О книге "Воспоминания о войне" Николая Никулина, часть 2
Продолжение обзора "мемуаров" Николая Николаевича Никулина, ведущего научного сотрудника и члена Учёного совета Эрмитажа, специалиста по живописи Северного Возрождения, о Великой Отечественной войне. Часть 1 - здесь
Тему прекрасного пола на войне Никулин смакует, о да! Ведь, как известно, все женщины в Красной армии изнасилованы: "начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний. Среди множества кавалеров были удальцы на любой вкус: и спеть, и сплясать, и красно поговорить, а для образованных - почитать Блока или Лермонтова... И ехали девушки домой с прибавлением семейства. Кажется, это называлось на языке военных канцелярий "уехать по приказу 009". В нашей части из пятидесяти прибывших в 1942 году к концу войны осталось только два солдата прекрасного пола. Но "уехать по приказу 009" - это самый лучший выход. Бывало хуже. Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ, а если сопротивлялись - на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!". Или вот - ещё прекрасное из уст ленинградского интеллигента: "Штаб армии находился километрах в пятнадцати в тылу. Там жили припеваючи... Лишали иллюзий комсомолок, добровольно пришедших на фронт "для борьбы с фашистскими извергами", пили коньяк, вкусно ели..."
Честно, после прочтения этого отрывка текста мне страшно захотелось просто вышвырнуть эту треклятую книгу и просто вымыть руки. Я не знаю, как этому искусствоведу вообще хватило совести написать такое. Он просто окунул перо в навоз и разом перечеркнул весь самоотверженный труд женщин, служивших в армии санитарами и медсёстрами, радистами, шифровальщиками, лётчиками, снайперами. Женщин, которые вместе с мужчинами были заняты тяжёлой работой, которые эту работу выполняли, стоя по колено в крови.
Которые спасали Родину.
А потом пришёл тихий и вшивый интеллигент Никулин (он реально обовшивел на фронте - оказывается, бани не было. Хотя, скорее всего, Николай Николаевич просто не умел ею пользоваться, а ванную на бронзовых лапах персонально для него не привезли). Пришёл и ничтоже сумняшеся, с удовольствием и подробностями обесценил труд женщин на войне.
Перейдём к описанию Никулиным военного быта. Из всех его воспоминаний можно сделать вывод: служба была ему в тягость, службу он не понял и чувствовал себя этаким графом Монте-Кристо, которого вместо замка Иф было Погостье и - ну куда ж без них! - пулемёты заградотряда НКВД. Да-да, прямо в 1941 году. В принципе, чтобы долго и муторно не разбирать про военные будни красноармейца Никулина, можно просто описать их одним словом: нытьё.
Ничего хорошего в армии с Никулиным не случилось. У него нет ни друзей (кому нужен нытик?), начальство его не любит (за что любить нытика?), чувства юмора он не имеет (откуда оно у нытика?). Он просто не понимает, что он делает в армии. Какая ещё защита Отечества от врага? Вы что, не видите, Никулину плохо!
Всё его описание службы идёт по трём направлениям: жаление самого себя, отсутствие еды как таковой и как же хреново воюет РККА.
Первое направление можно проиллюстрировать одним отрывком: "я уже был дистрофиком и выделялся среди солдат своим жалким видом. Все было для меня непривычно, все было трудно: стоять на тридцатиградусном морозе часовым каждую ночь по четыре-шесть часов, копать мерзлую землю, таскать тяжести - бревна и снаряды (ящик - сорок шесть килограммов). Все это без привычки, сразу... Я был никудышный солдат. В пехоте меня либо сразу же расстреляли бы для примера, либо я сам умер бы от слабости, кувырнувшись головой в костер: обгорелые трупы во множестве оставались на месте стоянок частей, прибывших из голодного Ленинграда. В полку меня, вероятно, презирали, но терпели". Собственно, всё это более чем красноречиво, кроме совершенно идиотского пассажа про обгорелые трупы. По логике Никулина, ослабевшего и упавшего в костёр солдата товарищи не будут вынимать из огня. Подождут образования хрустящей корочки и съедят.
Собственно, из-за вечно подавленного и меланхоличного настроения все в полку понимали, что Николай Никулин - отвратительный солдат: "я заготавливал десятки кубометров дров для офицерских землянок, выполнял всякую работу, мерз на посту. Изредка дежурил около радиостанции. На передовую меня сперва не брали, да и больших боев, к счастью, не было". Старшина, "желая подчеркнуть мое крайнее истощение, [приветствовал меня] следующими любезными словами: - Ну что, все писаешь на лапоть?"
