Сергей Тимофеев, часть 5. 1987. Мастерская на Горького
С трепетом представляю очередную часть рабочих материалов для биографии Сергея Тимофеева. Знаю, что "дуракам полдела не показывают", потому что могут не так понять. Но надеюсь, что дураков у нас тут не слишком много :). К тому же имена девушек все-таки скрыла под загадочными инициалами, не совпадающими с реальными. Да и вообще ничего развернутого о них все равно тут не написано. Может быть, когда вы вспомните побольше, тон всего этого станет другим. И, кстати, ни одной фотки из 1987 у нас еще нет.
Пока же предварю этот печально, совсем не похоже на ту развеселую жизнь, сложившийся коллаж - стихотворением Игоря Бондаревского о Тиминой мастерской, хоть и не сильно надеюсь, что оно пересилит дальнейшее повествование.
Игорь Бондаревский.
Памяти С.Тимофеева
В конечном счете, что же мы имеем?
Что мы имеем, чего нет у них,
но отобрать у нас они не могут?
Ведь мы имеем что-то, слава Богу,
такое, что и двери мастерских
почти что никогда не запираем?
Входите, гости -- воры и бандиты!
Смотрите смело, что же мы имеем:
немного старой мебели, покрытой
царапинами, красками и клеем,
подрамники, мольберт, рулон холста,
да грубый стол, похожий на верстак,
да под столом мешок с бумажным сором.
Глядите: вот магические вещи,
которые вам в руки не дадутся,
а если взять, то долго не сберечь.
Нет, не украсть, не выпросить.
Лишь сжечь. Сжечь -- это да.
Но не об этом речь.
А речь о том, что здесь они топтались,
презрительно кривились, но пытались
потрогать хоть линейку, хоть резинку,
хоть выпросить стакан спитого чая,
смущались, взгляд хозяина встречая,
и пялились на пошлую картинку,
прикнопленную к ржавой штукатурке, --
как раз для них: порадуйтесь, придурки.
Конечно, знал хозяин что по чем.
И было самому ему неловко,
что на столе любая мелочевка,
которая ему принадлежала,
завистливых придурков поражала.
И вывалясь во мрак ночной, как стадо,
брели они, вздыхая по пути,
что кажется художник -- не ахти,
но мастерская у него -- что надо!
1987. Мастерская на Горького
В 1987 Тима уходит из «Комсомольца» и устраиваться работать дворником в ЖЭУ.
Асатуров: «Во время работы в "Комсомольце" у Сережи была мастерская на Горького между Островским и Халтуринским. Была такая Томочка Яковлева, она училась в университете, работала в домоуправлении, и каким-то образом через свою контору она помогла Сереже подвальчик этот оформить на себя. Он там и жил, и работал».
Тима пытается помириться с женой. Жена и дочь перебираются к нему в мастерскую.
Жильцов своего двора Тима рисует в гротескных тонах (впрочем, как и других людей).
Тима: «Двор у меня большой, по принципу гетто - железные лестницы наружу...У меня полуподвал...Выхожу на улицу. Из темноты выплывает моя старуха, мой оракул. Говорит, приезжала милиция, стучались к вам, потом дверь пробовали ломать. "Вы ничего не слышали?" Я говорю: "Нет". Она продолжает: "Так они канат привязали к ручке двери, другой конец - к машине, дергали, дергали, пока ручка не отлетела, потом плюнули и уехали - наверное, за подмогой."
