ТАНГО В БАГРОВЫХ ТОНАХ (35)
Продолжение следует. Ссылки на предыдущее здесь.
Мы все глядим в Наполеоны
Писать о Парагвайской войне сложно. На эту тему, - больно уж сюжет ярок, а для многих по сей день болезнен, - написано невероятное количество самой разной литературы, от сухих исследований до пылкой публицистики и пухлых романах. И поток не ослабевает. На всех языках. На русском тоже: в Москве совсем недавно вышла в свет великолепная, хотя и чуточку предвзятая монография Вячеслава Кондратьева «Великая Парагвайская война».
Короче говоря, все разобрано по косточкам и вылизано до блеска, а потому фактическую сторону событий (битвы, осады, ТТХ оружия и прочее) буду излагать по минимуму, пунктиром. Кто хочет больше, поищет и найдет. Я же хотел бы осветить иной сюжет, важный не менее всяческих ТТХ, и потому давайте-ка, на время оставив политику, спросим себя: а что мы, собственно, знаем о Франсиско Солано Лопесе? А знаем мы вот что...
Родился в 1827 году, в поместье близ Асунсьона, в «аристократической», богатой, просвещенной, богобоязненной и подчеркнуто аполитичной семье, которой за покорную лояльность (тем паче, родня) благоволил суровый Karai Guazo. Рос нормальным мальчишкой, хотя и сорванцом, за что весьма строгие мама и папа пороли. Получил очень хорошее образование: не только начальное, как все, но и у частных учителей (отец специально пригласил и лично контролировал).
Позже, когда папа стал политиком, много общался с переехавшим в Асунсьон старым Артигасом («Он научил меня правильно понимать, что такое Родина...»). Был рано приставлен к делу, - в 18 лет уже полковник, - прилип душой к армии и очень хорошо проявил себя в паре-тройке небольших кампаний, снискав любовь солдат и офицеров. Неплохо показал себя и как дипломат (творчески варьируя инструкции отца, сыграл роль главного арбитра в переговорах Митре и Уркисы после Сепеды, а до того, в ходе турне по Европе, сумел понравиться и в Лондоне, и в Париже, и в Ватикане, вернувшись домой с кипой полезных бумаг и необходимых стране покупок, включая броненосец.
Еще, в отличие от спокойного, как анаконда, папы, отличался взрывным характером, был резок, авторитетов, кроме отцовского, не признавал. Хотя внимательно прислушивался и к старику Санчесу, служившему еще при Франсиа, - но только прислушивался, не более того. В связи с чем, мать, сестры, зятья и приближенные дона Карлоса настаивали на передаче наследства (то есть, власти) второму сыну, Бениньо, мягкому и вполне управляемому, даже интриговали, но не преуспели. Отец свой выбор подтвердил (детали позже).
Так что, 10 сентября 1862 года, когда дона Карлоса не стало, вице-президент и военный министр Франсиско Солано, в соответствии с Конституцией созвал Конгресс, который через три недели открытым, в соответствии с Конституцией, голосованием утвердил его на посту президента на 10 лет. Без возражающих (все возражения были погашены в узком кругу), а единственный заикнувшийся, что надо бы поставить на голосование, Панчо или все-таки Бениньо, - падре Фидель Маис, - получил пять лет ссылки за несогласие с Конституцией.
Объективно - все. Теперь давайте субъективно. Ибо мало о ком так любят писать поклонники «солененького», как о человеке, которого мы вспоминаем, да и в те времена писали всякое. Возьмем, скажем, «Интимную жизнь великих диктаторов» Найджела Которна. Книга сама по себе пустышка, собрание мерзких баек о неприятных любому истинному либералу «чудовищах» типа Ленина, Наполеона или Фиделя Кастро, - в стиле «под кем качается кровать». Но относительно Франсиско Солано ссылки идут на вполне реального очевидца, то есть, как бы убедительны. С порога не отметешь. И вот тут прошу прощения за чудовищно длинную цитату.
