Владимир Гурболиков об интеллигенции в церкви (продолжение обсуждения).
Владимир gurbolikov любезно согласился ответить на вышеперечисленные вопросы, притом очень обстоятельно, что за отдельное спасибо!
1. Какие уроки можно извлечь из церковно-общественной деятельности начала ХХ века? Было ли тогда ослаблено противостояние интеллигенции и церкви или, наоборот, оно в чем-то усилилось?
Очень сложно говорить о системном противостоянии церкви и интеллигенции, поскольку не определены границы понятий. С одной стороны, церковь существовала в реалиях синодально-государственного управления, а также четких сословных границах. Эти условия способствовали изоляции и обособлению. С другой, поскольку речь об огромном понятии, то синодально-сословный "забор" имел множество дыр. Можно найти самые разные "места встречи" с участием церковных деятелей. Зачастую полярно противоположных. Оптина Пустынь или Серафим Саровский -- одно место встречи, но есть и место встречи под фамилией Гапон. Формально тоже представитель церкви, но ясное дело, это совершенно иное.
То же и с интеллигенцией. Что подразумевается? Каковы границы понятия? Гоголь и Достоевский, Леонтьев и другие, кто по-разному, но сознавали себя членами церкви и апологетами, служителями ее дела. Они -- интеллигенция? Граф Толстой -- дворянин, который вошел в конфликт с православным вероучением, -- интеллигенция?.. Партийные эсеровские агенты, которые сумели взять под контроль священника Георгия Гапона и созданные полицией рабочие организации, где он был в авторитете, -- это интеллигенция?
Мое мнение -- тенденции в общественных отношениях, связанных с верой, соприсутствовали разнонаправленные. Невозможно говорить о каком-то четко и ясно выраженном конфликте, причем именно по линии "церковь - интеллигенция". Можно говорить о том, что в общественном сознании назревал хаос, соприсутствовали самые разнообразные восприятия настоящего и будущего (включая и тот момент, что даже монархисты тогдашние, скорее, сталинисты, нежели адепты идеи классической православной монархии).
В общем хаосе выделялись (по отношению к вере и церкви) направления: 1. антиклерикально-атеистическое, с верой в научный материализм (социалисты, которым суждено было в итоге победить); 2. антиклерикально-мистическое, где мешались идеи Толстого, гностиков, азиатских верований и пр.; 3. про-церковное монархически-националистическое (например, тот же самый Союз русского народа. Кстати, по численности черносотенные организации были крупнее всех остальных политических партий, вместе взятых!); 4. про-церковное реформистское (от идей Достоевского, какие критиковал Леонтьев, до будущих обновленцев). 5. нейтрально-государственническое, которое считало, что роль веры ничтожна; главный вопрос -- устройство государства.
Притом непосредственно в церковном сознании также не было единого понимания происходящего и существовали самые разнообразные частные точки зрения относительно желательных перспектив для России. Мы сейчас часто обращаемся к Брянчанинову, к Феофану и Иоанну Кронштадтскому как якобы призанным авторитетам своего времени и властителям церковных умов, но это лишь наше представление о раскладе сил, и оно неверное, при всей мощи этих трех фигур.
2. Являются ли христианская демократия или христианский социализм мечтами, неудачными проектами интеллигенции или попыткой интеллигенции найти себе новое политическое самосознание?
Это надо рассматривать намного более конкретно и делать выводы в зависимости от степени радикальности программы. В любом случае, Церковь, убеждён, совершенно не была никогда и не может быть приспособлена в качестве инструмента эффективной политики. Хотя такой инстументальный взгляд на неё является соблазном, переходящим из одного поколения политиков в другое, веками. Почему не будет получаться? Причина в том, что политическая необходимость всегда вынуждает надстроить над верой во Христа некий сугубо земной приоритет. А это немедленно входит в противоречие с природой церкви. Она не есть партия или профсоюз, несмотря на вроде бы классическое для общественной/политической организации иерархическое устройство и лояльность власти. Несмотря на все сходство, либо церковь служит Богу, либо перестает быть церковью -- после чего перестает быть вовсе, либо становится ничтожной сектой.
