О фильме Джармуша "Мертвец". Часть 2
Продолжение статьи о фильме. Начало здесь, окончание здесь.
...
Хороший Диккенс - мёртвый Диккенс
Вот Англия девятнадцатого века.
Ура! Она заметила Вильяма Блейка!
Но странно,
ведь Блейк уже покинул Англию
и поселился в раю.
Геннадий Алексеев, «Англия и Вильям Блейк»
Уильям Блейк, поэт-романтик, интересен как неоднозначная фигура, на долгие годы лишившая исследователей литературы покоя. Кто он - просветитель или романтик? Поэт или художник? Философ или мистик? Учёный или мракобес? А может быть, тайный садист или сумасшедший, одержимый вселенским Злом? За более чем сто лет блейкианы были высказаны самые различные версии о смысле его творчества.
Так или иначе, наследие Блейка позволяет говорить об уникальном даре, который не разделили с ним в полной мере ни английские романтики, ни писатели-визионеры всех времён и народов. Трудно найти фигуру, создавшую столь обширную авторскую мифологию и воплотившую её в таком последовательно прихотливом и в то же время логичном мире, как Уильям Блейк.
Блейк появляется в фильме как главный герой, хотя вся обстановка «Мертвеца», вестернизированная Америка, как будто не вполне подходит для романтика. Более того: сам герой не помнит о своём славном имени ничего - даже того, что помнит о нём индеец по имени Никто. Тем не менее цитаты из стихотворений и поэм, само построение фильма, его колорит и даже разлетающиеся кости в заголовке - «Deadman» - свидетельствуют о том, что имя романтика - не случайное совпадение.
Если же есть Блейк - то должен быть и контекст. И для внимательного, литературно натасканного глаза контекст при ближайшем рассмотрении весьма ясен. Оставив пока Блейка в покое, обратимся к его сотоварищам.
В разговоре с адовым кочегаром Блейк называет место назначения: Dickinson's Metal Works, металлообрабатывающие заводы Диккинсона. Кочегар советует ему не доверять - «особенно некоему Диккинсону».
Направившись к означенному господину, Блейк получает жёсткий отпор, ситуация почти абсурдна. Диккинсон, возникнув из рамы своего портрета, наставляет на незадачливого посетителя ружьё и отчитывает Блейка. Всё, ради чего жил герой, ради чего отправился в незнакомый край, обрывается. Диккинсон продолжает играть мрачную роль в судьбе Блейка: его сын Чарли, явившись к мисс Тэль Рассел, пристреливает саму Тэль и всаживает пулю почти что в сердце Блейка, в ответ на что тот неожиданно убивает Чарли. Раскручивается маховик погони: Диккинсон-старший, владелец заводов, машин и так далее, не в силах смириться с утратой сына и лошади, посылает в погоню трёх лучших киллеров и развешивает объявления с ценой головы Блейка.
Очевидно, что мистер Диккенсон, утративший горячо любимого сына, уж очень напоминает нам мегаизвестное имя викторианской эпохи - мистер Чарльз Диккенс, борец за права сирот и обиженных, исправитель скряг. Почему именно он?
Потому, что Блейк как поэт и личность был погребён и забыт именно на время реалистической эпохи, возглавляемой в Англии Диккенсом. Порывы и озарения романтического сознания сменились в середине XIX века моральными проповедями, и первым здесь был мистер Диккенс. Наём киллеров, попытка расправиться с Блейком - не что иное, как борьба реалистической эстетики с фантазиями романтизма, одетого, по мнению реализма, уж слишком причудливо и поступающего весьма неразумно.
Однако и Блейк - как джармушевский, так и исторический - оказывается не так плох. Открытый прерафаэлитом Россетти во второй половине XIX века, Уильям Блейк оказался великим поэтом, о его уникальном даре художника и провидца заговорил весь мир. Диккенс к этому времени прочно переселился из рядов литературного авангарда на полки домохозяек. Блейк же взывает к истолкованию по сей день. Вот почему Блейк-Депп застрелил Чарльза Диккинсона: несмотря на все связи и славу в литературном мире, более популярным среди читателей остаётся не более «правдоподобный» (хотя о правдоподобии Диккенса можно спорить), а более оригинальный, сложный и интересный. Блейк победил - и глядит из своей вечно уплывающей вперед ладьи на тех, кто остался на берегу этого времени.
