утро странный сон», написанное в 1938 г. в пересыльной тюрьме в Барнауле, и «Бывают минуты: и воля остыла», написанное в том же году в Челябинской тюрьме.
23 В количественном отношении данное явление настолько значительно, что не может быть проигнорировано при научном анализе.
24 В эпоху десталинизации, в 1957 г., основные лагпункты, созданные вблизи крупных строек, были ликвидированы, однако советские карательные колонии не исчезли: на разных исторических этапах менялись их названия, назначение каторжных работ и внутренняя организация, а также типология политзаключенных (см.: [23, с. 532, 551]). Соответственно, поэтическое выражение опыта заключения находит свое активное продолжение в лагерях и тюрьмах постсталинской эпохи; один из наиболее известных примеров - поэт В. Стус, чье «тюремное» творчество, вместе с произведениями других авторов, требует изучения в рамках всеобъемлющего видения, охватывающего всю советскую эпоху и пространство репрессий в его целостности.
25 Эта относительно недавняя и интересная исследовательская перспектива, ограниченная рамками официальной поэзии, была открыта Еланцевой [6; 7] и продолжена Горчевой [5] и Гуллотта [27].
26 В особенности БАМлаг, созданный для строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, а именно заключенные в нем поэты, печатавшиеся в лагерной периодике, оставили богатейшее свидетельство, подлинный документ эпохи. Основные и взаимозависимые темы - это производство и энтузиазм на работах по модернизации страны в контексте построения социализма, что отражается в некоторой бедности языка.
См. некоторые примеры текстуального анализа в: [6; 7; 35, с. 232-238; 36, с. 404-407].
27 Первые масштабные строительные работы, на которых эксплуатировалась рабочая сила политзаключенных: Днепрострой, Беломорканал (1931-1939), канал Москва-Волга (1932-1936), Байкало-Амурская железнодорожная магистраль (БАМ).
28 Данная схема уточняет и дополняет классификацию, ранее разработанную нами [36] на основе анализа более обширного спектра первичных источников.
29 При рассмотрении данной подгруппы (потаенная поэзия исповедального типа) используются результаты анализа, проведенного ранее на основе поэтических текстов избранных авторов, изложенного в [34, с. 190-195] и впоследствии переработанного в [35, с. 230-241; 36, с. 395-397, 404-406 (параграфы “Unofficial, secret, mental poetry in the Twenties" («Неофициальная, тайная, мысленная поэзия 20-х гг.») и “Clandestine, mental poetry in the Thirties” («Потаенная, мысленная поэзия 30-х гг.»)]. В текстах данного типа было выявлено отсутствие экспериментов формально-ритмического плана и относительная простота лексики; что впоследствии отмечает и Гуллотта, впрочем, не базируясь на анализе поэтических текстов [28, с. 183] («стихи, мысленно сочинявшиеся в лагерях, отличаются простотой используемого словаря и крайней формальной безыскусностью, не оставляющей места для ритмических или метрических экспериментов»); данная идея подтверждает и повторяет то, что уже было показано посредством текстуального анализа [35, с. 235] («действительно, в формальном плане речь идет о неэкспериментальной поэзии: метрика правильная, ритм и рифма, как правило, соблюдены. Очевидно, здесь нет места ни для лингвистической рефлексии, ни для экспериментов с метрическими структурами») и, еще раньше, в [34, с. 255] (“il n’y a pas ici d’espace pour la sédimentation linguistique ni pour la sédimentation portant sur l’organisation du vers”). Более того, определение “poetic chronicles” («поэтические хроники»), используемое Гуллотта для описания поэзии данного типа [28, с. 184], открыто отсылает к понятию «поэзия-хроника», введенному мной в [35, с. 234] и еще раньше в [34] (“chroniques d’ailleurs”).
