БОЛЬШЕВИКИ: ВЫБОР 1917 года [часть 1]
В. Т. Логинов (Москва)
"Стихийность" Февральской и якобы организованность Октябрьской революции неизбежно разорвали единый революционный процесс, продолжавшийся с 1917 по 1922 г. И сегодня это породило два утверждения: 1) что революция могла остановиться на "февральском" этапе; 2) что именно большевики ввергли страну в красную смуту и революционный хаос.
В самом начале своей революционной деятельности Ленин пришел к выводу, что в силу особенностей экономического и политического развития России социальный взрыв неизбежен. Но именно потому, что уровень политической культуры народа крайне низкий, взрыв этот может вылиться в кровавую месть и самые "буйные формы русского бунта - бессмысленного и беспощадного".
Поэтому задачу большевиков он видел прежде всего в том, чтобы с помощью сознательных рабочих попытаться возглавить массовое протестное движение, "внести в него свет, помочь рабочим в борьбе, которую они уже сами начали вести". И сделать это можно лишь развитием сознания и самосознания народных масс, их просвещением и организацией, указанием на цели и задачи борьбы.
Февральская революция в определенной мере действительно произошла спонтанно, хотя деятельность левых партий и опыт 1905 г. сыграли свою роль. Стачки и демонстрации столичных рабочих, которые проявили достаточную степень сознательности и организованности, поддержка этих выступлений армией, в конечном счете привели к свержению самодержавия.
В Цюрихе, после первых известий о февральских событиях в Петрограде, встал вопрос: что дальше? закончится революция отречением монарха или революционный вал покатится дальше? В гидродинамике, исходя из массы, скорости водяного потока, рельефа местности и прочих вполне определенных условий, все это, вероятно, можно рассчитать. Но в социальной борьбе, участниками которой являются миллионы людей, подобная задача куда сложнее. И все-таки еще там, в Цюрихе, Ленин пришел к выводу, что Февраль - лишь начало, лишь первый вал, первый этап революции. За ним неизбежно последует второй этап, второй вал, куда более мощный и крутой. Это понимал не только он, но и другие: и те, кто симпатизировал революции, и те, кто отвергал ее, кто давно предсказывал кровавую смуту.
Подобных пророчеств было много. Нередко они совпадали. И на то были свои основания. В первые же революционные дни, еще до того как какие-либо радикальные партии вышли на политическую арену, по стране прокатилась волна насилия и различного рода эксцессов.
Современникам запомнились трупы жандармов со вспоротыми животами на февральском снегу в Петрограде. Вновь, как и в 1905-1906 гг., запылали барские имения. Жгли прекрасные усадьбы, а вместе с ними уникальные библиотеки и картинные галереи. Горели старинные парки и сады. Все более учащались случаи прямого вандализма. "Народ либо безмолвствует, либо говорит языком бунта", - полагают и сегодня некоторые историки1. Не везде и не всегда!
В феврале многие опасались - не возмутится ли "царелюбивое" крестьянство низвержением монархии, не станет ли оно опорой "Русской Вандеи"... Каково
326
же было изумление корреспондента газеты "Русское слово", когда он увидел, с какой легкостью восприняла деревня эту весть: "Даже не верится, как пушинку сняла с рукава". А думский отдел сношений с провинцией, обследовав 29 губерний, констатировал: «Широко распространенное убеждение, что русский мужик привязан к царю, без царя "не может жить", было опровергнуто той единодушной радостью, тем вздохом облегчения, когда они узнали, что будут жить без того, без кого они "жить не могли"»2.
В феврале 1917 г. революционные массы России оказались достаточно сознательными и для того, чтобы свести все свои надежды и чаяния к трем лозунгам: "Мир!", "Хлеб!", "Свобода!" В народном сознании они расшифровывались вполне конкретно: немедленное прекращение войны; передача всей земли крестьянам и радикальное улучшение снабжения армии и городов продовольствием; наконец, не только свержение монархии, но и установление реального народовластия. Именно это стремление к народовластию, к подлинной демократии стало причиной может быть самого яркого проявления революционной сознательности масс - созданию Советов.
Весь предшествующий исторический опыт убедил народ, что "начальству" - царю, генералам, помещикам, буржуям и особенно чиновникам - доверять нельзя, что реализовать свои требования можно лишь в случае, если власть будет находиться в руках самих трудящихся. И как только, пишет Ленин, в Феврале появилась такая возможность, по инициативе многомиллионного народа, самочинно и повсеместно, рабочие, солдаты, крестьяне стали создавать демократию по-своему3.
Советы стали возникать сначала на заводах и фабриках, затем в районах, раньше, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. В определенном смысле это был спонтанный процесс воспроизводства знакомых форм организации и борьбы, ибо уроки 1905 г. прочно вошли в "стихию" народного сознания.
Общероссийским органом власти Петроградский Совет сделало давление снизу, те ожидания, которые питали рабочие и солдаты, посылая в Совет своих депутатов. И Советы сразу и повсеместно, не вдаваясь в дискуссии о рамках компетенции, заявили о себе как об органах власти. Они брали под контроль охрану порядка, продовольственное снабжение, работу транспорта и т.п. А главное, они не забывали ни о мире, ни о земле.
