От произвола к произволу и обратно
Святенков лишний раз напомнил, что «полицейское государство» - это совсем не то, что вы думаете, когда думаете о современной России. В действительности у нас вот что: «государство произвола сильного над слабым, богатого над бедным, знатного над безродным».
Как хорошо-то сказал! Но чересчур длинно, я считаю. Можно короче. И нужно. Если мы стремимся хотя бы интеллектуально преодолеть реальность, которая у нас перед глазами.
Произвол-сильного-над-слабым… А бывает произвол слабого над сильным?
Почему бы и нет. На беззаконие одних другие чаще всего отвечают именно беззаконием. Историям о том, как «слабые» заемщики кидают банки, слабые работники нагибают работодателей, нет счета, как и прямо противоположным.
Объявление нескольких сот тысяч членов правящей партии «жуликами и ворами» тоже отдает некоторой произвольностью: этот Давид, поборая Голиафа наших дней, мечет не целясь, по площадям. И если не «партия власти», то кто у нас вообще защищен от произвола? Путин? Волна произвольных обвинений в его адрес (виноват в том, виноват в сём, виноват во всём, убил того, убил этого, всю страну убил, педофил, кабаевафил, агент госдепа, враг госдепа и т. д. и т. п.), которая множится и ширится последние годы, вполне соответствует произвольности обвинения и приговора небезызвестному сидящему олигарху. Рано или поздно эта волна произвола захлестнет и его.
Тогда, стало быть, просто «общество произвола»?
Но обратим внимание еще на два момента, продолжая цепочку отождествлений.
Социальная конфигурация «произвол-сильного-над-слабым» такова, что именно в ней раскрывается это понимание силы, вытекающее из этой слабости, свойственное этому «неполицейскому» обществу в отличие от полицейского общества и полицейского государства
Слабый на то и слабый, что «доступный произволу». Сила на то и сила - в данной интерпретирующей конфигурации - чтобы состояться в произволе. Нет произвола - нет силы. Нет слабого - нет произвола.
Понимание силы как произвола генеалогически досталось сильным от слабых. Оно обусловлено происхождением.
В этом пункте важно отследить непрерывное продолжение генеалогического процесса, который косвенно даёт о себе знать на уровне понятий даже в самом разбираемом тексте.
Слабые - это именно те, «кто подвержен произволу». Но дело обстоит не так, будто в западных обществах «слабые защищены». Теоретически в западных обществах НЕТ никаких «слабых». Тезис «слабые должны быть защищены от произвола сильных» в полной мере программирует слабость и, одновременно, силу как «произвол», воспроизводя основные концепты социальной ущербности.
Святенков противоречит себе, когда говорит о разделении общества на вымышленные классы: «Общество разделилось на господ и «быдло»… И раскол все углубляется». Классы не допускают «произвола». Произвол и классы несовместимы. Класс упорядочивает отношения внутри себя и с другим классом - упорядочивает насилие. Если «класс», то уже не «произвол», а «норма», правило, стандарт. Если «произвол», то… произвол. Что же именно? Святенков должен определиться. Сильные/слабые должны определиться. Но до этого пока далеко.
Понимающие силу как произвол никогда не сильны в историческом и социальном масштабе. Они не «класс» и не станут «классом». Но и слабые - это не класс.
Слабые - это отчужденные от себя, друг от друга, от политики и власти. Что можно сейчас утверждать про всех, практически без исключения. Даже Путин оттёрт от политики своим окружением, которое подсовывает ему вместо неё произвольный политтехнологический выбор. Под знаком произвола у нас вся страна.
Возвращаясь к словам, с которых начался этот комментарий, быть может, достаточно было бы уменьшить их длину до: у нас - произвол? Общество произвола. Общество слабых. Государство слабых.
Чтобы слабые восстали И ПОБЕДИЛИ, они должны быть сильными. У нас нет ни одной сильной социальной группы и ни одной социальной группы, которая, опережая другие, претендует стать «сильными» (каковыми были джентри в предреволюционной Англии XVII века, получившие от Лютера и Кальвина собственную идеологию власти, каковыми было «зараженное» аристократическими ценностями «третье сословие» Франции XVIII века, свергнувшее короля, чтобы затем составить основу наполеоновских армий). Куда ни посмотри, всюду разнообразные нытики и страдальцы кучкуются вокруг идеи своей страдательности. Угнетённые (кавказцами, фашистами, буржуями, силовиками, путиноидами, либерастами, вашингтонским обкомом, мировым правительством и прочими внешними агрессивными силовыми сущностями) неподдельно увлечены процессом переживания этой угнетённости и готовы расправиться с любым, кто попытается им в ней отказать. Вот почему никакие позитивные перемены рывком у нас невозможны (привет почитателям «опричнины» от m-kalashnikov). Их некому осуществить изнутри социальности «старого режима».
Всеобщий развал - всегда возможен. На его руинах кому-то придётся эволюционно становиться «классом», преодолевая всеобщую слабость. В чём на первых порах будет, конечно, определённый произвол. Однако любая жизнеспособная системность, утверждая себя, стремится продиктовать свои ценности и расширить свои границы. Это вселяет оптимизм.