30 На самом деле лагерный фольклор - это особый мир, существующий независимо от поэзии. Считаясь, как правило, творческим самовыражением обычных заключенных, он состоит из целого ряда устных поэтических жанров, связанных, с одной стороны, с традицией тюремных песен (блатной лирики), в том числе и досоветских исторических эпох, с другой - с русским шансоном, жанром, объединившим в себе некоторые из этих песен (главным образом, послевоенного периода). С данной традицией работали известные авторы-исполнители, такие как Александр Галич, Владимир Высоцкий, Александр Розенбаум, Александр Новиков (об этом см.: [3]). Текстуальное и культурное наследие лагерного фольклора тоже может рассматриваться в качестве исторического источника, как показывает фундаментальное исследование Л. Джекобсона «Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник» (М., 1998, I и 2001, II) - книга, в которой собран самый широкий спектр фольклорных текстов, певшихся в русских тюрьмах ХХ в., с дореволюционного периода по 1991 г. В предисловии автор отмечает, что наследие такого рода может и должно рассматриваться как ценный исторический источник, поскольку эти песни можно воспринимать как своего рода коллективный дневник, в котором находят свое отражение исторические факты.
Список литературы
1 Бондарин С. Тебе дается день. Поэты - узники Гулага. Малая серия. № 4.
М.: Возвращение, 1992. 34 с.
2 Гаген-Торн Г.Ю. Нина Ивановна Гаген-Торн - ученый, писатель, поэт // Репрессированные этнографы / сост. Д.Д. Тумаркин. М.: Вост. лит., 1999. Вып. 1. С. 308-342.
3 Гардзонио С. Тюремная лирика и шансон: несколько замечаний к теме // Toronto Slavic Quarterly. XIV. 2005. URL: http://sites. utoronto.ca/tsq/i4/garzonioi4.shtml (дата обращения: 01.12.2016).
4 Горбаческий А.Ч. Мотив утраченных иллюзий и мотив тишины в текстах бывших колымских заключенных // Мир русского слова. 2015. II. С. 108-114.
5 Горчева А.Ю. Пресса Гулага. Списки Е.Е. Пешковой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2009. 222 с.
6 Еланцева О.П. Поэты и поэзия БАМлага. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1994. 60 с.
7 Еланцева О.П. БАМлаг в контексте истории и литературы. Из фондов дальневосточных библиотек. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2000. 232 с.
8 Жаравина Л.В. «И верю, был я в будущем»: Варлам Шаламов в перспективе XXI века. М.: Флинта-Наука, 2014. 222 с.
9 Муравьев В.П. Элегии и баллады. Поэты - узники Гулага. Малая серия. № 10. М.: Возвращение, 1992. 35 с.
10 Поэзия узников Гулага. Антология / сост. С. Виленский. М.: Демократия, 2005. 990 с.
11 Поэты - узники Гулага / сост. З. Веселая. М.: Возвращение, 2009. 60 с.
12 Поэты - узники Гулага / сост. З. Веселая. 2-е изд. М.: Возвращение, 2011. 224 с.
13 Пьералли К. Поэзия Гулага как литературное свидетельство: теоретические и эпистемологические обоснования // Studia Litterarum. 2018. Том 3, № 2. С. 144-163.
14 Пьералли К. К вопросу изучения лагерной поэзии: особенности поэзии соловецких узников // Воспоминания соловецких узников / сост. В. Умнягин. Соловки: Изд-во Солов. монастыря, 2017. Т. 5: 1927-1933. С. 32-43.
15 Росси. Ж. Справочник по ГУЛагу. В двух частях. М.: Просвет, 1991. Ч. 1. 262 с. 16 Сагалович Ю. Как рассказать о злодействии над женами. М.: [Б.и.], 1998. 50 с.
17 Средь других имен (Поэты - узники сталинских лагерей: сборник) / сост. и вступ. ст. В. Муравьев. М.: Моск. раб., 1990. 524 с.
18 Филин В.С. Лихолетье: стихи / сост. А. Жигулин. Астрахань: Волга, 2009. 125 с.
19 Шаламовский сборник: сб. ст. М.: Литера, 2011. Вып. 4 / сост. В.В. Есипов,
С.М. Соловьев. 256 с.