Далее, почему меняется фамилия? Вероятно, мы можем заключить, что Диккинсон = Диккенс и сын, прозрачная отсылка к известному роману реалиста «Домби и сын». Как и в романе, в фильме Джармуша сын, на которого возлагались отцом большие надежды, умирает; это знаменует собой катастрофу. Ирония в том, что сам Диккенс в фильме оказывается не всепрощающим моралистом, а мстительным отцом. Которому, правда, столь же, сколь сын, дорога пегая лошадь…
Взаимоотношения Блейка с семьей Диккинсонов могут пониматься как отторжение официальной культурой XIX века (к которой, в отличие от романтика, «законно» принадлежал Диккенс) творчества Блейка, которое вынуждено укрываться в индейских лесах, пока не будет отправлено на «историческую родину».
Но это антагонист, а что же даритель и путеводитель? Встреченный Блейком индеец весьма необычен: он европейски образован, но живёт по законам своего племени; он одинокий странник; его имя никому не известно, а сам он говорит загадками, цитирует английского романтика и учит Блейка выживать в лесу, в мире, на грани миров. Отметив очевидный параллелизм с учением Кастанеды, вновь обратимся к литературной стороне.
Мы узнаём, что колоритного индейца зовут Nobody, Никто. Ещё он называет себя Экзебиче - Тот, Кто Говорит Много, Не Говоря Ничего. Иными словами - лжец, прозванный так индейцами за рассказы о жизни белых людей. Самоназвание Никто, подкреплённое мотивами хитроумия и заморского плавания, подталкивает нас к параллели с Одиссеем.
Рассмотрим для сравнения только один из постоянных эпитетов Одиссея, появляющийся в первой строке поэмы Гомера «Одиссея» - polutropÒj. Самые распространённые толкования - многоизворотливый, хитрый и многообразный. И действительно, Одиссей в поэме - и изворотливый хитрец, и актёр, предстающий в разных обличиях, образах: от басилея Итаки до Никто, как представляется он циклопу Полифему. Эпитет так семантически многогранен, что спор о его значении продолжается с античности: киник Антисфен, активизируя одно из значений слова tropÒj, троп, фигура речи, утверждает, что он обозначает только умение героя красиво говорить: Одиссей буквально говорит со многими тропами, политроп. Трагики пятого века, обращаясь к другому значению tropÒj - образ мыслей, характер, нрав, объясняют его как «часто изменяющий поведение, беспринципный», что позволяет им осуждать этический облик героя. Современные учёные понимают под этим словом «тот, кто прошёл много путей, много-обошедший, много познавший», подчёркивая мотив путешествия, странствия [1].
Говорящий красивыми загадками, много повидавший и хитроумный Экзебиче похож на Одиссея не только самоназванием. Очевидна и иронически обыграна в фильме параллель с приключением Одиссея на острове циклопов. Подобно Полифему, метающемуся по берегу с криками: «Никто!», призывает Экзебиче Уильям Блейк, оставленный в лесу для дальнейшей инициации: слепой Полифем - и Блейк, оставленный без очков, чтобы научиться смотреть по-новому.
Самонаименование «Никто» играет свою роль в сюжете. Столкнувшись с пародийной «семьёй» бандитов в лесу, Уильям Блейк на вопрос: «С кем ты путешествуешь?» (Who are you travelin' with?) честно отвечает: «С Никем» (I'm with Nobody). Испуганный необходимостью спускаться к разбойной семье, Блейк спрашивает индейца: «А что, если они убьют меня?» (What if they kill me?), на что тот отвечает: «Nobody will observe», что можно понимать и как «Никто не заметит» (что случится убийство), и как «Никто будет следить» (чтобы оно не случилось).
Таким образом, в фильме встречаются три различных пласта литературы, три эпохи словотворчества: архаичная культура древней мудрости (Экзебиче-Одиссей), романтическая культура прозрения, припоминающая себя, открытая для общения с архаикой (Уильям Блейк) и реалистическая культура, одинаково ценящая семейные узы, социальную «нормальность» и доход от производства - культура, время которой, как показывает Джармуш, далеко не прошло, но с которой борется романтик Блейк.
Уильям Блейк, человек и интертекст
И они сжалятся над тобой,
повинуясь Подземному Царю,
Дадут тебе пить из озера Мнемосины,
И ты пойдешь по многолюдной
священной дороге,
По которой идут и другие славные
вакханты и мисты.
Орфическая рапсодия,
конец V - начало IV в. до н.э.
Да, Блейк. Кстати, внешне на исторического Блейка совсем не похожий: у того были мягкие веки и скулы, высокий лоб, у Деппа - чёрные длинные волосы и лицо молодого индейца…
С самого начала Блейк в фильме - человек без социальных связей: мы узнаём, что у него нет родителей, что его оставила невеста. Он всё продал, чтобы приехать в город Мэшин. Это странствующая душа, связанная с миром только письмом от мистера Диккинсона. Так и исторический Блейк-поэт, умерший для всех, остаётся в литературе - письмом, связан с миром - буквой. Эта связь ещё нагляднее в английском слове letter.
