Столица Колчака 15. Нож цензора: Как "слепить" Стрелкова из Колчака
Фрагмент стенограммы допроса Колчака за 21 января 1920 года посвящен оправдыванию адмирала, почему тот отстранился от командования Черноморским Флотом летом 1917 года. Нередко бывает, что этот вопрос освещают, выкидывая "ненужное" и оставляя "нужное" в стенограмме (в стремлении сделать для читателя "доброе дело"). Мы хотим, чтобы читатель увидел картину происходящего несколько более полно. Потому все выбрасываемые обычно куски мы приведем под катами. Читатель может прочесть сначала "идеологически оптимизированную" версию, а потом более полную нашу, вскрывая недостающие куски из-под катов. Есть мнение, что читатель в обоих случаях (с катами и без оных) придет к одному и тому же выводу. ВОТ И ПОСМОТРИМ - вывод в конце поста.
Начнем.
..." Колчак. ... Это было около 20-х чисел мая. Я к назначенному времени вышел с отрядом из 4-х миноносцев в Одессу и присутствовал там при торжествах, которые были устроены в честь Керенского и которые носили такой же характер, как и встреча Гучкова в Одессе месяц тому назад. Затем вместе с Керенским я перешел на свой миноносец, и мы отправились в Севастополь. Во время перехода я долго и подробно, почти целую ночь, рассказывал Керенскому о тех обстоятельствах, которые произошли в Черном море. Я указал, что считаю совершенно невозможным продолжать свою деятельность, потому что я коренным образом расхожусь в своих взглядах на командование, на дисциплину во Флоте, которая теперь проводится, и что я неспособен работать в этой обстановке.
Я не отказываюсь по существу от какой бы то ни было работы и предоставляю себя в полное распоряжение правительства, но я считаю совершенно бесполезным, может быть, даже вредным для дела, если я останусь. "...
НЕНУЖНЫЙ ФРАГМЕНТ №1: Я сказал ему: «Я не понимаю, чего вы хотите для республики? Во время войны нужна вооруженная сила; я приложил все усилия, чтобы ее удержать, но раз это выходит из вашего плана и это не нужно, зачем я буду продолжать работать?». Он на это ответил: «Я считаю, наоборот, что правительство это, как и правительство прежнего состава, считает, что вы должны оставаться, что теперешнее правительство признательно вам за сохранение Черноморского Флота о его боевое состояние, но вы понимаете, что мы переживаем время брожения: тут надо считаться с возможностью эксцессов».
Керенский, как и всегда, как-то необыкновенно верил во всемогущество слова, которое, в сущности говоря, за эти два-три месяца всем надоело.... Я доказывал ему, что военная дисциплина есть только одна, что волей-неволей к ней придется вернуться и ему; что так называемой революционной дисциплины не существует, ... единственная дисциплина в армии...; она одна и та же во всех решительно армиях и Флотах всего мира...Так мы ни до чего договориться не могли, потому что стояли на совершенно исключающих друг друга точках зрения. По приезде в Севастополь Керенский объезжал суда; я был все время с ним. Он был встречен весьма торжественно, говорил речи, но на меня производило впечатление, что он на команды никакого впечатления не производит. Казалось, что все идет хорошо.
..." «Вот видите, адмирал, все улажено, мало ли что, - теперь приходится смотреть сквозь пальцы на многие вещи; я уверен, что у вас не повторятся события. Команды меня уверяли, что они будут исполнять свой долг…». После таких переговоров, он (...), в конце концов, еще раз обратился ко мне с просьбой от имени правительства - оставаться. «Сейчас вас заменить нежелательно, я прошу, чтобы вы продолжали оставаться». Я сказал: «Хорошо, останусь». "...
НЕНУЖНЫЙ ФРАГМЕНТ №2: После его отъезда положение нисколько не изменилось. Все продолжалось в том же духе... Тем не менее я все-таки продолжал делать то, что делал раньше, - продолжал выходить в море, вести работу по постановке заграждений, сетей против подводных лодок, по дозорной службе, конвоированию... Затем в июне месяце... под влиянием агитации среди команд явилось совершенно неожиданное событие на почве вражды с офицерским составом, -... Начали уверять, что офицеры замышляют какую-то контр-революцию... клонится, в конце концов, к тем событиям, которые имели место в Балтийском море (там в начале Февральской революции произошла массовая расправа матросов над офицерами - прим R17). Я сообщал об этом все время правительству, доносил ему о всех тех событиях и настроениях, которые у меня были в Черном море, и предупреждал, что дело становится все хуже и хуже,...
..."Затем произошли последние события в начале июня, которые заставили меня уйти с командования помимо желания правительства. В один прекрасный день состоялся митинг на дворе черноморского экипажа; "...