20 Шилова С.И. Мой любимый - шестьсот тридцать два. Поэты - узники Гулага. Малая серия. М.: Возвращение, 2000. 20 с.
21 Таганов Л.Н. «Прости, мою ночную душу״». Книга об А. Барковой. Иваново: Областное кн. изд-во «Талка», 1993. 174 с.
22 Умнягин В.В. Восприятие природы в воспоминаниях соловецких узников // Мир русского слова. 2015. II. С. 114-120.
23 Applebaum А. Gulag. Storia dei campi di concentramento sovietici / trad. it. di L.A. Dalla Fontana. Milano: Mondadori, 2005. 695 p.
24 Bremeau C. Anna Barkova. La voix surgie de glaces. Paris: Harmattan, 2010. 266 p.
25 Chiantaretto J.-F. Ecriture de soi et trauma. Paris: Anthropos, 1998. 284 p.
26 Genette G. Palimpsestes. La littérature au second degré. Paris: Seuil, 1982. 490 p.
27 Gullotta A. A new perspective for Gulag Literature Studies: the Gulag Press // Studi slavistici. VIII. 2009. P. 95-117.
28 Gullotta A. Gulag poetry: un almost unexplored field of research? // Fischer von F. Weikerstahl, K. Taidigsmann (a cura di). (Hi-)Stories of the Gulag. Fiction and reality. Heidelberg, Germany: Universitätsverlag Winter, 2016. P. 175-192.
29 Jurgenson L. L’experience concentrationnaire, est-elle indicible? (Préf. de J. Catteau). Monaco: Ed. du Rocher, 2003. 373 p.
30 Jurgenson L. L’indicible: outil d’analyse ou objet esthétique? // Protée. XXXVII.
2009. 2. P. 9-19.
31 Jurgenson L. Les représentation du Goulag dans la littérature testimoniale: approches épistémologiques // DosseF., Goldstein C. (éd. par). Paur Ricoeur. Penser la mémoire. Paris: Seuil, 2013. P. 183-196.
32 Jurgenson L. La testimonianza letteraria come fonte storica: il caso della letteratura dei Gulag // LEA - Lingue e Letterature d’Oriente e Occidente. V. 2016. P. 267-283.
33 Jurgenson L., Anstett E. Introduction //Jurgenson L., Anstett E. (a cura di). Le goulag en heritage. Pour une anthropologie de la trace. Paris: Pétra, 2009. P. 11-17.
34 Pieralli C. “Chroniques d’ailleurs” ou écriture concentrationnaire: un regard sur la lyrique féminine des Goulags staliniens (1940-1950) // Enderlein E., Mihova L. (a cura di). Ecrire ailleurs au féminin dans le monde slave au XX siècle (Série des idées et des femmes). Paris: L’Harmattan, 2012. P. 183-195.
35 Pieralli C. La lirica nella “zona”: poesia femminile nei Gulag staliniani e nelle carceri // Alberti A., Moracci G. (a cura di). Linee di confine. Separazioni e processi di integrazione nello spazio culturale slavo. Firenze: University Press, 2013. P. 221-246.
36 Pieralli C. The Poetry of Soviet Political Prisoners (1919-1939): An Historical- Typological Framework // Alberto A., Garzaniti M., Perotto M., Sulpasso B. (a cura di). Contributi italiani al Congresso Internazionale degli slavisti. Firenze: University Press, 2013. P. 387-412.
37 Pieralli C. Poesia del Gulag o della “zona”? Problemi e prospettive per una descrizione del corpus poetico dei prigionieri politici in URSS // Pieralli C., Delaunay C., Priadko E. (a cura di). Russia, Oriente slavo e Occidente europeo. Fratture e integrazioni nella storia e nella civiltà europea. Firenze: University Press, 2017. P. 281-310.
38 Toker L. Return from the Archipelago. Indianapolis: Indiana University Press, 2000. 333 p.
Примечания
1 Статья является русской обновленной версией одной из частей уже опубликованной работы на итальянском языке (см.: [37; 13]). - К.П.