В другом месте: «В окно заглядывает старушечье лицо. Она меня зовет, протяжно, визгливо. Выхожу. Просит покрасить ей окно. Лезу по лестнице, начинаю красить. Крашу, крашу, крашу... Она меня предупреждает, что надо потише, "потому что приходили с ЖЭУ по жалобе". Выясняли, грозились прогнать меня, к чертовой матери. Темнеет. Лицо старухи приобретает форму слепка, зависшего в воздухе. Говорящая маска предупреждает, что вчера выходили от меня несколько человек, один отстал и упал возле туалета. Так и лежал часа два, спал...“
Другой сосед Тимы - «антенный Володя - чудовищных размеров микроцефал. Антенный - потому что его какой-то научно- популярный журнал надоумил, что можно принимать сигналы из космоса в домашних условиях. И вот он уже несколько лет бьется над этой проблемой. Вообщем-то, это его дело, но вся беда в том, что он уверен, что это должен знать каждый. И вот я стою и нетерпеливо переступаю с ноги на ногу, слушаю, как в обычный тазик можно поймать сигналы НЛО. У него ботинки размера за 50, и я раздавлен этой мощью“.
Картинку дополняет Ксения Агалли: «... о минус-туалете в Тиминой мастерской. Удобств, значит, не было, но потребности оставались, куда ж без них, и бегать приходилось во двор, где стоял деревянный трехдверный нужник, архитектуры классической - с дырками в полу. Не убирал там никто и никогда, а пользовалась вся округа, так что войти туда можно было только в глубоком обмороке. Особенно тяжкое впечатление он производил на посетителей зимой: обледенелые горы сами понимаете чего, ноги скользят, удержаться трудно, да и не за что, отверстие в полу устрашающе зияет, а деваться некуда. «Вы знаете, доктор, я в последнее время что-то криво какаю…»
Почти одновременно в тот же ЖЭУ, с помощью той же Томы Яковлевой, устраиваются работать Игорь Бондаревский (плотником) и Геннадий Жуков (электриком). Они получают дворницкие в т.н. «Бункере», буквально в двух кварталах от Тиминой мастерской. В соседнем с Бункером доме, в мастерской жила и я; работала уборщицей в том же ЖЭУ.
Обустраиваться Тиме, так же, как и Жукову с Бондаревским в их «Бункере», помогал Дима Дьяков - «интеллектуальный бомж и известный гурман», по словам Тимы. ( Евтушенко: «Дима Дьяков последние годы жил на даче у Миши Марочкина. После смерти Марочкина, говорят, его мама отправила Диму на родину - куда-то на Украину») .
Многочисленные гости бесконечно кочуют по этим мастерским, иногда перемещаясь в сквот Дом актера, находящийся в конце той же самой улицы Горького. Там в это время поселяются художники Тер-Оганьян и Кошляков, поэт Мирослав Немиров, экстравагантный администратор филармонии Всеволод Лисовский и многие другие.
К улице Горького географически примыкают квартира Бондаревского на пл. Красноармейской и квартира Оли Эмдиной и Сергея Дмитровского на Каяни, в которой в начале 1988 поселяются еще и Кася Данилюк с Гошей Бурениным, переехавшие из Львова.
Эта городская линия, соединяющая несколько дружественных «точек» буквально вдоль одной длинной улицы, от самого ее начала до упора - называется «Осью Зла».
Татьяна: Мы пробовали «начать все заново» в мастерской на Горького. Наклеили обои, купили портьеры, но... Но это был центр города, к нам стали приходить толпы народа, пить чай, есть сахар, я просто физически не успевала покупать все это. Казалось, что в Ростове нет человека, не знакомого с Сережей. Постоянные гульки! Я думала, что я сопьюсь и отправлюсь лечиться в ЛТП. К тому же оказалось, что по соседству мастерские Стаса (?) и Гены Жукова... И каждый вечер - «У кого тоска? Разгоняй тоску!». Но главным было то, что в сырой полуповальной мастерской с наступлением холодов я с ребенком находиться не могла. К тому же я поступила учиться на вечернее отделение. Я вспоминаю сейчас не атмосферу творчества, а хаос, в котором мы жили.
Ко всему прочему Тима в это время увлекся N.