Почти половину прочитанной мною части текста занимает тема еды. Николай Никулин в армии постоянно недоедал и поиск еду, похоже, медленно, но верно сводил его с ума. Если в начале книге ещё появляются слова "есть", "кушать", то потом фигурируют только "жрать", "нажраться", "жратва" и даже "ЖРАТВА". Эту самую жратву воруют офицеры, которые сидят в тылу. Солдаты же недоедают, слабеют и могут только идти в атаку на пулемёты. В общем, типичный почерк нацистской пропаганды, которую Никулин, как он сам признаётся на странице 19, вполне себе слушал во время своих радиовахт. Чтобы не быть голословным, опять приведу некоторые отрывки из воспоминаний:
- "мы маршировали по дороге, и вдруг впереди перевернуло снарядом кухню. Гречневая кашица вылилась на снег. Моментально, не сговариваясь, все достали ложки и начался пир! Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а мы все ели и ели, пока оставалось что есть";
- "Честного заведующего продовольственным складом, например, всегда отправляли на передовую, оставляя ворюгу. Честный ведь все сполна отдаст солдатам, не утаив ничего ни для себя, ни для начальства. Но начальство любит пожрать пожирней. Ворюга же, не забывая себя, всегда ублажит вышестоящего. Как же можно лишиться столь ценного кадра? Кого же посылать на передовую? Конечно, честного! Складывалась своеобразная круговая порука - свой поддерживал своего, а если какой-нибудь идиот пытался добиться справедливости, его топили все вместе. Иными словами, явно и неприкрыто происходило то, что в мирное время завуалировано и менее заметно. На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская"
- "Дальше с грузовика выдают солдатам белый хлеб. (Жрать-то как хочется!!!) Это пришел отряд "политбойцов" (это вообще кто? НКВД?). Их кормят перед очередной атакой. С ними связаны большие надежды командования"
- "Проходим сожженные деревни. Вот Зенино: трубы, груды пепла и в них - сгоревшие лошади. Через два месяца эти обжаренные разложившиеся туши без остатка съедят храбрые воины - казахи, пришедшие пополнить наши поредевшие полки"
- "сердобольная молодуха вынесла нам на крыльцо объедки ватрушек и прочей вкусной снеди: у нее находился на постое большой начальник - какой-то старшина, он не доел поутру свой завтрак"
- "Поэтому молчи в тряпочку - подумаешь, украли у тебя полпорции мяса и сахар!"
При этом встречаются сплошь рядом взаимоисключающие параграфы - то в частях не было хлеба, то членовредители "стрелялись через буханку хлеба, чтобы копоть от близкого выстрела не изобличила членовредительства". Хлеб как бы есть, но его как бы нет. Безумие какое-то.
- "Жрать нечего. Хлеба нет. Баланда, которую дают, - без соли. А вы когда-нибудь такое пробовали?" Вот он, кошмар и ужас ленинградского интеллигента - пища БЕЗ СОЛИ!
Кстати, в никулинском описании фронтового быта глаз цепляется за небольшие, но яркие моменты, которые ставят под сомнение реальность происходящего. Вот например: "... на опушке леса я наткнулся на пустые еловые шалаши. Вокруг них разбросаны десятки черных морских бушлатов, фуражки с "капустой", бескозырки с ленточками и множество щегольских черных полуботинок. Здесь вчера переодевали в армейскую теплую одежду морских пехотинцев, пришедших из Ленинграда. Морячки ушли, чтобы больше не вернуться, а их барахло, никому не нужное, заметает редкий снежок". Автор предлагает нам поверить, что переодевшиеся в армейское морпехи выбросили за ненадобностью святая святых - бескозырки с ленточками и фуражки с "капустой"?
"Моряк из морской пехоты был сражен в момент броска гранаты и замерз, как памятник, возвышаясь со вскинутой рукой над заснеженным полем боя".
"Повар Серегин поразил меня накануне ночью. Я ходил по дороге часовым и вдруг услышал глухие удары: то повар старательно, с придыханием рубил топором резиновый сапог на ноге мерзлого мертвеца, второй сапог был уже оттяпан. "Сырые дрова не горят, а резиной хорошо растапливать котел", - пояснил мне Серегин"
Не верю!
Практически никакой ненависти к немцам в воспоминаниях о войне Николая Никулина нет. Встречается, конечно, местами обычное "немец, гад такой", но не более. Зверства немцев на оккупированных территориях встречаются один раз: "немцы бежали, побросав пушки, машины, всякие припасы, перестреляв коней. Убедился я, что рассказы об их зверствах - не выдумка газетчиков. Видел трупы сожженных пленных с вырезанными на спинах звездами". Но зато намёков на то, что немцы профессиональнее РККА - просто море. "А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире" и так далее, в стилистике доморощенных срывателей покровов из девяностых. Это снова к вопросу о подлинном времени написания мемуаров.