НЕНУЖНЫЙ ФРАГМЕНТ №3: ...Разбирался вопрос персонально относительно меня... что я ослабляю Черноморский Флот выводом из строя судов... Был один старый броненосец - «Три Святителя», который, в виду того, что очень много людей просилось в отпуски, и мне нужно было чем-нибудь компенсировать людей на транспортах, я решил вывести из кампании, и командой этого броненосца «Три Святителя» пополнить команды транспортной Флотилии в Одессе. Отпусками в это время ведали уже комитеты, и все отпуска шли без какого бы то ни было контроля со стороны командования. Я же получал только извещения от командира, что не хватает людей, партии не возвращаются, а новые уходят, и это заставило меня прибегнуть к такой мере. В военном отношении это играло очень незначительную роль. Это было старое судно, которое должно было осенью быть сдано в порт.
..." Я решил поехать на этот митинг, хотя меня не приглашали. Узнав время, когда будет этот митинг, около 4-х часов дня, я один вместе со своим дежурным флаг-офицером поехал в этот экипаж. ... "...
САМЫЙ НЕНУЖНЫЙ ФРАГМЕНТ №4: Там какие-то неизвестные мне посторонние люди подняли вопрос относительно прекращения войны, представляя его в том виде, в каком велась пропаганда у нас на фронте, - что эта война выгодна только известному классу... я был выставлен в виде прусского агрария.
В ответ на это я потребовал слова и сказал, чтю мое положение материальное определяется следующим. С самого начала войны, с 1914 г., кроме чемоданов... не имею даже движимого имущества... был обстрел Либавы, в моя жена, с некоторыми другими женами офицеров, бежала из Либавского порта, бросивши все. Впоследствии это все было разграблено... И с 1914 г. я жил только тем, что у меня было в чемоданах в каюте. Моя семья была в таком же положении.
Я сказал, что если кто-нибудь укажет или найдет у меня какое нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу их охотно передать, [77] потому что их не существует в природе. Это произвело впечатление, и вопрос больше не поднимался.
Затем... сказал, что ослаблять Флот, с моей стороны, конечно, совершенная бессмыслица... ибо это значит рубпть сук, на котором я сижу... был поднят, между прочим, вопрос о том, что всех офицеров надо немедленно разоружить, потому что иначе они устроят контр-революцию...
На другой день было дано с одного из линейных судов радио в виде приказа о том, чтобы разоружить всех офицеров, произвести обыски оружия в офицерских квартирах и т. п... Несколько офицеров застрелилось в знак протеста, но в общем никаких эксцессов и историй не произошло. Я сделал распоряжение по своему судну, чтобы никакого сопротивления не было, чтобы не было кровопролития и никакого безобразия. Затем я потребовал собрать свою команду... Я указал им, что мы - старшие офицеры - были лойяльны в отношении к правительству, исполняли все его приказания, что, следовательно, вопрос о какой-нибудь контр-революции никогда не поднимался. Затем я сказал, что могу рассматривать это, как оскорбление, которое наносится прежде всего мне, как старшему из офицеров, здесь находящихся, что с этого момента я командовать больше не желаю и сейчас об этом телеграфирую правительству. Затем я взял свою саблю и бросил ее в воду. Я стоял около трапа и ушел вниз.
..." После того я послал об этом телеграмму Керенскому, указав, что я уже ни при каких обстоятельствах и ни при каких условиях командовать Флотом больше не буду, что я передаю командование старшему после себя адмиралу, что в полночь я спускаю свой Флаг, который будет заменен Флагом старшего по мне. Я писал в письме, что я выполнил все то, что я обещал, но командовать больше не могу, и совесть моя чиста. Затем ко мне явилась какая-то депутация по поводу отпусков. Я сказал, что я больше не командую и просил ее по этим вопросам ко мне не обращаться, потому что я никаких распоряжений давать не буду... ".
Конец фрагмента.
Мы не считаем, что если выбросить все возвращенное нами, то вывод будет тот же. Уже не получится, что кретин-адмирал обиделся на то, что его не пригласили на митинг, что он от этого надул губу и с истериками бросил флот. Без этих фрагментов, конечно, получается, что Колчак кинул флот, кинул Керенского, которому обещал не уходить с поста командующего... А с этими фрагментами получается что-то другое. Тоже выходит неприглядно, похвастаться нечем адмиралу. Но он хотя бы не таким придурком смотрится. Мы считаем, что к врагу нашему надо относиться честно, достойно, не унижая его (а скорее себя и дорогих себе людей...).
Кажется нам, что если читать не обгрызанный, а более полный текст, то такой отзыв (из подслушанного в трамвае диалога - прим R17)
Кого-то мне это напоминает... О, Гиркина! Такой же кривляка и обиженка. И такой же жестокий и злобный клоун
после прочтения уже не произнесешь. И такого ответа цензора, как
Согласен, хорошо подмечено. И ведь действительно, так же истеричен и самовлюблён
уже не получишь в ответ.
Мы боремся с мифами в нашей войне за Историю. И обязаны уничтожать любые мифы - хорошими ли они кому кажутся или плохими
К головной статье серии "Столица Колчака"
К предыдущей статье