2 Используются хронологические рамки, указанные архивом политических репрессий международного общества «Мемориал» в Москве.
3 Обоснование такой избранной терминологии см. ниже, параграф «Понятие поэзии “зоны” как базовый критерий для анализа корпуса».
4 По поводу значений слова «зона» в современном русском языке см.: [36, с. 387, сноска 1].
5 Этот критерий подтверждается некоторыми недавними исследованиями, в которых, однако, на методологическом уровне причины подобного подхода не проясняются. Мы имеем в виду, среди прочих, работы Горбачевского [4] и Умнягина [22]. В них имеет место «этнографический» подход к теме, поскольку тексты, чья тематическая и эстетическая общность обсуждается, объединены по принципу их происхождения из определенного места заключения (в первом случае Колыма, во втором - Соловки).
6 Автор не аргументирует свой тезис.
7 «Все, что написано, написано только по памяти. Единственными ориентирами в лабиринтах прошлого являлись при работе над книгой мои стихи, сочиненные тоже без бумаги и карандаша, но благодаря тренированности моей памяти, именно на поэзии четко отпечатавшиеся в мозгу».
8 В модели Юргенсон уровень «0» принят за «виртуальный» для прозаических литературных текстов, т. е. это черновик, который должен считаться начальной точкой процесса письма, начинающегося после, что соответствует утверждениям Е. Гинзбург о своем романе.
9 Сандарацкая М.К. Воспоминания // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 105. Л. 39-40.
10 Сандарацкая М.К. Воспоминания // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 105. Л. 69-71.
Речь идет об увлекательных и очень искренних воспоминаниях, относящихся к периоду 1937-1947 гг., но написанных в 1964 г., перемежающихся стихами, где спокойные и ритмичные поэтические строки замедляют ритм повествования, заостряя внимание читателя на деталях того или иного состояния души.
11 См.: Волович Х.В. Повесть без названия // Архив истории политических репрессий в СССР. 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 36. Л. 22.
12 Булыгин Д.А. Соловецкая быль. Воспоминания (1981) // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1.
Д. 31. Л. 58. Вышеописанными характеристиками обладают многочисленные досье, среди которых назовём: Соллетринский В.Е. Куда Бог смотрит (Ф. 2. Оп. 1. Д. 112); Волынская Р.Л. Воспоминания (Ф. 2. Оп. 1. Д. 13. Л. 16); Рахлин Д.М. Грязная история (Ф. 2. Оп. 2.
Д. 101); Егорова Л.Н. Пока мы живы - память жива: воспоминания (Ф. 2. Оп. 1. Д. 69); Ров- нов K.A. Воспоминания (Ф. 2. Оп. 1. Д. 102); Сосновский В.Л. 16 лет Гулага. (Ф. 2. Оп. 1.
Д. 113); Неополитанская В.С. О процессе церковных в 1922 году (Ф. 2. Оп. 3. Д. 39); Романович Ч.А. Поэтические иллюстрации 1938-1943 (Ф. 2. Оп. 3. Д. 35); Чипиженко О.Н. Воспоминания (Ф. 2. Оп. 3. Д. 64).
13 В результате создается, mutatis mutandis, эффект нисходящего движения, аналогичного тому, что Юргенсон [28, с. 21-24], говоря о литературной прозе, описывает как археологическое движение текста от ряда 1 к тексту ряда 0.
14 Сандарацкая М.К. Воспоминания // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Международное общество «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 105. Л. 69-70.
15 Ср.: Романович С.А. Поэтические иллюстрации // Архив истории политических репрессий в СССР 1918-1956. Ф. 2. Оп. 3. Д. 55. Л. 33.