Цитаты из Блейка даны в тексте фильма эксплицитно. Герой-Блейк - бухгалтер (подчеркнём непоэтичность профессии) из Кливленда, приезжающий искать работу в город Мэшин (the town of Machine) - «город Машин (Механизмов, Станков)». Этот образ - перефразированный промышленный город из стихов Блейка, например, «Лондона»:
Мужская брань и женский стон
И плач испуганных детей
В моих ушах звучат, как звон
Законом созданных цепей [2].
Одна из первых цитат из Блейка в фильме - закопчённый кочегар. Он предрекает: Блейка-Деппа ждёт «путь в ад», ведь город Станков - «конец линии», конец пути - земного, социального естества, где Блейк «найдёт себе могилу». Этот выходец из огненного Ада - образ из поэмы «Бракосочетание Рая и Ада». Он так же делится мудростью с бухгалтером Биллом Блейком, как делятся мудростью с лирическим героем поэмы Дьяволы. «Отсюда до ада и обратно» - так описывает путь поисков Блейка мистер Диккинсон.
Чисто американские реалии тоже имеют к Блейку определённое отношение. Одна из поэм английского романтика называется «Америка» - название, которое позже позаимствует для своей поэмы А. Гинсберг. В поэме Блейка действуют не только титаны авторской мифологии, но и политики времён фронтира. Фронтир бесчинствует и в фильме: празднуя победу над природой, пассажиры поезда бессмысленно расстреливают бизонов из окон; белые люди продают индейцам заражённые одеяла. Американец (поначалу) и сам Билл Блейк.
Интертекстуально отзывается в фильме и стихотворение Блейка «Негритёнок» - самого Блейка поначалу ошибочно называют Блэком, а младший убийца, первым отправившийся к праотцам, - и правда «The Little Black Boy», маленький негритёнок.
Фильм насыщен цитатами из Блейка, причём подчас уже пропущенными через культурную традицию: так индеец повторяет строки романтика, уже вошедшие в песни Моррисона:
Некоторые рождены для сладких наслаждений.
Некоторые рождены для бесконечной ночи [3].
Возлюбленная героя Тэль - тоже цитата из Блейка. У Блейка Тэль - неоперившаяся невинность, боящаяся жизни и любви; в фильме Джармуша она - бывшая проститутка, пытающаяся жить честным трудом, насколько он ни эфемерен (цветы из бумаги). Фамилия Тэль, как узнаем мы позже, - Рассел; она, как и вся культура Запада, захвачена позитивизмом, в котором нет места видению и пророчеству. Она насмешливо спрашивает Блейка: «Не хочешь написать мой портрет?» - словно зная, что Блейк - её автор - не только поэт, но и художник.
Интересно отметить параллелизм между диалогом Тэль и Блейка, когда она рассказывает, что хотела бы капать в бумажные цветы духи для лучшего запаха, и цитатой из стихотворения Т.С. Элиота «Рапсодия ветреной ночи». У Элиота уличный фонарь рассказывает о бродящей по ночным улицам женщине, которая
…улыбается углам …
Её рука искривляет бумажную розу,
Что пахнет пылью и одеколоном… [4]
Возможно, именно цитата из Элиота стала прообразом кинематографического воплощения Тэль.
Смысл имени Блейка сообщает герою индеец, выполняющий в сюжете инициации функцию путеводительства:
<>-Какое имя было дано тебе при рождении, глупый белый человек?
<>-Блейк. Уильям Блейк.
<>-Это ложь? Или шутка белого человека?
<>-Нет, я Уильям Блейк. …
<>-Тогда ты мертвец [5].
Образ Экзебиче открывает одну из самых интересных параллелей к творчеству Блейка. Сам индеец гораздо больше похож на исторического романтика по поведению, чем Блейк Деппа. Он говорит языком трудно понимаемым, близким языку пророчеств, и Билл Блейк, американец, переспрашивает его, взывает к истолкованию. Экзебиче говорит не только ярко, но и ритмизованно и даже рифмованно. Это заметно, если разбить его речь на периоды: «One day, finally,/ my elk relatives took pity on me, / and a young elk gave his life to me. / With only my knife, / I took his life. / As I was preparing to cut the meat, / white men came upon me. / They were English soldiers. / I cut one with my knife, / but they hit me on the head with a rifle» [6].