Татьяна: Обычно в кино мы ходили по очереди - из-за Алисы. Но как-то удалось вместе пойти посмотреть «Зеркало» Тарковского. В кинотеатре он показал мне женщину из редакции газеты «Комсомолец», где он работал, и сказал, что однажды занимался с ней сексом.
Ольга Эмдина: Тима говорил, что у него по отношению к N. был "комплекс Мадонны" и этот роман поэтому был не совсем "всамделишным", а так - прогулки-кино-мороженое. И N. вскоре вышла замуж за NN, корреспондента того же "Комсомольца"
Кася Агалли: Когда мы с Гошей уже приехали в Ростов, Тима как раз встречался с N, и при мне же, вскоре, они расстались. О «комплексе Мадонны» Тима и мне говорил.
К концу 1987 Татьяна и Алиса окончательно покидают Тиму (когда они официально разводятся?).
Без жены
После ухода жены в мастерской начинаются приключения пуще прежнего.
Тима: «В одной из комнат стоит гудеж. Половины людей не знаю. Пьем вино, едим кабачковую икру. Пытаюсь сосредоточиться на чем-то важном. Бесполезно, дионисийский механизм включен, начинается сатурналия... У меня сознание автоматически отключается, начинается работа сферы бессознательного. Органично вплетаюсь в общий гвалт. Между Эрихом Фроммом и сальным анекдотом динамично нажимаю на соседку по части продолжения рода. Отключаюсь неизвестно когда».
Ксения Агалли: "Это был даже и не дом в обычном смысле слова, а дом тире мастерская, трехкомнатная, хоть и без удобств. Мастерская из трех комнат, вы себе только вообразите! Сколько народу туда могло набиться и какого народу! Были свои, были чужие, случайные и полуслучайные, иногда вообще мелкие бесы заводились. Такая приходила девушка Ираида, совершенно потустороннее существо темного стукаческого происхождения, любившее по совместительству бухнуть в кругу пасомых за их же счет. Это о ней как-то с неудовольствием докладывал Садат (Анвар): «Захожу я к Тимофею, дверь заперта, стучу, а мне открывает Ирадиада эта - в одних трусах!» Имел ли он при этом в виду, что обычные приличные люди открывают по утрам чужие двери как минимум в двух трусах?"
Та же Оксана вспоминает, как пьяный Тима сам себе приказывал: «Стоять! Я сказал, падла, стоять!»; и еще - как совокуплялись в дворовом загаженном и заледенелом зимнем туалете его пьяные гости; как Тима любил гульнуть по ресторанам за чужой счет и провоцировал пьяные драки с крутыми парнями.
Сам Тима на этот счет юродствует: «Всё, бежать, бежать отсюда, - спасительная мысль - в деревню! Я собираю впопыхах сумку, выхожу на улицу, иду на вокзал. Иду, иду, иду... Я приеду в деревню, буду там работать, я буду ковыряться в огороде, я буду молиться богу, да, да, молиться богу. Я буду пасти коров. Я буду простым естественным человеком».
Ксения Агалли: "Тима уезжал лечиться от запоя в город Ворошиловград. Откуда прибыл через три дня в натуральном беляке, делириум тременс называется. Просто весь трясся и никого не узнавал. Лечили белым сухим, и знаете что? Вылечили".
В это время он продолжает писать свою псевдоэкзистенциальную прозу, переживает недолгий, но сложный роман с S, которая, если захочет, напишет об этом когда-нибудь, в принципе, должна написать.
Тода же сближается с авангардистами из группы «Жупел» (будущая «Искусство или смерть») - Авдеем Тер-Оганьяном, Юрием Шабельниковы, Валерием Кошляковым, Максом Белозором, Мирославом Немировым, Всеволодом Лисовским.