«Чарльз Эймс Уошберн, советник американского посольства в Парагвае, так описал Франсиско: “Он невысок и плотен, с детства склонен к ожирению. Одевается гротескно, но все его костюмы очень дороги и прихотливо отделаны. Когда он доволен, у него мягкий взгляд, но если злится, зрачки до такой степени расширяются, что он похож уже не на человеческое существо, а на обезумевшего дикого зверя. Он вообще смахивает на крупное животное и выглядит отталкивающе, даже когда спокоен. У него маленькая голова с узким лбом и мощными челюстями. Очень сильно испорчены зубы, недостает многих резцов, отчего затруднена артикуляция и неразборчива речь. Очевидно, он не пытается содержать зубы в чистоте - уцелевшие очень плохи, темны, почти как сигара, которую он не выпускает изо рта. Лицо очень плоское, а форма носа и курчавые волосы выдают преобладание негритянской крови над индейской. Жирные щеки свисают с челюстей, уподобляя физиономию бульдожьей морде”».
Согласитесь, бррр. Но бррр ли? Действительно, м-р Уошберн много лет работал послом США в Асунсьоне, и действительно, лично знал всю семью Лопесов и ее окружение. Это правда. Но правда и то, что он люто ненавидел Лопеса, работал на Бразилию и постоянно плел интриги, направленные на смещение президента и замену его тем же Бениньо или кем-то еще, кто «прекратит безумную политику протекционизма и начнет брать займы для развития страны». Так что, ждать от него объективных оценок - все равно, что требовать от какого-нибудь солженицына быть справедливым к Сталину или от какой-нибудь поклонской признать, что Николай II не был абсолютным идеалом политика, лидера и борца.
Так шта… Особенно умиляет про «негритянскую кровь, преобладающую над индейской». Ибо генеалогия «аристократических» фамилий Асунсьона известна от и до, и совершенно точно: среди потомков конкистаторов Педро Альваро Лопеса и Мануэля Каррильо Ортега (предок по маминой линии) никаких негров не было. Сплошь белые. Разве что с одной метиской (линия отца) в середине XVIII столетия. Это факт. Что же касается внешности…
В принципе, тут слово против слова. Вот только м-р Уошберн, резвяся и играя, недоучел, что в те времена г-да Дагер и Ньепс уже давно запатентовали свое изобретение, а дагерротип, в отличие от официальных портретов «на заказ», по определению льстивых, и от «художественной фотографии» показывает все, как есть. И что же мы видим? А видим мы вот что. И вот что. И вот. Согласитесь, вполне нормальный молодой человек, симпатичный и даже не без некоторой изысканности. Конечно, и род Лопесов, и род Каррильо отличались склонностью к полноте, но это уже в поздней зрелости, а до того все вполне нормально. Особенно у Франсиско Солано, который, в отличие от братьев, Бениньо и Венансио, уважавших комфорт, «по настоянию мадам Линч не менее трех часов в день проводил на коне, час фехтовал и час плавал». В общем, еще раз перечитайте словесный портрет, предлагаемый м-ром Уошберном, и делайте выводы.
Дальше - больше. «Будучи горячим поклонником Наполеона, - пишет Которн. - Франсиско мечтал предстать перед двором его потомка Наполеона III. Он втиснулся в самый малоразмерный мундир из своего гардероба - решил почему-то, что в тесном наряде его тучность не будет бросаться в глаза. Его представили императору, он облобызал руку императрице. Она тотчас отвернулась и опорожнила содержимое желудка на столик из золоченой бронзы, а затем попросила извинения, сославшись на беременность». Жуть? Вообще-то, да. Но зная то, что уже знаем, спешить с б-р-р не будем.
Девочки, не ссорьтесь...
