Фотошоп для воспоминаний
В коментах под постом про то, как я хочу фотошоп для обработки воспоминаний, несколько человек сказали, что они забывают плохое в прошлом. И тут мне стало интересно - что люди понимают под "плохим"? Какого уровня события, чувства, неурядицы?
Мне немного страшно задавать такой вопрос, потому что, как я предполагаю, "плохое" может покрывать широкий фронт, от умеренно неприятного ("хотел мороженого, а не купили") до вообще ужасных вещей. Про совсем ужасные вещи, я понимаю, как сознание хочет вытеснить их со светлого места. Поделать ничего невозможно, жить с этим тоже невозможно, поэтому помнить - очень травматично. Если нет психолога, с которым в безопасности и маленькими шагами можно раскрутить эти травмы, лучше их и не поднимать - потому что надо функционировать в жизни.
Поэтому не поднимайте такие травмирующие воспоминания, можно просто отметить - слишком травматично, чтобы вспоминать. Меня интересуют именно то забытое, что оставляет у вас чувство радости - о! я и забыл это. Осталось только хорошее.
Что у вас такое было?
У меня очень хорошая память - картиночная, местная - то есть место, возникшее в памяти, вызывает целый комплекс того, что с ним связано. И половину из этих вещей я помнить не хочу, видеть эту картинку не хочу, вспоминать в связке не хочу.
Вот я, к примеру, вспоминала дом своих дяди с тетей. Мы жили в моем раннем детстве неподалеку, и я довольно много времени у них проводила. И вот каждое место там у меня связано с целым набором, а хочу я помнить только одно:)
У дяди в гостиной был старинный кожаный диван, вот этот старо-советский - с круглыми валиками вместо подлокотников и высокой плоской спинкой, наверху которой были полочки или даже зеркало. Мне этот диван очень нравился, он был странный, у нас дома были обыкновенные, обшитые тканой узорчатой обивкой, с клацаньем раскладывающиеся в кровать. Этот диван я потом искала для "Гликерии", и мне прислали фотографии из архива похожего, но с тканью. Так вот этот диван вызывает у меня ностальгические и приятные воспоминания своим внешним видом, фигурой своей, стоящей у стены.
И он же вызывает неприятные ощущения. Я с младенчества страшно не любила спать в чужих домах. Не то, чтобы любовь к родителям и желание быть с ними, - нет, у меня была звериная тяга к своему месту - свернуться и уснуть у себя, под своей крышей. А меня, как назло, часто отправляли туда и сюда - в ясли, садик, к бабушкам. И вот зачем-то оставляли спать у дяди с тетей. И я помню, как через мою тоску договаривались - будешь, спать, ладно? И я пока еще было светло и не ложились, как-то соглашалась. Но к темноте моя тоска нарастала, пока, наконец, полежав с выключенным светом на этом застеленном диване, я не переполнялась невозможностью и не начинала в голос рыдать - хочу домой! Я плакала так, что вызывали родителей и они ночью уводили меня домой, все взрослые причитали - как же так, ты же согласилась. А я не могла им объяснить, что я вообще не могу быть в чужих местах, и всякие необходимые такие побывки уже совсем исчерпали мои силы.
И вот этот диван никогда у меня не вспоминается отдельно - все время одновременно с противоположными чувствами - вида странного и приятного черного кожаного существа - и ощущения, как я лежу на белой постельке в нем и заливаюсь слезами отчаяния: "перестаньте меня уже оставлять в чужих местах!".
Вторая связка в этой же комнате.
На стене висела картинка в овальной рамке, это было что-то из детской сказки - колобок с лисой или что-то такое. Она была черно-белая, и рамка такая же, то ли фотография на плотной глянцевой бумаге, то ли покрытая листом прозрачного пластика. И у нас со старшей кузиной был маленький мячик и была игра: встать поперек комнаты и попадать в этот овал, подкидывая мячик снизу, а потом ловя его отбитый. Я была маленькая и мне страшно нравилось, когда у меня получалось ловко туда попасть. Вся картинка и рамка тогда стукались об оштукатуренную стенку с приятным целуллоидным звуком "па-пак!", и этот звук вызывад у меня кинестетическое удовольствие, потому что казалось, что вот это изображение, вот эти материалы выглядят именно как этот звук. Раздвоенность звука была от того, что сначала стукался мячик, потом практически сразу рамка о стенку.
В этой простой игре все для меня было упоительно. И умение попадать в маленькую высоко висевшую цель, и звук, и ловкие отскоки мячика, и долгие повторы. Я не только спокойно переносила многочисленные попытки сделать что-то - я любила это! Много раз, пока не отточишь мастерство. Поэтому позже я любила все игры, в которых нужно было по очереди делать что-то с мячиком, скакалкой или классиками - от десяти простых повторений по уменьшающейся до одного повтора, но очень сложного. И у меня всегда получалось очень ловко, потому что я тренировалась, стремясь к идеальности - и ловкость эта доставляла мне удовольствие.