Узнав имя Блейка, он начинает цитировать его стихи. Индеец не раз насмешливо отвечает герою пословицами из «Притч Ада», удивительно похожими на индейскую мудрость: «Орёл никогда не терял столько времени, как когда решил поучиться у вороны»; «Веди свой плуг и свою повозку по костям мёртвых».
Торговцу из форта, снабжающему индейцев зараженными одеялами, на его слова об индейцах как филистямлянах и язычниках Никто отвечает фразой из «Вечносущего евангелия»: «Видение Христа, которого ты видишь… - величайший враг моего видения» (The vision of Christ that thou dost see... is my vision's greatest enemy).
Возможно, что и «следующий уровень мира», на который Экзебиче предлагает подняться Блейку, - цитата из творчества Уильяма Блейка, в поэмах которого были описаны четыре уровня существования: от Ульро, мира корысти и похоти, до Эдема, мира непрекращающейся духовной битвы.
Не остаётся без внимания в фильме и алхимическая оставляющая текстов Блейка: после второго ранения Экзебиче замечает, что Блейк «собрал ещё немного металла белых», а Депп отвечает, что он - магнит…
Индеец рассказывает герою свою историю инициации, о своём убитом оленёнке - не о том ли, которого найдёт позже и с которым рядом ляжет Блейк? А полученный индейцем опыт цивилизованной, «белой» жизни - это переход от блейковской невинности к опыту: урбанизации, социализации, несвободе. В итоге, познав опыт и вернувшись в невинность дикой природы, на родине Экзебиче признан лжецом, говорящим о неких неправдоподобных вещах - как и Блейк-поэт, почитавшийся за полусумасшедшего визионера. И Экзебиче, в отличие от слабого Блейка-Деппа, имеет право на видения.
Мотив пейота, кактуса, дающего видения, в фильме отсылает не столько даже к Кастанеде, сколько к Олдосу Хаксли и его трактатам о мескалине, озаглавленным «Двери восприятия» и «Рай и Ад».
Опыт «очищения дверей восприятия», предпринимаемый Хаксли, - поликультурное действо, не зависящее непосредственно от Блейка. Но в центре внимания - индейская культура употребления кактуса пейотля (мескалина). Отправным пунктом исследования становится риторический вопрос: «будучи не рождёнными гениями, как нам посетить миры, являющиеся родиной для Блейка, Сведенборга и Иоганна Себастьяна Баха?» [7]. Для Хаксли решением становится химически добытый мескалин. Отмечая удивительную яркость достигнутого химическим путем мира видений, Хаксли в то же время предупреждает об опасностях долгого пребывания в стране видений - о страхе, рождаемом изменённым состоянием сознания: «это страх быть сокрушённым, страх распада под давлением реальности более огромной, чем может вынести разум, привыкший жить большую часть времени в уютном мире символов» [8]. Хаксли справедливо замечает, что в Средние века «Дьявол открывал себя в видениях и экстазах гораздо чаще, чем Бог» [9]. Поэтому путь пейота или химический путь мескалина, как говорит Экзебиче - совсем не для Блейка, его вдохновение иного рода.
Подчеркиваемая у Джармуша связь Блейка и индейской культуры не случайна: Блейк - один из первых писателей Запада, вписавший её в контекст общемировой. Так, в поэме «Бракосочетание Небес и Ада» индейская культура вводится в контекст древнегреческой мысли и иудейского пророчества: на вопрос о причинах странного поведения пророк Иезекииль приводит в пример Диогена и отвечает, что его заставляло так вести себя «желание возвысить других людей к восприятию бесконечного; это делают и племена Северной Америки» [10].
[1] Stanford W.B. The Ulysses Theme. Oxford, 1963, p. 99.
[2] Перевод С.Маршака.
[3] Some are born to sweet delight.
Some are born to endless night.
[4] …smiles into corners…
Her hand twists a paper rose,
That smells of dust and eau de Cologne…
Элиот Т.С. Стихотворения и поэмы. М., 2000.
[5] - What name were you given at birth, stupid white man?
- Blake. William Blake.
- Is this a lie? Or a white man's trick?
- No, I'm William Blake. …
- Then you are a dead man;
http://www.script-o-rama.com/movie_scripts/d/dead-man-script-transcript-jarmusch.html.
[6] Там же.
[7] Хаксли О. Двери восприятия: Роман, повесть, трактаты. СПб., 1999, с. 254.
[8] Там же, с. 284.
[9] Там же, с. 349-350.
[10] the desire of raising other men into a perception of the infinite; this the North American tribes practice; Blake W. Complete Writings with variant readings / ed. by G.Keynes. Oxford, 1979, p. 154.
Впервые: Сердечная В. Глупый белый человек, или Кто умирает в «Мертвеце» Джима Джармуша // Волшебная Гора. 2007. XIV. С. 534-553.
