Первоклашки, я с вами! (окончание)
Оригинал взят у pyhalov в Первоклашки, я с вами! (окончание)
В.С. Бушин
ПЕРВОКЛАШКИ, Я С ВАМИ!
Начало здесь
3.
Но ещё вот что прочитали мы в эти дни... Мария Дмитриевна Бондаренко (Катаева) живёт в Крыму, в городе Саки. 23 февраля этого года, в День Красной Армии, ей исполнилось 91 год. Она была снайпером и вспоминает: «Помню я первого убитого врага - немолодой мужчина, бивший по нашим позициям из пулемёта. Когда нажимала на спусковой крючок, никаких чувств у меня не было. Но когда увидела, как он тяжело свалился в окоп (понятно, что наповал), стала рыдать. Долго ревела, размазывая слёзы по щекам. Не потому, что врага убила, он так же мог убить меня из своего пулемёта. Его лично было не жалко - я его на нашу землю не звала, сам припёрся. Но ведь где-то его дети малые ждут своего папку, а я его убила... Нам с собой всегда давали по сорок граммов спирта. Я выпила одним залпом, обожгла горло - и всё. Больше никогда не плакала, убивая врага. И никогда не пила спирт».
А снайпер Лидия Андерман, умершая в прошлом году, признавалась: «Когда я застрелила первого немца, несколько недель не могла заснуть: как это - я убила человека! Убеждала себя, что он враг, что он пришёл на нашу землю, напал, но закрывала глаза и видела его небритое рыжее лицо... А потом я стала стрелять в немцев, как в мишень».
Никакого другого выхода не было. Кроме всего прочего, в этом сыграло свою роль и то, что гибли подруги: из 1885 выпускниц снайперской школы не дожили до Победы 185 (Невыдуманные истории №10’16,с.7).
А Татьяна Васильевна Доронина в «Аргументах и фактах» вспомнила Таню Савичеву в блокадном Ленинграде и её скорбно знаменитый дневник-мартиролог, и тут же - как она сама, одиннадцатилетняя девочка, отец которой вернулся с фронта искалеченным, носила картошку пленным немцам, работавшим у них во дворе: «И на всю жизнь запомнила я, как смотрели на меня эти три немца. Один из них плакал. И я заплакала вместе с ним... Не дай Бог никому это всё пережить!» (АиФ №18’16).
Но на этой же полосе «АиФ», где Т.Доронина, другой артист, Народный артист СССР Олег Басилашвили пишет: «Я спрашивал отца: «А правда, что солдаты, бросаясь в атаку, кричали: «За Родину! За Сталина!» Он говорил: «Не знаю. Может, кто-то и кричал. Мы кричали «Мама!» А немцы кричали «Мутер!». Отец, видно, подшутил над будущим народным: никто, конечно, не кричал «Мама!». Такого засмеяли бы после боя, а то и в штрафную роту отправили бы. Кричали «Ура!.. Вперёд!.. За мной!.. Бей их!.. Славяне, дави гадов!» и т.п. Порой кто-то прибегал, конечно, и, как ныне говорят, к ненормативной лексике, что было, разумеется, гораздо более естественно, чем в писаниях или речах Василия Аксёнова и Бенедикта Сарнова, Улицкой и Рубиной.
И вот, продолжает народный, с криком «Мама!» - «Muttеr!» люди бежали друг на друга и убивали по страшным и непонятным законам войны». Да, законы страшные, но почему же непонятные? В твой родной дом, нарушив все законы, наплевав на два межгосударственных договора, исключавших возможность всякого конфликта, вломились бандиты, чтобы грабить, насиловать, убивать. И они в этом сильно преуспели, истребив почти 27 миллионов твоих сограждан. И по всем законам земли и неба ты имеешь право и даже обязан влепить ему пулю в лоб. Теперь - хотя бы мысленно. А вы, народный, вместо этого ровняете бандита и честного человека, палача и жертву, своего соотечественника и немецкого фашиста. Как же вас теперь называть - может, антинародный? Да, следовало бы ввести у нас такое звание для некоторых артистов, писателей, депутатов Думы.
Я знал Михаила Светлова. На его смерть в ленинградской «Звезде» напечатал статью «Незаменимый». Человека более мягкого и деликатного не встречал. Но в те дни в стихотворении «Итальянец» он писал:
Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далёком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле.
Но ведь я не пришёл с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землёй Рафаэля.
Здесь я выстрелил, здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился...
Я не дам мою родину вывести
За простор чужеземный морей!
Я стреляю. И нет справедливости
Справедливее пули моей.
Знаменитая Людмила Павличенко истребила 309 захватчиков. А в сентябре 1942 года, когда она окрепла после ранения, её в составе делегации советской молодёжи - ей было 26 - послали в США. И там на одном митинге, она бросила в лицо американцам, тянувшим резину с открытием Второго фронта: «Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?»
Но вернёмся к аборигенам телеэкрана.
Накануне Дня Победы была передача «Право голоса», которую ведёт Роман Бабаян. И музыковед Дина Кирнарская, проректор академии им. Гнесиных преподносит народу такой, например, подарочек к празднику: - А знаете ли вы, ликующие, что в своё время Сталин приказал убрать из Москвы всех раненых и калек войны, дабы они не портили вид столицы?