Как хорошо-то сказал! Но чересчур длинно, я считаю. Можно короче. И нужно. Если мы стремимся хотя бы интеллектуально преодолеть реальность, которая у нас перед глазами.
Произвол-сильного-над-слабым… А бывает произвол слабого над сильным?
Почему бы и нет. На беззаконие одних другие чаще всего отвечают именно беззаконием. Историям о том, как «слабые» заемщики кидают банки, слабые работники нагибают работодателей, нет счета, как и прямо противоположным.
Объявление нескольких сот тысяч членов правящей партии «жуликами и ворами» тоже отдает некоторой произвольностью: этот Давид, поборая Голиафа наших дней, мечет не целясь, по площадям. И если не «партия власти», то кто у нас вообще защищен от произвола? Путин? Волна произвольных обвинений в его адрес (виноват в том, виноват в сём, виноват во всём, убил того, убил этого, всю страну убил, педофил, кабаевафил, агент госдепа, враг госдепа и т. д. и т. п.), которая множится и ширится последние годы, вполне соответствует произвольности обвинения и приговора небезызвестному сидящему олигарху. Рано или поздно эта волна произвола захлестнет и его.
Тогда, стало быть, просто «общество произвола»?
Но обратим внимание еще на два момента, продолжая цепочку отождествлений.
Социальная конфигурация «произвол-сильного-над-слабым» такова, что именно в ней раскрывается это понимание силы, вытекающее из этой слабости, свойственное этому «неполицейскому» обществу в отличие от полицейского общества и полицейского государства
Слабый на то и слабый, что «доступный произволу». Сила на то и сила - в данной интерпретирующей конфигурации - чтобы состояться в произволе. Нет произвола - нет силы. Нет слабого - нет произвола.
Понимание силы как произвола генеалогически досталось сильным от слабых. Оно обусловлено происхождением.
В этом пункте важно отследить непрерывное продолжение генеалогического процесса, который косвенно даёт о себе знать на уровне понятий даже в самом разбираемом тексте.
Слабые - это именно те, «кто подвержен произволу». Но дело обстоит не так, будто в западных обществах «слабые защищены». Теоретически в западных обществах НЕТ никаких «слабых». Тезис «слабые должны быть защищены от произвола сильных» в полной мере программирует слабость и, одновременно, силу как «произвол», воспроизводя основные концепты социальной ущербности.
Святенков противоречит себе, когда говорит о разделении общества на вымышленные классы: «Общество разделилось на господ и «быдло»… И раскол все углубляется». Классы не допускают «произвола». Произвол и классы несовместимы. Класс упорядочивает отношения внутри себя и с другим классом - упорядочивает насилие. Если «класс», то уже не «произвол», а «норма», правило, стандарт. Если «произвол», то… произвол. Что же именно? Святенков должен определиться. Сильные/слабые должны определиться. Но до этого пока далеко.
Понимающие силу как произвол никогда не сильны в историческом и социальном масштабе. Они не «класс» и не станут «классом». Но и слабые - это не класс.
Слабые - это отчужденные от себя, друг от друга, от политики и власти. Что можно сейчас утверждать про всех, практически без исключения. Даже Путин оттёрт от политики своим окружением, которое подсовывает ему вместо неё произвольный политтехнологический выбор. Под знаком произвола у нас вся страна.
Возвращаясь к словам, с которых начался этот комментарий, быть может, достаточно было бы уменьшить их длину до: у нас - произвол? Общество произвола. Общество слабых. Государство слабых.
Чтобы слабые восстали И ПОБЕДИЛИ, они должны быть сильными. У нас нет ни одной сильной социальной группы и ни одной социальной группы, которая, опережая другие, претендует стать «сильными» (каковыми были джентри в предреволюционной Англии XVII века, получившие от Лютера и Кальвина собственную идеологию власти, каковыми было «зараженное» аристократическими ценностями «третье сословие» Франции XVIII века, свергнувшее короля, чтобы затем составить основу наполеоновских армий). Куда ни посмотри, всюду разнообразные нытики и страдальцы кучкуются вокруг идеи своей страдательности. Угнетённые (кавказцами, фашистами, буржуями, силовиками, путиноидами, либерастами, вашингтонским обкомом, мировым правительством и прочими внешними агрессивными силовыми сущностями) неподдельно увлечены процессом переживания этой угнетённости и готовы расправиться с любым, кто попытается им в ней отказать. Вот почему никакие позитивные перемены рывком у нас невозможны (привет почитателям «опричнины» от m-kalashnikov). Их некому осуществить изнутри социальности «старого режима».
Всеобщий развал - всегда возможен. На его руинах кому-то придётся эволюционно становиться «классом», преодолевая всеобщую слабость. В чём на первых порах будет, конечно, определённый произвол. Однако любая жизнеспособная системность, утверждая себя, стремится продиктовать свои ценности и расширить свои границы. Это вселяет оптимизм.