75 лет назад моя мама написала заметку в факультетскую стенгазету - что из этого вышло ... (Прод. 1)
Начало см. здесь https://red-ptero.livejournal.com/2128506.html
3. В парткоме МГУ (часть 1)
И только на склоне лет она однажды подумает, что, может быть, зря, совершенно зря так возненавидела Лешку. Разве он, а не они сами затеяли разговор о настроениях однокурсников? Разве он не пытался поначалу сделать вид, что ничего не понимает и ничего такого, о чем они говорят, и в помине нет? Не такой Лешка был дурак, чтобы действительно ничего не знать о проблемах, волновавших думающих студентов. Это они сами - она и Илья - поставили его в сложное положение. И, быть может, Лешка в какую-то минуту даже заподозрил, что они его просто провоцируют, проверяют на верность партии и своему долгу перед нею, он ведь был ее идеологическим представителем на факультете? И разве не он подсказал в самом начале разговора, ласково и мягко, что все, мол, она путает? Может быть, он тем самым подбрасывал ей возможность отступления? А она перла напролом, ибо приняла за чистую монету его слова о том, что ничего он не знал, а они открыли ему глаза. Открытая, не умевшая лгать девочка ставила его под удар своей наивностью. И он не нашел ничего лучшего, как в ответ ударить самому по правоверной, ничего не смыслящей в реальной жизни девчонке, которую ему было жаль? И по ее дружку, с которым она, наверняка, уже переспала и с которым пришла в партком просвещать его, Алексея К.М.? Да ее дружок мог бы быть и поумнее, как никак фронтовик, должен бы уже знать, о чем можно говорить, а о чем следует молчать в партбюро. Сам, между прочим, всего два слова сказал, а тараторит она. Не по его ли наущению?
Лешка, быть может, сам боялся быть преданным ими - ею и Ильей.
Они пошли тогда домой, к ней в общежитие Коминтерна, где после отъезда матери с братишками стали жить вместе. Уснули спокойно, не ведая, что Лешка пустил их бумажку с какой-то сопроводиловкой гулять по инстанциям. Они еще долго думали, что затеяли праведное дело, приближающее семинары по марксизму-ленинизму к реальным проблемам, волновавшим тогдашнюю студенческую молодежь.
И сперва ничто вроде бы не предвещало иного, для них непостижимо неожиданного развития событий.
Некоторое время спустя ее и Илью вызвали в партком МГУ и там солидные мужчины - их лица она не запомнила, восприняла как одноликую массу сидящих за массивным столом членов высшей партийной инстанции университета - еще раз спросили, что, собственно, за проблемы мучают сокурсников и кто из преподавателей лучше всего снимает их сомнения. На последний вопрос она и Илья знали безусловный ответ - Соломон Хаймович Брайнин, вот кто знает марксизм, вот кто не уходит от острых вопросов, даже во время перерывов студенты его не отпускают, все лезут со своими бесконечными проблемами. Да к нему четверть курса ходит на семинары, даже те, кто по расписанию должен быть в совсем другой аудитории у совсем другого преподавателя. Она, например, сама перебежала к Брайнину, никого об этом, конечно, не спросив. У него ведь так интересно! И читать он заставляет именно первоисточники, и больше, чем значится в списке обязательной литературы, и до всего надо доходить самому, по документам, как будто ты сам делегат очередного съезда РСДРП и должен принять решение - например, какой выдвинуть лозунг как самый актуальный и насущный в тогдашней революционной ситуации. И спорят студенты до хрипоты, а Брайнин в виде заключения объясняет, кто из студентов встал на позицию большевиков, а кто оказался меньшевиком в споре, развернувшемся на семинаре. И последнего слова Брайнина ждут с нетерпением, каждому хочется быть правым, быть большевиком.
- Как же он успевает пройти на занятиях всю программу? - бдительно, но они этого не заметили, спросил секретарь парткома МГУ.
- А он ей не следует, и многое остается для самостоятельного изучения, - хваля Брайнина, поспешила ответить она.
У нее уже в школе была такая учительница по литературе, которая учила по собственной программе и даже запрещала не то что отвечать по учебнику, а даже брать его в руки. Анна Алексеевна была заслуженной учительницей и учителя других московских школ ходили к ней на открытые уроки, перенимать опыт. А потому восторгаясь перед парткомовцами семинарами Брайнина, она была уверена, что партком Брайнина тоже похвалит - за творчество, за талантливость.
- И бывает, что целые темы пропускает? Какие, например? - очень заинтересовался секретарь.
Она решила, что речь уже идет о совершенствовании программы семинарских занятий по марксизму-ленинизму, о распространении замечательного опыта Брайнина, и постаралась вспомнить пример.
- А мы не проходили раздел -Партия нового типа- по -Основам марксизма-ленинизма- И.В.Сталина, т.к. уже раньше по работам Ленина в этом вопросе разобрались. Тут в программе повтор получился, - добавила она уже -со знанием дела-, кажется, даже со снисходительной улыбкой.