И тут самое удивительное, что все участники передачи во главе с Бабаяном молчат, даже не смеют спросить, откуда мадам это взяла. Да она ведь порет такую же дикую чушь, как надутый когда-то план выселения из Москвы евреев. Ну, подумали хотя бы, если отбросить все иные соображения, как это можно было практически осуществить? Ведь у кого-то из калек были отцы и матери, у кого-то жёны и дети, братья и сёстры, а у кого-то даже всё это вместе. И вот вообразите себе, являются к матери или жене, к брату или сестре, к сыну или дочери инвалида страшные посланцы Сталина и заявляют: «Мы забираем вашего сына (мужа, брата, отца). Машина ждёт». И что, в ответ слышат? «Да, да, забирайте, надоел он нам, вздохнём свободно»?... В каком изуверском, распутном уме могла родиться оглашённая на всю страну мысль музыкантши!
Впервые я услышал эту пакостную байку от своего друга Е.В. Когда я сказал ему, что он олух, Е. спросил: «А куда же они делись?» Ну, тогда ещё были живы-здоровы и мой одноклассник Коля Прохоров, вернувшийся с фронта без ноги, и мой полностью потерявший зрение однокурсник Эдуард Асадов, и сослуживец по «Дружбе народов» поэт Александр Николаев без одной руки и другие, но действительно, многих уже не было. «Куда делись? - спросил я. - Да просто перемёрли. Ведь безрукость или безногость отнюдь не способствуют долголетию». Кажется, я тогда убедил друга.
А музыковед-проректор дальше: - При советской власти все ели одну вермишель, царило полное неуважение к личности, но все читали «Жизнь и судьба» Гроссмана. А вообще что это была за страна, если не было возможности, чтобы все ходили в рестораны!
Вот суть этой музыкальной души - рестораны! Ей начхать на небывалый расцвет нашей музыки в советское время - Прокофьев! Свиридов! Шостакович! Хачатурян! Дунаевский! Блантер! Оборин! Рихтер! Софроницкий! Нейгауз!.. Для неё ужасно то, что в рестораны не все ходили. Да ведь и нет такой страны в мире, где всё народонаселение ходило бы. Многие, даже большинство прекрасно обходятся без них. Да, и очереди в рестораны, в коктейль-холы у нас бывали. Но при желании...
В студенческие годы и позже, отнюдь не богач, я знавал множество ресторанов Москвы - от таких роскошных вертепов, как «Метрополь», «Националь», «Гранд-Отель», «Прага», от «Москвы» и «Авроры» до тихих, скромных приютов для выпивох, как «Якорь» где-то на углу улицы Горького и «Нарва» около «Литературки» на углу Цветного бульвара и Садового кольца. Я уж не говорю о ресторанах ЦДЛ и Дома журналистов.
Да разве я один был такой гуляка! Критик Бенедикт Сарнов писал в воспоминаниях, как Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Григорий Поженян и он, Сарнов - тогда это была одна компашка первокурсников - кутили в ресторане по случаю первой стипендии. Первой! Первокурсники! Значит, это было в сентябре или октябре 1946 года. А торжество-то кончилось потасовкой. Им был безразлично, кого дубасить. Жаль, что Гриша Поженян не встретили там нашу музыковедку.
А Кирнарская продолжает так, словно только что с Канарских островов: - А железный занавес! Это же кошмар! Мы задыхались! Только и отрада была - «Жизнь и судьба» Гроссмана!.
И опять в ответ ей - никто ни слова, как дрессированные болонки, которых дамы тайно провозят через границу в сумке. Что такое «железный занавес»? Это в полной изоляции, не имеет ни дипломатической, ни деловой, ни культурной связи с миром. Да неужели болонки не слышали, что ещё весной 1922 года, едва кончилась Гражданская война, мы в числе других тридцати стран уже принимали участие в международной Генуэзской конференции. Нарком иностранных дел Г.В.Чичерин выступил на первом заседании с широкой программой мирного сотрудничества во всех областях жизни. Но делегации Англии и Франции не придумали ничего лучше, как предъявить нам требование по всем долгам царского и Временного правительства -18 миллиардов 496 миллионов золотых рублей. Наша делегация была к этому готова. И Чичерин заявил: - Прекрасно, господа, мы расплатимся и за царя, и за Керенского, но после того, как вы погасите свой должок, возникший в результате вашей агрессии. Это 39 миллиардов тех же золотых рублей.
И Ллойд Джорджу с Пуанкаре не оставалось ничего другого, как заткнуться и ждать пришествия Черномырдина. Не дождались, но через 70 лет он всё-таки явился и под хохот французов выплатил им долг Керенского.
Хотя Генуэзская конференция, в сущности, провалилась, но вскоре началось признание Советского Союза многими странами. Где ж он, «железный занавес»? Дольше всех упрямствовали США, но в 1933 году при Рузвельте не устояли и они. Где ж «занавес»?
Да запомните же вы, бабаянцы и вольдемарцы, что это был не занавес, а мудрый фильтр, оберегавший народную нравственность и психологию от грязных моральных провокаций, от западной духовной заразы. Сквозь этот фильтр не могли пройти фигуры вроде Хичкока, Мадонны, Солженицына с его «Архипелагом», Пастернака с его «Доктором» и т.п.
Но сквозь фильтр персонально или своим творчеством свободно приходили к нам честные талантливые писатели, художники, артисты, музыканты, начиная с Джона Рида и Чаплина, а потом - великолепный Рокуэлл Кент и бесподобный Поль Робсон, мудрый насмешник Бернард Шоу и бездонный Ромен Роллан, блистательный Хемингуэй и незабываемый Ремарк, фундаментальный, как Гомер, Фолкнер и пронзительный Сэлинджер, великий Иегуди Менухин и замечательный Ван Клиберн... Ну, хоть какие-то из этих имён должна же знать проректор академии! Не сечёт...