Но эти конкретные требования были неприемлемы для власть имущих в принципе. В притязаниях на собственность помещиков и прибыли буржуазии, в тех же Советах, они усматривали лишь проявление бунта и анархии. Расставаться добровольно со своими привилегиями правящая элита, как и прежде, не собиралась. Поэтому, мечтая об умиротворении, стремясь к тому, чтобы спустить массовое движение на тормозах, Временное правительство менее всего помышляло о реализации лозунгов революции.
Многие его члены искренне полагали, что, получив свободу, народ вполне удовлетворится этим и будет терпеливо ждать, когда после победного окончания войны ему милостиво ниспошлют "сверху" мир и хлеб. Такое уже бывало. Опыт созыва I Думы - "думы народных надежд" - говорил, что такой вариант возможен. Но он был возможен в 1906 г. С тех пор избирали четыре Думы и никаких решений насущных вопросов народной жизни не последовало. В 1917 г. ждать никто не собирался. Ибо в "диалоге" с властью появился теперь у народа новый аргумент: штык. Так что вопрос о стабилизации становился весьма проблематичным.
В первые послефевральские дни и недели эйфория победы вообще стала господствующим настроением. Казалось, все то, что веками давило, угнетало,
327
разъединяло - царский деспотизм - исчезло, рухнуло сразу, сметенное могучим ураганом. Даже ужасы войны как бы отодвинулись в глубь сознания, заслоненные новым, необычайным и радостным, которое, наконец, свершилось... Свобода!
В февральские дни, на какой-то момент, действительно "дружно" слились разнородные потоки: борьба рабочих и солдат против царя и войны, и борьба либеральной буржуазии за устранение обанкротившейся власти. Усилия всех партий были направлены в одну точку. Этот момент "всеобщего слияния классов" против царизма как раз и стал одной из главных причин головокружительной эйфории, быстроты и относительной "бескровности" победы4.
Именно эта разнородность борющихся сил сразу же породила двоевластие. С одной стороны, было создано Временное правительство, включившее в себя "цвет" либеральной интеллигенции: кадетов - П. Милюкова, В. Некрасова, А. Мануйлова, А. Шингарева, В. Набокова, октябристов - А. Гучкова, В. Львова, И. Годнева, "независимых" - М. Терещенко, Г. Львова и трудовика А. Керенского; с другой - Советы рабочих, солдатских, крестьянских депутатов, общероссийским центром которых стал Петросовет.
За Временным правительством помимо буржуазии, помещиков, правых и либеральных партий, стоял достаточно мощный прежний государственный аппарат, церковь, армейская верхушка (генералитет, часть офицерского корпуса). Это были вполне серьезные силы. И с какой радостью они раздавили бы народное восстание...
«С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, -писал В.В. Шульгин, - и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность "великой" русской революции... Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство... Только язык пулеметов доступен уличной толпе и... только... свинец может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы - этот зверь был... его величество русский народ...»5.
Шульгину тогда казалось, что достаточно одного надежного полка и решительного офицера, чтобы разогнать этот "сброд". Такой офицер нашелся. Полковник А.П. Кутепов собрал из фронтовиков отряд численностью более тысячи человек с 12 пулеметами и решил всех восставших - от Литейного проспекта до Николаевского вокзала - "загнать к Неве и там привести в порядок". Но как только "каратели" вошли в соприкосновение с толпами народа, "большая часть моего отряда, - рассказывал сам Кутепов, - смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может"6.
Тогда, в первые послефевральские дни, для того чтобы "привести в порядок" народ, сил у них не хватало. А те, что имелись, были несопоставимы с той гигантской народной массой, которая стояла за Советами. Существенным оказалось и то, что Петросовет утвердил составленный армейскими депутатами "Приказ № 1", согласно которому солдатам предоставлялась вся полнота гражданских прав. Оружие, в том числе те самые пулеметы, о которых вспомнил Шульгин, бралось под контроль ротных и батальонных солдатских комитетов, а во всех политических выступлениях воинские части подчинялись не офицерам, а только своим комитетам и Петросовету.
Параллельное существование двух общероссийских центров власти было невозможно. Оно неминуемо должно было завершиться единовластием одного из них. И с попустительства меньшевистско-эсеровских лидеров Петросовета правительство начало постепенно прибирать власть к рукам.
328
И тогда, и позднее «соглашатели» говорили, что они стремились сохранить общенациональное единство для борьбы со старым режимом. Действительно, в желании сплотить против общего врага широкие слои населения, в стремлении избежать гражданской войны, никакого грехопадения не было. Ради этого можно и должно идти на компромиссы. Но какой ценой?
Две ночи напролет вместе с либеральными лидерами, они вырабатывали условия передачи власти. В конце концов, в этих условиях не оказалось ни слова о прекращении войны, о демократической республике, о земле, т.е. именно тех требований, ради которых совершалась революция.
Конечно, была на сей счет "теория": раз революция буржуазная, значит и власть должна принадлежать буржуазии. Николая Романова могут сменить лишь политические деятели типа Родзянко или Милюкова. Только им может подчиниться старый чиновный аппарат, худо-бедно обеспечивающий жизнедеятельность страны. Но теоретические формулы часто прикрывают и нечто более личное. К примеру - нерешительность, а то и просто страх.