Что касается попытки ввести в политику сочетание демократических и социалистических ценностей в сочетании с апелляцией к православному христианству. Прежде всего. Рассматривать идеи демократии и социализма как мессианские, как имеющие целью устройство некоего идеального общества -- значит забыть о факторе греха как об одном из базовых в христианской антропологии. В силу самой человеческой природы, никакой рай на земле не получится, даже если это не атеистический, а "православный" рай. Грех непременно проявит себя. А потому думать надо не о поиске рецепта о построении рая, а о том, в какой мере можно было бы избежать сползания нашей жизни в состояние ада. Собственно, Московская Русь и получила когда-то колоссальный потенциал превращения в Россию именно на сугубо, казалось бы, оборонительной, защитной идее -- спасения церковности от "отравления" Унией и от попадания под исламскую оккупацию (как произошло с Константинополем). Этой государственной идеи оказалось более чем достаточно, чтобы в итоге территория страны в определенный момент охватила 1/6 часть мировой суши. А идея устроения идеального общества в конечном итоге, привела к распаду, который к тому же ещё может продолжаться.
Если воспринимать концепции общественно-политического устройства в сугубо прикладном смысле, не идеализируя ни одну из моделей, то в отношении России вопрос о том, что удобнее -- демократия или монархия -- остается подвешенным. Считать, будто в постоянных рецидивах единовластия в ущерб демократии повинна злая чья-то личная злая воля (Ленина, Сталина, Ельцина, Путина, и пр.), глупо и неплодотворно. Существует вполне объективный набор факторов, которые способствуют воспроизводству в России монархической модели. Это 1. Недостаточность населения при беспрецедентно большой территории. 2. Бедность подавляющего большинства индивидуальных хозяйств при общем потенциальном богатстве страны. 3. В этих условиях, особое положение государства: оказываясь обособленной от домохозяйств корпорацией, оно призвано мобилизовать общество на сохранение территории и освоения тех самых богатств, какие только и могут вытащить из кромешной нищеты. (В этом смысле, вопрос о социализме всегда заложен в самом запросе к российскому государству, начиная даже с князя Владимира) 4. Поскольку на фоне принципиальной невозможности контроля за государством-корпорации "снизу", возникает запрос на личность, которая это государство олицетворяет и несёт ответственность за его "победы" или "предательства". Эту схему отношений не смогла изменить ни одна русская революция. Все попытки сформировать демократический тип управления, если и делались, то именно "сверху". И над этим стоит задуматься.
В церковном поле, на мой взгляд, здесь находятся, в любом случае, два вопроса: 1. Солидарность народа в вопросе о базовых ценностях. Иначе вскоре не останется смысла говорить и об общественно-политическом устройстве России: оно либо будет определяться совершенно ино-культурными и инако-верующими людьми. Либо Россия попросту перестанет существовать, вслед за Российской империей и СССР. 2. Напоминание элитам (включая государственные) о ключевом русском вопросе -- о вопрос справедливости. Прежде всего, естественно, в области социального распределения.
Если хотя бы часть этой задачи возьмёт на себя сообщество церковных людей и воспримет как идею христианского социализма, то вот и замечательно.
3. Какие травмы советского периода стали принципиальными при возникновении новых типов взаимного недоверия интеллигенции и церкви? Как следует описывать это недоверие: в терминах моральных, политических, религиозных?
Главным травмирующим элементом явился не советский период как таковой, а резкая перемена положения интеллигенции в результате распада СССР. Советская интеллигенция -- огромная и влиятельная сила, возданная непосредственно в эпоху СССР. Она включала в себя, помимо деятелей академической науки, искусства и сми, также огромный инженерный слой (Гога, он же Гоша), учительство, медицину. Сейчас инженерные специальности воспринимаются уже в контексте менеджмента, а не интеллигенции. А большая часть медицины и образования стали частью госслужащих, которые (в отличие от людей творческих профессий) в равной мере испытывают сейчас давление и "сверху", со стороны государства, и "снизу", поскольку напрямую работают с населением.
До падения "железного занавеса" все слои советской интеллигенции имели от государства запрос, который в целом способствовал и повышенной лояльности (несмотря на фигу в кармане), и высокой самооценке (даже при низкой оплате труда). Запрос на формирование советской элиты, способной в условиях экономической изоляции решать своими силами практически все важнейшие проблемы страны. По мере распада СССР и вхождения в мировой рынок, запрос фактически исчез. Часть прежней интеллишенции оказалась "пролетариями умственного труда" (учителя, врачи). А непосредственно научная и творческая интеллигенция, привыкшая к особому отношению со стороны государства (неважно, были это лоялисты или диссиденты, - все были центром особого внимания и влияния), вошла с ним в системный конфликт. Впрочем, без сплочения рядов, поскольку сосуществуют тут как сторонники дальнейшего изживания монархическх и советских рецидивов, так и нео-советские партии интеллигенции.