И опять же: да, мечтал. И да, предстал. С восторгом. Более того, настолько пришелся по нраву, что оказался в ближнем кругу Наполеона III и даже удостоился чести немалой чести командовать парадом на Марсовом поле (кстати, где тут «животное» и где «тучность»?). И наконец, да: случился такой конфуз на первой официальной аудиенции 7 апреля 1853 года. Вот только одна маленькая деталь: в это время Евгения Бонапарт-и-Монтихо находилась на последнем этапе первой беременности, и беременность эта протекала очень тяжело.
«Начавшееся в марте ухудшение, - пишет Жорж Лакур-Гайе в классической биографии императрицы, - крайне обеспокоило профессора Конне. Отеки ног и рук, постоянные головные боли, приступы тошноты и рвоты были грозными симптомами беды, и 29 апреля беда пришла: желанный мальчик, первенец, не прожил и двух часов. Горе родителей было безмерным, но три года спустя вторая беременность прошла легко и завершилась появлением на свет чудесного Лулу».
Полагаю, читающие этот текст дамы уже все поняли, а мужикам, если не поняли, рекомендую узнать у спутниц жизни, что такое гестоз, мне же к теме остается только добавить, что вплоть до середины 1854 года, то есть, до своего отьезда, молодой парагваец был желанным гостем в семье императора (точно зафиксированы пять официальных аудиенций и 17 «приватных визитов»). К слову, как указывает Марсель Элюа, «после полдника, когда супруг уходил в кабинет, Эжени прогуливалась по оранжерее с экзотическим гостем, общаясь с ним по-испански, в основном, о нравах его страны», и на этом, в принципе, но все-таки продолжу. Уж больно сочно:
«Это омерзительное создание наводило страх на солидных граждан Асунсьона и их дочерей. Ему нравились девственницы из аристократических семей, и в случае сопротивления жертвы ее отец по приказу Карлоса Лопеса оказывался в тюрьме. Одну из этих несчастных звали Панча Гармендия - «гордость и алмаз Асунсьона». В Парагвае о ней мечтали все молодые мужчины, но Франсиско Лопес их распугал. И все же она его отвергла, пригрозив покончить с собой, если он ее хоть пальцем тронет. Увы, Франсиско не мог бросить за решетку отца Панчи. Он уже умер. Тогда Лопес объявил врагами государства братьев Панчи, и они были казнены. Франсиско с отцовского благословения конфисковал их имущество и арестовал Панчу. Остаток жизни она провела в оковах. Даже через двадцать лет, когда армии тройственного союза вынудили Франсиско Лопеса бежать из Асунсьона, он утащил Панчу за собою в джунгли, и там она вскоре умерла».
Никаких ассоциаций? Ага, именно: развратный Берия колесит по Москве в поисках девственниц, дабы растлить, развратный Сталин швыряет в койку актриску за актриской, развратный Каддафи портит девчат из своей «женской гвардии», и так далее. Если «цивилизованным» не нравится, значит, обязательно жуткий распутник, насильник и растлитель. Иначе ж никак.
Вот только, - такая печаль, - генеалогия асунсьонской аристократии записана до XVI века вглубь. А потому совершенно точно известно, что трое детей дона Хуана Гармендиа, расстрелянного за участие в заговоре еще при д-ре Франсиа, - два мальчика и девочка, - был усыновлены знатной семьей Бергес, близкой родней Лопесов, и в семье Лопесов считались своими. А также, что лейтенанты Хуан Франсиско Гармендиа и Диего Гармердиа, «казнены» не были, а погибли на фронте.
Сама же Панча, - в самом деле, огромная любовь юного Франсиско, - очень четко заявив «Или под венец, или ничего», - не стала женой «наследника», потому что папа Карлос, очень заботясь о «балансе кланов» не хотел, чтобы его сыновья женились на парагвайках. Откуда, кстати, и его попытки сватать старшего за бразильскую принцессу, и указание Франциско: «Найди себе в Европе приличную графиню, можно бесприданницу». Сын, правда, надежд не оправдал, привезя из Европы м-ль Линч, но, зная дальнейшее, не прогадал. Гибель Панчи, правда, была трагична, тут спору нет, но к лямуру это не имело никакого отношения, и об этом позже.
