О смерти

May 13, 2015 21:04

Фантазии смерти сами по себе необязательны и попросту нелепы. В последнее время я люблю гадать над обликом своей смерти и месте, которое она выберет для меня, и пытаюсь ужасаться реакции окружающих меня людей. Необязательность - ясно, почему; нелепость - потому что если к тому времени я буду мертв, то мне будет все равно, что со мной, и как на это отреагируют другие люди. Точно так же верх нелепости - мечтать о погребении, планируя для себя пышные похороны (хотя, не спорю, что когда на похоронах играет рок-музыка или танцуют стриптиз, то это в высшей степени вдохновляет и заставляет восхищаться покойником, который заказал для себя прославляющую жизнь литургию).
Но все-таки, если допустить возможность наличия у человека бессмертной души, которая ко всему прочему не расстанется с земным в момент своего отлета от тела, то что она будет чувствовать, глядя на то, как вокруг ее бывшей оболочки начнут медленно собираться падальщики?

Чего уж там, если допустить возможность... мне было бы стыдно умереть на работе, которая так или иначе предполагает наличие в душе определенной доли героизма - однако скончаться на рабочем месте значит довести его, героизма, идею до полного абсурда. Мне было бы стыдно смотреть в глаза коллегам, и если это все-таки со мной случится, то я надеюсь, что мне хотя бы оперативно прикроют веки.
Немногим лучше - умереть на улице, под колесами автомобиля или же просто от внезапного удара. Наверняка неподалеку отыщется пара-тройка гнусных личностей, которые захотят в ожидании судмедэкспертизы обчистить мои карманы. Казалось бы, зачем мне в таком состоянии цепляться за останки бренного мира, тянущие мое тело к земле - однако они невольно обретут значимость в моих глазах, когда окажутся очередным свидетельством человеческого вырождения.
Хорошо бы умереть дома в своей постели. Здесь моими свидетелями окажутся только родные. А если к тому времени у меня будет своя квартира (что вряд ли - но я никогда не считал для себя зазорным мечтать), то в одиночестве. Мой разложившийся труп пролежит за запертой дверью два или три месяца, прежде чем обоняние соседей начнет раздражать тянущий из-под нее сладковатый запашок гниения.

Интересно, насколько глубоко жизнь человека вовлечена в деятельность различных социальных (и просто) служб? Как скоро коммунальщики захотят ознакомиться с неплательщиком лично? Когда участковому, совершающему свой традиционный обход по неблагополучным домам, надоест звонить в дверь? Когда у людей начнет вызывать подозрения ворох рекламных листков, скопившихся в почтовом ящике и умерший телефон? Ответы на эти вопросы определяют ту ценность, которую мы являем собой для этого мира.

Кажется, мне снова придется переставлять книги. Одна полка переедет на другую, та - на третью, а третья - на место первой. Не сомневаюсь, что все дело в катастрофически сужающемся свободном пространстве. Пространстве действий, пространстве выбора, пространстве памяти, пространстве надежды, наконец. В выходные я закончил читать "Ночной поезд" Эмиса, и от этой книги мне в очередной раз расхотелось жить. То ли концовка действительно плоха, как пишут некоторые разочаровавшиеся комментаторы, то ли всему виной традиционная эмисова мизантропия, в этот раз ударившая меня неожиданно больно. Скорее всего последнее; ведь в самом деле, будь книга сама по себе плоха, я бы позабыл о прочитанном уже через полчаса, в то время как я до сих пор продолжаю вновь и вновь возвращаться к нему всеми мыслями. Теперь я пытаюсь их заглушить и отыскать одновременно с этим - отыскать хотя бы отчасти - интерес к жизни, для чего взялся перечитывать "Каждый день - падающее дерево".
Когда я думаю о самоубийстве (а "Ночной поезд" повествует как раз о самоубийстве, так что, наверное, неудивительно, что он так меня потряс), то в качестве места действия мне неизменно воображается школьный сад неподалеку от дома, где я живу. Здесь я когда-то играл в детстве. По счастью, учиться я ходил в другую школу, поэтому годы, проведенные в заточении высоких стен, сложенных из Гранита Науки, не наложили негативного отпечатка на мое восприятие этого сада. Его ограда не запирается на ночь... мне нравится воображать, в какой боязненный трепет мое болтающееся на ветви яблони тело приведет техничку и стайку явившихся на занятия ранних детей. Почерневшее лицо покойника пророчествует: хотите ли вы знать, дорогие дети, что ожидает вас в будущем?

