Аркадий Львов, «Две Колымы», газета «Новое русское слово», 13 марта 1983
Злая и остроумная статья писателя-эмигранта Аркадия Львова, опубликованная в американской русскоязычной газете «Новое русское слово» от 13 марта 1983 года. Об авторе. Аркадий Львов-Бинштейн (род. 1927), одессит, эмигрировал в 1976 году, работал ведущим программы на Радио Свобода, затем в Центре Вудро Вильсона и Библиотеке Конгресса США, преподавал в американских университетах, автор шеститомного собрания сочинений, живет в Нью-Йорке.
Пятая - не считая кирсановского "письма в редакцию" альманаха Грани, 1971 - из известных мне статей о "Колымских рассказах" на русском языке (предшествующие: Михаил Геллер - Юрий Мальцев - Виолетта Иверни - Андрей Синявский). Пятая и уже посмертная для Шаламова.
За фотографию статьи весьма благодарен Сергею Бондаренко, ее можно посмотреть здесь.
__________
Две Колымы
В 1931 году в Москве вышла книга известного писателя, этнографа, антрополога Владимира Германовича Тан-Богораза «Колымские рассказы». Спустя без малого полвека на Западе вышла книга советского писателя Варлама Шаламова под тем же названием.
В 1886 году Владимир Германович Богораз, студент Петербургского университета, был арестован по делу террористической организации «Народная воля», три года отсидел в тюрьме, а затем был сослан в колымские края. Петербургский чиновник полиции сказал ему: «О Среднеколымске мы ничего не знаем, кроме того, что там жить нельзя. Поэтому мы туда и отправляем вас».
В колымском крае, кроме Владимира Богораза, было еще полсотни ссыльных революционеров. Жили они среди чукчей, приходилось нелегко. Большей частью выросшие в обеспеченных семьях, они ушли в революцию и поначалу могли только это и делать - революцию. Однако в суровых краях на одном этом умении далеко не уедешь, пришлось перестраиваться. И перестроились. Трудились много, «рыбы ловили на каждого в год пудов 60, дров выставляли, в общем, до сотни кубов. Все своими белыми ручками, - кого же заставишь?».
Здесь, на Колыме, Владимир Богораз проходил свои настоящие университеты. Именно здесь он начал свою работу этнографа, антрополога, фольклориста, которая принесла ему мировую славу. Здесь он стал писателем, о котором - после чукотских его рассказов - заговорила вся Россия. Не только демократическая, не только революционная, но и благомыслящая Россия, которая с некоторым удивлением и некоторым недоверием, но при этом всегда с восхищением, читала его рассказы о неведомых подданных паря, о которых и сам царь толком не знал, кто они и что они.
Владимир Тан-Богораз, "Колымские рассказы", 1910
Оказалось, что на Колыме, в десяти тысячах верст от столицы, можно было жить полнокровной жизнью. Устроив коммуну, «Колымскую республику», политкаторжане через несколько лет имели уже свое хозяйство, ездовых собак, упряжки, рыболовные снасти и даже - по соседству с Полярным кругом! - разбили свои огороды. Вот, говорят теперешние советские историки, самодержавие послало людей на погибель, а люди - победили природу.
Для жителей Колымы вся остальная часть империи была «Южная Русь». «В 1904 году гонец принес на уздечке хлесткое слово «война»... Две царских смерти и две войны - вот был итог новостей, пришедших с далекого юга за сорок лет в заброшенную Колыму». Это из романа Тан-Богораза «Союз молодых». И тут же в этом романе один герой говорит другому: «Пока вы не пришли, мы тут людей не убивали». Это говорит не туземец - русский русскому. Белый полковник Авилов отвечает: «Российских народов полтораста миллионов. Из этого числа перебить десятую часть, ну, скажем, пятнадцать миллионов, а другие девять частей пусть остаются. Тогда, может, будет получше».
Отбыв ссылку, Тан-Богораз отошел от политической деятельности. Однако слава народовольца, политкаторжанина с тех далеких лет, когда еще и сам Владимир Ильич не думал о революции, закрепилась за ним на всю жизнь. И вот фраза, которую он, бывший революционер Владимир Богораз, вложил в уста белому офицеру, оказалась пророческой: примерно такая часть населения, которую он назвал, была уничтожена в действительности - правда, не белыми офицерами, не монархистами, а ЧК-НКВД и хозяевами новой власти - большевиками.