Церковь оказалась для этих оппозиционных партий мишенью по двум причинам: 1. Запрос на церковное виденье ситуации многократно вырос, и это усугубляет проблемы для интеллигенции. Хотя, справедливости ради, множество нынешних церковных деятелей имеют высшее светское образование и немалый кругозор. 2. Церковь, в силу своего понимания собственной миссии, была и будет почти до конца сторонником стабильной власти. И вместе с властью неизбежно попадает под критические атаки.
4. Существовали ли в постсоветский период предпосылки к созданию христианско-демократической партии и почему эти предпосылки не осуществились? Почему не было создано христианско-демократического политического движения в 1990-е годы, несмотря на ряд ярких, но кратких попыток (ХДС А.И. Огородникова, РХДД В.В. Аксючица, газета «Русская мысль» И.А. Альберти и другие), не оказавших почти никакого влияния на реальную политику?
Не существовало. Государство у нас и так, даже до сих пор сохраняет многие черты социального, оно и так "сверху" делало и делает попытки демократических экспериментов, а большинство серьезных и ответственных государственных деятелей -- сознательные православные христиане. В этом смысле, мы сейчас имеем у власти именно некое ХДС-ХСС, а вовсе не либералов или коммунистов. И потому общественного заказа на какую-то специально христианскую партию не было и нет. Если и может появиться заказ на религиозное партийное объединение, то объективно оно может появиться из среды ислама.
5. Можно ли считать церковно-общественными деятелями таких мыслителей как А.И. Солженицын, Г.С. Померанц, учитывая влияние их идей и на общество, и на церковь? В чем отличие церковно-общественной позиции Солженицына от принципов взаимодействия с местной церковью Валенсы или Гавела?
Влияние первой и второй фигуры никак не соотносимо. Безусловно, оказал свое влияние Солженицын, и в определенном аспекте, он является в том числе и церковным деятелем, при всех спорах вокруг его фигуры. По крайней мере, как христианский мыслитель, он проявил себя, когда единственный (на фоне всей литературы деревенщиков) прямо назвал главную причину кризиса русской деревни в "Матренином дворе". Только он прямо указал на христианскую основу крестьянства. И если праведника на селе нет, нет и села...
6. Как диссидентское правозащитное движение, независимое искусство или независимые общественные инициативы в СССР повлияли на взаимоотношения интеллигенции и церкви?
Способствовали воцерковлению многих интеллигентных и образованных людей. При пусть и почти молчаливом, но сочувствии служителей церкви к их поискам и позиции.
7. Как соотносились модели русского православного старчества и интеллигентского культурного «учительства» в стиле Д.С. Лихачева и С.С. Аверинцева в советское время? Как формировалось представление об авторитетных фигурах в интеллигентской и церковной среде?
Вопрос на диссертацию, невозможно отвечать в этом формате.
8. Как опыт так называемой «русской партии» или феномен рожденной интеллигентами эмигрантской церковной традиции воздействуют на возникновение и развитие в 1990-2010-е годы державных идей?
Он эти идеи усиливает. И в целом опыт Эмиграции оказался очень серьезным вкладом в культуру России. Однако диссонансом тут идёт воспроизведение настроений, которые стали наследством десятилетий существования РПЦЗ в разрыве с другими церквями и с родиной: склонность подвергать сомнению иерархию, подозрительность, легкость в формировании черных списков "врагов". Собственно, это проблема всего державно-монархического сознания после советской власти: нет опыта жизни в соответствующего прежней, до февраля 1917, модели общества; нет и неоткуда взять воспитания в его духе. Оппозиционность продолжает оставаться самоценной "доблестью".
9. Фигуры о. Александра Меня, о. Григория Чистякова, о. Павла Адельгейма, о. Александра Борисова или митрополита Антония Сурожского часто трактовались в церковной среде как «чересчур интеллигентские», тогда как фигуры о. Тихона Шевкунова, митрополита Илариона Алфеева, о. Артемия Владимирова, о. Дмитрия Смирнова, также выходцев из интеллигентской среды, - как «свои». На каких условиях широкая церковная среда готова терпеть в церковной ограде интеллигентов? И по каким признакам она их идентифицирует?
