III
Искать глубокий замысел в очередности выбранных для зеркала плафона сюжетов и в выборе самих сюжетов вряд ли имеет смысл. Для Микельанджело тема композиции всегда была лишь поводом для решения каких-либо чисто профессиональных задач: так в Битве кентавров он умудрился не представить на суд зрителей ни одного кентавра.
Три дальние от алтаря композиции, повествующие о житии Ноя, были закончены, и папа Юлий II, ранее торопивший Микельанджело и от нетерпения стремившийся подняться вместе с ним на леса, повелел леса разобрать, сказав возмущенному мастеру, что весь Рим жаждет посмотреть на продвижение работ. На работу Микельанджело, действительно, посмотрел весь Рим, но, что еще важнее, на работу снизу, с расстояния 18 метров посмотрел сам мастер, чего и добивался Юлий II. Трудно человеку, ничего не понимающему в живописи, давать советы самолюбивому художнику, обладающему холерическим темпераментом. Иногда, чтобы помочь ему, требуется повелеть разобрать леса. Папа увидел то, что недооценил сам Микельанджело: снизу фигуры не только зеркала, но и фигуры между распалубками казались слишком мелкими.
Для любого бы это стало катастрофой, для любого, но не для Микельанджело. Безусловно, рухнул весь замысел заполнения оставшихся шести полей плафона: судя по первым трем, чередованию больших и малых полей должно было соответствовать чередование многофигурных и менее насыщенных композиций, а Жертвоприношению Ноя уж никак, ни хронологически, ни сюжетно не могли предшествовать ни Грехопадение, ни Изгнание из Рая - эти композиции появились из-за необходимости укрупнить фигуры зеркала и сократить их число, но отнюдь не из идейных соображений. Время литературного толкования живописи, время маньеристов, этих символистов XVI века еще не пришло, живопись, по крайне мере у Микельанджело, еще оставалась живописью, хотя и срасталась с архитектурой и обладала достаточно осязаемой пластичностью.
II главы IV