И вот мысленная картинка этой стены, между книжным шкафом и столом, вызывает у меня весь комплекс радостных ощущений - звука "Пак!", ловкого попадания мяча, преступной радости - кидать в неположенное место, и можно! - соревнования - и всех последующих игр. И одновременно - противнейшего воспоминания, от которого я просто отворачиваюсь мысленно - я знаю, что оно тут, но не смотрю на него. При этом прекрасно помню.
Кузина моя, старше на три года, постоянно приносила в мой идеалистический мирок суровую правду жизни. В этот раз у нее странно блестели глаза, восторгом отвращения, садистского желания поделиться. Она сунула мне книгу и ткнула пальцем в место, где читать. В воспоминании я вижу себя, стоящую в пустом пространстве посередине между книжным шкафом и противоположной стенкой, стоящую как столбик, с раскрытой книгой в руках. А там пассаж из какого-то обласканного советского писателя, кажется Фадеева, - пассаж такого ужаса и гадости, что он мгновенно дословно запомнился мне наизусть. Про мальчика на поле боя, который выл и кружился, а глаза его на ниточках свисали наружу.
Даже сейчас у меня сердце хочет приостановиться, когда я вспоминаю это. А тогдашней, шести или семилетней, это было совсем ужасно. И главное - не раззнаешь уже, и изумляешься - зачем, зачем эта кузина, с этим сладострастным блеском в глазах, сделала это и уже нельзя отменить?
Но вот это место в комнате никак не может у меня в воспоминаниях прийти отдельно - вот удовольствие от ловкого "пак!" и дурацкая картинка на стенке - а вот камера облетает вокруг меня столбиком, читающей ненужный и незабываемый теперь кусок из книжки.
А хочу я только первую половину из всего. Чтобы не было вот этого "объективного" " с одной стороны... но с другой стороны..." А память у меня вот такой видеомагнитофон - все записано, все сохранено и в любой момент все подсовывается.
И с вот этой второй половиной приходится работать через неприятность - пересказывать себе, обсуждать с собой - брать более широкий контекст - например, жизнь и проблемы родителей - или советскую культуру, которая очень поощряла смакующее изображение пыток и издевательств. Обдумывать это со всех сторон, перекладывать местами, перемещать в другие разделы каталога, напоминать себе, что изменилось с тех пор, компенсировать сегодняшним, делать этнографией, а не личным опытом. То есть перестроить все воспоминание, перенести его в другие рамки (здраствуйте, рефрейминг!) - и потом еще мысленно сделать серым, не цветным и мысленно уменьшить в неважную точку.
И постараться, чтобы от всей этой работы картинка не стала больше и ярче, и не стала включать в себя еще кучу ассоциаций, которые по щелчку теперь расширенной толпой будут приезжать на вспомненное место:)
И если вы умеете забывать такое без усилий - я вам очень завидую.
Мне немного страшно задавать такой вопрос, потому что, как я предполагаю, "плохое" может покрывать широкий фронт, от умеренно неприятного ("хотел мороженого, а не купили") до вообще ужасных вещей. Про совсем ужасные вещи, я понимаю, как сознание хочет вытеснить их со светлого места. Поделать ничего невозможно, жить с этим тоже невозможно, поэтому помнить - очень травматично. Если нет психолога, с которым в безопасности и маленькими шагами можно раскрутить эти травмы, лучше их и не поднимать - потому что надо функционировать в жизни.
Поэтому не поднимайте такие травмирующие воспоминания, можно просто отметить - слишком травматично, чтобы вспоминать. Меня интересуют именно то забытое, что оставляет у вас чувство радости - о! я и забыл это. Осталось только хорошее.
Что у вас такое было?
У меня очень хорошая память - картиночная, местная - то есть место, возникшее в памяти, вызывает целый комплекс того, что с ним связано. И половину из этих вещей я помнить не хочу, видеть эту картинку не хочу, вспоминать в связке не хочу.
Вот я, к примеру, вспоминала дом своих дяди с тетей. Мы жили в моем раннем детстве неподалеку, и я довольно много времени у них проводила. И вот каждое место там у меня связано с целым набором, а хочу я помнить только одно:)
У дяди в гостиной был старинный кожаный диван, вот этот старо-советский - с круглыми валиками вместо подлокотников и высокой плоской спинкой, наверху которой были полочки или даже зеркало. Мне этот диван очень нравился, он был странный, у нас дома были обыкновенные, обшитые тканой узорчатой обивкой, с клацаньем раскладывающиеся в кровать. Этот диван я потом искала для "Гликерии", и мне прислали фотографии из архива похожего, но с тканью. Так вот этот диван вызывает у меня ностальгические и приятные воспоминания своим внешним видом, фигурой своей, стоящей у стены.
И он же вызывает неприятные ощущения. Я с младенчества страшно не любила спать в чужих домах. Не то, чтобы любовь к родителям и желание быть с ними, - нет, у меня была звериная тяга к своему месту - свернуться и уснуть у себя, под своей крышей. А меня, как назло, часто отправляли туда и сюда - в ясли, садик, к бабушкам. И вот зачем-то оставляли спать у дяди с тетей. И я помню, как через мою тоску договаривались - будешь, спать, ладно? И я пока еще было светло и не ложились, как-то соглашалась. Но к темноте моя тоска нарастала, пока, наконец, полежав с выключенным светом на этом застеленном диване, я не переполнялась невозможностью и не начинала в голос рыдать - хочу домой! Я плакала так, что вызывали родителей и они ночью уводили меня домой, все взрослые причитали - как же так, ты же согласилась. А я не могла им объяснить, что я вообще не могу быть в чужих местах, и всякие необходимые такие побывки уже совсем исчерпали мои силы.