Церковное сообщество в своих предпочтениях не является и не обязано быть единым. В среде церковной интеллигенции (которая в принципе часть просто интеллигенции) все те же партии и разделения. Широкая церковная среда, по моему мнению, не особо разбирается в них. Часть ориентируется на общение с конкретным батюшкой и его мнение (думаю, таких большинство); определенное влияние может оказывать многолетнее присутствие в церковных сми. Может иметь вес мнение того, кого почитают старцами или подвижниками. Для какой-то части разочарованных властью людей имеет вес мнение оппозиционных спикеров с идеями о заговорах и предательстве патриархата, который решил созвать 8-й вселенский собор, продаться католикам и пр., и пр..
10. Существуют ли массовые прецеденты поверхностного или враждебного отношения «интеллигентов» к догматике, а церковников - к интеллигентской «вольнице»?
Нет. Вопросы эти дискутируются непосредственно в среде священнослужителей, и соответственно, в спорах о степени строгости отношения к догматическим, либо вопросам практики церковной жизни, с обеих сторон участвуют и клирики, и интеллигенция.
11. Можно ли говорить о том, что современная РПЦ покровительствует идеям консервативного толка в России? Как это меняет конфигурацию ее взаимодействия с интеллигенцией?
Неясно, что понимается под идеями консервативного толка, поскольку сосуществует как минимум, две модели нео-консерватизма по-русски. Одна в большей мере ищет вдохновения в Российской империи, другая -- в Советском изводе. Расхождение взглядов доходит до полярных оценок, и там возможны любые конфликты между кем-то из интеллигенции и церковных служителей, например, по вопросу о новомучениках и отношения к религии в СССР. Есть ещё какое-то число мыслителей, которые разгромно критикуют обе модели, но сами ничего не выдвигают. Они делают акцент на опасности клерикализации, и в этом вопросе получают определенное сочувствие в части интеллигенции.
Специально никто идеям консервативного толка не покровительствует, - фактом остается то, что ясной, яркой, реалистичной и привлекательной для большинства (не только верующи) не-консервативной версии развития просто не существует.
12. Влияют ли на диалог интеллигенции и церкви либеральные и консервативные СМИ?
Некорректный вопрос. Снова надо вернуться к определению понятий, о котором писал выше. Давайте хотя бы зафиксируем, что масса интеллигенции является частью церкви. Если интерпретировать вопрос по иному - влияют или нет сми на степень остроты противостояния между разными частями образованного общества, то да, и сми, и сети повышают градус взаимного неприятия.
13. Представимы ли новые формы диалога интеллигенции и церкви в будущем? Что для этого необходимо?
См. выше.
14. Если патриарх Алексий II стал союзником Бориса Ельцина в его попытках демократизировать сознание в России силами интеллигенции, культуртрегеров, публичных интеллектуалов, то патриарх Кирилл - представитель других внутрицерковных сил. Скепсис относительно демократии и либеральных ценностей уживается в его дискурсе с идеалами охранительства, смещающего фокус работы с сознанием с интеллигенции на народ: народные инициативы, народный дух, народное служение, народное наследие, русский мир. Какая из этих двух форм работы с посттоталитарным сознанием более предпочтительна и почему? В чем недостатки и той, и другой?
Не очень понимаю, что означает "демократизация сознания": признание демократии непререкаемой аксиомой? или умения уважительно вести дискуссии и слышать чужое мнение? Если первое, то считаю это сужением кругозора. Если второе, то увы, не вижу, чтобы демократические убеждения способствовали культуре ведения диалога. Все стороны наших споров в-основном не говорят, а собачатся.
Алексий и Кирилл не имели противоречий между собою, и оба как могли, стремились избежать развала как государственного, так и церковного. Эпоха первой половины 90-х, когда патриарх Алексий мог трудиться в полную силу, снижение риска волнений, гражданской войны, раскольных настроений были в центре внимания. Уже в начале 2000-х такая консервирующая и реагирующая позиция стала невозможной: она могла стоить церкви утраты единства с митрополиями, прежде всего на Украине. И та же идея Русского мира вовсе не вдруг начала осмыслятся. Немногие помнят сейчас, но большинство формул, которые сейчас воспринимаются как часть нынешней риторики, вошла в обращение покойного митрополита Киевского Владимира новопоставляемому патриарху Кириллу. Был запрос на формулу, которая прояснила бы смысл единства церкви на пост-советском пространстве, и она появилась.