"Приехав только 3 апреля ночью в Петроград, - писал на следующий день Ленин, - я мог, конечно, лишь от своего имени и с оговорками относительно недостаточной подготовленности, выступить на собрании 4 апреля с докладом о задачах революционного пролетариата". Он выступил сначала на собрании большевиков, делегатов Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. После этого его председатель, Г. Зиновьев, предложил ему, от имени всего собрания, повторить доклад на собрании и большевистских, и меньшевистских делегатов. Как ни трудно мне, отмечал Ленин, было повторять немедленно мой доклад, я не счел себя вправе отказаться, раз этого требовали и мои единомышленники и меньшевики, которые из-за отъезда действительно не могли дать мне отсрочки. "Единственное, что я мог сделать для облегчения работы себе, - и добросовестным оппонентам, - было изготовление письменных тезисов. Я прочел их и передал их текст тов. Церетели"7.
Весь опыт прежней политической борьбы, вся та теоретическая работа, которую Ленин вел в предшествующие годы - штудирование философских трактатов, анализ новой эпохи, мирового революционного процесса, те мысли, которые - уже после Февраля - излагал он в "Письмах из далека" - все это было теперь четко сформулировано в десяти тезисах.
Первый из них давал оценку продолжавшейся войне. По его словам эта война впервые в истории поставила перед целыми странами и народами проблему выживания: "Война привела все человечество на край пропасти, гибели всей культуры, одичания и гибели еще миллионов людей, миллионов без числа". Что касается России, которая несет в этой войне наибольшие потери, то продолжение бойни приведет страну лишь к полной катастрофе, разорению и распаду. Можно считать вполне доказанным, считал Ленин, что Временное правительство, опутанное по рукам и ногам обязательствами перед союзными державами, тесно связанное со старым генералитетом и теми буржуазными кругами, которые получали на военных поставках колоссальные прибыли, не сделает никаких реальных шагов к миру. Оно вообще не собирается отказываться от дальнейших военных действий, от захвата чужих территорий. А это означает, что война по-прежнему остается антинародной. Ее нельзя кончить, полагаясь на добрые пожелания отдельных лиц или добиваясь смены наиболее "воинствующих" министров. Войну вообще нельзя окончить усилиями лишь одной из воюющих сторон, а тем более - воткнув штык в землю и бежав с фронта. Реализовать это главное требование народных масс можно лишь передав всю полноту власти самому народу. Наивно ждать от Временного правительства и спасения
329
от надвигающегося экономического краха. Его признаки, проявлявшиеся в расстройстве народного хозяйства, росте инфляции, сбоях в снабжении армии и тыла, множились изо дня в день. И одновременно, у всех на глазах, росли прибыли промышленников и спекулянтов, наживавшихся на народном бедствии. Многие полагали, что в условиях войны борьба против буржуазии, сосредоточившей в своих руках управление экономикой, пагубна и необходимо лишь поддерживать ее попытки предотвратить кризис. Но и этот довод Ленин считал чистейшим ребячеством. Это правительство никогда не захочет "возложить тягот войны на богачей", а поэтому не даст народу хлеба. Оно "сможет в лучшем для него случае оттянуть кризис, но избавить страну от голода не сможет". Иными словами, и эту задачу можно решить лишь передав власть самому народу. Таким образом, делает вывод Ленин, существующее правительство - "олигархическое, буржуазное, а не общенародное, оно не может дать ни мира, ни хлеба, ни полной свободы..." И второй и третий пункты тезисов фиксируют позицию: "Никакой поддержки Временному правительству, разъяснение полной лживости всех его обещаний". Задача "текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии... ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства"8.
Придумывать или создавать такую власть заново не надо. Она существует. Она создана народом. Это - Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Беда в том, что ни их лидеры, ни большинство самих депутатов не осознали их сути. Не поняли, что это не органы контроля за деятельностью Временного правительства и тем более не органы местного самоуправления, что Советы - это и есть новая государственная власть.
С точки зрения прежних демократических канонов - все в них было не так. Во-первых, они были "незаконны", ибо не было закона, определявшего их статус, порядок выборов. Но точно так же было незаконно и Временное правительство, которое, уж точно, никто не выбирал и не утверждал. И когда 2 марта, на митинге в Таврическом, Милюкову крикнули: "Кто вас выбирал?", он с пафосом ответил: "Нас выбирала русская революция!"9 Он был прав. И Советы и Временное правительство возникли в результате революции, свергнувшей старый режим со всеми его нормами и понятиями о государственном устройстве. По-иному и не могло быть.
Во-вторых, Советы представляли собой некий новый тип государственности, где не было классического "разделения властей". И это тоже не было случайностью. За подобного рода "разделением" народ имел возможность наблюдать все десять предреволюционных лет. Конечно, Государственная дума по своему составу, правам и функциям была неэффективным парламентом. Но по накалу политических страстей, по части "говорения", она нисколько не уступала аналогичным европейским учреждениям. И этот российский опыт "толчения воды в ступе", полное бессилие против правящей бюрократии, в немалой мере, развеивал в глазах народа парламентские иллюзии.