А сколько больших художников, истинных тружеников культуры вернулись за этот самый «железный занавес»! Горький, Алексей Толстой, Сергей Прокофьев, Александр Куприн, Вертинский, Конёнков, последний секретарь Толстого - Валентин Фёдорович Булгаков, с которым я был знаком... А кто вернулся в страну, в которой 145 миллионов едаков ежедневно с романом Гроссмана «Жизнь и судьба» под мышкой ходят в рестораны? Артист Михаил Казаков. Больше я не слышал. Ах, нет, ещё Александр Зиновьев. Ну, этот вернулся с головой, посыпанной пеплом. А Василий Аксёнов? Нет, невозможно принять всерьёз исписавшегося сексапила.
Во время войны и несколько лет после у нас выходили на русском языке журналы «Америка» и «Британский союзник». А сразу после войны в 1946 году было создано единственное в мире специализированное издательство и журнал «Иностранная литература». Мало того, был ещё и журнал «Советская литература на иностранных языках», где я, между прочим, имел честь печататься. Мадам, для чего же всё это делалось - для укрепления «железного занавеса», чтобы из-за него никто не убежал?
Вы с Чубайсом не знакомы? Странно, если нет, и очень жаль. Однажды он дал непревзойдённый образец тупоумия на тему «железного занавеса». Как известно, перед Второй мировой войной некоторые страны имели линии обороны: Франция - линию Мажино, Германия - линию Зигфрида, Финляндия - Маннергейма... Так вот, в беседе по телевидению с депутатом Думы Светланой Горячёвой ваш духовный брат Чубайс, сын полковника Красной Армии, заявил, что, естественно, все эти линии обороны были обращены вовне, в сторону вероятного противника, а советская линия обороны - вовнутрь. Как так? Да не страшны были нам, говорит, внешние враги, наше руководство думало только об одном - как бы не убежали 200 миллионов населения, вот против них и выставили пулемёты, и построили линию. И Чубайс гневно воскликнул тогда: «Что же это была за страна!» И человек с таким содержимым черепной коробки оказался главной фигурой перестройки и реформ! Да и сейчас сидит в очень высоком и мягком кресле, а президент не чает в нём души: мужественный, говорит, человек. Да, как удав.
А кого мы там у Бабаяна видели ещё? Ну, конечно же, Бориса Надеждина. И что он травит на сей раз?
Оказывается, в школе Боря был отличником и хорошо соображал по математике. Прекрасно. Однажды он принимал участие в математической олимпиаде и занял вроде бы первое место. Чудно! Но дальше жуткое дело. Меня, говорит, должны были послать в Лондон, видимо, на какую-то уже мировую олимпиаду, но не послали. Почему? А потому, говорит он тихо и уверенно, что у меня мать еврейка.
И опять все участники передачи во главе с Бабаяном, молчат, словно это обычное для советского времени дело, общепризнанный факт - «тащить и не пущать» тех, у кого мать еврейка. Ведь все они - тёртые калачи, но их всех приучили молчать при виде самой наглой лжи. Они боятся даже выразить сомнение, ибо тут же будут зачислены в антисемиты. И потому никто не спросил хотя бы о том, откуда устроители олимпиады знали, что Надеждин по матери еврей? Ведь фамилия у него русская, в облике ничего типично еврейского, как, допустим, у Аллы Гербер или у Чубайса, нет. Неужели участники олимпиады должны были заполнять анкету, в которой указывали национальность родителей? А кто именно не пустил вундер-кинда в Лондон - устроители олимпиады? Министерство иностранных дел? КГБ? Домоуправление, где, возможно, и знали национальность матушки? И откуда он это знает? Ему что, так и сказали: «Нельзя, у тебя мать еврейка, если бы хоть чукча». Ведь ясно же, что врёт. Но он искренне уверен: другой причины и быть не могло.
Упоминавшийся критик Б.Сарнов приводил письмо, полученное родителями Бори Пастернака от директора гимназии, куда они хотели определить своего талантливого сына: «К сожалению, ни я, ни педагогический совет не можем ничего сделать: из 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3%, сверх которых согласно распоряжению Министерства мы не можем принять ни одного еврея. К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я могу обещать предоставить её г.Пастернаку». Вот какая жизнь-то была для вас. Но тут всё ясно. А этот?..
Да меня не интересует Надеждин, он врёт давно и привычно, но эти пентюхи телеэкрана!... Никто не посмел спросить о том, например, а как же разъезжали по заграницам в наижутчайшие сталинские времена Буся Гольдштейн, Давид Ойстрах, Михаил Ботвинник и множество других шахматистов, писателей спортсменов, у которых и мама, и папа.
Скорее всего, Боре Надеждину родная матушка и внушила, что это из-за неё. Есть такие матушки, есть. Жил-был, например, очень способный шахматист Вайнштейн. Дела у него шли весьма недурно, но матушка втемяшила ему, что большого успеха он с такой фамилией не добьётся. Ну, вы подумайте! Знала же матушка шахматиста, что в самые-то антисемитские сталинские времена Ботвинник и Таль стали даже чемпионами мира, Борис Спасский, которого по имени-фамилии при желании можно зачислить в евреи, тоже стал. Давид Бронштейн и Виктор Корчной имели возможность стать, ибо вышли на финальные матчи за корону, но, увы, не смогли выиграть. А вот Вайнштейн - ни в коем разе! И стал он Каспаровым...
Так вот, Надеждин, вы не могли ехать в Лондон не из-за матушки, а потому, что у вас от перенапряжения на олимпиаде началась длительная диарея. Доказательства? А какое право вы имеете их требовать, если сам порете бездоказательную ахинею?