16 Поэзия, созданная после освобождения, заметно отличается и в тематическом плане и включает в себя элементы ретроспективных размышлений. Вспомним, например, Шаламова, который, уже на свободе, пишет в 1961 г. такие стихи: «Я думал, что будут о нас писать / кантаты, плакаты, тома, / что шапки будут в воздух бросать / и улицы сойдут с ума. / Когда мы вернемся в город - мы, / сломавшие цепи зимы и сумы, / что выстояли среди тьмы. / Но город другое думал о нас, / скороговоркой он встретил нас» [19, с. 38].
17 Как уже отмечала Юргенсон относительно текстов о Гулаге, литературный текст (будь то поэзия, художественная проза tout court, мемуары) составляет первое доступное для изучения свидетельство в отсутствие других, «институциональных» свидетельств юридического и исторического характера [33, с. 11-17], т. е. выполняет крайне важную «компенсаторную» функцию, особенно в ситуации недостатка общепринятых знаний и представлений о произошедшем. В этом смысле корпус литературных свидетельств о Гулаге отличается по своему статусу от корпуса литературных свидетельств о нацистских лагерях (ср.: [30, с. 188; 36, с. 268-270]).
18 Это обстоятельство особо отмечается на задней стороне обложки или в биографических сведениях об авторе в многочисленных сборниках, среди которых: Бондарин [1, с. 3-4], В.Б. Муравьев [9, с. 2], Шилова [20, с. 2], Веселая [12, с. 2], Филин [18, с. 6-8]. В этом смысле весьма красноречивы слова бывшего политзаключенного Владимира Муравьева, который не использует pluralis maiestatis, говоря о поведении, характерном для всех («Писали, прятали, садились в карцер, из благополучия больницы или придурочной должности слетали на общие работы и все равно - писали» [11, с. 11-12]). Аллографические предисловия к другим сборникам помогают нам понять полное отсутствие намерения как-либо исказить в процессе публикации то, что было написано заключенным на зоне, ведь это противоречило бы самой сути и смыслу данных стихов: Ю. Сагалович [16, с. 3] в предисловии к тюремным стихам матери пишет, выделяя жирным шрифтом: «все эти годы моя мать молча ждала. И вот наконец она видит опубликованным то, что ТАМ и В ТО ВРЕМЯ (sic!) писалось кровью».
19 Однако немногим позднее исследовательница утверждает, что методологии, пригодные для анализа поэзии (и театра) Гулага не применимы к анализу прозы; мы не согласны с данным подходом, как явствует из теоретико-критической установки настоящей работы и приведённых доказательств её обоснованности.
20 Гуллотта [28, с. 190] заключает, что нужно начать с анализа поэтического творчества Н. Заболоцкого (после его освобождения) и проследить изменения в его поэтике, происшедшие под воздействием травмы; автор утверждает, что эти изменения являются «убедительным поводом для более систематического подхода к изучению Гулага». Несмотря на приемлемость в некоторой мере данного предложения, оно может быть одобрено только в перспективе включения дополнительных критериев в пользу того изучения корпуса, которое претендует на систематичность; а такой результат представляется невозможным без базовой установки на типологическом разграничении между синхронным (в зоне) и диахронным (после зоны) творчеством.
21 «Фрагментарный стиль» мемуаров Заболоцкого, который Гуллотта считает доказательством «поражения искусства перед лицом ужасов», напротив, подлежит осознанию посредством разъясняющего понятия «неописуемости»: интервал, обрывочный стиль, следует рассматривать как образ «окна», из которого открывается то, что «невозможно увидеть или сказать», «окна», выходящего на «нечего сказать или не на что смотреть». Этот образ становится одним из художественных средств, позволяющих «проникнуть в текст тоталитарной действительности», чтобы описать её «раздробленные и обесчеловеченные человеческие пути». Иными словами, именно пауза, прерывание повествования становится предметом литературной эстетики, как уже было отмечено формалистами (Тынянов пишет, что пауза «там, где перестает существовать инерция» [30, с. 17]).
