Ирина Сиротинская. "Поход за рукописями"
1
На стене комнаты Варлама Тихоновича Шаламова, первой его комнаты, которую я увидела - маленькой, на первом этаже - висели два портрета - Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны Мандельштам. В первом своем письме зимой 1966 г. мне В. Т. писал: «Для всех я был предметом торга, спекуляции, и только для Н. Я. - глубокого сочувствия».
Варлам Тихонович много рассказывал мне о воспоминаниях Н. Я., говоря, что это прекрасная русская проза, это глубокий и точный взгляд на время. Даже говорил, что Н. Я. не уступает в талантливости своему мужу. Надо ли говорить, что я заинтересовалась этой необыкновенной женщиной и попросила меня с ней познакомить. В. Т. обычно еженедельно бывал у Н. Я. Иногда с раздражением упоминал о «людях с кухни Н. Я.» (кухня, как я убедилась впоследствии, была гостиной Н. Я.)
Наконец в ноябре 1966 г. я, по рекомендации В. Т., познакомилась с Н. Я. Сначала она мне показалась очень некрасивой, даже неприятной, но потом совершенно очаровала умением вести беседу, умом, тактом. Я не встречала более интересного собеседника. Видимо, с каждым она умела говорить на интересующие его темы. И со мной она говорила о детях («ведь я - педагог»), о литературных знакомых О. Э. и своих... Скоро В. Т., неудержимо расплываясь в улыбке, сообщил мне, что я Н. Я. очень понравилась. «И я, - вещал В. Т., - выразил свое глубокое удовлетворение». «Можно бы обойтись и без этого», - сказала я, к удивлению и растерянности В. Т.
Думаю, что это был со стороны Н. Я. лишь запуск зонда, чтобы проверить отношение В. Т. ко мне. И это мне не понравилось.
Такая же проба была произведена и со мной. Н. Я. всегда очень высоко оценивала прозу В. Т. «Я думаю, проза Шаламова - новые пути русской литературы». И вдруг сказала: «В. Т. очень злой». Я удивилась и неожиданности суждения, и самим этим словам. И возразила: «Да что Вы, он очень добрый». И поймала взгляд Н. Я., какой-то изучающий взгляд.
- Ну да, это с Вами он добрый.
И поняла, что это был пробный шар. Такие манипуляции с собеседником мне не понравились. Может быть, это и безобидно, но я не считаю возможными такие дипломатические приемы в частной жизни. С тех пор с Н. Я. мы более ограничивались кругом чисто профессиональных моих вопросов - судьбой архива О. Э.‚ который был у Харджиева, у Л.С. Финкельштейн.
Рассказывала Н. Я. и кое-что о себе и О. Э. Теперь, читая отрывки из первого варианта «Второй книги» (Литературная учеба. 1989. № 3.), историю разрыва О. Э. с Ольгой Ваксель, сосиски Н.И. Харджиева, которыми кормил он Н. Я., и т. п., я понимаю, что эти отрывки она тогда как бы читала на слушателя. Думаю, что переделка «Второй книги» и уничтожение первого варианта тесно связаны с переоценкой личности Н.И. Харджиева прежде всего.
Мне она говорила: «Подумать только, эти сосиски я не могла забыть всю жизнь! Ну, я ему покажу? Он мне сказал - немного пожил бы Мандельштам, у него и другая жена была бы. Подумаешь - жена! А я у него один».
Она была в бешенстве. Думается, была она и ревнива, и нетерпима. И, как и собиралась, переписала книгу совсем в другой тональности.
Н. Я. передала в ЦГАЛИ несколько автографов О. Э. («Египетская марка», «Домби и сын», «Теннис»), фотографии. Я ей скопировала то, что было у нас.
2
Рукописи О. Мандельштама хранились тогда у Н.И. Харджиева. Он несколько преувеличивал свою роль хранителя и истолкователя Мандельштама. Как рассказывала мне Надежда Яковлевна, он говорил в ответ на ее претензии: «Подумаешь, жена! Пожил бы Мандельштам, у него другая жена была бы. А я у него один».
Н. Я. была просто в истерике: «Он может уничтожить рукописи! Надо отнять их у него!»