И неужели эти телемыслители не слышали, как иные фигуры спекулируют своим полновесным или усечённым еврейством? Вот, допустим, когда-то довольно известный писатель Владимир Войнович. Он уверял: «Меня в Литературный институт в своё время не приняли потому, что в приёмной комиссии решили, что моя фамилия еврейская, а она сербская. Моя мать еврейка, но в институте этого не знали». Тот же случай демагогии! Ему, дескать, так и сказали: «Мы евреев не принимаем. Идите в пищевой или торговый». Я учился в этом институте и знаю, что там едва не треть студентов и чуть ли не половина преподавателей были те, о ком тот же Сарнов любил козырнуть словами Гоголя: «И подивился Тарас бойкости жидовской натуры!» На нашем курсе числилось всего 27 человек, и в их числе Г.Фридман (Бакланов), А.Марголин, Л.Шлейман, Э.Иоффе, С.Сорин, Б.Сарнов и ещё три такого же качества, как Надеждин. Итого 9, то есть ровно треть. Не хочется всё это перетряхивать, но что делать, когда с экрана телевизора на всю страну лгут и стонут страдальцы Советской власти.
А в институт меня самого с первого захода не приняли, а я и русский, и только что вернулся с войны, и уже печатался, да ещё и член партии. Только прямое обращение к директору института Фёдору Васильевичу Гладкову позволило мне прошмыгнуть в этот храм изящной словесности.
А вот ещё одна байка, да к тому же и математическая, как у Надеждина. Её поведал свету всё тот же неисчерпаемый Б.Сарнов: «Сын приятельницы обнаружил выдающиеся математические способности и хотел поступить в МГУ. Дело было в середине 70-х годов. Тщетно все знакомые твердили (матушка Каспарова, матушка Надеждина и т.д. - В.Б.), что для еврея это совершенно безнадёжное дело (словно в МГУ ни одного нет! - В.Б.). Но приятельница решила предоставить своему мальчику возможность схватиться в рукопашную с ядерной державой». Как видите, Остапа понесло, но соображает, что назвать имя приятельницы, её советчиков или хотя бы чудо-мальчика - опасно.
Как бы то ни было, а сынок схватился в рукопашную со сверхдержавой. И что же? «Выдающийся мальчик сражение, конечно, проиграл, хотя из всех задач на экзамене не решил, кажется, одну лишь теорему Ферма». Это знаменитая теорема ХVII века, над которой бились и Эйлер, и Гаусс и множество других великих умов. Немецкий математик Вольфскель, умерший в 1907 году, завещал за её доказательство 100 тысяч марок. Представленная Сарновым как задачка на экзаменах для школьников, эта теорема чрезвычайно уместна, как градусник полоумия.
Сарнов писал искренно и скорбно, что если бы этот выдающийся мальчик, не поступив в МГУ, в отчаянии поднялся бы на самый высокий этаж университета и бросился с него, то - «Что ж! Еврейскому мальчику это на роду написано. И эта история была бы настолько банальной, что мне даже и в голову не пришло бы о ней рассказывать. Мало ли таких историй!» Вот кошмар-то! Еврейским мальчикам, оказывается, на роду написано при неудачах сигать с верхних этажей высотных зданий, специально построенных для этого антисемитом Сталиным.
И ведь сколько на эту тему спекуляций, демагогии, вранья!.. Вот ещё хоть один примерчик. В нынешнюю путинскую пору писатель Григорий Бакланов уверял, что его заставили отказаться от благородного имени Фридман (свободный человек!) и вынудили взять какой-то птичий псевдоним - Баклановым. А я-то помню... Мы учились на одном курсе. Однажды Гриша принёс в институт «Литературную газету» со своей статьёй. Первая крупная публикация. Восторг! Но мы, однокурсники, смотрим... Что такое? Под статьёй подпись - Бакланов? Почему? Какой Бакланов? Видно, опять матушка... Но Гриша объясняет: в «Разгроме» Фадеева есть персонаж с такой фамилией, он ему очень нравится, вот и взял как псевдоним. Никто из нас Бакланова в романе не вспомнил. А я возьми и брякни: - Гриша, уж если из «Разгрома», то не лучше ли было бы взять псевдонимом имя главного героя - Левинсон?
Осерчал Гриша и при первом представившемся случае обозвал меня фашистом, правда, с пьяных глаз и с извинительным визитом ко мне в Измайлово. Встретились у метро и я ему сказал: «Да брось ты! Пошли в парк, я тебе эскимо куплю и свожу в «комнату смеха». На этом первая серия закончилась.
А ещё Бакланов уверял, что в одном журнале (потом выяснилось, что это «Знамя», где позже он стал главным редактором) его заставили снять посвящение повести своему брату, погибшему на войне. Чтобы никто не думал, писал он, что евреи тоже воевали. Как объяснить приступы такого тупоумия у взрослого, образованного, талантливого человека?.. У меня есть стихотворение, посвящённое памяти погибших на войне одноклассников, и среди них названы Лёня Гиндин, Костя Рейнветтер, Фридрих Бук. Всех могут посчитать евреями, хотя на самом деле им был только Лёня. Это стихотворение я печатал много раз в разных изданиях. И никто никогда ничего даже не спрашивал меня об этих именах. А бедного Гришу насиловали!
И вот смотрю я на художественно бритую личность Бориса Надеждина на всяких разных ток-шоу и думаю: был ли он и его собратья первоклашками, ещё малосведущими, но жаждущими познать жизнь? По-моему, не были. Они родились уже с твёрдым убеждением во всём, в том числе в том, что они самые хорошие, но им все и всегда мешают - и поступить в МГУ, и стать студентом Литературного, и поехать в Лондон... Все! Всегда! Во всём!
