На прошлой неделе мы прощались с Андреем Анатольевичем Зализняком. Мне повезло учиться в МГУ в те годы, когда Андрей Анатольевич снова, после долгого перерыва, стал читать там спецкурсы: древненовгородский диалект, санскрит, арабский, древнеперсидский - которые я старался не пропускать... Затем я уехал из Москвы и за последующими выступлениями Зализняка следил только в записи, но и мне сейчас трудно поверить, что традиционных осенних лекций больше не будет.
Личные воспоминания, тем более рядового студента, как правило, больше говорят о самом вспоминающем, чем о личности умершего. В памяти остаются малозначительные, но личные мелочи, и невольно оказываешься в положении кошки из детского стишка, которая, побывав при дворе королевы, запомнила только мышь на ковре.
Поэтому воздержусь от подробностей и попробую сформулировать те качества, которые делали Зализняка в нашей науке явлением необычайным. Формальные признаки академического успеха здесь бесполезны: Зализняк не публиковал большого количества статей, не оставил научной школы в обычном понимании, не побеждал в научных войнах (и не участвовал в них). Его гений был отчасти гением рассказчика: Зализняк умел интересно, просто и в то же время не отрываясь от конкретики рассказать о любой научной теме (безразлично о своих или чужих открытиях), от санскритской морфологии до русской палеографии. Этот талант Зализняка особенно отмечал Виктор Маркович Живов (увы, тоже покойный). К счастью, есть достаточно
записей лекций ААЗ, чтобы каждый мог в этом убедиться.
Талант рассказчика сочетался у Зализняка с полной убежденностью в нашей науке и редкой смелостью высказываться перед широкой публикой даже по горячим вопросам (
Слово о полку Игореве,
Велесова книга, Фоменко...). ААЗ обращался к популярной аудитории без стеснения, аргументированно, на понятном языке.
Разумеется, Андрей Анатольевич был не просто рассказчиком, а прежде всего ученым. Большая часть его работы последних десятилетий была филологической: чтение текста и его интерпретация. Эта работа невозможна без фундамента точного лингвистического знания, но все же решение о том, как читать древний текст, от самых коротких берестяных грамот до Новгородского кодекса, всегда было актом чистого искусства - по крайней мере, для того, чтобы понять, какое именно из теоретически возможных прочтений правильное, нужно обладать интуицией и начитанностью Зализняка.
Но главное, Зализняк лучше, чем кто-либо, делал то, что составляет саму суть работы лингвиста, по крайней мере в 20-м веке - анализировал и описывал закономерности языка. Результаты известны, и их хватило бы на несколько успешных научных карьер: от полного описания русского словоизменения (включая ударение) к описанию истории русского ударения на протяжении последних нескольких веков, к анализу древненовгородского диалекта на материале берестяных грамот, от них к нескольким частным сюжетам древнерусской грамматики, включая клитики (безударные слова), и отсюда к лингвистическому доказательству подлинности "Слова о полку Игореве", в том числе для широкой публики.
Секрет этой череды осязаемых результатов отчасти в таланте и прилежании (они на виду), но не менее важны вкус и скромность в выборе предмета исследования. ААЗ умел исчерпывающе решить научную задачу, даже когда это требовало очень большой работы (например, полное описание русского словоизменения). Но всякое трудолюбие было бы напрасно, если бы ААЗ не выбирал именно те лингвистические проблемы, которые можно решить доступными нам средствами, не замахиваясь на амбициозные проекты, которые нельзя осуществить в течение одного поколения. Например, Зализняк никогда не претендовал на полное описание древнерусского языка, синтаксиса или даже порядка слов, но с непревзойденной точностью и подробностью описал историю древнерусских клитик, а каждую берестяную грамоту разобрал до последней буквы и штриха в ней.
До свидания, Андрей Анатольевич. Нам Вас не хватает.