РККА стала для Никулина козлом отпущения. Виноваты во всём офицеры и лично Сталин. И да, этот фрагмент мемуаров Никулина явно очень хорошо обработал кто-то посторонний. Избранные перлы из этого океана скверны, вылитого на Красную армию, я привожу ниже с указанием на конкретные детали, несвойственные до этого Никулину и характерные как раз для обработки уже готового текста для совершенно явной иделогической диверсии:
- "Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше" - заезженная в этих ваших интернетах байка. Одна винтовка на троих, прямо как в фильме "Враг у ворот". И один танк на пятерых...
- Атаковать! - звонит Хозяин из Кремля.
- Атаковать! - телефонирует генерал из теплого кабинета.
- Атаковать! - приказывает полковник из прочной землянки.
И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. - тут просто буйство красок какое-то. Сталин внезапно становится Хозяином (такое прозвище ему дали тоже не так давно, широко вошло в массы оно в период "гласности"), а из окопов встают ИВАНЫ. Редактор мемуаров решил не заморачиваться и просто воспользоваться материалами доктора Геббельса, не иначе. Лично мне не встречалось НИ ОДНО воспоминание советского ветерана о войне, где бы он сам своих сослуживцев звал "Иванами". Но вот о том, как немцы кричали "рус Иван, сдафайса!", те же ветераны вспоминают неоднократно.
- "Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны - давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно кадровые немецкие дивизии тают". Что-то подобное я уже слышал... Ах да, фейковая фраза Георгия Константиновича Жукова про "бабы ещё нарожают". Явно по одной методичке писалось.
- про бессмысленные атаки красноармейцев на пулемёты вспоминает и некий немецкий ветеран 1-й роты 333-го полка 225-й дивизии Вермахта по имени Хендрик Виерс. Я не знаю, существовал ли Виерс в реальности, но в его воспоминании, приведённом в книге Никулина, один эпизод привлёк моё внимание: "В эту ночь к нам на насыпь пришли работники штаба батальона и привезли на санях пулемет с патронами. Даже командир батальона не стыдился помогать нам и переходил от поста к посту, чтобы поддержать наше мужество". Возможно, это я, разбирая текст, стал очень подозрительным, но это же прямое противопоставление правильных немецких офицеров тупым уродам из штабов Красной армии, которые, как мы выяснили выше, умеют только бухать и трахать связисток!
- "Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они не достигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат". Виктор Суворов, твоя работа?
Дальше - феерия и заигрывания с евгеникой и расовой теорией. Без комментариев: "На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме... Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа - бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных."
"Бедные, бедные русские мужики! Они оказались между жерновами исторической мельницы, между двумя геноцидами. С одной стороны их уничтожал Сталин, загоняя пулями в социализм, а теперь, в 1941-1945, Гитлер убивал мириады ни в чем не повинных людей. Так ковалась Победа, так уничтожалась русская нация, прежде всего, душа ее. Смогут ли жить потомки тех, кто остался? И вообще, что будет с Россией?
Почему же шли на смерть, хотя ясно понимали ее неизбежность? Почему же шли, хотя и не хотели? Шли, не просто страшась смерти, а охваченные ужасом, и все же шли! Раздумывать и обосновывать свои поступки тогда не приходилось. Было не до того. Просто вставали и шли, потому что НАДО! Вежливо выслушивали напутствие политруков - малограмотное переложение дубовых и пустых газетных передовиц - и шли. Вовсе не воодушевленные какими-то идеями или лозунгами, а потому, что НАДО. Так, видимо, ходили умирать и предки наши на Куликовом поле либо под Бородином" - действительно, гражданин Никулин или кто там писал этот трэш, потому что НАДО. Надо прямо сейчас, сегодня - потому что завтра немцы будут уже в ТВОЁМ городе. И убьют ТВОИХ родных. Если сегодня ты не пересилишь себя, не засунешь свои страхи, убеждения, пацифизм и прочие чувство глубоко в себя, не возьмёшь оружие и не убьёшь врага. Потому что, мать твою, НАДО!!!
Боже, интеллигенция решительно не изменилась за 75 лет...
"Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию буквой "П" и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами - больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно, и после неудачного боя. А бывало и так, что заградотряды косили из пулеметов отступавшие без приказа полки. Отсюда и боеспособность наших доблестных войск" - ну тут просто привет из святых девяностых. Расстрелы перед наступлением - это вообще нацистские агитки. Тему заградотрядов разнесли по всем весям тоже лет двадцать назад - вспомните-ка сериал "Штрафбат". Я уверен на сто процентов - этого Никулин не то что не писал, он при жизни об этом даже не говорил!
Его мемуары явно доработаны, причём доработаны каким-то профессионалом, специалистом по идеологическим диверсиям. Однако дьявол, как известно, кроется в деталях и эти детали сейчас, через 12 лет после первой публикации книги, выдают обработку с головой. Но в 2007 году интернет был ещё не у всех и такой заряд откровений лёг в благодатную почву, усердно подготовленную творениями всяческих суворовых, буничей и прочих лжеисториков, измаравших историю Великой Отечественной войны и очернивших память о людях, сражавшихся на фронте.
По моему мнению, Николай Никулин не писал данные мемуары. Скорее всего, он дал кому-то интервью, где вспомнил (со страшной болью для себя) все ужасы войны. Разговор мог записываться на плёнку (причём без ведома Никулина) и затем уже расшифровываться с внесением необходимых идеологических элементов. Наличие в тексте как хронологических дыр (Никулин, как уже отмечалось выше, в одном месте говорит: "сейчас, в шестидесятые...", в то время как текст написан якобы в 1975 году), так и оборотов из современного лексикона (что подтвердил один широко известный в узких кругах журналист, имя которого я вставлю только после его одобрения), в том числе лексикона антироссийских СМИ - например, "Радио Свобода". Таким образом, мы имеем вредную и опасную книгу, в которой воспоминаний самого гвардии сержанта Никулина дай Бог половина. Другая же половина насыщена ложью, искажённым материалом и неприкрытой русофобской пропагандой. Читать это просто опасно. Держа в руках эту книгу, я страшно сожалею, что в России отменили цензуру.
Нельзя, однако, не признать, что Николая Николаевича Никулина война сломала. Как уже я писал выше, юного интеллигентного мальчика, в детстве боявшегося громких звуков, судьба оторвала от семьи, от Ленинграда, от книжек по искусству и швырнула в пекло. Он этого пережить без последствий не смог. Он сломался, разум его всю оставшуюся жизнь работал совершенно в другом режиме. Николай Никулин - это яркий пример того самого Génération perdue, которое появилось ещё после Первой Мировой войны. Он потерял сам себя. Однако он и пережил это, прошёл от начала и до конца. И хотя бы за то, что он не дезертировал, не занимался самострелом и не сдался в плен, Никулин заслуживает толики уважения. Даже несмотря на чудовищные "воспоминания" о войне
"Для меня Погостье было переломным пунктом жизни. Там я был убит и раздавлен. Там я обрел абсолютную уверенность в неизбежности собственной гибели. Но там произошло мое возрождение в новом качестве. Я жил как в бреду, плохо соображая, плохо отдавая себе отчет в происходящем. Разум словно затух и едва теплился в моем голодном измученном теле. Духовная жизнь пробуждалась только изредка. Когда выдавался свободный час, я закрывал глаза в темной землянке и вспоминал дом, солнечное лето, цветы, Эрмитаж, знакомые книги, знакомые мелодии, и это было как маленький, едва тлеющий, но согревавший меня огонек надежды среди мрачного ледяного мира, среди жестокости, голода и смерти. Я забывался, не понимая, где явь, где бред, где грезы, а где действительность. Все путалось. Вероятно, эта трансформация, этот переход из жизни в мечту спас меня. В Погостье "внутренняя эмиграция" была как будто моей второй натурой. Потом, когда я окреп и освоился, этот дар не исчез совсем и очень мне помогал. Вероятно, во время войны это был факт крамольный, не даром однажды остановил меня в траншее бдительный политрук: "Мать твою, что ты здесь ходишь без оружия, с цветком в руках, как Евгений Онегин! Марш к пушке, мать твою!". Именно после Погостья у меня появилась болезненная потребность десять раз в день мыть руки, часто менять белье. После Погостья я обрел инстинктивную способность держаться подальше от подлостей, гадостей, сомнительных дел, плохих людей, а главное - от активного участия в жизни, от командных постов, от необходимости принимать жизненные решения, для себя и в особенности за других. Странно, но именно после Погостья я почувствовал цену добра, справедливости, высокой морали, о которых раньше и не задумывался. Погостье, раздавившее и растлившее сильных, в чем-то укрепило меня - слабого, жалкого, беззащитного. С тех пор я всегда жил надеждой на что-то лучшее, что еще наступит. С тех пор я никогда не мог "ловить мгновение" и никогда не лез в общую свару из-за куска пирога. Я плыл по волнам - правда, судьба была благосклонна ко мне"
Топ-25
Тему прекрасного пола на войне Никулин смакует, о да! Ведь, как известно, все женщины в Красной армии изнасилованы: "начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний. Среди множества кавалеров были удальцы на любой вкус: и спеть, и сплясать, и красно поговорить, а для образованных - почитать Блока или Лермонтова... И ехали девушки домой с прибавлением семейства. Кажется, это называлось на языке военных канцелярий "уехать по приказу 009". В нашей части из пятидесяти прибывших в 1942 году к концу войны осталось только два солдата прекрасного пола. Но "уехать по приказу 009" - это самый лучший выход. Бывало хуже. Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ, а если сопротивлялись - на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!". Или вот - ещё прекрасное из уст ленинградского интеллигента: "Штаб армии находился километрах в пятнадцати в тылу. Там жили припеваючи... Лишали иллюзий комсомолок, добровольно пришедших на фронт "для борьбы с фашистскими извергами", пили коньяк, вкусно ели..."