Вообще, надо отметить, вопрос «Лопес и женщины» изучен вдоль и поперек, что и неудивительно, и авторы серьезных исследований, скажем, Мари Монте де Лопес Морейра (“Pancha Garmendia”), Ана Баррето Валинотти ("Elisa Alicia Lynch"), Альберто Воккья Романач (“Juana Pesoa y su vida”), на эту тему просто хихикают и рассказывают о семейных устоях.
Коротко. Дон Карлос, верный католик, в юности подумывал о монашестве, но не срослось. Женился не по любви, а по уважению и на состоянии. Верный супруг. Как сам писал (письмо сохранилось): «Я знал двух женщин, одна из них деревенская девчонка, вторая - твоя мать. Неплохо было бы тебе брать с меня пример». По характеру строг до деспотизма, детей держал в ежовых руковицах, особенно старшего, которого выделял, чтобы не испортить. Дона Хуана Пабла, ревностная католичка, семейный деспот круче мужа (единственным человеком, которого Панчо боялся, была мама), превыше всего ценила нравственность.
Учитывая это, я бы посмотрел, как Панчо бегал бы по приличным девушкам, особенно «принуждал». И хотя, конечно темперамент у него был еще тот, и будучи в Париже он отрывался вовсю (в дневнике того времени гордо перечислены имена шести модных куртизанок, к которым он наведывался, - за что, к слову сказать, папа, которому доложили, в знак неодобрения отложил назначение первенца вице-президентом). Но кто из провинциалов, попав в Париж и не имея нужды в деньгах, не отрывался? Все отрывались и по сей день отрываются. А вот дома…
Вот дома, не считая деревенских девчонок, - в Латинской Америке это просто и сейчас, и Панчи, с которой не срослось, - три. Т-р-и. Хуана Песоа (первая любовь, мать сына и дочери, принятая в семье, как своя), Сатурнина Бургос, близкая подруга Панчи, с которой Франсиско закрутил роман назло упрямой сеньорите Гармендиа (она потом вышла замуж и исчезла из жизни президентского сына), и потом уже м-ль Линч. А с ее появлением в жизни молодого Лопеса походы налево стали так редки, что их, можно считать, не было вовсе, ибо Элиза сказала: «Если что, уеду», а ее характер муж знал.
Откуда же этот горячечный бред? Да знамо, от кого. От эмигрантов, от кого ж еще. Особо желавших порулить господ из «чистой публики», высланных при д-ре Франсиа (доктор больше стрелял и сажал, но мог и проявить милосердие), и при доне Карлосе (при нем вообще расстрелов не случалось, а просто выгоняли, в зависимости от степени вины с конфискацией или без). Ну и при Франсиско Солано, в короткий «мирный» период которого расстрелов тоже не было, а посадили всего несколько человек, и то сугубо за политику.
Вот они-то, общим числом под триста семей, осев в Аргентине, изводили тонны бумаги, живописуя «чудовищные зверства кровавых тиранов Лопесов, душителей свободы, достойных преемников изверга Франсии», которых «все прогрессивное человечество» просто обязано сместить, «передав судьбу Парагвая честным, достойным и просвещенным патриотам». Эта публика в своих разоблачениях заходила куда дальше даже м-ра Уошберна, и в последующие полтора века «правые» публицисты, резко осуждая «парагвайский эксперимент», принимали этот бред на веру. Ибо очень хотели, чтобы было именно так. Пример? Извольте.