И уж эти-то, новые хозяева, нисколько не были похожи на романтика из петербургской полиции, который даже и не знал, что за край такой Колыма, где она человеку судьба - пропадать, пока смерть не приберет. Новые хозяева - а иные из них по своему личному или по опыту своих коллег - очень хорошо знали, что не так это просто - околеть на Колыме. Для этого надо человека поставить в такие условия, в какие никакого зверя не поставишь, потому что человек сильнее зверя: есть у него и хитрость, и сметка, и выдержка. Нет, природа для человека - это не настоящее испытание. Настоящее испытание для него - это другой человек. Природе что - выдержишь, так тому и быть. А вот человеку, если он поставлен ЧК, партией, совсем не безразлично это. Если партия дала инструкцию - добить, изъять из жизни - значит, не бывать по-другому.
И вот в 1929 году, ровно через тридцать лет после того, как отбыл свою колымскую ссылку бывший петербургский студент Владимир Богораз, был арестован московский студент Варлам Шаламов. Не сразу попал он на Колыму: посидел сначала в тюрьме, на пару лет выпустили, потом опять посадили. Побывал он перед Колымой в Соловецких лагерях особого назначения, на разных стройках, которым поставляла рабочую силу контора ка Лубянке. А потом уж семнадцать лет провел Варлам Шаламов на Колыме.
В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын говорит: «Я почти исключаю Колыму из охвата этой книги... Да Колыме и «повезло»: там выжил Варлам Шаламов...»
В рассказе «Поезд» Шаламов говорит: «Я испугался страшной силе человека, желанью и уменью забывать. Я увидел, что я готов забыть все, вычеркнуть двадцать лет из своей жизни. И каких лет! И когда я это понял, я победил сам себя. Я знал, что не позволю моей памяти забыть все, что видел».
Народоволец политкаторжанин Владимир Тан-Богораз ничего не забыл и все рассказал - как, хотя природа была сурова, люди не только выжили, но и устроились с комфортом, по-домашнему, по шестьдесят пудов рыбы в год на человека, оленины по самую завязку да ягод с огорода. А кроме того, в долгие зимние месяцы неустанные занятия наукой, чукотские сказы, песни да прибаутки. И самое главное, нигде, пожалуй, в обычной своей цивилизованной европейской жизни не знал каторжанин Богораз такого и в таком изобилии душевного тепла, как на Колымской каторге.
Ничего не забыл и каторжанин Варлам Шаламов: не забыл, как выгоняли людей на работу в 50-градусный мороз; не забыл, как валились замертво опухшие, отекшие тела дистрофиков; не забыл, как стреляли беглецов; не забыл, как теряли люди человеческий облик и, озверев, бросались друга на друга, на потеху палачам.
А что же это были за люди? Как и почему попали они туда, на Колыму? В чем была их вина?
Вот он, ответ Варлама Шаламова в рассказе «Последний бой майора Пугачева»: «Аресты тридцатых годов были арестами людей случайных... У профессора, партработников, военных, инженеров, крестьян, рабочих, наполнивших тюрьмы того времени до предела, не было за душой ничего положительного, кроме, может быть, личной порядочности.. Они не были ни врагами власти, ни государственными преступниками, и, умирая, они так и не поняли, почему им надо было умереть».
Народоволец Тан-Богораз и его подельники знали, что ждет их каторга: они боролись против царя, против самодержавия.
И вот, революция сделана, царя сбросили, власть досталась авангарду рабочего класса, как она сама себя называет, большевистской партии.
Царское самодержавие, враждебное народу, не знало, что делать ему с Колымой: сослало туда полсотни бунтовщиков - и забыло о них.
Советская власть, народная власть, еще ничего не сделав для народа, первым делом вспомнила о Колыме. На далеком севере, у Полярного круга, где некогда благоденствовали ниспровергатели самодержавной России, теперь обрели свое последнее прибежище их дети и внуки. Большевики - это не романтики из царской охранки, большевики не бросают на произвол судьбы рабочих, крестьян, образованных. Большевики не полагаются на природу: авось, сама добьет человека. Нет, сама не добьет: мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача.