Честно, после прочтения этого отрывка текста мне страшно захотелось просто вышвырнуть эту треклятую книгу и просто вымыть руки. Я не знаю, как этому искусствоведу вообще хватило совести написать такое. Он просто окунул перо в навоз и разом перечеркнул весь самоотверженный труд женщин, служивших в армии санитарами и медсёстрами, радистами, шифровальщиками, лётчиками, снайперами. Женщин, которые вместе с мужчинами были заняты тяжёлой работой, которые эту работу выполняли, стоя по колено в крови.
Которые спасали Родину.
А потом пришёл тихий и вшивый интеллигент Никулин (он реально обовшивел на фронте - оказывается, бани не было. Хотя, скорее всего, Николай Николаевич просто не умел ею пользоваться, а ванную на бронзовых лапах персонально для него не привезли). Пришёл и ничтоже сумняшеся, с удовольствием и подробностями обесценил труд женщин на войне.
Перейдём к описанию Никулиным военного быта. Из всех его воспоминаний можно сделать вывод: служба была ему в тягость, службу он не понял и чувствовал себя этаким графом Монте-Кристо, которого вместо замка Иф было Погостье и - ну куда ж без них! - пулемёты заградотряда НКВД. Да-да, прямо в 1941 году. В принципе, чтобы долго и муторно не разбирать про военные будни красноармейца Никулина, можно просто описать их одним словом: нытьё.
Ничего хорошего в армии с Никулиным не случилось. У него нет ни друзей (кому нужен нытик?), начальство его не любит (за что любить нытика?), чувства юмора он не имеет (откуда оно у нытика?). Он просто не понимает, что он делает в армии. Какая ещё защита Отечества от врага? Вы что, не видите, Никулину плохо!
Всё его описание службы идёт по трём направлениям: жаление самого себя, отсутствие еды как таковой и как же хреново воюет РККА.
Первое направление можно проиллюстрировать одним отрывком: "я уже был дистрофиком и выделялся среди солдат своим жалким видом. Все было для меня непривычно, все было трудно: стоять на тридцатиградусном морозе часовым каждую ночь по четыре-шесть часов, копать мерзлую землю, таскать тяжести - бревна и снаряды (ящик - сорок шесть килограммов). Все это без привычки, сразу... Я был никудышный солдат. В пехоте меня либо сразу же расстреляли бы для примера, либо я сам умер бы от слабости, кувырнувшись головой в костер: обгорелые трупы во множестве оставались на месте стоянок частей, прибывших из голодного Ленинграда. В полку меня, вероятно, презирали, но терпели". Собственно, всё это более чем красноречиво, кроме совершенно идиотского пассажа про обгорелые трупы. По логике Никулина, ослабевшего и упавшего в костёр солдата товарищи не будут вынимать из огня. Подождут образования хрустящей корочки и съедят.
Собственно, из-за вечно подавленного и меланхоличного настроения все в полку понимали, что Николай Никулин - отвратительный солдат: "я заготавливал десятки кубометров дров для офицерских землянок, выполнял всякую работу, мерз на посту. Изредка дежурил около радиостанции. На передовую меня сперва не брали, да и больших боев, к счастью, не было". Старшина, "желая подчеркнуть мое крайнее истощение, [приветствовал меня] следующими любезными словами: - Ну что, все писаешь на лапоть?"