...
Хороший Диккенс - мёртвый Диккенс
Вот Англия девятнадцатого века.
Ура! Она заметила Вильяма Блейка!
Но странно,
ведь Блейк уже покинул Англию
и поселился в раю.
Геннадий Алексеев, «Англия и Вильям Блейк»
Уильям Блейк, поэт-романтик, интересен как неоднозначная фигура, на долгие годы лишившая исследователей литературы покоя. Кто он - просветитель или романтик? Поэт или художник? Философ или мистик? Учёный или мракобес? А может быть, тайный садист или сумасшедший, одержимый вселенским Злом? За более чем сто лет блейкианы были высказаны самые различные версии о смысле его творчества.
Так или иначе, наследие Блейка позволяет говорить об уникальном даре, который не разделили с ним в полной мере ни английские романтики, ни писатели-визионеры всех времён и народов. Трудно найти фигуру, создавшую столь обширную авторскую мифологию и воплотившую её в таком последовательно прихотливом и в то же время логичном мире, как Уильям Блейк.
Блейк появляется в фильме как главный герой, хотя вся обстановка «Мертвеца», вестернизированная Америка, как будто не вполне подходит для романтика. Более того: сам герой не помнит о своём славном имени ничего - даже того, что помнит о нём индеец по имени Никто. Тем не менее цитаты из стихотворений и поэм, само построение фильма, его колорит и даже разлетающиеся кости в заголовке - «Deadman» - свидетельствуют о том, что имя романтика - не случайное совпадение.
Если же есть Блейк - то должен быть и контекст. И для внимательного, литературно натасканного глаза контекст при ближайшем рассмотрении весьма ясен. Оставив пока Блейка в покое, обратимся к его сотоварищам.
В разговоре с адовым кочегаром Блейк называет место назначения: Dickinson's Metal Works, металлообрабатывающие заводы Диккинсона. Кочегар советует ему не доверять - «особенно некоему Диккинсону».
Направившись к означенному господину, Блейк получает жёсткий отпор, ситуация почти абсурдна. Диккинсон, возникнув из рамы своего портрета, наставляет на незадачливого посетителя ружьё и отчитывает Блейка. Всё, ради чего жил герой, ради чего отправился в незнакомый край, обрывается. Диккинсон продолжает играть мрачную роль в судьбе Блейка: его сын Чарли, явившись к мисс Тэль Рассел, пристреливает саму Тэль и всаживает пулю почти что в сердце Блейка, в ответ на что тот неожиданно убивает Чарли. Раскручивается маховик погони: Диккинсон-старший, владелец заводов, машин и так далее, не в силах смириться с утратой сына и лошади, посылает в погоню трёх лучших киллеров и развешивает объявления с ценой головы Блейка.
Очевидно, что мистер Диккенсон, утративший горячо любимого сына, уж очень напоминает нам мегаизвестное имя викторианской эпохи - мистер Чарльз Диккенс, борец за права сирот и обиженных, исправитель скряг. Почему именно он?
Потому, что Блейк как поэт и личность был погребён и забыт именно на время реалистической эпохи, возглавляемой в Англии Диккенсом. Порывы и озарения романтического сознания сменились в середине XIX века моральными проповедями, и первым здесь был мистер Диккенс. Наём киллеров, попытка расправиться с Блейком - не что иное, как борьба реалистической эстетики с фантазиями романтизма, одетого, по мнению реализма, уж слишком причудливо и поступающего весьма неразумно.
Однако и Блейк - как джармушевский, так и исторический - оказывается не так плох. Открытый прерафаэлитом Россетти во второй половине XIX века, Уильям Блейк оказался великим поэтом, о его уникальном даре художника и провидца заговорил весь мир. Диккенс к этому времени прочно переселился из рядов литературного авангарда на полки домохозяек. Блейк же взывает к истолкованию по сей день. Вот почему Блейк-Депп застрелил Чарльза Диккинсона: несмотря на все связи и славу в литературном мире, более популярным среди читателей остаётся не более «правдоподобный» (хотя о правдоподобии Диккенса можно спорить), а более оригинальный, сложный и интересный. Блейк победил - и глядит из своей вечно уплывающей вперед ладьи на тех, кто остался на берегу этого времени.