Мало того, отмечал Ленин, даже европейский парламентаризм, будучи для всего человечества гигантским шагом вперед в развитии демократии по сравнению с политическими структурами феодализма, вместе с тем показал, что эта форма представительной демократии все-таки не решает главной проблемы: отстранения, отчуждения власти от народа и возможности использования государственной машины против народа.
Напоминая об опыте прежних революций, Ленин говорил, что они "только усовершенствовали эту государственную машину, только передавали ее из рук одной партии в руки другой партии". Отсюда и результат: "Революции делались,
330
а полиция оставалась, революции делались, а все чиновники и проч. оставались. В этом причина гибели революций... Законы важны не тем, что они записаны на бумаге, но тем, кто их проводит". И такое разделение всегда таит в себе опасность формирования авторитарно-бюрократического режима. Вот почему, выдвигая требование свободы, революционные массы вкладывали в это понятие не только свободу слова и печати, но и надежды на реальную демократию, т.е. участие в управлении государством. Поэтому, не доверяя чиновной бюрократии, они стали с помощью Советов строить демократию по-своему. Такую демократию, которая не только проводила бы политику от имени народа и в интересах народа, но исходила от народа и осуществлялась не казенным "начальством", а самим народом. «Жизнь создала, - пояснял Ленин, - революция создала уже на деле у нас, хотя и в слабой, зачаточной форме, именно это, новое "государство"... Это уже вопрос практики масс, а не только теория вождей». И в пятом тезисе Ленин заключает: не парламентская республика, а республика Советов снизу до верху по всей России, ибо "выше, лучше такого типа правительства, как Советы рабочих, батрацких, крестьянских, солдатских депутатов, человечество не выработало и мы до сих пор не знаем"10.
Многие оппозиционные платформы обычно грешат одним недостатком. Блистательно критикуя существующую власть и ее политику, они - при изложении своей конструктивной программы - либо обнаруживают полную беспомощность, либо скатываются к чистейшей демагогии.
Нынешние оппоненты Ленина, поверхностно излагая критику, которая была обрушена на "Апрельские тезисы" весной 1917 г., говорили либо об "отходе от марксизма", либо о "тупом доктринерстве", которые якобы и положили начало социалистическому эксперименту. Между тем, комментируя тезисы, Ленин особо отмечает, что Февраль создал ситуацию, в которой нет ни места для доктрины, ни времени для социалистического эксперимента. И только тупой педант может в такой обстановке заниматься схоластическими выкладками относительно того, соответствуют ли той или иной доктрине те или иные практические решения.
И предлагая конкретные меры по выходу из кризиса, Ленин исходит не из доктрины, а из реальной мировой практики. Война породила множество народнохозяйственных проблем во всех воюющих странах. Наиболее развитые из них - Германия, Англия, Франция, а отчасти и Россия - решали эти проблемы на путях создания военно-государственного капитализма, т.е. государственного регулирования производства и распределения.
На практике это означало не только свертывание свободной конкуренции и рынка, жесткую централизацию производства и снабжения, государственный контроль банковского дела, но и общегосударственную мобилизацию труда, т.е. всеобщую трудовую повинность, государственное регулирование рабочего времени на предприятиях, государственные закупки по твердым ценам продовольствия у крестьян, нормированное снабжение городского населения и т.д. "Шаги эти, - отмечал Ленин, - с безусловной неизбежностью предписываются теми условиями, которые создала война и которые даже обострит... послевоенное время". Но позволяя буржуазии, хотя бы на время, решать некоторые экономические проблемы, указанные меры решали их в интересах милитаризма, продолжения кровавой бойни - за счет трудящихся. Поэтому, предлагая ряд шагов, апробированных Европой и действительно целесообразных в экстремальных условиях войны, Ленин ставит вопрос политический: кто и в чьих интересах будет осуществлять их? Ибо в интересах народа их можно использовать лишь передав власть самому народу.
331
Такой подход сразу придает трем "экономическим тезисам" (6, 7 и 8), взятым, казалось бы, из арсенала военно-государственного капитализма, принципиально иной характер. Ленин предлагает немедленный переход к контролю со стороны Советов за общественным производством и распределением продуктов, а затем -слияние всех банков в один общенациональный банк и контроль над ним Советов рабочих депутатов с привлечением советов банковских служащих. Эта мера особенно важна, поясняет Ленин, ибо "банки - нерв, фокус народного хозяйства. Мы не можем взять банки в свои руки, но мы проповедуем объединение их под контролем Совета рабочих депутатов". И, наконец, национализация всех земель в стране и передача их в распоряжение Советов крестьянских и батрацких депутатов. А чтобы эта мера не приобрела "погромного" характера, подчеркивает Ленин, необходимо, чтобы Советы "строжайше соблюдали сами порядок и дисциплину, не допускали ни малейшей порчи машин, построек, скота, ни в каком случае не расстраивали хозяйства и производства хлеба, а усиливали его, ибо солдатам нужно вдвое больше хлеба, и народ не должен голодать".
Часть 2 - http://community.livejournal.com/revkom2017/47579.html
Источник: Политические партии в российских революциях в начале ХХ века / Под ред. Г.Н. Севостьянова. - М.: Наука, 2005.