И на далекой Колыме, за полюсом холода создаются лагеря труда, лагеря смерти. И не учеными, не этнографами, не знатоками чукотского фольклора выходят оттуда люди. А выходят... нет, вообще не выходят, ибо лагеря смерти для того, чтобы, кто уж угодил туда, так навсегда.
Не бывать более царской Колыме: у нас все свое - и Колыма своя, советская, для народа.
Пятая - не считая кирсановского "письма в редакцию" альманаха Грани, 1971 - из известных мне статей о "Колымских рассказах" на русском языке (предшествующие: Михаил Геллер - Юрий Мальцев - Виолетта Иверни - Андрей Синявский). Пятая и уже посмертная для Шаламова.
За фотографию статьи весьма благодарен Сергею Бондаренко, ее можно посмотреть здесь.
__________
Две Колымы
В 1931 году в Москве вышла книга известного писателя, этнографа, антрополога Владимира Германовича Тан-Богораза «Колымские рассказы». Спустя без малого полвека на Западе вышла книга советского писателя Варлама Шаламова под тем же названием.
В 1886 году Владимир Германович Богораз, студент Петербургского университета, был арестован по делу террористической организации «Народная воля», три года отсидел в тюрьме, а затем был сослан в колымские края. Петербургский чиновник полиции сказал ему: «О Среднеколымске мы ничего не знаем, кроме того, что там жить нельзя. Поэтому мы туда и отправляем вас».
В колымском крае, кроме Владимира Богораза, было еще полсотни ссыльных революционеров. Жили они среди чукчей, приходилось нелегко. Большей частью выросшие в обеспеченных семьях, они ушли в революцию и поначалу могли только это и делать - революцию. Однако в суровых краях на одном этом умении далеко не уедешь, пришлось перестраиваться. И перестроились. Трудились много, «рыбы ловили на каждого в год пудов 60, дров выставляли, в общем, до сотни кубов. Все своими белыми ручками, - кого же заставишь?».
Здесь, на Колыме, Владимир Богораз проходил свои настоящие университеты. Именно здесь он начал свою работу этнографа, антрополога, фольклориста, которая принесла ему мировую славу. Здесь он стал писателем, о котором - после чукотских его рассказов - заговорила вся Россия. Не только демократическая, не только революционная, но и благомыслящая Россия, которая с некоторым удивлением и некоторым недоверием, но при этом всегда с восхищением, читала его рассказы о неведомых подданных паря, о которых и сам царь толком не знал, кто они и что они.
Владимир Тан-Богораз, "Колымские рассказы", 1910
Оказалось, что на Колыме, в десяти тысячах верст от столицы, можно было жить полнокровной жизнью. Устроив коммуну, «Колымскую республику», политкаторжане через несколько лет имели уже свое хозяйство, ездовых собак, упряжки, рыболовные снасти и даже - по соседству с Полярным кругом! - разбили свои огороды. Вот, говорят теперешние советские историки, самодержавие послало людей на погибель, а люди - победили природу.
Для жителей Колымы вся остальная часть империи была «Южная Русь». «В 1904 году гонец принес на уздечке хлесткое слово «война»... Две царских смерти и две войны - вот был итог новостей, пришедших с далекого юга за сорок лет в заброшенную Колыму». Это из романа Тан-Богораза «Союз молодых». И тут же в этом романе один герой говорит другому: «Пока вы не пришли, мы тут людей не убивали». Это говорит не туземец - русский русскому. Белый полковник Авилов отвечает: «Российских народов полтораста миллионов. Из этого числа перебить десятую часть, ну, скажем, пятнадцать миллионов, а другие девять частей пусть остаются. Тогда, может, будет получше».
Отбыв ссылку, Тан-Богораз отошел от политической деятельности. Однако слава народовольца, политкаторжанина с тех далеких лет, когда еще и сам Владимир Ильич не думал о революции, закрепилась за ним на всю жизнь. И вот фраза, которую он, бывший революционер Владимир Богораз, вложил в уста белому офицеру, оказалась пророческой: примерно такая часть населения, которую он назвал, была уничтожена в действительности - правда, не белыми офицерами, не монархистами, а ЧК-НКВД и хозяевами новой власти - большевиками.