Почти половину прочитанной мною части текста занимает тема еды. Николай Никулин в армии постоянно недоедал и поиск еду, похоже, медленно, но верно сводил его с ума. Если в начале книге ещё появляются слова "есть", "кушать", то потом фигурируют только "жрать", "нажраться", "жратва" и даже "ЖРАТВА". Эту самую жратву воруют офицеры, которые сидят в тылу. Солдаты же недоедают, слабеют и могут только идти в атаку на пулемёты. В общем, типичный почерк нацистской пропаганды, которую Никулин, как он сам признаётся на странице 19, вполне себе слушал во время своих радиовахт. Чтобы не быть голословным, опять приведу некоторые отрывки из воспоминаний:
- "мы маршировали по дороге, и вдруг впереди перевернуло снарядом кухню. Гречневая кашица вылилась на снег. Моментально, не сговариваясь, все достали ложки и начался пир! Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а мы все ели и ели, пока оставалось что есть";
- "Честного заведующего продовольственным складом, например, всегда отправляли на передовую, оставляя ворюгу. Честный ведь все сполна отдаст солдатам, не утаив ничего ни для себя, ни для начальства. Но начальство любит пожрать пожирней. Ворюга же, не забывая себя, всегда ублажит вышестоящего. Как же можно лишиться столь ценного кадра? Кого же посылать на передовую? Конечно, честного! Складывалась своеобразная круговая порука - свой поддерживал своего, а если какой-нибудь идиот пытался добиться справедливости, его топили все вместе. Иными словами, явно и неприкрыто происходило то, что в мирное время завуалировано и менее заметно. На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская"
- "Дальше с грузовика выдают солдатам белый хлеб. (Жрать-то как хочется!!!) Это пришел отряд "политбойцов" (это вообще кто? НКВД?). Их кормят перед очередной атакой. С ними связаны большие надежды командования"
- "Проходим сожженные деревни. Вот Зенино: трубы, груды пепла и в них - сгоревшие лошади. Через два месяца эти обжаренные разложившиеся туши без остатка съедят храбрые воины - казахи, пришедшие пополнить наши поредевшие полки"
- "сердобольная молодуха вынесла нам на крыльцо объедки ватрушек и прочей вкусной снеди: у нее находился на постое большой начальник - какой-то старшина, он не доел поутру свой завтрак"
- "Поэтому молчи в тряпочку - подумаешь, украли у тебя полпорции мяса и сахар!"
При этом встречаются сплошь рядом взаимоисключающие параграфы - то в частях не было хлеба, то членовредители "стрелялись через буханку хлеба, чтобы копоть от близкого выстрела не изобличила членовредительства". Хлеб как бы есть, но его как бы нет. Безумие какое-то.
- "Жрать нечего. Хлеба нет. Баланда, которую дают, - без соли. А вы когда-нибудь такое пробовали?" Вот он, кошмар и ужас ленинградского интеллигента - пища БЕЗ СОЛИ!
Кстати, в никулинском описании фронтового быта глаз цепляется за небольшие, но яркие моменты, которые ставят под сомнение реальность происходящего. Вот например: "... на опушке леса я наткнулся на пустые еловые шалаши. Вокруг них разбросаны десятки черных морских бушлатов, фуражки с "капустой", бескозырки с ленточками и множество щегольских черных полуботинок. Здесь вчера переодевали в армейскую теплую одежду морских пехотинцев, пришедших из Ленинграда. Морячки ушли, чтобы больше не вернуться, а их барахло, никому не нужное, заметает редкий снежок". Автор предлагает нам поверить, что переодевшиеся в армейское морпехи выбросили за ненадобностью святая святых - бескозырки с ленточками и фуражки с "капустой"?
"Моряк из морской пехоты был сражен в момент броска гранаты и замерз, как памятник, возвышаясь со вскинутой рукой над заснеженным полем боя".
"Повар Серегин поразил меня накануне ночью. Я ходил по дороге часовым и вдруг услышал глухие удары: то повар старательно, с придыханием рубил топором резиновый сапог на ноге мерзлого мертвеца, второй сапог был уже оттяпан. "Сырые дрова не горят, а резиной хорошо растапливать котел", - пояснил мне Серегин"
Не верю!
Практически никакой ненависти к немцам в воспоминаниях о войне Николая Никулина нет. Встречается, конечно, местами обычное "немец, гад такой", но не более. Зверства немцев на оккупированных территориях встречаются один раз: "немцы бежали, побросав пушки, машины, всякие припасы, перестреляв коней. Убедился я, что рассказы об их зверствах - не выдумка газетчиков. Видел трупы сожженных пленных с вырезанными на спинах звездами". Но зато намёков на то, что немцы профессиональнее РККА - просто море. "А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире" и так далее, в стилистике доморощенных срывателей покровов из девяностых. Это снова к вопросу о подлинном времени написания мемуаров.