В мае 1967 г. была организована «экспедиция» для изъятия рукописей у Харджиева. Мы собрались в «Москве» у Ласкиной в составе: Н. Я., Алексей (сын Ласкиной и Симонова‚ физическая сила нашей кампании), Саша Морозов («ему он откроет дверь» - сказала Н. Я.) и я, представитель государственного архива, куда Н. Я. обещала отдать рукописи О. Э.
Н. Я., истерически дрожа, обещала кричать в окно, если Н. И. не будет отдавать рукописи. Алексей обещал держать Н. И., спрашивая Н. Я.: «А вы знаете, где они лежат?»
Саша не верил в коварство Н. И., уверяя, что он отдаст все.
Так, живописной группой, мы дошли до дома Н. И.
Решили, что сначала пойдут Саша и Н. Я. Мы с Алексеем оставались в резерве и ждали во дворе, пока Н. Я. поднялась к Николаю Ивановичу. Но наша помощь не понадобилась.
Саша оказался прав. Н. И. отдал папочку с рукописями О. Э. Правда, как потом говорила Н. Я., рукописи были не все.
Мне Н. Я. сказала: «Не прерывайте нашего с Оськой свидания, я потом отдам в архив все».
Этого обещания она не сдержала.
И когда через полгода я, крайне бережно, напомнила ей о нем, Н. Я. резко сказала мне: «Какое юридическое право Вы имеете требовать у меня архив? Я отдам его туда, где занимаются Оськой».
Я ответила: «Это Ваше право, Н. Я., и, сохрани Бог, я ничего не требую, я просто спросила, помня Ваше обещание».
Это был наш последний разговор с Н. Я. Больше она не приглашала меня к себе, как прежде, своими маленькими записочками.
Вскоре В. Т. спросил меня (после визита к Н. Я.), обещала ли передать Н. Я. архив к нам. Я ответила, что обещала. Видимо, Н. Я. говорила с Варламом Тихоновичем на эту тему и говорила с раздражением.
А некоторое время спустя В. Т. спросил меня, что я думаю о Н. Я. Я сказала, что она умница, редкая умница, но ей немножко не хватает благородства. И В. Т. вдруг стремительно заходил по комнате:
- Много, много благородства там не хватает. Я сказал ей, что не могу больше у нее бывать.
Я пыталась его смягчить, убеждала, что ему нужен литературный круг, знакомства, общение, и круг Н. Я. - это интересные люди, это возможность говорить на любые темы, это...
- Не нужен мне никто, - резко ответил В. Т.
В. Т. никогда не действовал половинчато. Рвать - так сразу и навсегда. Так он поступил с Г.И. Гудзь, первой женой, с О.С. Неклюдовой, второй женой, с Б.Н. Лесняком, своим колымским другом, с другими людьми, и с Н. Я. так же.
Конечно, были и глубокие причины у него для охлаждения дружбы с Н. Я. Как-то еще в начале 1967 г. он обмолвился о своих визитах к Н. Я. «Это нужно для моей работы». Думаю, что «нужность для работы» была к 1968 г. исчерпана.
Да и «болельщицкие», как говорил В. Т.‚ наклонности Н. Я. его раздражали, резкое размежевание - кто за нас, а кто за другую команду. Ему было тесно в команде, даже в команде умной, просвещенной, левой.
В. Т. не любил команд и прервал отношения с Н. Я. навсегда.
-----------
Первоначальная версия очерка - под названием «Надежда Яковлевна Мандельштам» - опубликована в: Шаламовский сборник. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 131-133. Специально для настоящего издания И.П. Сиротинская дополнила этот текст подробностями визита к Н.И. Харджиеву. Следует заметить, что сама Н.Я. Мандельштам в качестве четвертого участника «похода» называла не Алексея Кирилловича Симонова (в памяти которого, по его словам, этого эпизода не осталось), а Лазаря Израилевича Хволовского (1925-2005) - «Зорю, бывшего мужа Жени Ласкиной» (Мандельштам Н. Книга третья. Париж, 1986. С. 124). - Ред.
________________
Опубликовано в альманахе Мандельштамовского общества «Сохрани мою речь…». Вып. 4. В 2 ч. М.: РГГУ, 2008.