Секретарь принял ее ответ к сведению, ничего не сказал, ни -да, как хорошо-, ни -нет, так нельзя-. Но в конце беседы их обоих, и ее и Илью, поблагодарили, сказали, что они очень помогли, и что их вызовут потом еще, если возникнут какие-то вопросы.
Они покинули помещение парткома не в том, правда, приподнятом настроении, как тогда, когда уходили от Лешки, но все еще не заподозрив неладного.
И вдруг, для них совершенно вдруг, на закрытом партийном собрании факультета, на котором Илья присутствовал как кандидат партии - на фронте вступил, Лешка К.М., не кто-нибудь другой, а именно Лешка зачитывает, при том только к сведению, обсуждению сообщаемое не подлежит, какую-то бумажку, на которой черным по белому значилось, что на факультете вскрыта антисоветская группа студентов, возглавляемая ею и Ильей, группирующаяся вокруг стенгазеты -Летописсь -, за спиной которой скрывается доцент М.С.Брайнин. Партком МГУ сейчас занят расследованием деятельности этой группы и партийная организация факультета будет поставлена в известность, как только дело будет завершено.
Илья пришел домой, переполненный гневом и презрением в адрес Лешки К.М.
- Каков фрукт, а? Нет, ты подумай, какой мерзавец! Вот подонок! А еще в душу лез, предатель, - кипел Илья, не переставая.
Он не принял прочитанную бумагу всерьез, нисколько за себя не испугался, знал, что он не антисоветчик, он - отличник курса, все хватавший на лету, он, доказавший любовь к родине пролитой кровью, пули на фронте не испугался, в госпитале валялся, смерть видел близко-близко и не раз. А тут какая-то сволочь, пороху на фронте не нюхавшая, дело ему шьет! Да мы таких на фронте...
Он не договаривал, что они делали с такими на фронте. Она, хорошо знавшая доброту Ильи, понимала, что ничего такого страшного он сам на фронте не делал, привирает чуток со своим "мы", но видела: Лешке придется туго за ложь, за чушь собачью, которую он прочитал, приложив к этой писульке, конечно, руку.
Что заставило его так поступить? Она понять тогда не могла, но скорее всего и не хотела понимать, не осознавая, что поставить на человеке клеймо дело нехитрое, чем, однако, занимаются многие обиженные в адрес обидчика. И она исключением не была.
Продолжение см. здесь https://red-ptero.livejournal.com/2128942.html
3. В парткоме МГУ (часть 1)
И только на склоне лет она однажды подумает, что, может быть, зря, совершенно зря так возненавидела Лешку. Разве он, а не они сами затеяли разговор о настроениях однокурсников? Разве он не пытался поначалу сделать вид, что ничего не понимает и ничего такого, о чем они говорят, и в помине нет? Не такой Лешка был дурак, чтобы действительно ничего не знать о проблемах, волновавших думающих студентов. Это они сами - она и Илья - поставили его в сложное положение. И, быть может, Лешка в какую-то минуту даже заподозрил, что они его просто провоцируют, проверяют на верность партии и своему долгу перед нею, он ведь был ее идеологическим представителем на факультете? И разве не он подсказал в самом начале разговора, ласково и мягко, что все, мол, она путает? Может быть, он тем самым подбрасывал ей возможность отступления? А она перла напролом, ибо приняла за чистую монету его слова о том, что ничего он не знал, а они открыли ему глаза. Открытая, не умевшая лгать девочка ставила его под удар своей наивностью. И он не нашел ничего лучшего, как в ответ ударить самому по правоверной, ничего не смыслящей в реальной жизни девчонке, которую ему было жаль? И по ее дружку, с которым она, наверняка, уже переспала и с которым пришла в партком просвещать его, Алексея К.М.? Да ее дружок мог бы быть и поумнее, как никак фронтовик, должен бы уже знать, о чем можно говорить, а о чем следует молчать в партбюро. Сам, между прочим, всего два слова сказал, а тараторит она. Не по его ли наущению?
Лешка, быть может, сам боялся быть преданным ими - ею и Ильей.
Они пошли тогда домой, к ней в общежитие Коминтерна, где после отъезда матери с братишками стали жить вместе. Уснули спокойно, не ведая, что Лешка пустил их бумажку с какой-то сопроводиловкой гулять по инстанциям. Они еще долго думали, что затеяли праведное дело, приближающее семинары по марксизму-ленинизму к реальным проблемам, волновавшим тогдашнюю студенческую молодежь.
И сперва ничто вроде бы не предвещало иного, для них непостижимо неожиданного развития событий.