РККА стала для Никулина козлом отпущения. Виноваты во всём офицеры и лично Сталин. И да, этот фрагмент мемуаров Никулина явно очень хорошо обработал кто-то посторонний. Избранные перлы из этого океана скверны, вылитого на Красную армию, я привожу ниже с указанием на конкретные детали, несвойственные до этого Никулину и характерные как раз для обработки уже готового текста для совершенно явной иделогической диверсии:
- "Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше" - заезженная в этих ваших интернетах байка. Одна винтовка на троих, прямо как в фильме "Враг у ворот". И один танк на пятерых...
- Атаковать! - звонит Хозяин из Кремля.
- Атаковать! - телефонирует генерал из теплого кабинета.
- Атаковать! - приказывает полковник из прочной землянки.
И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. - тут просто буйство красок какое-то. Сталин внезапно становится Хозяином (такое прозвище ему дали тоже не так давно, широко вошло в массы оно в период "гласности"), а из окопов встают ИВАНЫ. Редактор мемуаров решил не заморачиваться и просто воспользоваться материалами доктора Геббельса, не иначе. Лично мне не встречалось НИ ОДНО воспоминание советского ветерана о войне, где бы он сам своих сослуживцев звал "Иванами". Но вот о том, как немцы кричали "рус Иван, сдафайса!", те же ветераны вспоминают неоднократно.
- "Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны - давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно кадровые немецкие дивизии тают". Что-то подобное я уже слышал... Ах да, фейковая фраза Георгия Константиновича Жукова про "бабы ещё нарожают". Явно по одной методичке писалось.
- про бессмысленные атаки красноармейцев на пулемёты вспоминает и некий немецкий ветеран 1-й роты 333-го полка 225-й дивизии Вермахта по имени Хендрик Виерс. Я не знаю, существовал ли Виерс в реальности, но в его воспоминании, приведённом в книге Никулина, один эпизод привлёк моё внимание: "В эту ночь к нам на насыпь пришли работники штаба батальона и привезли на санях пулемет с патронами. Даже командир батальона не стыдился помогать нам и переходил от поста к посту, чтобы поддержать наше мужество". Возможно, это я, разбирая текст, стал очень подозрительным, но это же прямое противопоставление правильных немецких офицеров тупым уродам из штабов Красной армии, которые, как мы выяснили выше, умеют только бухать и трахать связисток!
- "Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они не достигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат". Виктор Суворов, твоя работа?
Дальше - феерия и заигрывания с евгеникой и расовой теорией. Без комментариев: "На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме... Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа - бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных."
"Бедные, бедные русские мужики! Они оказались между жерновами исторической мельницы, между двумя геноцидами. С одной стороны их уничтожал Сталин, загоняя пулями в социализм, а теперь, в 1941-1945, Гитлер убивал мириады ни в чем не повинных людей. Так ковалась Победа, так уничтожалась русская нация, прежде всего, душа ее. Смогут ли жить потомки тех, кто остался? И вообще, что будет с Россией?
Почему же шли на смерть, хотя ясно понимали ее неизбежность? Почему же шли, хотя и не хотели? Шли, не просто страшась смерти, а охваченные ужасом, и все же шли! Раздумывать и обосновывать свои поступки тогда не приходилось. Было не до того. Просто вставали и шли, потому что НАДО! Вежливо выслушивали напутствие политруков - малограмотное переложение дубовых и пустых газетных передовиц - и шли. Вовсе не воодушевленные какими-то идеями или лозунгами, а потому, что НАДО. Так, видимо, ходили умирать и предки наши на Куликовом поле либо под Бородином" - действительно, гражданин Никулин или кто там писал этот трэш, потому что НАДО. Надо прямо сейчас, сегодня - потому что завтра немцы будут уже в ТВОЁМ городе. И убьют ТВОИХ родных. Если сегодня ты не пересилишь себя, не засунешь свои страхи, убеждения, пацифизм и прочие чувство глубоко в себя, не возьмёшь оружие и не убьёшь врага. Потому что, мать твою, НАДО!!!
Боже, интеллигенция решительно не изменилась за 75 лет...
"Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию буквой "П" и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами - больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно, и после неудачного боя. А бывало и так, что заградотряды косили из пулеметов отступавшие без приказа полки. Отсюда и боеспособность наших доблестных войск" - ну тут просто привет из святых девяностых. Расстрелы перед наступлением - это вообще нацистские агитки. Тему заградотрядов разнесли по всем весям тоже лет двадцать назад - вспомните-ка сериал "Штрафбат". Я уверен на сто процентов - этого Никулин не то что не писал, он при жизни об этом даже не говорил!