Борис Борисович, как вы смотрите в глаза своим детям Насте и Мише, Кате и Боре?
В.С. Бушин
ПЕРВОКЛАШКИ, Я С ВАМИ!
Начало здесь
3.
Но ещё вот что прочитали мы в эти дни... Мария Дмитриевна Бондаренко (Катаева) живёт в Крыму, в городе Саки. 23 февраля этого года, в День Красной Армии, ей исполнилось 91 год. Она была снайпером и вспоминает: «Помню я первого убитого врага - немолодой мужчина, бивший по нашим позициям из пулемёта. Когда нажимала на спусковой крючок, никаких чувств у меня не было. Но когда увидела, как он тяжело свалился в окоп (понятно, что наповал), стала рыдать. Долго ревела, размазывая слёзы по щекам. Не потому, что врага убила, он так же мог убить меня из своего пулемёта. Его лично было не жалко - я его на нашу землю не звала, сам припёрся. Но ведь где-то его дети малые ждут своего папку, а я его убила... Нам с собой всегда давали по сорок граммов спирта. Я выпила одним залпом, обожгла горло - и всё. Больше никогда не плакала, убивая врага. И никогда не пила спирт».
А снайпер Лидия Андерман, умершая в прошлом году, признавалась: «Когда я застрелила первого немца, несколько недель не могла заснуть: как это - я убила человека! Убеждала себя, что он враг, что он пришёл на нашу землю, напал, но закрывала глаза и видела его небритое рыжее лицо... А потом я стала стрелять в немцев, как в мишень».
Никакого другого выхода не было. Кроме всего прочего, в этом сыграло свою роль и то, что гибли подруги: из 1885 выпускниц снайперской школы не дожили до Победы 185 (Невыдуманные истории №10’16,с.7).
А Татьяна Васильевна Доронина в «Аргументах и фактах» вспомнила Таню Савичеву в блокадном Ленинграде и её скорбно знаменитый дневник-мартиролог, и тут же - как она сама, одиннадцатилетняя девочка, отец которой вернулся с фронта искалеченным, носила картошку пленным немцам, работавшим у них во дворе: «И на всю жизнь запомнила я, как смотрели на меня эти три немца. Один из них плакал. И я заплакала вместе с ним... Не дай Бог никому это всё пережить!» (АиФ №18’16).
Но на этой же полосе «АиФ», где Т.Доронина, другой артист, Народный артист СССР Олег Басилашвили пишет: «Я спрашивал отца: «А правда, что солдаты, бросаясь в атаку, кричали: «За Родину! За Сталина!» Он говорил: «Не знаю. Может, кто-то и кричал. Мы кричали «Мама!» А немцы кричали «Мутер!». Отец, видно, подшутил над будущим народным: никто, конечно, не кричал «Мама!». Такого засмеяли бы после боя, а то и в штрафную роту отправили бы. Кричали «Ура!.. Вперёд!.. За мной!.. Бей их!.. Славяне, дави гадов!» и т.п. Порой кто-то прибегал, конечно, и, как ныне говорят, к ненормативной лексике, что было, разумеется, гораздо более естественно, чем в писаниях или речах Василия Аксёнова и Бенедикта Сарнова, Улицкой и Рубиной.
И вот, продолжает народный, с криком «Мама!» - «Muttеr!» люди бежали друг на друга и убивали по страшным и непонятным законам войны». Да, законы страшные, но почему же непонятные? В твой родной дом, нарушив все законы, наплевав на два межгосударственных договора, исключавших возможность всякого конфликта, вломились бандиты, чтобы грабить, насиловать, убивать. И они в этом сильно преуспели, истребив почти 27 миллионов твоих сограждан. И по всем законам земли и неба ты имеешь право и даже обязан влепить ему пулю в лоб. Теперь - хотя бы мысленно. А вы, народный, вместо этого ровняете бандита и честного человека, палача и жертву, своего соотечественника и немецкого фашиста. Как же вас теперь называть - может, антинародный? Да, следовало бы ввести у нас такое звание для некоторых артистов, писателей, депутатов Думы.
Я знал Михаила Светлова. На его смерть в ленинградской «Звезде» напечатал статью «Незаменимый». Человека более мягкого и деликатного не встречал. Но в те дни в стихотворении «Итальянец» он писал:
Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далёком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле.
Но ведь я не пришёл с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землёй Рафаэля.
Здесь я выстрелил, здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился...
Я не дам мою родину вывести
За простор чужеземный морей!
Я стреляю. И нет справедливости
Справедливее пули моей.
Знаменитая Людмила Павличенко истребила 309 захватчиков. А в сентябре 1942 года, когда она окрепла после ранения, её в составе делегации советской молодёжи - ей было 26 - послали в США. И там на одном митинге, она бросила в лицо американцам, тянувшим резину с открытием Второго фронта: «Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?»
Но вернёмся к аборигенам телеэкрана.
Накануне Дня Победы была передача «Право голоса», которую ведёт Роман Бабаян. И музыковед Дина Кирнарская, проректор академии им. Гнесиных преподносит народу такой, например, подарочек к празднику: - А знаете ли вы, ликующие, что в своё время Сталин приказал убрать из Москвы всех раненых и калек войны, дабы они не портили вид столицы?