На стене комнаты Варлама Тихоновича Шаламова, первой его комнаты, которую я увидела - маленькой, на первом этаже - висели два портрета - Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны Мандельштам. В первом своем письме зимой 1966 г. мне В. Т. писал: «Для всех я был предметом торга, спекуляции, и только для Н. Я. - глубокого сочувствия».
Варлам Тихонович много рассказывал мне о воспоминаниях Н. Я., говоря, что это прекрасная русская проза, это глубокий и точный взгляд на время. Даже говорил, что Н. Я. не уступает в талантливости своему мужу. Надо ли говорить, что я заинтересовалась этой необыкновенной женщиной и попросила меня с ней познакомить. В. Т. обычно еженедельно бывал у Н. Я. Иногда с раздражением упоминал о «людях с кухни Н. Я.» (кухня, как я убедилась впоследствии, была гостиной Н. Я.)
Наконец в ноябре 1966 г. я, по рекомендации В. Т., познакомилась с Н. Я. Сначала она мне показалась очень некрасивой, даже неприятной, но потом совершенно очаровала умением вести беседу, умом, тактом. Я не встречала более интересного собеседника. Видимо, с каждым она умела говорить на интересующие его темы. И со мной она говорила о детях («ведь я - педагог»), о литературных знакомых О. Э. и своих... Скоро В. Т., неудержимо расплываясь в улыбке, сообщил мне, что я Н. Я. очень понравилась. «И я, - вещал В. Т., - выразил свое глубокое удовлетворение». «Можно бы обойтись и без этого», - сказала я, к удивлению и растерянности В. Т.
Думаю, что это был со стороны Н. Я. лишь запуск зонда, чтобы проверить отношение В. Т. ко мне. И это мне не понравилось.
Такая же проба была произведена и со мной. Н. Я. всегда очень высоко оценивала прозу В. Т. «Я думаю, проза Шаламова - новые пути русской литературы». И вдруг сказала: «В. Т. очень злой». Я удивилась и неожиданности суждения, и самим этим словам. И возразила: «Да что Вы, он очень добрый». И поймала взгляд Н. Я., какой-то изучающий взгляд.
- Ну да, это с Вами он добрый.
И поняла, что это был пробный шар. Такие манипуляции с собеседником мне не понравились. Может быть, это и безобидно, но я не считаю возможными такие дипломатические приемы в частной жизни. С тех пор с Н. Я. мы более ограничивались кругом чисто профессиональных моих вопросов - судьбой архива О. Э.‚ который был у Харджиева, у Л.С. Финкельштейн.
Рассказывала Н. Я. и кое-что о себе и О. Э. Теперь, читая отрывки из первого варианта «Второй книги» (Литературная учеба. 1989. № 3.), историю разрыва О. Э. с Ольгой Ваксель, сосиски Н.И. Харджиева, которыми кормил он Н. Я., и т. п., я понимаю, что эти отрывки она тогда как бы читала на слушателя. Думаю, что переделка «Второй книги» и уничтожение первого варианта тесно связаны с переоценкой личности Н.И. Харджиева прежде всего.
Мне она говорила: «Подумать только, эти сосиски я не могла забыть всю жизнь! Ну, я ему покажу? Он мне сказал - немного пожил бы Мандельштам, у него и другая жена была бы. Подумаешь - жена! А я у него один».
Она была в бешенстве. Думается, была она и ревнива, и нетерпима. И, как и собиралась, переписала книгу совсем в другой тональности.
Н. Я. передала в ЦГАЛИ несколько автографов О. Э. («Египетская марка», «Домби и сын», «Теннис»), фотографии. Я ей скопировала то, что было у нас.
2
Рукописи О. Мандельштама хранились тогда у Н.И. Харджиева. Он несколько преувеличивал свою роль хранителя и истолкователя Мандельштама. Как рассказывала мне Надежда Яковлевна, он говорил в ответ на ее претензии: «Подумаешь, жена! Пожил бы Мандельштам, у него другая жена была бы. А я у него один».
Н. Я. была просто в истерике: «Он может уничтожить рукописи! Надо отнять их у него!»