Его мемуары явно доработаны, причём доработаны каким-то профессионалом, специалистом по идеологическим диверсиям. Однако дьявол, как известно, кроется в деталях и эти детали сейчас, через 12 лет после первой публикации книги, выдают обработку с головой. Но в 2007 году интернет был ещё не у всех и такой заряд откровений лёг в благодатную почву, усердно подготовленную творениями всяческих суворовых, буничей и прочих лжеисториков, измаравших историю Великой Отечественной войны и очернивших память о людях, сражавшихся на фронте.
По моему мнению, Николай Никулин не писал данные мемуары. Скорее всего, он дал кому-то интервью, где вспомнил (со страшной болью для себя) все ужасы войны. Разговор мог записываться на плёнку (причём без ведома Никулина) и затем уже расшифровываться с внесением необходимых идеологических элементов. Наличие в тексте как хронологических дыр (Никулин, как уже отмечалось выше, в одном месте говорит: "сейчас, в шестидесятые...", в то время как текст написан якобы в 1975 году), так и оборотов из современного лексикона (что подтвердил один широко известный в узких кругах журналист, имя которого я вставлю только после его одобрения), в том числе лексикона антироссийских СМИ - например, "Радио Свобода". Таким образом, мы имеем вредную и опасную книгу, в которой воспоминаний самого гвардии сержанта Никулина дай Бог половина. Другая же половина насыщена ложью, искажённым материалом и неприкрытой русофобской пропагандой. Читать это просто опасно. Держа в руках эту книгу, я страшно сожалею, что в России отменили цензуру.
Нельзя, однако, не признать, что Николая Николаевича Никулина война сломала. Как уже я писал выше, юного интеллигентного мальчика, в детстве боявшегося громких звуков, судьба оторвала от семьи, от Ленинграда, от книжек по искусству и швырнула в пекло. Он этого пережить без последствий не смог. Он сломался, разум его всю оставшуюся жизнь работал совершенно в другом режиме. Николай Никулин - это яркий пример того самого Génération perdue, которое появилось ещё после Первой Мировой войны. Он потерял сам себя. Однако он и пережил это, прошёл от начала и до конца. И хотя бы за то, что он не дезертировал, не занимался самострелом и не сдался в плен, Никулин заслуживает толики уважения. Даже несмотря на чудовищные "воспоминания" о войне
"Для меня Погостье было переломным пунктом жизни. Там я был убит и раздавлен. Там я обрел абсолютную уверенность в неизбежности собственной гибели. Но там произошло мое возрождение в новом качестве. Я жил как в бреду, плохо соображая, плохо отдавая себе отчет в происходящем. Разум словно затух и едва теплился в моем голодном измученном теле. Духовная жизнь пробуждалась только изредка. Когда выдавался свободный час, я закрывал глаза в темной землянке и вспоминал дом, солнечное лето, цветы, Эрмитаж, знакомые книги, знакомые мелодии, и это было как маленький, едва тлеющий, но согревавший меня огонек надежды среди мрачного ледяного мира, среди жестокости, голода и смерти. Я забывался, не понимая, где явь, где бред, где грезы, а где действительность. Все путалось. Вероятно, эта трансформация, этот переход из жизни в мечту спас меня. В Погостье "внутренняя эмиграция" была как будто моей второй натурой. Потом, когда я окреп и освоился, этот дар не исчез совсем и очень мне помогал. Вероятно, во время войны это был факт крамольный, не даром однажды остановил меня в траншее бдительный политрук: "Мать твою, что ты здесь ходишь без оружия, с цветком в руках, как Евгений Онегин! Марш к пушке, мать твою!". Именно после Погостья у меня появилась болезненная потребность десять раз в день мыть руки, часто менять белье. После Погостья я обрел инстинктивную способность держаться подальше от подлостей, гадостей, сомнительных дел, плохих людей, а главное - от активного участия в жизни, от командных постов, от необходимости принимать жизненные решения, для себя и в особенности за других. Странно, но именно после Погостья я почувствовал цену добра, справедливости, высокой морали, о которых раньше и не задумывался. Погостье, раздавившее и растлившее сильных, в чем-то укрепило меня - слабого, жалкого, беззащитного. С тех пор я всегда жил надеждой на что-то лучшее, что еще наступит. С тех пор я никогда не мог "ловить мгновение" и никогда не лез в общую свару из-за куска пирога. Я плыл по волнам - правда, судьба была благосклонна ко мне"
Топ-25