И тут самое удивительное, что все участники передачи во главе с Бабаяном молчат, даже не смеют спросить, откуда мадам это взяла. Да она ведь порет такую же дикую чушь, как надутый когда-то план выселения из Москвы евреев. Ну, подумали хотя бы, если отбросить все иные соображения, как это можно было практически осуществить? Ведь у кого-то из калек были отцы и матери, у кого-то жёны и дети, братья и сёстры, а у кого-то даже всё это вместе. И вот вообразите себе, являются к матери или жене, к брату или сестре, к сыну или дочери инвалида страшные посланцы Сталина и заявляют: «Мы забираем вашего сына (мужа, брата, отца). Машина ждёт». И что, в ответ слышат? «Да, да, забирайте, надоел он нам, вздохнём свободно»?... В каком изуверском, распутном уме могла родиться оглашённая на всю страну мысль музыкантши!
Впервые я услышал эту пакостную байку от своего друга Е.В. Когда я сказал ему, что он олух, Е. спросил: «А куда же они делись?» Ну, тогда ещё были живы-здоровы и мой одноклассник Коля Прохоров, вернувшийся с фронта без ноги, и мой полностью потерявший зрение однокурсник Эдуард Асадов, и сослуживец по «Дружбе народов» поэт Александр Николаев без одной руки и другие, но действительно, многих уже не было. «Куда делись? - спросил я. - Да просто перемёрли. Ведь безрукость или безногость отнюдь не способствуют долголетию». Кажется, я тогда убедил друга.
А музыковед-проректор дальше: - При советской власти все ели одну вермишель, царило полное неуважение к личности, но все читали «Жизнь и судьба» Гроссмана. А вообще что это была за страна, если не было возможности, чтобы все ходили в рестораны!
Вот суть этой музыкальной души - рестораны! Ей начхать на небывалый расцвет нашей музыки в советское время - Прокофьев! Свиридов! Шостакович! Хачатурян! Дунаевский! Блантер! Оборин! Рихтер! Софроницкий! Нейгауз!.. Для неё ужасно то, что в рестораны не все ходили. Да ведь и нет такой страны в мире, где всё народонаселение ходило бы. Многие, даже большинство прекрасно обходятся без них. Да, и очереди в рестораны, в коктейль-холы у нас бывали. Но при желании...
В студенческие годы и позже, отнюдь не богач, я знавал множество ресторанов Москвы - от таких роскошных вертепов, как «Метрополь», «Националь», «Гранд-Отель», «Прага», от «Москвы» и «Авроры» до тихих, скромных приютов для выпивох, как «Якорь» где-то на углу улицы Горького и «Нарва» около «Литературки» на углу Цветного бульвара и Садового кольца. Я уж не говорю о ресторанах ЦДЛ и Дома журналистов.
Да разве я один был такой гуляка! Критик Бенедикт Сарнов писал в воспоминаниях, как Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Григорий Поженян и он, Сарнов - тогда это была одна компашка первокурсников - кутили в ресторане по случаю первой стипендии. Первой! Первокурсники! Значит, это было в сентябре или октябре 1946 года. А торжество-то кончилось потасовкой. Им был безразлично, кого дубасить. Жаль, что Гриша Поженян не встретили там нашу музыковедку.
А Кирнарская продолжает так, словно только что с Канарских островов: - А железный занавес! Это же кошмар! Мы задыхались! Только и отрада была - «Жизнь и судьба» Гроссмана!.
И опять в ответ ей - никто ни слова, как дрессированные болонки, которых дамы тайно провозят через границу в сумке. Что такое «железный занавес»? Это в полной изоляции, не имеет ни дипломатической, ни деловой, ни культурной связи с миром. Да неужели болонки не слышали, что ещё весной 1922 года, едва кончилась Гражданская война, мы в числе других тридцати стран уже принимали участие в международной Генуэзской конференции. Нарком иностранных дел Г.В.Чичерин выступил на первом заседании с широкой программой мирного сотрудничества во всех областях жизни. Но делегации Англии и Франции не придумали ничего лучше, как предъявить нам требование по всем долгам царского и Временного правительства -18 миллиардов 496 миллионов золотых рублей. Наша делегация была к этому готова. И Чичерин заявил: - Прекрасно, господа, мы расплатимся и за царя, и за Керенского, но после того, как вы погасите свой должок, возникший в результате вашей агрессии. Это 39 миллиардов тех же золотых рублей.
И Ллойд Джорджу с Пуанкаре не оставалось ничего другого, как заткнуться и ждать пришествия Черномырдина. Не дождались, но через 70 лет он всё-таки явился и под хохот французов выплатил им долг Керенского.
Хотя Генуэзская конференция, в сущности, провалилась, но вскоре началось признание Советского Союза многими странами. Где ж он, «железный занавес»? Дольше всех упрямствовали США, но в 1933 году при Рузвельте не устояли и они. Где ж «занавес»?
Да запомните же вы, бабаянцы и вольдемарцы, что это был не занавес, а мудрый фильтр, оберегавший народную нравственность и психологию от грязных моральных провокаций, от западной духовной заразы. Сквозь этот фильтр не могли пройти фигуры вроде Хичкока, Мадонны, Солженицына с его «Архипелагом», Пастернака с его «Доктором» и т.п.
Но сквозь фильтр персонально или своим творчеством свободно приходили к нам честные талантливые писатели, художники, артисты, музыканты, начиная с Джона Рида и Чаплина, а потом - великолепный Рокуэлл Кент и бесподобный Поль Робсон, мудрый насмешник Бернард Шоу и бездонный Ромен Роллан, блистательный Хемингуэй и незабываемый Ремарк, фундаментальный, как Гомер, Фолкнер и пронзительный Сэлинджер, великий Иегуди Менухин и замечательный Ван Клиберн... Ну, хоть какие-то из этих имён должна же знать проректор академии! Не сечёт...