Тер-Оганьян: «Как я пришел к нему в первый раз, так я его и полюбил, что было совершенно естественно. Прежде всего он был - заебательский чувак, каких мало, это было очевидно. Тогда же Тима перезнакомился со всеми художниками нашей группы, участвовал во всех наших проектах, но ими далеко не ограничивался. Кроме нас, он дружил и сотрудничал с массой самых разных людей"
Видимо, примерно в то же время Тима знакомится и с Иваном Трофимовым, будущим «Запрещенным барабанщиком», текстовиком и музыкантом из Белой Калитвы.
Пока же предварю этот печально, совсем не похоже на ту развеселую жизнь, сложившийся коллаж - стихотворением Игоря Бондаревского о Тиминой мастерской, хоть и не сильно надеюсь, что оно пересилит дальнейшее повествование.
Игорь Бондаревский.
Памяти С.Тимофеева
В конечном счете, что же мы имеем?
Что мы имеем, чего нет у них,
но отобрать у нас они не могут?
Ведь мы имеем что-то, слава Богу,
такое, что и двери мастерских
почти что никогда не запираем?
Входите, гости -- воры и бандиты!
Смотрите смело, что же мы имеем:
немного старой мебели, покрытой
царапинами, красками и клеем,
подрамники, мольберт, рулон холста,
да грубый стол, похожий на верстак,
да под столом мешок с бумажным сором.
Глядите: вот магические вещи,
которые вам в руки не дадутся,
а если взять, то долго не сберечь.
Нет, не украсть, не выпросить.
Лишь сжечь. Сжечь -- это да.
Но не об этом речь.
А речь о том, что здесь они топтались,
презрительно кривились, но пытались
потрогать хоть линейку, хоть резинку,
хоть выпросить стакан спитого чая,
смущались, взгляд хозяина встречая,
и пялились на пошлую картинку,
прикнопленную к ржавой штукатурке, --
как раз для них: порадуйтесь, придурки.
Конечно, знал хозяин что по чем.
И было самому ему неловко,
что на столе любая мелочевка,
которая ему принадлежала,
завистливых придурков поражала.
И вывалясь во мрак ночной, как стадо,
брели они, вздыхая по пути,
что кажется художник -- не ахти,
но мастерская у него -- что надо!
1987. Мастерская на Горького
В 1987 Тима уходит из «Комсомольца» и устраиваться работать дворником в ЖЭУ.
Асатуров: «Во время работы в "Комсомольце" у Сережи была мастерская на Горького между Островским и Халтуринским. Была такая Томочка Яковлева, она училась в университете, работала в домоуправлении, и каким-то образом через свою контору она помогла Сереже подвальчик этот оформить на себя. Он там и жил, и работал».
Тима пытается помириться с женой. Жена и дочь перебираются к нему в мастерскую.
Жильцов своего двора Тима рисует в гротескных тонах (впрочем, как и других людей).
Тима: «Двор у меня большой, по принципу гетто - железные лестницы наружу...У меня полуподвал...Выхожу на улицу. Из темноты выплывает моя старуха, мой оракул. Говорит, приезжала милиция, стучались к вам, потом дверь пробовали ломать. "Вы ничего не слышали?" Я говорю: "Нет". Она продолжает: "Так они канат привязали к ручке двери, другой конец - к машине, дергали, дергали, пока ручка не отлетела, потом плюнули и уехали - наверное, за подмогой."
В другом месте: «В окно заглядывает старушечье лицо. Она меня зовет, протяжно, визгливо. Выхожу. Просит покрасить ей окно. Лезу по лестнице, начинаю красить. Крашу, крашу, крашу... Она меня предупреждает, что надо потише, "потому что приходили с ЖЭУ по жалобе". Выясняли, грозились прогнать меня, к чертовой матери. Темнеет. Лицо старухи приобретает форму слепка, зависшего в воздухе. Говорящая маска предупреждает, что вчера выходили от меня несколько человек, один отстал и упал возле туалета. Так и лежал часа два, спал...“
Другой сосед Тимы - «антенный Володя - чудовищных размеров микроцефал. Антенный - потому что его какой-то научно- популярный журнал надоумил, что можно принимать сигналы из космоса в домашних условиях. И вот он уже несколько лет бьется над этой проблемой. Вообщем-то, это его дело, но вся беда в том, что он уверен, что это должен знать каждый. И вот я стою и нетерпеливо переступаю с ноги на ногу, слушаю, как в обычный тазик можно поймать сигналы НЛО. У него ботинки размера за 50, и я раздавлен этой мощью“.