"Стихийность" Февральской и якобы организованность Октябрьской революции неизбежно разорвали единый революционный процесс, продолжавшийся с 1917 по 1922 г. И сегодня это породило два утверждения: 1) что революция могла остановиться на "февральском" этапе; 2) что именно большевики ввергли страну в красную смуту и революционный хаос.
В самом начале своей революционной деятельности Ленин пришел к выводу, что в силу особенностей экономического и политического развития России социальный взрыв неизбежен. Но именно потому, что уровень политической культуры народа крайне низкий, взрыв этот может вылиться в кровавую месть и самые "буйные формы русского бунта - бессмысленного и беспощадного".
Поэтому задачу большевиков он видел прежде всего в том, чтобы с помощью сознательных рабочих попытаться возглавить массовое протестное движение, "внести в него свет, помочь рабочим в борьбе, которую они уже сами начали вести". И сделать это можно лишь развитием сознания и самосознания народных масс, их просвещением и организацией, указанием на цели и задачи борьбы.
Февральская революция в определенной мере действительно произошла спонтанно, хотя деятельность левых партий и опыт 1905 г. сыграли свою роль. Стачки и демонстрации столичных рабочих, которые проявили достаточную степень сознательности и организованности, поддержка этих выступлений армией, в конечном счете привели к свержению самодержавия.
В Цюрихе, после первых известий о февральских событиях в Петрограде, встал вопрос: что дальше? закончится революция отречением монарха или революционный вал покатится дальше? В гидродинамике, исходя из массы, скорости водяного потока, рельефа местности и прочих вполне определенных условий, все это, вероятно, можно рассчитать. Но в социальной борьбе, участниками которой являются миллионы людей, подобная задача куда сложнее. И все-таки еще там, в Цюрихе, Ленин пришел к выводу, что Февраль - лишь начало, лишь первый вал, первый этап революции. За ним неизбежно последует второй этап, второй вал, куда более мощный и крутой. Это понимал не только он, но и другие: и те, кто симпатизировал революции, и те, кто отвергал ее, кто давно предсказывал кровавую смуту.
Подобных пророчеств было много. Нередко они совпадали. И на то были свои основания. В первые же революционные дни, еще до того как какие-либо радикальные партии вышли на политическую арену, по стране прокатилась волна насилия и различного рода эксцессов.
Современникам запомнились трупы жандармов со вспоротыми животами на февральском снегу в Петрограде. Вновь, как и в 1905-1906 гг., запылали барские имения. Жгли прекрасные усадьбы, а вместе с ними уникальные библиотеки и картинные галереи. Горели старинные парки и сады. Все более учащались случаи прямого вандализма. "Народ либо безмолвствует, либо говорит языком бунта", - полагают и сегодня некоторые историки1. Не везде и не всегда!
В феврале многие опасались - не возмутится ли "царелюбивое" крестьянство низвержением монархии, не станет ли оно опорой "Русской Вандеи"... Каково
326
же было изумление корреспондента газеты "Русское слово", когда он увидел, с какой легкостью восприняла деревня эту весть: "Даже не верится, как пушинку сняла с рукава". А думский отдел сношений с провинцией, обследовав 29 губерний, констатировал: «Широко распространенное убеждение, что русский мужик привязан к царю, без царя "не может жить", было опровергнуто той единодушной радостью, тем вздохом облегчения, когда они узнали, что будут жить без того, без кого они "жить не могли"»2.
В феврале 1917 г. революционные массы России оказались достаточно сознательными и для того, чтобы свести все свои надежды и чаяния к трем лозунгам: "Мир!", "Хлеб!", "Свобода!" В народном сознании они расшифровывались вполне конкретно: немедленное прекращение войны; передача всей земли крестьянам и радикальное улучшение снабжения армии и городов продовольствием; наконец, не только свержение монархии, но и установление реального народовластия. Именно это стремление к народовластию, к подлинной демократии стало причиной может быть самого яркого проявления революционной сознательности масс - созданию Советов.
Весь предшествующий исторический опыт убедил народ, что "начальству" - царю, генералам, помещикам, буржуям и особенно чиновникам - доверять нельзя, что реализовать свои требования можно лишь в случае, если власть будет находиться в руках самих трудящихся. И как только, пишет Ленин, в Феврале появилась такая возможность, по инициативе многомиллионного народа, самочинно и повсеместно, рабочие, солдаты, крестьяне стали создавать демократию по-своему3.
Советы стали возникать сначала на заводах и фабриках, затем в районах, раньше, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. В определенном смысле это был спонтанный процесс воспроизводства знакомых форм организации и борьбы, ибо уроки 1905 г. прочно вошли в "стихию" народного сознания.
Общероссийским органом власти Петроградский Совет сделало давление снизу, те ожидания, которые питали рабочие и солдаты, посылая в Совет своих депутатов. И Советы сразу и повсеместно, не вдаваясь в дискуссии о рамках компетенции, заявили о себе как об органах власти. Они брали под контроль охрану порядка, продовольственное снабжение, работу транспорта и т.п. А главное, они не забывали ни о мире, ни о земле.