Далее, почему меняется фамилия? Вероятно, мы можем заключить, что Диккинсон = Диккенс и сын, прозрачная отсылка к известному роману реалиста «Домби и сын». Как и в романе, в фильме Джармуша сын, на которого возлагались отцом большие надежды, умирает; это знаменует собой катастрофу. Ирония в том, что сам Диккенс в фильме оказывается не всепрощающим моралистом, а мстительным отцом. Которому, правда, столь же, сколь сын, дорога пегая лошадь…
Взаимоотношения Блейка с семьей Диккинсонов могут пониматься как отторжение официальной культурой XIX века (к которой, в отличие от романтика, «законно» принадлежал Диккенс) творчества Блейка, которое вынуждено укрываться в индейских лесах, пока не будет отправлено на «историческую родину».
Но это антагонист, а что же даритель и путеводитель? Встреченный Блейком индеец весьма необычен: он европейски образован, но живёт по законам своего племени; он одинокий странник; его имя никому не известно, а сам он говорит загадками, цитирует английского романтика и учит Блейка выживать в лесу, в мире, на грани миров. Отметив очевидный параллелизм с учением Кастанеды, вновь обратимся к литературной стороне.
Мы узнаём, что колоритного индейца зовут Nobody, Никто. Ещё он называет себя Экзебиче - Тот, Кто Говорит Много, Не Говоря Ничего. Иными словами - лжец, прозванный так индейцами за рассказы о жизни белых людей. Самоназвание Никто, подкреплённое мотивами хитроумия и заморского плавания, подталкивает нас к параллели с Одиссеем.
Рассмотрим для сравнения только один из постоянных эпитетов Одиссея, появляющийся в первой строке поэмы Гомера «Одиссея» - polutropÒj. Самые распространённые толкования - многоизворотливый, хитрый и многообразный. И действительно, Одиссей в поэме - и изворотливый хитрец, и актёр, предстающий в разных обличиях, образах: от басилея Итаки до Никто, как представляется он циклопу Полифему. Эпитет так семантически многогранен, что спор о его значении продолжается с античности: киник Антисфен, активизируя одно из значений слова tropÒj, троп, фигура речи, утверждает, что он обозначает только умение героя красиво говорить: Одиссей буквально говорит со многими тропами, политроп. Трагики пятого века, обращаясь к другому значению tropÒj - образ мыслей, характер, нрав, объясняют его как «часто изменяющий поведение, беспринципный», что позволяет им осуждать этический облик героя. Современные учёные понимают под этим словом «тот, кто прошёл много путей, много-обошедший, много познавший», подчёркивая мотив путешествия, странствия [1].
Говорящий красивыми загадками, много повидавший и хитроумный Экзебиче похож на Одиссея не только самоназванием. Очевидна и иронически обыграна в фильме параллель с приключением Одиссея на острове циклопов. Подобно Полифему, метающемуся по берегу с криками: «Никто!», призывает Экзебиче Уильям Блейк, оставленный в лесу для дальнейшей инициации: слепой Полифем - и Блейк, оставленный без очков, чтобы научиться смотреть по-новому.
Самонаименование «Никто» играет свою роль в сюжете. Столкнувшись с пародийной «семьёй» бандитов в лесу, Уильям Блейк на вопрос: «С кем ты путешествуешь?» (Who are you travelin' with?) честно отвечает: «С Никем» (I'm with Nobody). Испуганный необходимостью спускаться к разбойной семье, Блейк спрашивает индейца: «А что, если они убьют меня?» (What if they kill me?), на что тот отвечает: «Nobody will observe», что можно понимать и как «Никто не заметит» (что случится убийство), и как «Никто будет следить» (чтобы оно не случилось).
Таким образом, в фильме встречаются три различных пласта литературы, три эпохи словотворчества: архаичная культура древней мудрости (Экзебиче-Одиссей), романтическая культура прозрения, припоминающая себя, открытая для общения с архаикой (Уильям Блейк) и реалистическая культура, одинаково ценящая семейные узы, социальную «нормальность» и доход от производства - культура, время которой, как показывает Джармуш, далеко не прошло, но с которой борется романтик Блейк.
Уильям Блейк, человек и интертекст
И они сжалятся над тобой,
повинуясь Подземному Царю,
Дадут тебе пить из озера Мнемосины,
И ты пойдешь по многолюдной
священной дороге,
По которой идут и другие славные
вакханты и мисты.
Орфическая рапсодия,
конец V - начало IV в. до н.э.
Да, Блейк. Кстати, внешне на исторического Блейка совсем не похожий: у того были мягкие веки и скулы, высокий лоб, у Деппа - чёрные длинные волосы и лицо молодого индейца…
С самого начала Блейк в фильме - человек без социальных связей: мы узнаём, что у него нет родителей, что его оставила невеста. Он всё продал, чтобы приехать в город Мэшин. Это странствующая душа, связанная с миром только письмом от мистера Диккинсона. Так и исторический Блейк-поэт, умерший для всех, остаётся в литературе - письмом, связан с миром - буквой. Эта связь ещё нагляднее в английском слове letter.