В мае 1967 г. была организована «экспедиция» для изъятия рукописей у Харджиева. Мы собрались в «Москве» у Ласкиной в составе: Н. Я., Алексей (сын Ласкиной и Симонова‚ физическая сила нашей кампании), Саша Морозов («ему он откроет дверь» - сказала Н. Я.) и я, представитель государственного архива, куда Н. Я. обещала отдать рукописи О. Э.
Н. Я., истерически дрожа, обещала кричать в окно, если Н. И. не будет отдавать рукописи. Алексей обещал держать Н. И., спрашивая Н. Я.: «А вы знаете, где они лежат?»
Саша не верил в коварство Н. И., уверяя, что он отдаст все.
Так, живописной группой, мы дошли до дома Н. И.
Решили, что сначала пойдут Саша и Н. Я. Мы с Алексеем оставались в резерве и ждали во дворе, пока Н. Я. поднялась к Николаю Ивановичу. Но наша помощь не понадобилась.
Саша оказался прав. Н. И. отдал папочку с рукописями О. Э. Правда, как потом говорила Н. Я., рукописи были не все.
Мне Н. Я. сказала: «Не прерывайте нашего с Оськой свидания, я потом отдам в архив все».
Этого обещания она не сдержала.
И когда через полгода я, крайне бережно, напомнила ей о нем, Н. Я. резко сказала мне: «Какое юридическое право Вы имеете требовать у меня архив? Я отдам его туда, где занимаются Оськой».
Я ответила: «Это Ваше право, Н. Я., и, сохрани Бог, я ничего не требую, я просто спросила, помня Ваше обещание».
Это был наш последний разговор с Н. Я. Больше она не приглашала меня к себе, как прежде, своими маленькими записочками.
Вскоре В. Т. спросил меня (после визита к Н. Я.), обещала ли передать Н. Я. архив к нам. Я ответила, что обещала. Видимо, Н. Я. говорила с Варламом Тихоновичем на эту тему и говорила с раздражением.
А некоторое время спустя В. Т. спросил меня, что я думаю о Н. Я. Я сказала, что она умница, редкая умница, но ей немножко не хватает благородства. И В. Т. вдруг стремительно заходил по комнате:
- Много, много благородства там не хватает. Я сказал ей, что не могу больше у нее бывать.
Я пыталась его смягчить, убеждала, что ему нужен литературный круг, знакомства, общение, и круг Н. Я. - это интересные люди, это возможность говорить на любые темы, это...
- Не нужен мне никто, - резко ответил В. Т.
В. Т. никогда не действовал половинчато. Рвать - так сразу и навсегда. Так он поступил с Г.И. Гудзь, первой женой, с О.С. Неклюдовой, второй женой, с Б.Н. Лесняком, своим колымским другом, с другими людьми, и с Н. Я. так же.
Конечно, были и глубокие причины у него для охлаждения дружбы с Н. Я. Как-то еще в начале 1967 г. он обмолвился о своих визитах к Н. Я. «Это нужно для моей работы». Думаю, что «нужность для работы» была к 1968 г. исчерпана.
Да и «болельщицкие», как говорил В. Т.‚ наклонности Н. Я. его раздражали, резкое размежевание - кто за нас, а кто за другую команду. Ему было тесно в команде, даже в команде умной, просвещенной, левой.
В. Т. не любил команд и прервал отношения с Н. Я. навсегда.
-----------
Первоначальная версия очерка - под названием «Надежда Яковлевна Мандельштам» - опубликована в: Шаламовский сборник. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 131-133. Специально для настоящего издания И.П. Сиротинская дополнила этот текст подробностями визита к Н.И. Харджиеву. Следует заметить, что сама Н.Я. Мандельштам в качестве четвертого участника «похода» называла не Алексея Кирилловича Симонова (в памяти которого, по его словам, этого эпизода не осталось), а Лазаря Израилевича Хволовского (1925-2005) - «Зорю, бывшего мужа Жени Ласкиной» (Мандельштам Н. Книга третья. Париж, 1986. С. 124). - Ред.
________________
Опубликовано в альманахе Мандельштамовского общества «Сохрани мою речь…». Вып. 4. В 2 ч. М.: РГГУ, 2008.