И уж эти-то, новые хозяева, нисколько не были похожи на романтика из петербургской полиции, который даже и не знал, что за край такой Колыма, где она человеку судьба - пропадать, пока смерть не приберет. Новые хозяева - а иные из них по своему личному или по опыту своих коллег - очень хорошо знали, что не так это просто - околеть на Колыме. Для этого надо человека поставить в такие условия, в какие никакого зверя не поставишь, потому что человек сильнее зверя: есть у него и хитрость, и сметка, и выдержка. Нет, природа для человека - это не настоящее испытание. Настоящее испытание для него - это другой человек. Природе что - выдержишь, так тому и быть. А вот человеку, если он поставлен ЧК, партией, совсем не безразлично это. Если партия дала инструкцию - добить, изъять из жизни - значит, не бывать по-другому.
И вот в 1929 году, ровно через тридцать лет после того, как отбыл свою колымскую ссылку бывший петербургский студент Владимир Богораз, был арестован московский студент Варлам Шаламов. Не сразу попал он на Колыму: посидел сначала в тюрьме, на пару лет выпустили, потом опять посадили. Побывал он перед Колымой в Соловецких лагерях особого назначения, на разных стройках, которым поставляла рабочую силу контора ка Лубянке. А потом уж семнадцать лет провел Варлам Шаламов на Колыме.
В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын говорит: «Я почти исключаю Колыму из охвата этой книги... Да Колыме и «повезло»: там выжил Варлам Шаламов...»
В рассказе «Поезд» Шаламов говорит: «Я испугался страшной силе человека, желанью и уменью забывать. Я увидел, что я готов забыть все, вычеркнуть двадцать лет из своей жизни. И каких лет! И когда я это понял, я победил сам себя. Я знал, что не позволю моей памяти забыть все, что видел».
Народоволец политкаторжанин Владимир Тан-Богораз ничего не забыл и все рассказал - как, хотя природа была сурова, люди не только выжили, но и устроились с комфортом, по-домашнему, по шестьдесят пудов рыбы в год на человека, оленины по самую завязку да ягод с огорода. А кроме того, в долгие зимние месяцы неустанные занятия наукой, чукотские сказы, песни да прибаутки. И самое главное, нигде, пожалуй, в обычной своей цивилизованной европейской жизни не знал каторжанин Богораз такого и в таком изобилии душевного тепла, как на Колымской каторге.
Ничего не забыл и каторжанин Варлам Шаламов: не забыл, как выгоняли людей на работу в 50-градусный мороз; не забыл, как валились замертво опухшие, отекшие тела дистрофиков; не забыл, как стреляли беглецов; не забыл, как теряли люди человеческий облик и, озверев, бросались друга на друга, на потеху палачам.
А что же это были за люди? Как и почему попали они туда, на Колыму? В чем была их вина?
Вот он, ответ Варлама Шаламова в рассказе «Последний бой майора Пугачева»: «Аресты тридцатых годов были арестами людей случайных... У профессора, партработников, военных, инженеров, крестьян, рабочих, наполнивших тюрьмы того времени до предела, не было за душой ничего положительного, кроме, может быть, личной порядочности.. Они не были ни врагами власти, ни государственными преступниками, и, умирая, они так и не поняли, почему им надо было умереть».
Народоволец Тан-Богораз и его подельники знали, что ждет их каторга: они боролись против царя, против самодержавия.
И вот, революция сделана, царя сбросили, власть досталась авангарду рабочего класса, как она сама себя называет, большевистской партии.
Царское самодержавие, враждебное народу, не знало, что делать ему с Колымой: сослало туда полсотни бунтовщиков - и забыло о них.
Советская власть, народная власть, еще ничего не сделав для народа, первым делом вспомнила о Колыме. На далеком севере, у Полярного круга, где некогда благоденствовали ниспровергатели самодержавной России, теперь обрели свое последнее прибежище их дети и внуки. Большевики - это не романтики из царской охранки, большевики не бросают на произвол судьбы рабочих, крестьян, образованных. Большевики не полагаются на природу: авось, сама добьет человека. Нет, сама не добьет: мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача.
И на далекой Колыме, за полюсом холода создаются лагеря труда, лагеря смерти. И не учеными, не этнографами, не знатоками чукотского фольклора выходят оттуда люди. А выходят... нет, вообще не выходят, ибо лагеря смерти для того, чтобы, кто уж угодил туда, так навсегда.
Не бывать более царской Колыме: у нас все свое - и Колыма своя, советская, для народа.