Двух подходов не существовало. Существовала эволюция запроса: в 90-е на хотя бы минимальную стабильность, а теперь на укрепление государственности. Это запросы объективного характера. Иначе будет хуже и хуже.
Что касается меньшего акцента в риторике на роль интеллигенции -- я уже пытался дать ответ о том, почему и насколько изменилась и стала менее заметной роль интеллигенции. Кроме того, нынешняя интеллигенция (в отличие от народников 19 века) предпочла просветительскому "хождению в народ" бодание с властью по поводу своих привилегий. В то время как церковь как раз в народ идет, и очень активно. Для меня это очевидно через знакомство с интенсивной работой приходов, воскресных школ, библиотек, фондов, социальных церковных инициатив в стране.
15. Проходит ли современное противостояние либеральной интеллигенции и церкви по линиям трактовки советского наследия или по каким-то другим? Существуют ли у той и другой стороны нерешаемые конфликтогенные взаимные вопросы?
Пуси -- кто? Либеральная интеллигенция или?.. Если да, то действительно, существуют с такой интеллигенцией нерешаемые конфликтогенные вопросы. Равно как и с некоторыми активистами, которые называют себя православными, но по сути воспроизводят технологии, которые теперь ругательно называют "майданными".
Но оставим их. Возьмём ту часть интеллигенции, которая считает, что нынешний общественно-политический строй и нынешнее руководство России -- это максимальное и окончательное зло. И что хуже ничего быть не может. Как они будут относиться к позиции руководства церкви, которая считает иначе? Со стороны этих людей будет критика в ее адрес по всем направлениям, какие можно критиковать. От восприятия советского времени до ситуации в каком-либо из монастырей. Поскольку ключевой занозой у этой партии является "тоталитарное" государство, то нерукопожатны и неприемлемы все, кто мыслит иначе. Драму вижу не в самом факте такого размежевания, а в степени непримиримости.
16. С чем связано несовпадение общественной и внутрицерковной позиций в церковных движениях? Новые формы миссионерства могут совпадать со вполне консервативной программой, и, наоборот, верность традиционному благочестию - соединяться со свободными политическими позициями. Как разобраться с этими расхождениями, учитывая еще нарастающие тенденции радикального консерватизма?
Не понял вопроса. Пример?.. О чем речь?..
17. Возможна ли координация усилия церкви и интеллигенции в сфере урегулирования межнациональных и межстрановых современных конфликтов?
Некорректная постановка вопроса. Интеллигенция -- социальный слой, он не структурирован. Церковь -- религиозная организация, структура, в которой в том числе масса интеллигенции. Кто с кем что координирует? Когда говорят о сотрудничестве церкви и профсоюзов, церкви и государства -- ясно, о чем речь. А тут никак.
В. Гурболиков
1. Какие уроки можно извлечь из церковно-общественной деятельности начала ХХ века? Было ли тогда ослаблено противостояние интеллигенции и церкви или, наоборот, оно в чем-то усилилось?
Очень сложно говорить о системном противостоянии церкви и интеллигенции, поскольку не определены границы понятий. С одной стороны, церковь существовала в реалиях синодально-государственного управления, а также четких сословных границах. Эти условия способствовали изоляции и обособлению. С другой, поскольку речь об огромном понятии, то синодально-сословный "забор" имел множество дыр. Можно найти самые разные "места встречи" с участием церковных деятелей. Зачастую полярно противоположных. Оптина Пустынь или Серафим Саровский -- одно место встречи, но есть и место встречи под фамилией Гапон. Формально тоже представитель церкви, но ясное дело, это совершенно иное.
То же и с интеллигенцией. Что подразумевается? Каковы границы понятия? Гоголь и Достоевский, Леонтьев и другие, кто по-разному, но сознавали себя членами церкви и апологетами, служителями ее дела. Они -- интеллигенция? Граф Толстой -- дворянин, который вошел в конфликт с православным вероучением, -- интеллигенция?.. Партийные эсеровские агенты, которые сумели взять под контроль священника Георгия Гапона и созданные полицией рабочие организации, где он был в авторитете, -- это интеллигенция?