22 Кроме уже проанализированных стихотворений в предшествующих публикациях, относительно сказанного см. также, в качестве примера, некоторые стихотворения Е. Владимировой, такие как «Сегодня мне приснился под утро странный сон», написанное в 1938 г. в пересыльной тюрьме в Барнауле, и «Бывают минуты: и воля остыла», написанное в том же году в Челябинской тюрьме.
23 В количественном отношении данное явление настолько значительно, что не может быть проигнорировано при научном анализе.
24 В эпоху десталинизации, в 1957 г., основные лагпункты, созданные вблизи крупных строек, были ликвидированы, однако советские карательные колонии не исчезли: на разных исторических этапах менялись их названия, назначение каторжных работ и внутренняя организация, а также типология политзаключенных (см.: [23, с. 532, 551]). Соответственно, поэтическое выражение опыта заключения находит свое активное продолжение в лагерях и тюрьмах постсталинской эпохи; один из наиболее известных примеров - поэт В. Стус, чье «тюремное» творчество, вместе с произведениями других авторов, требует изучения в рамках всеобъемлющего видения, охватывающего всю советскую эпоху и пространство репрессий в его целостности.
25 Эта относительно недавняя и интересная исследовательская перспектива, ограниченная рамками официальной поэзии, была открыта Еланцевой [6; 7] и продолжена Горчевой [5] и Гуллотта [27].
26 В особенности БАМлаг, созданный для строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, а именно заключенные в нем поэты, печатавшиеся в лагерной периодике, оставили богатейшее свидетельство, подлинный документ эпохи. Основные и взаимозависимые темы - это производство и энтузиазм на работах по модернизации страны в контексте построения социализма, что отражается в некоторой бедности языка.
См. некоторые примеры текстуального анализа в: [6; 7; 35, с. 232-238; 36, с. 404-407].
27 Первые масштабные строительные работы, на которых эксплуатировалась рабочая сила политзаключенных: Днепрострой, Беломорканал (1931-1939), канал Москва-Волга (1932-1936), Байкало-Амурская железнодорожная магистраль (БАМ).
28 Данная схема уточняет и дополняет классификацию, ранее разработанную нами [36] на основе анализа более обширного спектра первичных источников.
29 При рассмотрении данной подгруппы (потаенная поэзия исповедального типа) используются результаты анализа, проведенного ранее на основе поэтических текстов избранных авторов, изложенного в [34, с. 190-195] и впоследствии переработанного в [35, с. 230-241; 36, с. 395-397, 404-406 (параграфы “Unofficial, secret, mental poetry in the Twenties" («Неофициальная, тайная, мысленная поэзия 20-х гг.») и “Clandestine, mental poetry in the Thirties” («Потаенная, мысленная поэзия 30-х гг.»)]. В текстах данного типа было выявлено отсутствие экспериментов формально-ритмического плана и относительная простота лексики; что впоследствии отмечает и Гуллотта, впрочем, не базируясь на анализе поэтических текстов [28, с. 183] («стихи, мысленно сочинявшиеся в лагерях, отличаются простотой используемого словаря и крайней формальной безыскусностью, не оставляющей места для ритмических или метрических экспериментов»); данная идея подтверждает и повторяет то, что уже было показано посредством текстуального анализа [35, с. 235] («действительно, в формальном плане речь идет о неэкспериментальной поэзии: метрика правильная, ритм и рифма, как правило, соблюдены. Очевидно, здесь нет места ни для лингвистической рефлексии, ни для экспериментов с метрическими структурами») и, еще раньше, в [34, с. 255] (“il n’y a pas ici d’espace pour la sédimentation linguistique ni pour la sédimentation portant sur l’organisation du vers”). Более того, определение “poetic chronicles” («поэтические хроники»), используемое Гуллотта для описания поэзии данного типа [28, с. 184], открыто отсылает к понятию «поэзия-хроника», введенному мной в [35, с. 234] и еще раньше в [34] (“chroniques d’ailleurs”).
