Сиротинская как всегда
темнит и лукавит, скупо обнародуя то, что считает полезным для своей версии, и - довольно бездарно, кстати - манипулируя этими крохами информации с тем, чтобы сбить читателя с толку. История охоты ЦГАЛИ и Сиротинской за рукописями Мандельштама
подробно описана филологом Павлом Нерлером, и кончается эта история очередным изъятием архива, только на сей раз не Надеждой Мандельштам у Харджиева, а ГБ и ЦГАЛИ - бумаг Надежды Мандельштам у ее душеприказчика
Юрия Фрейдина и помещением их в "спецхран" под охрану Волковой и Сиротинской. Таким образом, частично Сиротинская своей цели достигла. К счастью, только частично, поскольку предусмотрительная Надежда Яковлевна еще в семидесятых успела передать рукописи мужа в открытый для исследователей архив Принстонского университета по ту сторону океана. Обе истории с изъятиями пахнут довольно скверно, что не мешает, однако, дополнить более раннюю - как она изложена у Сиротинской - некоторыми подробностями и снабдить комментарием.
Появлению Сиротинской с Н. Мандельштам у Харджиева предшестовало появление обеих в издательстве "Искусство", где работал тогда
Александр Морозов и где он
ухитрился издать в виде тонюсенькой книжки эссе Осипа Мандельштама "Разговор о Данте" - по тем временам настоящий подвиг. Иначе говоря, "поход за рукописями" имеет предысторию, переходящую в саму историю, рассказанную Сиротинской и окончившуюся ее бесславным изгнанием с "кухни" владелицы вожделенных рукописей. Так что обижается она зря - обе дамы плели каждая собственную интригу, и победила сильнейшая, хотя за ней не стояло ни могущественного ЦГАЛИ, ни тайной полиции. Проиграл слабейший - Шаламов. Мужчинам вообще не следует встревать в отношения женщин, они всегда заведомо в проигрыше. В конечном счете Шаламов тоже покинул "кухню". Но не так, как рассказывает Сиротинская, а совершенно иначе. Не было никаких "вскоре" и "некоторое время спустя". Отношения Шаламова с Мандельштам развивались, конечно, не полностью автономно от ее отношений с Сиротинской, но в своем русле и своем ритме. Расставлю временные вехи. Ноябрь 1966-го - знакомство Сиротинской с Н. Мандельштам. Апрель-май 1967-го - посещение обеими издательства "Искусство", где готовится к выходу книга Харджиева о Маяковском, и "поход за рукописями" с изъятием их у Николая Ивановича. Работа Мандельштам над книгой об Ахматовой, которая пишется на глазах заинтересованного и сочувствующего Шаламова. Октябрь-ноябрь 1967-го - отказ Сиротинской от дома Надежды Мандельштам. Поздняя весна 1968-го - издание Шаламовым и Пинским в виде машинописного сборника цикла "Воскрешение лиственницы", название и смысловой стержень которому дает одноименный рассказ, где ветка лиственницы, "дерева концлагерей", оживает в доме "вдовы поэта". Август-сентябрь того же года - начало работы Н. Мандельштам над "Второй книгой", которую "Варлаам", так высоко ценивший ее первую книгу воспоминаний, "советует немедленно перестать писать". И наконец, к началу 1969-го, с накоплением всего отрицательного - включая изнание Сиротинской год с лишним назад - в отношениях Шаламова с Мандельштам, происходит то, к чему Сиротинская перепрыгивает в статье парой строк, утаив от читателя все, что можно утаить, и обессмыслив все, что можно обессмыслить - разрыв автора "Воскрешения лиственницы" с хозяйкой дома, в котором эта лиственница преждевременно воскресает. Вот яркий пример того, что представляют собой мемуары Сиротинской "Мой друг Варлам Шаламов", куда комментируемый текст в слегка измененном виде входит главкой "Надежда Яковлевна Мандельштам".
Ниже об истории "похода за рукописями" повествует детально осведомленная в происходящем Эмма Герштейн, литературовед, текстолог и многолетняя подруга Надежды и Осипа Мандельштамов. Надежду Яковлевну она называет то общепринятым "Н. Я.", то саркастическим "Наденька". Фигурирует в интервью и Сиротинская, которая, оказывается, знакома с Александром Морозовым задолго до встреч с ним в доме престарелых у тюремной койки беспомощного Шаламова, о чем она, естественно, тоже умалчивает. Замечу, что интервью Герштейн было опубликовано в 1999 году, когда все трое - и она, и Сиротинская, и Морозов - были живы-здоровы и спокойно могли выяснить между собой, не является ли публично озвученное Герштейн мнение Морозова о Сиротинской грязной инсинуацией, но последняя предпочла ничего не выяснять и никаких опровержений не добиваться. Почему - понятно, ибо здесь только начни...
(В качестве примечания. Л.С. Финкельштейн, упомянутая Сиротинской - жена знакомого Мандельштамов по воронежской ссылке литературоведа и поэта Сергея Рудакова. В 1944 Рудаков погиб на фронте, и часть находившихся у него рукописей к тому времени тоже погибшего Мандельштама не то пропала, не то, как подозревала Н. Мандельштам, осталась у его вдовы, которая не спешила их возвращать).
_________
Итак, Эмма Герштейн:
"Харджиев посвятил текстологии Мандельштама пятнадцать лет, а она упрекала Н.И. [Харджиева], что он медлит. [...] что это за текстология, какое-то буквоедство. И ей уже надо освободиться от Харджиева. [...]
Она объявляет, что он специально все задерживает, она требует скорей, а он, видите ли, такая архивная крыса, корпит над этим - а надо сдавать в печать! [...]
А Мандельштам все не выходит - он пятнадцать лет не выходил.
И тогда Наденька решила забрать у Николая Ивановича Мандельштамовский архив. Она [...] стала требовать у Н.И. назад архив Мандельштама [...]
Н.Я. пришла в издательство «Искусство», когда книга [Харджиева] о Маяковском еще не вышла, вместе с Сиротинской, заместительницей главного директора ЦГАЛИ, про которую Морозов говорил, что она главная гепеушница, хотя Волкова [Наталья Волкова, директор ЦГАЛИ] была главная и не скрывала это [...]. Н.Я. пришла с жалобой на Харджиева, что он украл архив Мандельштама. Морозов сам мне рассказывал: «Вы не знаете, с каким человеком она пришла». А потом Надя пошла у Харджиева вырвать архив Мандельштама. Сиротинская стояла внизу и ждала. Харджиев ей сказал: «Надя, я ведь вам говорил, что я верну архив по первому требованию». И выдал ей весь архив."
Из
интервью Герштейн журналу "Зеркало", январь 1999.