Мое мнение -- тенденции в общественных отношениях, связанных с верой, соприсутствовали разнонаправленные. Невозможно говорить о каком-то четко и ясно выраженном конфликте, причем именно по линии "церковь - интеллигенция". Можно говорить о том, что в общественном сознании назревал хаос, соприсутствовали самые разнообразные восприятия настоящего и будущего (включая и тот момент, что даже монархисты тогдашние, скорее, сталинисты, нежели адепты идеи классической православной монархии).
В общем хаосе выделялись (по отношению к вере и церкви) направления: 1. антиклерикально-атеистическое, с верой в научный материализм (социалисты, которым суждено было в итоге победить); 2. антиклерикально-мистическое, где мешались идеи Толстого, гностиков, азиатских верований и пр.; 3. про-церковное монархически-националистическое (например, тот же самый Союз русского народа. Кстати, по численности черносотенные организации были крупнее всех остальных политических партий, вместе взятых!); 4. про-церковное реформистское (от идей Достоевского, какие критиковал Леонтьев, до будущих обновленцев). 5. нейтрально-государственническое, которое считало, что роль веры ничтожна; главный вопрос -- устройство государства.
Притом непосредственно в церковном сознании также не было единого понимания происходящего и существовали самые разнообразные частные точки зрения относительно желательных перспектив для России. Мы сейчас часто обращаемся к Брянчанинову, к Феофану и Иоанну Кронштадтскому как якобы призанным авторитетам своего времени и властителям церковных умов, но это лишь наше представление о раскладе сил, и оно неверное, при всей мощи этих трех фигур.
2. Являются ли христианская демократия или христианский социализм мечтами, неудачными проектами интеллигенции или попыткой интеллигенции найти себе новое политическое самосознание?
Это надо рассматривать намного более конкретно и делать выводы в зависимости от степени радикальности программы. В любом случае, Церковь, убеждён, совершенно не была никогда и не может быть приспособлена в качестве инструмента эффективной политики. Хотя такой инстументальный взгляд на неё является соблазном, переходящим из одного поколения политиков в другое, веками. Почему не будет получаться? Причина в том, что политическая необходимость всегда вынуждает надстроить над верой во Христа некий сугубо земной приоритет. А это немедленно входит в противоречие с природой церкви. Она не есть партия или профсоюз, несмотря на вроде бы классическое для общественной/политической организации иерархическое устройство и лояльность власти. Несмотря на все сходство, либо церковь служит Богу, либо перестает быть церковью -- после чего перестает быть вовсе, либо становится ничтожной сектой.
Что касается попытки ввести в политику сочетание демократических и социалистических ценностей в сочетании с апелляцией к православному христианству. Прежде всего. Рассматривать идеи демократии и социализма как мессианские, как имеющие целью устройство некоего идеального общества -- значит забыть о факторе греха как об одном из базовых в христианской антропологии. В силу самой человеческой природы, никакой рай на земле не получится, даже если это не атеистический, а "православный" рай. Грех непременно проявит себя. А потому думать надо не о поиске рецепта о построении рая, а о том, в какой мере можно было бы избежать сползания нашей жизни в состояние ада. Собственно, Московская Русь и получила когда-то колоссальный потенциал превращения в Россию именно на сугубо, казалось бы, оборонительной, защитной идее -- спасения церковности от "отравления" Унией и от попадания под исламскую оккупацию (как произошло с Константинополем). Этой государственной идеи оказалось более чем достаточно, чтобы в итоге территория страны в определенный момент охватила 1/6 часть мировой суши. А идея устроения идеального общества в конечном итоге, привела к распаду, который к тому же ещё может продолжаться.
Если воспринимать концепции общественно-политического устройства в сугубо прикладном смысле, не идеализируя ни одну из моделей, то в отношении России вопрос о том, что удобнее -- демократия или монархия -- остается подвешенным. Считать, будто в постоянных рецидивах единовластия в ущерб демократии повинна злая чья-то личная злая воля (Ленина, Сталина, Ельцина, Путина, и пр.), глупо и неплодотворно. Существует вполне объективный набор факторов, которые способствуют воспроизводству в России монархической модели. Это 1. Недостаточность населения при беспрецедентно большой территории. 2. Бедность подавляющего большинства индивидуальных хозяйств при общем потенциальном богатстве страны. 3. В этих условиях, особое положение государства: оказываясь обособленной от домохозяйств корпорацией, оно призвано мобилизовать общество на сохранение территории и освоения тех самых богатств, какие только и могут вытащить из кромешной нищеты. (В этом смысле, вопрос о социализме всегда заложен в самом запросе к российскому государству, начиная даже с князя Владимира) 4. Поскольку на фоне принципиальной невозможности контроля за государством-корпорации "снизу", возникает запрос на личность, которая это государство олицетворяет и несёт ответственность за его "победы" или "предательства". Эту схему отношений не смогла изменить ни одна русская революция. Все попытки сформировать демократический тип управления, если и делались, то именно "сверху". И над этим стоит задуматься.