А сколько больших художников, истинных тружеников культуры вернулись за этот самый «железный занавес»! Горький, Алексей Толстой, Сергей Прокофьев, Александр Куприн, Вертинский, Конёнков, последний секретарь Толстого - Валентин Фёдорович Булгаков, с которым я был знаком... А кто вернулся в страну, в которой 145 миллионов едаков ежедневно с романом Гроссмана «Жизнь и судьба» под мышкой ходят в рестораны? Артист Михаил Казаков. Больше я не слышал. Ах, нет, ещё Александр Зиновьев. Ну, этот вернулся с головой, посыпанной пеплом. А Василий Аксёнов? Нет, невозможно принять всерьёз исписавшегося сексапила.
Во время войны и несколько лет после у нас выходили на русском языке журналы «Америка» и «Британский союзник». А сразу после войны в 1946 году было создано единственное в мире специализированное издательство и журнал «Иностранная литература». Мало того, был ещё и журнал «Советская литература на иностранных языках», где я, между прочим, имел честь печататься. Мадам, для чего же всё это делалось - для укрепления «железного занавеса», чтобы из-за него никто не убежал?
Вы с Чубайсом не знакомы? Странно, если нет, и очень жаль. Однажды он дал непревзойдённый образец тупоумия на тему «железного занавеса». Как известно, перед Второй мировой войной некоторые страны имели линии обороны: Франция - линию Мажино, Германия - линию Зигфрида, Финляндия - Маннергейма... Так вот, в беседе по телевидению с депутатом Думы Светланой Горячёвой ваш духовный брат Чубайс, сын полковника Красной Армии, заявил, что, естественно, все эти линии обороны были обращены вовне, в сторону вероятного противника, а советская линия обороны - вовнутрь. Как так? Да не страшны были нам, говорит, внешние враги, наше руководство думало только об одном - как бы не убежали 200 миллионов населения, вот против них и выставили пулемёты, и построили линию. И Чубайс гневно воскликнул тогда: «Что же это была за страна!» И человек с таким содержимым черепной коробки оказался главной фигурой перестройки и реформ! Да и сейчас сидит в очень высоком и мягком кресле, а президент не чает в нём души: мужественный, говорит, человек. Да, как удав.
А кого мы там у Бабаяна видели ещё? Ну, конечно же, Бориса Надеждина. И что он травит на сей раз?
Оказывается, в школе Боря был отличником и хорошо соображал по математике. Прекрасно. Однажды он принимал участие в математической олимпиаде и занял вроде бы первое место. Чудно! Но дальше жуткое дело. Меня, говорит, должны были послать в Лондон, видимо, на какую-то уже мировую олимпиаду, но не послали. Почему? А потому, говорит он тихо и уверенно, что у меня мать еврейка.
И опять все участники передачи во главе с Бабаяном, молчат, словно это обычное для советского времени дело, общепризнанный факт - «тащить и не пущать» тех, у кого мать еврейка. Ведь все они - тёртые калачи, но их всех приучили молчать при виде самой наглой лжи. Они боятся даже выразить сомнение, ибо тут же будут зачислены в антисемиты. И потому никто не спросил хотя бы о том, откуда устроители олимпиады знали, что Надеждин по матери еврей? Ведь фамилия у него русская, в облике ничего типично еврейского, как, допустим, у Аллы Гербер или у Чубайса, нет. Неужели участники олимпиады должны были заполнять анкету, в которой указывали национальность родителей? А кто именно не пустил вундер-кинда в Лондон - устроители олимпиады? Министерство иностранных дел? КГБ? Домоуправление, где, возможно, и знали национальность матушки? И откуда он это знает? Ему что, так и сказали: «Нельзя, у тебя мать еврейка, если бы хоть чукча». Ведь ясно же, что врёт. Но он искренне уверен: другой причины и быть не могло.
Упоминавшийся критик Б.Сарнов приводил письмо, полученное родителями Бори Пастернака от директора гимназии, куда они хотели определить своего талантливого сына: «К сожалению, ни я, ни педагогический совет не можем ничего сделать: из 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3%, сверх которых согласно распоряжению Министерства мы не можем принять ни одного еврея. К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я могу обещать предоставить её г.Пастернаку». Вот какая жизнь-то была для вас. Но тут всё ясно. А этот?..
Да меня не интересует Надеждин, он врёт давно и привычно, но эти пентюхи телеэкрана!... Никто не посмел спросить о том, например, а как же разъезжали по заграницам в наижутчайшие сталинские времена Буся Гольдштейн, Давид Ойстрах, Михаил Ботвинник и множество других шахматистов, писателей спортсменов, у которых и мама, и папа.
Скорее всего, Боре Надеждину родная матушка и внушила, что это из-за неё. Есть такие матушки, есть. Жил-был, например, очень способный шахматист Вайнштейн. Дела у него шли весьма недурно, но матушка втемяшила ему, что большого успеха он с такой фамилией не добьётся. Ну, вы подумайте! Знала же матушка шахматиста, что в самые-то антисемитские сталинские времена Ботвинник и Таль стали даже чемпионами мира, Борис Спасский, которого по имени-фамилии при желании можно зачислить в евреи, тоже стал. Давид Бронштейн и Виктор Корчной имели возможность стать, ибо вышли на финальные матчи за корону, но, увы, не смогли выиграть. А вот Вайнштейн - ни в коем разе! И стал он Каспаровым...
Так вот, Надеждин, вы не могли ехать в Лондон не из-за матушки, а потому, что у вас от перенапряжения на олимпиаде началась длительная диарея. Доказательства? А какое право вы имеете их требовать, если сам порете бездоказательную ахинею?