Цитаты из Блейка даны в тексте фильма эксплицитно. Герой-Блейк - бухгалтер (подчеркнём непоэтичность профессии) из Кливленда, приезжающий искать работу в город Мэшин (the town of Machine) - «город Машин (Механизмов, Станков)». Этот образ - перефразированный промышленный город из стихов Блейка, например, «Лондона»:
Мужская брань и женский стон
И плач испуганных детей
В моих ушах звучат, как звон
Законом созданных цепей [2].
Одна из первых цитат из Блейка в фильме - закопчённый кочегар. Он предрекает: Блейка-Деппа ждёт «путь в ад», ведь город Станков - «конец линии», конец пути - земного, социального естества, где Блейк «найдёт себе могилу». Этот выходец из огненного Ада - образ из поэмы «Бракосочетание Рая и Ада». Он так же делится мудростью с бухгалтером Биллом Блейком, как делятся мудростью с лирическим героем поэмы Дьяволы. «Отсюда до ада и обратно» - так описывает путь поисков Блейка мистер Диккинсон.
Чисто американские реалии тоже имеют к Блейку определённое отношение. Одна из поэм английского романтика называется «Америка» - название, которое позже позаимствует для своей поэмы А. Гинсберг. В поэме Блейка действуют не только титаны авторской мифологии, но и политики времён фронтира. Фронтир бесчинствует и в фильме: празднуя победу над природой, пассажиры поезда бессмысленно расстреливают бизонов из окон; белые люди продают индейцам заражённые одеяла. Американец (поначалу) и сам Билл Блейк.
Интертекстуально отзывается в фильме и стихотворение Блейка «Негритёнок» - самого Блейка поначалу ошибочно называют Блэком, а младший убийца, первым отправившийся к праотцам, - и правда «The Little Black Boy», маленький негритёнок.
Фильм насыщен цитатами из Блейка, причём подчас уже пропущенными через культурную традицию: так индеец повторяет строки романтика, уже вошедшие в песни Моррисона:
Некоторые рождены для сладких наслаждений.
Некоторые рождены для бесконечной ночи [3].
Возлюбленная героя Тэль - тоже цитата из Блейка. У Блейка Тэль - неоперившаяся невинность, боящаяся жизни и любви; в фильме Джармуша она - бывшая проститутка, пытающаяся жить честным трудом, насколько он ни эфемерен (цветы из бумаги). Фамилия Тэль, как узнаем мы позже, - Рассел; она, как и вся культура Запада, захвачена позитивизмом, в котором нет места видению и пророчеству. Она насмешливо спрашивает Блейка: «Не хочешь написать мой портрет?» - словно зная, что Блейк - её автор - не только поэт, но и художник.
Интересно отметить параллелизм между диалогом Тэль и Блейка, когда она рассказывает, что хотела бы капать в бумажные цветы духи для лучшего запаха, и цитатой из стихотворения Т.С. Элиота «Рапсодия ветреной ночи». У Элиота уличный фонарь рассказывает о бродящей по ночным улицам женщине, которая
…улыбается углам …
Её рука искривляет бумажную розу,
Что пахнет пылью и одеколоном… [4]
Возможно, именно цитата из Элиота стала прообразом кинематографического воплощения Тэль.
Смысл имени Блейка сообщает герою индеец, выполняющий в сюжете инициации функцию путеводительства:
<>-Какое имя было дано тебе при рождении, глупый белый человек?
<>-Блейк. Уильям Блейк.
<>-Это ложь? Или шутка белого человека?
<>-Нет, я Уильям Блейк. …
<>-Тогда ты мертвец [5].
Образ Экзебиче открывает одну из самых интересных параллелей к творчеству Блейка. Сам индеец гораздо больше похож на исторического романтика по поведению, чем Блейк Деппа. Он говорит языком трудно понимаемым, близким языку пророчеств, и Билл Блейк, американец, переспрашивает его, взывает к истолкованию. Экзебиче говорит не только ярко, но и ритмизованно и даже рифмованно. Это заметно, если разбить его речь на периоды: «One day, finally,/ my elk relatives took pity on me, / and a young elk gave his life to me. / With only my knife, / I took his life. / As I was preparing to cut the meat, / white men came upon me. / They were English soldiers. / I cut one with my knife, / but they hit me on the head with a rifle» [6].
Узнав имя Блейка, он начинает цитировать его стихи. Индеец не раз насмешливо отвечает герою пословицами из «Притч Ада», удивительно похожими на индейскую мудрость: «Орёл никогда не терял столько времени, как когда решил поучиться у вороны»; «Веди свой плуг и свою повозку по костям мёртвых».