В церковном поле, на мой взгляд, здесь находятся, в любом случае, два вопроса: 1. Солидарность народа в вопросе о базовых ценностях. Иначе вскоре не останется смысла говорить и об общественно-политическом устройстве России: оно либо будет определяться совершенно ино-культурными и инако-верующими людьми. Либо Россия попросту перестанет существовать, вслед за Российской империей и СССР. 2. Напоминание элитам (включая государственные) о ключевом русском вопросе -- о вопрос справедливости. Прежде всего, естественно, в области социального распределения.
Если хотя бы часть этой задачи возьмёт на себя сообщество церковных людей и воспримет как идею христианского социализма, то вот и замечательно.
3. Какие травмы советского периода стали принципиальными при возникновении новых типов взаимного недоверия интеллигенции и церкви? Как следует описывать это недоверие: в терминах моральных, политических, религиозных?
Главным травмирующим элементом явился не советский период как таковой, а резкая перемена положения интеллигенции в результате распада СССР. Советская интеллигенция -- огромная и влиятельная сила, возданная непосредственно в эпоху СССР. Она включала в себя, помимо деятелей академической науки, искусства и сми, также огромный инженерный слой (Гога, он же Гоша), учительство, медицину. Сейчас инженерные специальности воспринимаются уже в контексте менеджмента, а не интеллигенции. А большая часть медицины и образования стали частью госслужащих, которые (в отличие от людей творческих профессий) в равной мере испытывают сейчас давление и "сверху", со стороны государства, и "снизу", поскольку напрямую работают с населением.
До падения "железного занавеса" все слои советской интеллигенции имели от государства запрос, который в целом способствовал и повышенной лояльности (несмотря на фигу в кармане), и высокой самооценке (даже при низкой оплате труда). Запрос на формирование советской элиты, способной в условиях экономической изоляции решать своими силами практически все важнейшие проблемы страны. По мере распада СССР и вхождения в мировой рынок, запрос фактически исчез. Часть прежней интеллишенции оказалась "пролетариями умственного труда" (учителя, врачи). А непосредственно научная и творческая интеллигенция, привыкшая к особому отношению со стороны государства (неважно, были это лоялисты или диссиденты, - все были центром особого внимания и влияния), вошла с ним в системный конфликт. Впрочем, без сплочения рядов, поскольку сосуществуют тут как сторонники дальнейшего изживания монархическх и советских рецидивов, так и нео-советские партии интеллигенции.
Церковь оказалась для этих оппозиционных партий мишенью по двум причинам: 1. Запрос на церковное виденье ситуации многократно вырос, и это усугубляет проблемы для интеллигенции. Хотя, справедливости ради, множество нынешних церковных деятелей имеют высшее светское образование и немалый кругозор. 2. Церковь, в силу своего понимания собственной миссии, была и будет почти до конца сторонником стабильной власти. И вместе с властью неизбежно попадает под критические атаки.
4. Существовали ли в постсоветский период предпосылки к созданию христианско-демократической партии и почему эти предпосылки не осуществились? Почему не было создано христианско-демократического политического движения в 1990-е годы, несмотря на ряд ярких, но кратких попыток (ХДС А.И. Огородникова, РХДД В.В. Аксючица, газета «Русская мысль» И.А. Альберти и другие), не оказавших почти никакого влияния на реальную политику?
Не существовало. Государство у нас и так, даже до сих пор сохраняет многие черты социального, оно и так "сверху" делало и делает попытки демократических экспериментов, а большинство серьезных и ответственных государственных деятелей -- сознательные православные христиане. В этом смысле, мы сейчас имеем у власти именно некое ХДС-ХСС, а вовсе не либералов или коммунистов. И потому общественного заказа на какую-то специально христианскую партию не было и нет. Если и может появиться заказ на религиозное партийное объединение, то объективно оно может появиться из среды ислама.