Искусство обувания
«Действительно, Солана Лопес сделал для Парагвая очень много. В стране были построены железная дорога, сталелитейный завод, текстильные, бумажные, пороховые, ружейный и артиллерийский заводы, судоверфь и типографии. Сотни европейских, в основном английских, специалистов обучали армию и налаживали производство. Однако деспотизм Соланы Лопеса превосходил не только тиранию его отца и Франсии - он вообще имел мало аналогов в мире. Внешняя торговля была полностью отдана его дочери; президент потребовал, чтобы церковь объявила его святым: несогласных епископов и священников расстреляли. Он открыто сожительствовал с сотнями женщин, в случае несогласия несчастных заключали в тюрьмы, а их родственников убивали без суда и следствия. И парагвайцы начали бежать за границу, хотя в случае поимки их ждала смерть: во время войны… в рядах интервенционистских армий сражалось 10 тысяч добровольцев из числа парагвайских эмигрантов».
Это отрывок из огромной статьи (почти брошюры) «История социализма в Латинской Америке», и автор ее, некий Евгений Трифонов, ненавидя все «левое» почти патологически, переписывает эмигрантский бред полуторавековой давности с прилежностью первоклассника. Усердного, но при этом предельно тупого. Ибо то хорошее, о чем сквозь зубы сказано, вовсе не заслуга Франсиско Солано: все проекты были задуманы и запущены еще при папеньке, а сын всего лишь исправно и последовательно продолжал претворять их в жизнь, вполне доверяя команде, которую создал и оставил ему отец.
При этом, - мы ведь уже знаем, - аскетом дон Карлос не был ни на йоту. Он правил страной, как хороший аредатор имением, имея с управления весьма солидный профит, - но при этом все хорошее, что было при Karai Guasu сохранилось. В частности, как было заведено еще при Франсиа, «священным саном главы парагвайской церкви» обладал глава государства, так что, никакой необходимости объявлять себя «святым» молодому президенту не было, да к тому же, добрый католик, сделавший все, чтобы помирить свою страну с Папой, он себе такого бы и не позволил.
Так что, эмигранты просто сжульничали, подставив (кто там разбираться будет?) вместо santo sacerdocio («священный сан») просто St., - вот и всё. А в переводах уже пошло, и пошло, и пошло. Обо всем. Включая гомерические «10000 добровольцев». И не потому даже, что всего эмигрантов насчитывалось, дай Бог, чуть больше тысячи (224 семьи), из них мужчин всех возрастов примерно половина. Все куда смешнее.
Открываем “La asociacion paraguaya en la Guerra de la Triple Alianza” Хуана Батиста Хилл Агинаго (история «эмигрантско-диссидентской тусы» в Аргентине). Или “Los Legionarios” Веатрис Гонсалес деБосио (история «добровольцев»). И выясняем: было храбрецов изначально 28 душ. Причем, многие в Байресе выросли, иные даже родились, и почти четыре года из пять военных лет они не воевали, а искали среди пленных таких, кто согласился бы «избрать свободу» вместо расстрела или рабства (ага, пленных либеральные бразильцы превращали в рабов).
В итоге, все же набрали полсотни «офицеров» - сознательных перебежчиков (из «чистой публики» Асунсьона) и сотен семь рядовых, после чего в марте 1869 года (война уже была на исходе) все же пошли в бой. Под «парагвайским флагом», конечно, изображая, что война гражданская. Однако солдаты в первом же бою перебежали к своим, и лишь 112 человек, имена которых в нынешнем Парагвае упоминают, как правило, кривя губу, победным маршем шли в колоннах интервентов до самого финала, изображая «волю парагвайского народа».
Ну вот, вроде все. Насчет «открыто сожительствовал с сотнями» мы уже в курсе. А вот каким образом можно было, даже при абсолютной власти, «отдать внешнюю торговлю дочери», учитывая, что одной дочери «тирана» (от Хуаниты Песоа) в момент приход к власти было 7 лет, а вторая (от Элизы Линч) умерла вскоре после рождения, можно только гадать, и хрен угадаешь. Иное дело, что мама, в самом деле, ведала экспортом скота, официально получая,11% прибыли, но остальное-то шло в бюджет. И опять-таки, причем тут дочери Франсиско Солано?