Торговцу из форта, снабжающему индейцев зараженными одеялами, на его слова об индейцах как филистямлянах и язычниках Никто отвечает фразой из «Вечносущего евангелия»: «Видение Христа, которого ты видишь… - величайший враг моего видения» (The vision of Christ that thou dost see... is my vision's greatest enemy).
Возможно, что и «следующий уровень мира», на который Экзебиче предлагает подняться Блейку, - цитата из творчества Уильяма Блейка, в поэмах которого были описаны четыре уровня существования: от Ульро, мира корысти и похоти, до Эдема, мира непрекращающейся духовной битвы.
Не остаётся без внимания в фильме и алхимическая оставляющая текстов Блейка: после второго ранения Экзебиче замечает, что Блейк «собрал ещё немного металла белых», а Депп отвечает, что он - магнит…
Индеец рассказывает герою свою историю инициации, о своём убитом оленёнке - не о том ли, которого найдёт позже и с которым рядом ляжет Блейк? А полученный индейцем опыт цивилизованной, «белой» жизни - это переход от блейковской невинности к опыту: урбанизации, социализации, несвободе. В итоге, познав опыт и вернувшись в невинность дикой природы, на родине Экзебиче признан лжецом, говорящим о неких неправдоподобных вещах - как и Блейк-поэт, почитавшийся за полусумасшедшего визионера. И Экзебиче, в отличие от слабого Блейка-Деппа, имеет право на видения.
Мотив пейота, кактуса, дающего видения, в фильме отсылает не столько даже к Кастанеде, сколько к Олдосу Хаксли и его трактатам о мескалине, озаглавленным «Двери восприятия» и «Рай и Ад».
Опыт «очищения дверей восприятия», предпринимаемый Хаксли, - поликультурное действо, не зависящее непосредственно от Блейка. Но в центре внимания - индейская культура употребления кактуса пейотля (мескалина). Отправным пунктом исследования становится риторический вопрос: «будучи не рождёнными гениями, как нам посетить миры, являющиеся родиной для Блейка, Сведенборга и Иоганна Себастьяна Баха?» [7]. Для Хаксли решением становится химически добытый мескалин. Отмечая удивительную яркость достигнутого химическим путем мира видений, Хаксли в то же время предупреждает об опасностях долгого пребывания в стране видений - о страхе, рождаемом изменённым состоянием сознания: «это страх быть сокрушённым, страх распада под давлением реальности более огромной, чем может вынести разум, привыкший жить большую часть времени в уютном мире символов» [8]. Хаксли справедливо замечает, что в Средние века «Дьявол открывал себя в видениях и экстазах гораздо чаще, чем Бог» [9]. Поэтому путь пейота или химический путь мескалина, как говорит Экзебиче - совсем не для Блейка, его вдохновение иного рода.
Подчеркиваемая у Джармуша связь Блейка и индейской культуры не случайна: Блейк - один из первых писателей Запада, вписавший её в контекст общемировой. Так, в поэме «Бракосочетание Небес и Ада» индейская культура вводится в контекст древнегреческой мысли и иудейского пророчества: на вопрос о причинах странного поведения пророк Иезекииль приводит в пример Диогена и отвечает, что его заставляло так вести себя «желание возвысить других людей к восприятию бесконечного; это делают и племена Северной Америки» [10].
[1] Stanford W.B. The Ulysses Theme. Oxford, 1963, p. 99.
[2] Перевод С.Маршака.
[3] Some are born to sweet delight.
Some are born to endless night.
[4] …smiles into corners…
Her hand twists a paper rose,
That smells of dust and eau de Cologne…
Элиот Т.С. Стихотворения и поэмы. М., 2000.
[5] - What name were you given at birth, stupid white man?
- Blake. William Blake.
- Is this a lie? Or a white man's trick?
- No, I'm William Blake. …
- Then you are a dead man;
http://www.script-o-rama.com/movie_scripts/d/dead-man-script-transcript-jarmusch.html.
[6] Там же.
[7] Хаксли О. Двери восприятия: Роман, повесть, трактаты. СПб., 1999, с. 254.
[8] Там же, с. 284.
[9] Там же, с. 349-350.
[10] the desire of raising other men into a perception of the infinite; this the North American tribes practice; Blake W. Complete Writings with variant readings / ed. by G.Keynes. Oxford, 1979, p. 154.
Впервые: Сердечная В. Глупый белый человек, или Кто умирает в «Мертвеце» Джима Джармуша // Волшебная Гора. 2007. XIV. С. 534-553.