Но эти конкретные требования были неприемлемы для власть имущих в принципе. В притязаниях на собственность помещиков и прибыли буржуазии, в тех же Советах, они усматривали лишь проявление бунта и анархии. Расставаться добровольно со своими привилегиями правящая элита, как и прежде, не собиралась. Поэтому, мечтая об умиротворении, стремясь к тому, чтобы спустить массовое движение на тормозах, Временное правительство менее всего помышляло о реализации лозунгов революции.
Многие его члены искренне полагали, что, получив свободу, народ вполне удовлетворится этим и будет терпеливо ждать, когда после победного окончания войны ему милостиво ниспошлют "сверху" мир и хлеб. Такое уже бывало. Опыт созыва I Думы - "думы народных надежд" - говорил, что такой вариант возможен. Но он был возможен в 1906 г. С тех пор избирали четыре Думы и никаких решений насущных вопросов народной жизни не последовало. В 1917 г. ждать никто не собирался. Ибо в "диалоге" с властью появился теперь у народа новый аргумент: штык. Так что вопрос о стабилизации становился весьма проблематичным.
В первые послефевральские дни и недели эйфория победы вообще стала господствующим настроением. Казалось, все то, что веками давило, угнетало,
327
разъединяло - царский деспотизм - исчезло, рухнуло сразу, сметенное могучим ураганом. Даже ужасы войны как бы отодвинулись в глубь сознания, заслоненные новым, необычайным и радостным, которое, наконец, свершилось... Свобода!
В февральские дни, на какой-то момент, действительно "дружно" слились разнородные потоки: борьба рабочих и солдат против царя и войны, и борьба либеральной буржуазии за устранение обанкротившейся власти. Усилия всех партий были направлены в одну точку. Этот момент "всеобщего слияния классов" против царизма как раз и стал одной из главных причин головокружительной эйфории, быстроты и относительной "бескровности" победы4.
Именно эта разнородность борющихся сил сразу же породила двоевластие. С одной стороны, было создано Временное правительство, включившее в себя "цвет" либеральной интеллигенции: кадетов - П. Милюкова, В. Некрасова, А. Мануйлова, А. Шингарева, В. Набокова, октябристов - А. Гучкова, В. Львова, И. Годнева, "независимых" - М. Терещенко, Г. Львова и трудовика А. Керенского; с другой - Советы рабочих, солдатских, крестьянских депутатов, общероссийским центром которых стал Петросовет.
За Временным правительством помимо буржуазии, помещиков, правых и либеральных партий, стоял достаточно мощный прежний государственный аппарат, церковь, армейская верхушка (генералитет, часть офицерского корпуса). Это были вполне серьезные силы. И с какой радостью они раздавили бы народное восстание...
«С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, -писал В.В. Шульгин, - и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность "великой" русской революции... Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство... Только язык пулеметов доступен уличной толпе и... только... свинец может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы - этот зверь был... его величество русский народ...»5.
Шульгину тогда казалось, что достаточно одного надежного полка и решительного офицера, чтобы разогнать этот "сброд". Такой офицер нашелся. Полковник А.П. Кутепов собрал из фронтовиков отряд численностью более тысячи человек с 12 пулеметами и решил всех восставших - от Литейного проспекта до Николаевского вокзала - "загнать к Неве и там привести в порядок". Но как только "каратели" вошли в соприкосновение с толпами народа, "большая часть моего отряда, - рассказывал сам Кутепов, - смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может"6.
Тогда, в первые послефевральские дни, для того чтобы "привести в порядок" народ, сил у них не хватало. А те, что имелись, были несопоставимы с той гигантской народной массой, которая стояла за Советами. Существенным оказалось и то, что Петросовет утвердил составленный армейскими депутатами "Приказ № 1", согласно которому солдатам предоставлялась вся полнота гражданских прав. Оружие, в том числе те самые пулеметы, о которых вспомнил Шульгин, бралось под контроль ротных и батальонных солдатских комитетов, а во всех политических выступлениях воинские части подчинялись не офицерам, а только своим комитетам и Петросовету.
Параллельное существование двух общероссийских центров власти было невозможно. Оно неминуемо должно было завершиться единовластием одного из них. И с попустительства меньшевистско-эсеровских лидеров Петросовета правительство начало постепенно прибирать власть к рукам.
328
И тогда, и позднее «соглашатели» говорили, что они стремились сохранить общенациональное единство для борьбы со старым режимом. Действительно, в желании сплотить против общего врага широкие слои населения, в стремлении избежать гражданской войны, никакого грехопадения не было. Ради этого можно и должно идти на компромиссы. Но какой ценой?
Две ночи напролет вместе с либеральными лидерами, они вырабатывали условия передачи власти. В конце концов, в этих условиях не оказалось ни слова о прекращении войны, о демократической республике, о земле, т.е. именно тех требований, ради которых совершалась революция.
Конечно, была на сей счет "теория": раз революция буржуазная, значит и власть должна принадлежать буржуазии. Николая Романова могут сменить лишь политические деятели типа Родзянко или Милюкова. Только им может подчиниться старый чиновный аппарат, худо-бедно обеспечивающий жизнедеятельность страны. Но теоретические формулы часто прикрывают и нечто более личное. К примеру - нерешительность, а то и просто страх.