30 На самом деле лагерный фольклор - это особый мир, существующий независимо от поэзии. Считаясь, как правило, творческим самовыражением обычных заключенных, он состоит из целого ряда устных поэтических жанров, связанных, с одной стороны, с традицией тюремных песен (блатной лирики), в том числе и досоветских исторических эпох, с другой - с русским шансоном, жанром, объединившим в себе некоторые из этих песен (главным образом, послевоенного периода). С данной традицией работали известные авторы-исполнители, такие как Александр Галич, Владимир Высоцкий, Александр Розенбаум, Александр Новиков (об этом см.: [3]). Текстуальное и культурное наследие лагерного фольклора тоже может рассматриваться в качестве исторического источника, как показывает фундаментальное исследование Л. Джекобсона «Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник» (М., 1998, I и 2001, II) - книга, в которой собран самый широкий спектр фольклорных текстов, певшихся в русских тюрьмах ХХ в., с дореволюционного периода по 1991 г. В предисловии автор отмечает, что наследие такого рода может и должно рассматриваться как ценный исторический источник, поскольку эти песни можно воспринимать как своего рода коллективный дневник, в котором находят свое отражение исторические факты.
Список литературы
1 Бондарин С. Тебе дается день. Поэты - узники Гулага. Малая серия. № 4.
М.: Возвращение, 1992. 34 с.
2 Гаген-Торн Г.Ю. Нина Ивановна Гаген-Торн - ученый, писатель, поэт // Репрессированные этнографы / сост. Д.Д. Тумаркин. М.: Вост. лит., 1999. Вып. 1. С. 308-342.
3 Гардзонио С. Тюремная лирика и шансон: несколько замечаний к теме // Toronto Slavic Quarterly. XIV. 2005. URL: http://sites. utoronto.ca/tsq/i4/garzonioi4.shtml (дата обращения: 01.12.2016).
4 Горбаческий А.Ч. Мотив утраченных иллюзий и мотив тишины в текстах бывших колымских заключенных // Мир русского слова. 2015. II. С. 108-114.
5 Горчева А.Ю. Пресса Гулага. Списки Е.Е. Пешковой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2009. 222 с.
6 Еланцева О.П. Поэты и поэзия БАМлага. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1994. 60 с.
7 Еланцева О.П. БАМлаг в контексте истории и литературы. Из фондов дальневосточных библиотек. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2000. 232 с.
8 Жаравина Л.В. «И верю, был я в будущем»: Варлам Шаламов в перспективе XXI века. М.: Флинта-Наука, 2014. 222 с.
9 Муравьев В.П. Элегии и баллады. Поэты - узники Гулага. Малая серия. № 10. М.: Возвращение, 1992. 35 с.
10 Поэзия узников Гулага. Антология / сост. С. Виленский. М.: Демократия, 2005. 990 с.
11 Поэты - узники Гулага / сост. З. Веселая. М.: Возвращение, 2009. 60 с.
12 Поэты - узники Гулага / сост. З. Веселая. 2-е изд. М.: Возвращение, 2011. 224 с.
13 Пьералли К. Поэзия Гулага как литературное свидетельство: теоретические и эпистемологические обоснования // Studia Litterarum. 2018. Том 3, № 2. С. 144-163.
14 Пьералли К. К вопросу изучения лагерной поэзии: особенности поэзии соловецких узников // Воспоминания соловецких узников / сост. В. Умнягин. Соловки: Изд-во Солов. монастыря, 2017. Т. 5: 1927-1933. С. 32-43.
15 Росси. Ж. Справочник по ГУЛагу. В двух частях. М.: Просвет, 1991. Ч. 1. 262 с. 16 Сагалович Ю. Как рассказать о злодействии над женами. М.: [Б.и.], 1998. 50 с.
17 Средь других имен (Поэты - узники сталинских лагерей: сборник) / сост. и вступ. ст. В. Муравьев. М.: Моск. раб., 1990. 524 с.
18 Филин В.С. Лихолетье: стихи / сост. А. Жигулин. Астрахань: Волга, 2009. 125 с.