Картинку дополняет Ксения Агалли: «... о минус-туалете в Тиминой мастерской. Удобств, значит, не было, но потребности оставались, куда ж без них, и бегать приходилось во двор, где стоял деревянный трехдверный нужник, архитектуры классической - с дырками в полу. Не убирал там никто и никогда, а пользовалась вся округа, так что войти туда можно было только в глубоком обмороке. Особенно тяжкое впечатление он производил на посетителей зимой: обледенелые горы сами понимаете чего, ноги скользят, удержаться трудно, да и не за что, отверстие в полу устрашающе зияет, а деваться некуда. «Вы знаете, доктор, я в последнее время что-то криво какаю…»
Почти одновременно в тот же ЖЭУ, с помощью той же Томы Яковлевой, устраиваются работать Игорь Бондаревский (плотником) и Геннадий Жуков (электриком). Они получают дворницкие в т.н. «Бункере», буквально в двух кварталах от Тиминой мастерской. В соседнем с Бункером доме, в мастерской жила и я; работала уборщицей в том же ЖЭУ.
Обустраиваться Тиме, так же, как и Жукову с Бондаревским в их «Бункере», помогал Дима Дьяков - «интеллектуальный бомж и известный гурман», по словам Тимы. ( Евтушенко: «Дима Дьяков последние годы жил на даче у Миши Марочкина. После смерти Марочкина, говорят, его мама отправила Диму на родину - куда-то на Украину») .
Многочисленные гости бесконечно кочуют по этим мастерским, иногда перемещаясь в сквот Дом актера, находящийся в конце той же самой улицы Горького. Там в это время поселяются художники Тер-Оганьян и Кошляков, поэт Мирослав Немиров, экстравагантный администратор филармонии Всеволод Лисовский и многие другие.
К улице Горького географически примыкают квартира Бондаревского на пл. Красноармейской и квартира Оли Эмдиной и Сергея Дмитровского на Каяни, в которой в начале 1988 поселяются еще и Кася Данилюк с Гошей Бурениным, переехавшие из Львова.
Эта городская линия, соединяющая несколько дружественных «точек» буквально вдоль одной длинной улицы, от самого ее начала до упора - называется «Осью Зла».
Татьяна: Мы пробовали «начать все заново» в мастерской на Горького. Наклеили обои, купили портьеры, но... Но это был центр города, к нам стали приходить толпы народа, пить чай, есть сахар, я просто физически не успевала покупать все это. Казалось, что в Ростове нет человека, не знакомого с Сережей. Постоянные гульки! Я думала, что я сопьюсь и отправлюсь лечиться в ЛТП. К тому же оказалось, что по соседству мастерские Стаса (?) и Гены Жукова... И каждый вечер - «У кого тоска? Разгоняй тоску!». Но главным было то, что в сырой полуповальной мастерской с наступлением холодов я с ребенком находиться не могла. К тому же я поступила учиться на вечернее отделение. Я вспоминаю сейчас не атмосферу творчества, а хаос, в котором мы жили.
Ко всему прочему Тима в это время увлекся N.
Татьяна: Обычно в кино мы ходили по очереди - из-за Алисы. Но как-то удалось вместе пойти посмотреть «Зеркало» Тарковского. В кинотеатре он показал мне женщину из редакции газеты «Комсомолец», где он работал, и сказал, что однажды занимался с ней сексом.