"Приехав только 3 апреля ночью в Петроград, - писал на следующий день Ленин, - я мог, конечно, лишь от своего имени и с оговорками относительно недостаточной подготовленности, выступить на собрании 4 апреля с докладом о задачах революционного пролетариата". Он выступил сначала на собрании большевиков, делегатов Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. После этого его председатель, Г. Зиновьев, предложил ему, от имени всего собрания, повторить доклад на собрании и большевистских, и меньшевистских делегатов. Как ни трудно мне, отмечал Ленин, было повторять немедленно мой доклад, я не счел себя вправе отказаться, раз этого требовали и мои единомышленники и меньшевики, которые из-за отъезда действительно не могли дать мне отсрочки. "Единственное, что я мог сделать для облегчения работы себе, - и добросовестным оппонентам, - было изготовление письменных тезисов. Я прочел их и передал их текст тов. Церетели"7.
Весь опыт прежней политической борьбы, вся та теоретическая работа, которую Ленин вел в предшествующие годы - штудирование философских трактатов, анализ новой эпохи, мирового революционного процесса, те мысли, которые - уже после Февраля - излагал он в "Письмах из далека" - все это было теперь четко сформулировано в десяти тезисах.
Первый из них давал оценку продолжавшейся войне. По его словам эта война впервые в истории поставила перед целыми странами и народами проблему выживания: "Война привела все человечество на край пропасти, гибели всей культуры, одичания и гибели еще миллионов людей, миллионов без числа". Что касается России, которая несет в этой войне наибольшие потери, то продолжение бойни приведет страну лишь к полной катастрофе, разорению и распаду. Можно считать вполне доказанным, считал Ленин, что Временное правительство, опутанное по рукам и ногам обязательствами перед союзными державами, тесно связанное со старым генералитетом и теми буржуазными кругами, которые получали на военных поставках колоссальные прибыли, не сделает никаких реальных шагов к миру. Оно вообще не собирается отказываться от дальнейших военных действий, от захвата чужих территорий. А это означает, что война по-прежнему остается антинародной. Ее нельзя кончить, полагаясь на добрые пожелания отдельных лиц или добиваясь смены наиболее "воинствующих" министров. Войну вообще нельзя окончить усилиями лишь одной из воюющих сторон, а тем более - воткнув штык в землю и бежав с фронта. Реализовать это главное требование народных масс можно лишь передав всю полноту власти самому народу. Наивно ждать от Временного правительства и спасения
329
от надвигающегося экономического краха. Его признаки, проявлявшиеся в расстройстве народного хозяйства, росте инфляции, сбоях в снабжении армии и тыла, множились изо дня в день. И одновременно, у всех на глазах, росли прибыли промышленников и спекулянтов, наживавшихся на народном бедствии. Многие полагали, что в условиях войны борьба против буржуазии, сосредоточившей в своих руках управление экономикой, пагубна и необходимо лишь поддерживать ее попытки предотвратить кризис. Но и этот довод Ленин считал чистейшим ребячеством. Это правительство никогда не захочет "возложить тягот войны на богачей", а поэтому не даст народу хлеба. Оно "сможет в лучшем для него случае оттянуть кризис, но избавить страну от голода не сможет". Иными словами, и эту задачу можно решить лишь передав власть самому народу. Таким образом, делает вывод Ленин, существующее правительство - "олигархическое, буржуазное, а не общенародное, оно не может дать ни мира, ни хлеба, ни полной свободы..." И второй и третий пункты тезисов фиксируют позицию: "Никакой поддержки Временному правительству, разъяснение полной лживости всех его обещаний". Задача "текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии... ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства"8.
Придумывать или создавать такую власть заново не надо. Она существует. Она создана народом. Это - Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Беда в том, что ни их лидеры, ни большинство самих депутатов не осознали их сути. Не поняли, что это не органы контроля за деятельностью Временного правительства и тем более не органы местного самоуправления, что Советы - это и есть новая государственная власть.
С точки зрения прежних демократических канонов - все в них было не так. Во-первых, они были "незаконны", ибо не было закона, определявшего их статус, порядок выборов. Но точно так же было незаконно и Временное правительство, которое, уж точно, никто не выбирал и не утверждал. И когда 2 марта, на митинге в Таврическом, Милюкову крикнули: "Кто вас выбирал?", он с пафосом ответил: "Нас выбирала русская революция!"9 Он был прав. И Советы и Временное правительство возникли в результате революции, свергнувшей старый режим со всеми его нормами и понятиями о государственном устройстве. По-иному и не могло быть.
Во-вторых, Советы представляли собой некий новый тип государственности, где не было классического "разделения властей". И это тоже не было случайностью. За подобного рода "разделением" народ имел возможность наблюдать все десять предреволюционных лет. Конечно, Государственная дума по своему составу, правам и функциям была неэффективным парламентом. Но по накалу политических страстей, по части "говорения", она нисколько не уступала аналогичным европейским учреждениям. И этот российский опыт "толчения воды в ступе", полное бессилие против правящей бюрократии, в немалой мере, развеивал в глазах народа парламентские иллюзии.