Некоторое время спустя ее и Илью вызвали в партком МГУ и там солидные мужчины - их лица она не запомнила, восприняла как одноликую массу сидящих за массивным столом членов высшей партийной инстанции университета - еще раз спросили, что, собственно, за проблемы мучают сокурсников и кто из преподавателей лучше всего снимает их сомнения. На последний вопрос она и Илья знали безусловный ответ - Соломон Хаймович Брайнин, вот кто знает марксизм, вот кто не уходит от острых вопросов, даже во время перерывов студенты его не отпускают, все лезут со своими бесконечными проблемами. Да к нему четверть курса ходит на семинары, даже те, кто по расписанию должен быть в совсем другой аудитории у совсем другого преподавателя. Она, например, сама перебежала к Брайнину, никого об этом, конечно, не спросив. У него ведь так интересно! И читать он заставляет именно первоисточники, и больше, чем значится в списке обязательной литературы, и до всего надо доходить самому, по документам, как будто ты сам делегат очередного съезда РСДРП и должен принять решение - например, какой выдвинуть лозунг как самый актуальный и насущный в тогдашней революционной ситуации. И спорят студенты до хрипоты, а Брайнин в виде заключения объясняет, кто из студентов встал на позицию большевиков, а кто оказался меньшевиком в споре, развернувшемся на семинаре. И последнего слова Брайнина ждут с нетерпением, каждому хочется быть правым, быть большевиком.
- Как же он успевает пройти на занятиях всю программу? - бдительно, но они этого не заметили, спросил секретарь парткома МГУ.
- А он ей не следует, и многое остается для самостоятельного изучения, - хваля Брайнина, поспешила ответить она.
У нее уже в школе была такая учительница по литературе, которая учила по собственной программе и даже запрещала не то что отвечать по учебнику, а даже брать его в руки. Анна Алексеевна была заслуженной учительницей и учителя других московских школ ходили к ней на открытые уроки, перенимать опыт. А потому восторгаясь перед парткомовцами семинарами Брайнина, она была уверена, что партком Брайнина тоже похвалит - за творчество, за талантливость.
- И бывает, что целые темы пропускает? Какие, например? - очень заинтересовался секретарь.
Она решила, что речь уже идет о совершенствовании программы семинарских занятий по марксизму-ленинизму, о распространении замечательного опыта Брайнина, и постаралась вспомнить пример.
- А мы не проходили раздел -Партия нового типа- по -Основам марксизма-ленинизма- И.В.Сталина, т.к. уже раньше по работам Ленина в этом вопросе разобрались. Тут в программе повтор получился, - добавила она уже -со знанием дела-, кажется, даже со снисходительной улыбкой.
Секретарь принял ее ответ к сведению, ничего не сказал, ни -да, как хорошо-, ни -нет, так нельзя-. Но в конце беседы их обоих, и ее и Илью, поблагодарили, сказали, что они очень помогли, и что их вызовут потом еще, если возникнут какие-то вопросы.
Они покинули помещение парткома не в том, правда, приподнятом настроении, как тогда, когда уходили от Лешки, но все еще не заподозрив неладного.
И вдруг, для них совершенно вдруг, на закрытом партийном собрании факультета, на котором Илья присутствовал как кандидат партии - на фронте вступил, Лешка К.М., не кто-нибудь другой, а именно Лешка зачитывает, при том только к сведению, обсуждению сообщаемое не подлежит, какую-то бумажку, на которой черным по белому значилось, что на факультете вскрыта антисоветская группа студентов, возглавляемая ею и Ильей, группирующаяся вокруг стенгазеты -Летописсь -, за спиной которой скрывается доцент М.С.Брайнин. Партком МГУ сейчас занят расследованием деятельности этой группы и партийная организация факультета будет поставлена в известность, как только дело будет завершено.
Илья пришел домой, переполненный гневом и презрением в адрес Лешки К.М.
- Каков фрукт, а? Нет, ты подумай, какой мерзавец! Вот подонок! А еще в душу лез, предатель, - кипел Илья, не переставая.
Он не принял прочитанную бумагу всерьез, нисколько за себя не испугался, знал, что он не антисоветчик, он - отличник курса, все хватавший на лету, он, доказавший любовь к родине пролитой кровью, пули на фронте не испугался, в госпитале валялся, смерть видел близко-близко и не раз. А тут какая-то сволочь, пороху на фронте не нюхавшая, дело ему шьет! Да мы таких на фронте...
Он не договаривал, что они делали с такими на фронте. Она, хорошо знавшая доброту Ильи, понимала, что ничего такого страшного он сам на фронте не делал, привирает чуток со своим "мы", но видела: Лешке придется туго за ложь, за чушь собачью, которую он прочитал, приложив к этой писульке, конечно, руку.
Что заставило его так поступить? Она понять тогда не могла, но скорее всего и не хотела понимать, не осознавая, что поставить на человеке клеймо дело нехитрое, чем, однако, занимаются многие обиженные в адрес обидчика. И она исключением не была.
Продолжение см. здесь https://red-ptero.livejournal.com/2128942.html