И вот этот диван никогда у меня не вспоминается отдельно - все время одновременно с противоположными чувствами - вида странного и приятного черного кожаного существа - и ощущения, как я лежу на белой постельке в нем и заливаюсь слезами отчаяния: "перестаньте меня уже оставлять в чужих местах!".
Вторая связка в этой же комнате.
На стене висела картинка в овальной рамке, это было что-то из детской сказки - колобок с лисой или что-то такое. Она была черно-белая, и рамка такая же, то ли фотография на плотной глянцевой бумаге, то ли покрытая листом прозрачного пластика. И у нас со старшей кузиной был маленький мячик и была игра: встать поперек комнаты и попадать в этот овал, подкидывая мячик снизу, а потом ловя его отбитый. Я была маленькая и мне страшно нравилось, когда у меня получалось ловко туда попасть. Вся картинка и рамка тогда стукались об оштукатуренную стенку с приятным целуллоидным звуком "па-пак!", и этот звук вызывад у меня кинестетическое удовольствие, потому что казалось, что вот это изображение, вот эти материалы выглядят именно как этот звук. Раздвоенность звука была от того, что сначала стукался мячик, потом практически сразу рамка о стенку.
В этой простой игре все для меня было упоительно. И умение попадать в маленькую высоко висевшую цель, и звук, и ловкие отскоки мячика, и долгие повторы. Я не только спокойно переносила многочисленные попытки сделать что-то - я любила это! Много раз, пока не отточишь мастерство. Поэтому позже я любила все игры, в которых нужно было по очереди делать что-то с мячиком, скакалкой или классиками - от десяти простых повторений по уменьшающейся до одного повтора, но очень сложного. И у меня всегда получалось очень ловко, потому что я тренировалась, стремясь к идеальности - и ловкость эта доставляла мне удовольствие.
И вот мысленная картинка этой стены, между книжным шкафом и столом, вызывает у меня весь комплекс радостных ощущений - звука "Пак!", ловкого попадания мяча, преступной радости - кидать в неположенное место, и можно! - соревнования - и всех последующих игр. И одновременно - противнейшего воспоминания, от которого я просто отворачиваюсь мысленно - я знаю, что оно тут, но не смотрю на него. При этом прекрасно помню.
Кузина моя, старше на три года, постоянно приносила в мой идеалистический мирок суровую правду жизни. В этот раз у нее странно блестели глаза, восторгом отвращения, садистского желания поделиться. Она сунула мне книгу и ткнула пальцем в место, где читать. В воспоминании я вижу себя, стоящую в пустом пространстве посередине между книжным шкафом и противоположной стенкой, стоящую как столбик, с раскрытой книгой в руках. А там пассаж из какого-то обласканного советского писателя, кажется Фадеева, - пассаж такого ужаса и гадости, что он мгновенно дословно запомнился мне наизусть. Про мальчика на поле боя, который выл и кружился, а глаза его на ниточках свисали наружу.
Даже сейчас у меня сердце хочет приостановиться, когда я вспоминаю это. А тогдашней, шести или семилетней, это было совсем ужасно. И главное - не раззнаешь уже, и изумляешься - зачем, зачем эта кузина, с этим сладострастным блеском в глазах, сделала это и уже нельзя отменить?
Но вот это место в комнате никак не может у меня в воспоминаниях прийти отдельно - вот удовольствие от ловкого "пак!" и дурацкая картинка на стенке - а вот камера облетает вокруг меня столбиком, читающей ненужный и незабываемый теперь кусок из книжки.
А хочу я только первую половину из всего. Чтобы не было вот этого "объективного" " с одной стороны... но с другой стороны..." А память у меня вот такой видеомагнитофон - все записано, все сохранено и в любой момент все подсовывается.
И с вот этой второй половиной приходится работать через неприятность - пересказывать себе, обсуждать с собой - брать более широкий контекст - например, жизнь и проблемы родителей - или советскую культуру, которая очень поощряла смакующее изображение пыток и издевательств. Обдумывать это со всех сторон, перекладывать местами, перемещать в другие разделы каталога, напоминать себе, что изменилось с тех пор, компенсировать сегодняшним, делать этнографией, а не личным опытом. То есть перестроить все воспоминание, перенести его в другие рамки (здраствуйте, рефрейминг!) - и потом еще мысленно сделать серым, не цветным и мысленно уменьшить в неважную точку.
И постараться, чтобы от всей этой работы картинка не стала больше и ярче, и не стала включать в себя еще кучу ассоциаций, которые по щелчку теперь расширенной толпой будут приезжать на вспомненное место:)
И если вы умеете забывать такое без усилий - я вам очень завидую.