Мало того, отмечал Ленин, даже европейский парламентаризм, будучи для всего человечества гигантским шагом вперед в развитии демократии по сравнению с политическими структурами феодализма, вместе с тем показал, что эта форма представительной демократии все-таки не решает главной проблемы: отстранения, отчуждения власти от народа и возможности использования государственной машины против народа.
Напоминая об опыте прежних революций, Ленин говорил, что они "только усовершенствовали эту государственную машину, только передавали ее из рук одной партии в руки другой партии". Отсюда и результат: "Революции делались,
330
а полиция оставалась, революции делались, а все чиновники и проч. оставались. В этом причина гибели революций... Законы важны не тем, что они записаны на бумаге, но тем, кто их проводит". И такое разделение всегда таит в себе опасность формирования авторитарно-бюрократического режима. Вот почему, выдвигая требование свободы, революционные массы вкладывали в это понятие не только свободу слова и печати, но и надежды на реальную демократию, т.е. участие в управлении государством. Поэтому, не доверяя чиновной бюрократии, они стали с помощью Советов строить демократию по-своему. Такую демократию, которая не только проводила бы политику от имени народа и в интересах народа, но исходила от народа и осуществлялась не казенным "начальством", а самим народом. «Жизнь создала, - пояснял Ленин, - революция создала уже на деле у нас, хотя и в слабой, зачаточной форме, именно это, новое "государство"... Это уже вопрос практики масс, а не только теория вождей». И в пятом тезисе Ленин заключает: не парламентская республика, а республика Советов снизу до верху по всей России, ибо "выше, лучше такого типа правительства, как Советы рабочих, батрацких, крестьянских, солдатских депутатов, человечество не выработало и мы до сих пор не знаем"10.
Многие оппозиционные платформы обычно грешат одним недостатком. Блистательно критикуя существующую власть и ее политику, они - при изложении своей конструктивной программы - либо обнаруживают полную беспомощность, либо скатываются к чистейшей демагогии.
Нынешние оппоненты Ленина, поверхностно излагая критику, которая была обрушена на "Апрельские тезисы" весной 1917 г., говорили либо об "отходе от марксизма", либо о "тупом доктринерстве", которые якобы и положили начало социалистическому эксперименту. Между тем, комментируя тезисы, Ленин особо отмечает, что Февраль создал ситуацию, в которой нет ни места для доктрины, ни времени для социалистического эксперимента. И только тупой педант может в такой обстановке заниматься схоластическими выкладками относительно того, соответствуют ли той или иной доктрине те или иные практические решения.
И предлагая конкретные меры по выходу из кризиса, Ленин исходит не из доктрины, а из реальной мировой практики. Война породила множество народнохозяйственных проблем во всех воюющих странах. Наиболее развитые из них - Германия, Англия, Франция, а отчасти и Россия - решали эти проблемы на путях создания военно-государственного капитализма, т.е. государственного регулирования производства и распределения.
На практике это означало не только свертывание свободной конкуренции и рынка, жесткую централизацию производства и снабжения, государственный контроль банковского дела, но и общегосударственную мобилизацию труда, т.е. всеобщую трудовую повинность, государственное регулирование рабочего времени на предприятиях, государственные закупки по твердым ценам продовольствия у крестьян, нормированное снабжение городского населения и т.д. "Шаги эти, - отмечал Ленин, - с безусловной неизбежностью предписываются теми условиями, которые создала война и которые даже обострит... послевоенное время". Но позволяя буржуазии, хотя бы на время, решать некоторые экономические проблемы, указанные меры решали их в интересах милитаризма, продолжения кровавой бойни - за счет трудящихся. Поэтому, предлагая ряд шагов, апробированных Европой и действительно целесообразных в экстремальных условиях войны, Ленин ставит вопрос политический: кто и в чьих интересах будет осуществлять их? Ибо в интересах народа их можно использовать лишь передав власть самому народу.
331
Такой подход сразу придает трем "экономическим тезисам" (6, 7 и 8), взятым, казалось бы, из арсенала военно-государственного капитализма, принципиально иной характер. Ленин предлагает немедленный переход к контролю со стороны Советов за общественным производством и распределением продуктов, а затем -слияние всех банков в один общенациональный банк и контроль над ним Советов рабочих депутатов с привлечением советов банковских служащих. Эта мера особенно важна, поясняет Ленин, ибо "банки - нерв, фокус народного хозяйства. Мы не можем взять банки в свои руки, но мы проповедуем объединение их под контролем Совета рабочих депутатов". И, наконец, национализация всех земель в стране и передача их в распоряжение Советов крестьянских и батрацких депутатов. А чтобы эта мера не приобрела "погромного" характера, подчеркивает Ленин, необходимо, чтобы Советы "строжайше соблюдали сами порядок и дисциплину, не допускали ни малейшей порчи машин, построек, скота, ни в каком случае не расстраивали хозяйства и производства хлеба, а усиливали его, ибо солдатам нужно вдвое больше хлеба, и народ не должен голодать".
Часть 2 - http://community.livejournal.com/revkom2017/47579.html
Источник: Политические партии в российских революциях в начале ХХ века / Под ред. Г.Н. Севостьянова. - М.: Наука, 2005.