Ольга Эмдина: Тима говорил, что у него по отношению к N. был "комплекс Мадонны" и этот роман поэтому был не совсем "всамделишным", а так - прогулки-кино-мороженое. И N. вскоре вышла замуж за NN, корреспондента того же "Комсомольца"
Кася Агалли: Когда мы с Гошей уже приехали в Ростов, Тима как раз встречался с N, и при мне же, вскоре, они расстались. О «комплексе Мадонны» Тима и мне говорил.
К концу 1987 Татьяна и Алиса окончательно покидают Тиму (когда они официально разводятся?).
Без жены
После ухода жены в мастерской начинаются приключения пуще прежнего.
Тима: «В одной из комнат стоит гудеж. Половины людей не знаю. Пьем вино, едим кабачковую икру. Пытаюсь сосредоточиться на чем-то важном. Бесполезно, дионисийский механизм включен, начинается сатурналия... У меня сознание автоматически отключается, начинается работа сферы бессознательного. Органично вплетаюсь в общий гвалт. Между Эрихом Фроммом и сальным анекдотом динамично нажимаю на соседку по части продолжения рода. Отключаюсь неизвестно когда».
Ксения Агалли: "Это был даже и не дом в обычном смысле слова, а дом тире мастерская, трехкомнатная, хоть и без удобств. Мастерская из трех комнат, вы себе только вообразите! Сколько народу туда могло набиться и какого народу! Были свои, были чужие, случайные и полуслучайные, иногда вообще мелкие бесы заводились. Такая приходила девушка Ираида, совершенно потустороннее существо темного стукаческого происхождения, любившее по совместительству бухнуть в кругу пасомых за их же счет. Это о ней как-то с неудовольствием докладывал Садат (Анвар): «Захожу я к Тимофею, дверь заперта, стучу, а мне открывает Ирадиада эта - в одних трусах!» Имел ли он при этом в виду, что обычные приличные люди открывают по утрам чужие двери как минимум в двух трусах?"
Та же Оксана вспоминает, как пьяный Тима сам себе приказывал: «Стоять! Я сказал, падла, стоять!»; и еще - как совокуплялись в дворовом загаженном и заледенелом зимнем туалете его пьяные гости; как Тима любил гульнуть по ресторанам за чужой счет и провоцировал пьяные драки с крутыми парнями.
Сам Тима на этот счет юродствует: «Всё, бежать, бежать отсюда, - спасительная мысль - в деревню! Я собираю впопыхах сумку, выхожу на улицу, иду на вокзал. Иду, иду, иду... Я приеду в деревню, буду там работать, я буду ковыряться в огороде, я буду молиться богу, да, да, молиться богу. Я буду пасти коров. Я буду простым естественным человеком».
Ксения Агалли: "Тима уезжал лечиться от запоя в город Ворошиловград. Откуда прибыл через три дня в натуральном беляке, делириум тременс называется. Просто весь трясся и никого не узнавал. Лечили белым сухим, и знаете что? Вылечили".
В это время он продолжает писать свою псевдоэкзистенциальную прозу, переживает недолгий, но сложный роман с S, которая, если захочет, напишет об этом когда-нибудь, в принципе, должна написать.
Тода же сближается с авангардистами из группы «Жупел» (будущая «Искусство или смерть») - Авдеем Тер-Оганьяном, Юрием Шабельниковы, Валерием Кошляковым, Максом Белозором, Мирославом Немировым, Всеволодом Лисовским.
Тер-Оганьян: «Как я пришел к нему в первый раз, так я его и полюбил, что было совершенно естественно. Прежде всего он был - заебательский чувак, каких мало, это было очевидно. Тогда же Тима перезнакомился со всеми художниками нашей группы, участвовал во всех наших проектах, но ими далеко не ограничивался. Кроме нас, он дружил и сотрудничал с массой самых разных людей"
Видимо, примерно в то же время Тима знакомится и с Иваном Трофимовым, будущим «Запрещенным барабанщиком», текстовиком и музыкантом из Белой Калитвы.