И неужели эти телемыслители не слышали, как иные фигуры спекулируют своим полновесным или усечённым еврейством? Вот, допустим, когда-то довольно известный писатель Владимир Войнович. Он уверял: «Меня в Литературный институт в своё время не приняли потому, что в приёмной комиссии решили, что моя фамилия еврейская, а она сербская. Моя мать еврейка, но в институте этого не знали». Тот же случай демагогии! Ему, дескать, так и сказали: «Мы евреев не принимаем. Идите в пищевой или торговый». Я учился в этом институте и знаю, что там едва не треть студентов и чуть ли не половина преподавателей были те, о ком тот же Сарнов любил козырнуть словами Гоголя: «И подивился Тарас бойкости жидовской натуры!» На нашем курсе числилось всего 27 человек, и в их числе Г.Фридман (Бакланов), А.Марголин, Л.Шлейман, Э.Иоффе, С.Сорин, Б.Сарнов и ещё три такого же качества, как Надеждин. Итого 9, то есть ровно треть. Не хочется всё это перетряхивать, но что делать, когда с экрана телевизора на всю страну лгут и стонут страдальцы Советской власти.
А в институт меня самого с первого захода не приняли, а я и русский, и только что вернулся с войны, и уже печатался, да ещё и член партии. Только прямое обращение к директору института Фёдору Васильевичу Гладкову позволило мне прошмыгнуть в этот храм изящной словесности.
А вот ещё одна байка, да к тому же и математическая, как у Надеждина. Её поведал свету всё тот же неисчерпаемый Б.Сарнов: «Сын приятельницы обнаружил выдающиеся математические способности и хотел поступить в МГУ. Дело было в середине 70-х годов. Тщетно все знакомые твердили (матушка Каспарова, матушка Надеждина и т.д. - В.Б.), что для еврея это совершенно безнадёжное дело (словно в МГУ ни одного нет! - В.Б.). Но приятельница решила предоставить своему мальчику возможность схватиться в рукопашную с ядерной державой». Как видите, Остапа понесло, но соображает, что назвать имя приятельницы, её советчиков или хотя бы чудо-мальчика - опасно.
Как бы то ни было, а сынок схватился в рукопашную со сверхдержавой. И что же? «Выдающийся мальчик сражение, конечно, проиграл, хотя из всех задач на экзамене не решил, кажется, одну лишь теорему Ферма». Это знаменитая теорема ХVII века, над которой бились и Эйлер, и Гаусс и множество других великих умов. Немецкий математик Вольфскель, умерший в 1907 году, завещал за её доказательство 100 тысяч марок. Представленная Сарновым как задачка на экзаменах для школьников, эта теорема чрезвычайно уместна, как градусник полоумия.
Сарнов писал искренно и скорбно, что если бы этот выдающийся мальчик, не поступив в МГУ, в отчаянии поднялся бы на самый высокий этаж университета и бросился с него, то - «Что ж! Еврейскому мальчику это на роду написано. И эта история была бы настолько банальной, что мне даже и в голову не пришло бы о ней рассказывать. Мало ли таких историй!» Вот кошмар-то! Еврейским мальчикам, оказывается, на роду написано при неудачах сигать с верхних этажей высотных зданий, специально построенных для этого антисемитом Сталиным.
И ведь сколько на эту тему спекуляций, демагогии, вранья!.. Вот ещё хоть один примерчик. В нынешнюю путинскую пору писатель Григорий Бакланов уверял, что его заставили отказаться от благородного имени Фридман (свободный человек!) и вынудили взять какой-то птичий псевдоним - Баклановым. А я-то помню... Мы учились на одном курсе. Однажды Гриша принёс в институт «Литературную газету» со своей статьёй. Первая крупная публикация. Восторг! Но мы, однокурсники, смотрим... Что такое? Под статьёй подпись - Бакланов? Почему? Какой Бакланов? Видно, опять матушка... Но Гриша объясняет: в «Разгроме» Фадеева есть персонаж с такой фамилией, он ему очень нравится, вот и взял как псевдоним. Никто из нас Бакланова в романе не вспомнил. А я возьми и брякни: - Гриша, уж если из «Разгрома», то не лучше ли было бы взять псевдонимом имя главного героя - Левинсон?
Осерчал Гриша и при первом представившемся случае обозвал меня фашистом, правда, с пьяных глаз и с извинительным визитом ко мне в Измайлово. Встретились у метро и я ему сказал: «Да брось ты! Пошли в парк, я тебе эскимо куплю и свожу в «комнату смеха». На этом первая серия закончилась.
А ещё Бакланов уверял, что в одном журнале (потом выяснилось, что это «Знамя», где позже он стал главным редактором) его заставили снять посвящение повести своему брату, погибшему на войне. Чтобы никто не думал, писал он, что евреи тоже воевали. Как объяснить приступы такого тупоумия у взрослого, образованного, талантливого человека?.. У меня есть стихотворение, посвящённое памяти погибших на войне одноклассников, и среди них названы Лёня Гиндин, Костя Рейнветтер, Фридрих Бук. Всех могут посчитать евреями, хотя на самом деле им был только Лёня. Это стихотворение я печатал много раз в разных изданиях. И никто никогда ничего даже не спрашивал меня об этих именах. А бедного Гришу насиловали!
И вот смотрю я на художественно бритую личность Бориса Надеждина на всяких разных ток-шоу и думаю: был ли он и его собратья первоклашками, ещё малосведущими, но жаждущими познать жизнь? По-моему, не были. Они родились уже с твёрдым убеждением во всём, в том числе в том, что они самые хорошие, но им все и всегда мешают - и поступить в МГУ, и стать студентом Литературного, и поехать в Лондон... Все! Всегда! Во всём!
Борис Борисович, как вы смотрите в глаза своим детям Насте и Мише, Кате и Боре?