Вопросы, тексты, словографика и мыслеформы, заплетающиеся подобно уроборосу - одно порождает другое, другое переходит в третье, а третье замыкается на первом; из Витткоп так и хочется выдергивать одну за другой цитаты (несмотря на то, что я в принципе не подвержен этой отупляющей интернет-мании) до тех пор, пока не побелеет последняя книжная страница, а извлеченные на воздух и крепко прополощенные в нем фразы не сложатся в рассказанную историю наново. Мне хочется переставлять книги на полках; и жаль только, что я так и не успел закончить о них свой рассказ (если угодно, вот части 1, 2 и 3).

===============================================
Я часто вижу одного прокаженного, которого таскает в передвижном ящике обгаженный бормочущий истукан и который отливает ледяным аспидным оттенком или закаленной сталью, но только с маслянистым блеском. Он был прокаженным испокон веков, еще в те времена, когда шипели потоки лавы, а морями правили трилобиты. Он наблюдал за разбуханием и приумножением океанского желе, притаившись в глубине первых чешуйниц и многоножек-броненосцев посреди растительного брожения, а также личинок и молок. Он уже был прокаженным внутри кораллов и углеродов, в силурийских отложениях и в нежном известковом иле, который пузырился целые века, а затем затвердел литографическим камнем, где прочерченная линия раскрывает незримое. Этот минеральный, ископаемый прокаженный уже присутствовал в первой колонии бациллы Хансена, - очень мелкого, но весьма специфического микроба, которого легко обнаружить в sputum и носовых выделениях, - беспорядочной группе яйцевидных тел, образующих сеть плотных цепочек, внезапно прерываемых то здесь, то там. Ибо таков символический портрет этого существа, истинная схема синевато-металлического лица, темного припудренного лака и коричневого блеска, словно покрытого мыльной пленкой. Этот прокаженный во все времена проживал в огромном царстве, он участвовал в походах финикийских матросов, легионеров Помпея или багаудов, бродивших по галльским дорогам. Он не просто историческая непрерывность, а сама вечность. «...Die Toten eben die sind, welche nicht sterben konnen». Чудесная двусмысленность этой многослойной фразы, этой сентенции с множеством способов употребления, как положительной, так и отрицательной в возможном ее применении, например, к прокаженному - высшая вежливость предложенного выбора, прекрасная иезуитская фраза...
==Габриэль Витткоп. "Каждый день - падающее дерево"==

Трамвай останавливается и я схожу; и каково же мое удивление, когда вместо ожидаемо разверзающегося за дверью ада я вижу знакомые серые коробки домов. Я схожу с подножки и иду на работу - как и вчера, и месяц назад, и год назад. Как хорошо, что сегодня среда, а не вторник. Я нагоняю (и сбавляю ход, дабы не поровняться с подростками невзначай) растянувшуюся на несколько сотен метров цепочку школьников-леммингов, которая направляется на сдачу государственного экзамена. Смеются, бранятся, спешно переписывают шпаргалки на ходу. Счастливые люди: они не знают, что ждет их в будущем. Или, напротив, знают; пожалуй, в рассматриваем контексте обе эти дуалистичные стороны оказываются друг другу тождественны - самое главное, что пока лишь совсем немногие их школьников предполагают, будто знают, или верят, или надеются, сами того не замечая, как первый червячок сомнения начинает клонить их к земле. Юность - счастливая пора, когда недостаток опыта еще компенсируется максимализмом и наивным стремлением к лучшему.

dellamorte, вопрос, размышления, литература

Previous post Next post
Up