19 Шаламовский сборник: сб. ст. М.: Литера, 2011. Вып. 4 / сост. В.В. Есипов,
С.М. Соловьев. 256 с.
20 Шилова С.И. Мой любимый - шестьсот тридцать два. Поэты - узники Гулага. Малая серия. М.: Возвращение, 2000. 20 с.
21 Таганов Л.Н. «Прости, мою ночную душу״». Книга об А. Барковой. Иваново: Областное кн. изд-во «Талка», 1993. 174 с.
22 Умнягин В.В. Восприятие природы в воспоминаниях соловецких узников // Мир русского слова. 2015. II. С. 114-120.
23 Applebaum А. Gulag. Storia dei campi di concentramento sovietici / trad. it. di L.A. Dalla Fontana. Milano: Mondadori, 2005. 695 p.
24 Bremeau C. Anna Barkova. La voix surgie de glaces. Paris: Harmattan, 2010. 266 p.
25 Chiantaretto J.-F. Ecriture de soi et trauma. Paris: Anthropos, 1998. 284 p.
26 Genette G. Palimpsestes. La littérature au second degré. Paris: Seuil, 1982. 490 p.
27 Gullotta A. A new perspective for Gulag Literature Studies: the Gulag Press // Studi slavistici. VIII. 2009. P. 95-117.
28 Gullotta A. Gulag poetry: un almost unexplored field of research? // Fischer von F. Weikerstahl, K. Taidigsmann (a cura di). (Hi-)Stories of the Gulag. Fiction and reality. Heidelberg, Germany: Universitätsverlag Winter, 2016. P. 175-192.
29 Jurgenson L. L’experience concentrationnaire, est-elle indicible? (Préf. de J. Catteau). Monaco: Ed. du Rocher, 2003. 373 p.
30 Jurgenson L. L’indicible: outil d’analyse ou objet esthétique? // Protée. XXXVII.
2009. 2. P. 9-19.
31 Jurgenson L. Les représentation du Goulag dans la littérature testimoniale: approches épistémologiques // DosseF., Goldstein C. (éd. par). Paur Ricoeur. Penser la mémoire. Paris: Seuil, 2013. P. 183-196.
32 Jurgenson L. La testimonianza letteraria come fonte storica: il caso della letteratura dei Gulag // LEA - Lingue e Letterature d’Oriente e Occidente. V. 2016. P. 267-283.
33 Jurgenson L., Anstett E. Introduction //Jurgenson L., Anstett E. (a cura di). Le goulag en heritage. Pour une anthropologie de la trace. Paris: Pétra, 2009. P. 11-17.
34 Pieralli C. “Chroniques d’ailleurs” ou écriture concentrationnaire: un regard sur la lyrique féminine des Goulags staliniens (1940-1950) // Enderlein E., Mihova L. (a cura di). Ecrire ailleurs au féminin dans le monde slave au XX siècle (Série des idées et des femmes). Paris: L’Harmattan, 2012. P. 183-195.
35 Pieralli C. La lirica nella “zona”: poesia femminile nei Gulag staliniani e nelle carceri // Alberti A., Moracci G. (a cura di). Linee di confine. Separazioni e processi di integrazione nello spazio culturale slavo. Firenze: University Press, 2013. P. 221-246.
36 Pieralli C. The Poetry of Soviet Political Prisoners (1919-1939): An Historical- Typological Framework // Alberto A., Garzaniti M., Perotto M., Sulpasso B. (a cura di). Contributi italiani al Congresso Internazionale degli slavisti. Firenze: University Press, 2013. P. 387-412.
37 Pieralli C. Poesia del Gulag o della “zona”? Problemi e prospettive per una descrizione del corpus poetico dei prigionieri politici in URSS // Pieralli C., Delaunay C., Priadko E. (a cura di). Russia, Oriente slavo e Occidente europeo. Fratture e integrazioni nella storia e nella civiltà europea. Firenze: University Press, 2017. P. 281-310.
38 Toker L. Return from the Archipelago. Indianapolis: Indiana University Press, 2000. 333 p.