А вот и вишенка на тортик: «При этом, невзирая на строительство заводов и фабрик, большая часть населения страны - крестьянство - жили в чрезвычайно примитивных условиях, а технология обработки земли была крайне отсталой - землю обрабатывали в основном мотыгами, в лучше случае - деревянными сохами. Сохранилось немало фотографий времён Парагвайской войны, на которых парагвайские солдаты, вооружённые ружьями, одеты в набедренные повязки, а гвардейцы - в форме, но все до одного босые. Это значит, что социализм в парагвайском варианте обеспечивал население примерно так же, как через сто лет - камбоджийских насельников полпотовских коммун».
Туше. С полным непониманием того, что пахотных земель в Парагвае было не так уж много. Экономика страны держалась на матэ, за который почему-то (не знаю почему, - я пробовал и не впечатлило) платили очень много, а матэ не злак, который сеют, матэ - трава, которую даже сейчас именно мотыжат. И полнейшим непониманием того, что в те времена подавляющее большинство всего крестьянства в мире, включая Россию, Европу и США, землю пахало деревянными сохами, но с железным лемехом (а у парагвайских мелких фермеров они были в изобилии). А на закуску, вообще потрясающее, про военную форму.
Фотографий, в самом деле, сохранилось немало. Вот типичная. И датирована она, обратите внимание, 1870-м, то есть, сделана уже тогда, когда у парагвайцев не осталось ничего. Вообще ничего, ни складов, ни арсеналов.Иными словами, человек, не отсиживаясь, пришел по призыву в том, в чем работал, со своим ружьем и в военном кепи. Зная уже, к чему дело идет (все знали), мог не прийти, - кто бы его там в джунглях искал? - но откликнулся и явился.
А вообще, если уж про обмундирование, было так: перед войной не «гвардейцам», которых не в ВС Парагвая не имелось, - резервисты же воевали в чем пришли (оружие было дома, и им выдавали только форменные кепи), - а кадровым солдатам полагались две красные блузы: хлопчатобумажная (на влажно-жаркий сезон) и тонкая шерстяная (на холода), - чему, кстати, враги очень завидовали, потому что воевать в тяжелом сукне их солдатам было трудно, и они жаловались на это в Рио. Кроме того, новобранцу предлагали на выбор либо шаровары французского образца, либо kuruzu, индейская мужская «юбка». Та самая, которую сей «историк» именует «набедренной повязкой».
А вот обувь полагалась только горожанам и иностранцам, - но вовсе не потому, что «полпотовские коммуны». Просто все «люди земли» Парагвая ходили или босиком, или в garuto, плетеных из травы лапоточках, не парящих ноги. Даже драгуны, которым кожаная обувь полагалась, предпочитали подвязывать шпоры к голым ногам, - и к слову, «на третий день я попросил солдат сплести мне такие тапочки, как у них, потому что в сапогах идти было невыносимо». Это вспоминает Натаниэль Треверс, военный инструктор, прошедший от Итуати почти до Серро-Кора, а ему, я думаю, виднее.
На этом, наверное, остановлюсь, а кому все еще не ясно, пусть внимательно проанализирует историю Влада Цепеша или раскрутку кампании Запада против Джамахирии. Ничего качественно нового. Решив кого-то рвать, ему сперва обязательно портят имидж, чтобы сюжет выглядел как борьба Света с Тьмой. А потом, порвав (если получилось, но чаще всего, получается), доливают еще дегтя с помоями. Чтобы наверняка. Чтобы никто, никогда даже не подумал усомниться в том, что побежденный был безусловной Тьмой, а победитель - однозначным Светом. И вот теперь, пожалуй, самое время вернуться к политике…
Продолжение следует.