5. Можно ли считать церковно-общественными деятелями таких мыслителей как А.И. Солженицын, Г.С. Померанц, учитывая влияние их идей и на общество, и на церковь? В чем отличие церковно-общественной позиции Солженицына от принципов взаимодействия с местной церковью Валенсы или Гавела?
Влияние первой и второй фигуры никак не соотносимо. Безусловно, оказал свое влияние Солженицын, и в определенном аспекте, он является в том числе и церковным деятелем, при всех спорах вокруг его фигуры. По крайней мере, как христианский мыслитель, он проявил себя, когда единственный (на фоне всей литературы деревенщиков) прямо назвал главную причину кризиса русской деревни в "Матренином дворе". Только он прямо указал на христианскую основу крестьянства. И если праведника на селе нет, нет и села...
6. Как диссидентское правозащитное движение, независимое искусство или независимые общественные инициативы в СССР повлияли на взаимоотношения интеллигенции и церкви?
Способствовали воцерковлению многих интеллигентных и образованных людей. При пусть и почти молчаливом, но сочувствии служителей церкви к их поискам и позиции.
7. Как соотносились модели русского православного старчества и интеллигентского культурного «учительства» в стиле Д.С. Лихачева и С.С. Аверинцева в советское время? Как формировалось представление об авторитетных фигурах в интеллигентской и церковной среде?
Вопрос на диссертацию, невозможно отвечать в этом формате.
8. Как опыт так называемой «русской партии» или феномен рожденной интеллигентами эмигрантской церковной традиции воздействуют на возникновение и развитие в 1990-2010-е годы державных идей?
Он эти идеи усиливает. И в целом опыт Эмиграции оказался очень серьезным вкладом в культуру России. Однако диссонансом тут идёт воспроизведение настроений, которые стали наследством десятилетий существования РПЦЗ в разрыве с другими церквями и с родиной: склонность подвергать сомнению иерархию, подозрительность, легкость в формировании черных списков "врагов". Собственно, это проблема всего державно-монархического сознания после советской власти: нет опыта жизни в соответствующего прежней, до февраля 1917, модели общества; нет и неоткуда взять воспитания в его духе. Оппозиционность продолжает оставаться самоценной "доблестью".
9. Фигуры о. Александра Меня, о. Григория Чистякова, о. Павла Адельгейма, о. Александра Борисова или митрополита Антония Сурожского часто трактовались в церковной среде как «чересчур интеллигентские», тогда как фигуры о. Тихона Шевкунова, митрополита Илариона Алфеева, о. Артемия Владимирова, о. Дмитрия Смирнова, также выходцев из интеллигентской среды, - как «свои». На каких условиях широкая церковная среда готова терпеть в церковной ограде интеллигентов? И по каким признакам она их идентифицирует?
Церковное сообщество в своих предпочтениях не является и не обязано быть единым. В среде церковной интеллигенции (которая в принципе часть просто интеллигенции) все те же партии и разделения. Широкая церковная среда, по моему мнению, не особо разбирается в них. Часть ориентируется на общение с конкретным батюшкой и его мнение (думаю, таких большинство); определенное влияние может оказывать многолетнее присутствие в церковных сми. Может иметь вес мнение того, кого почитают старцами или подвижниками. Для какой-то части разочарованных властью людей имеет вес мнение оппозиционных спикеров с идеями о заговорах и предательстве патриархата, который решил созвать 8-й вселенский собор, продаться католикам и пр., и пр..
10. Существуют ли массовые прецеденты поверхностного или враждебного отношения «интеллигентов» к догматике, а церковников - к интеллигентской «вольнице»?
Нет. Вопросы эти дискутируются непосредственно в среде священнослужителей, и соответственно, в спорах о степени строгости отношения к догматическим, либо вопросам практики церковной жизни, с обеих сторон участвуют и клирики, и интеллигенция.
11. Можно ли говорить о том, что современная РПЦ покровительствует идеям консервативного толка в России? Как это меняет конфигурацию ее взаимодействия с интеллигенцией?
Неясно, что понимается под идеями консервативного толка, поскольку сосуществует как минимум, две модели нео-консерватизма по-русски. Одна в большей мере ищет вдохновения в Российской империи, другая -- в Советском изводе. Расхождение взглядов доходит до полярных оценок, и там возможны любые конфликты между кем-то из интеллигенции и церковных служителей, например, по вопросу о новомучениках и отношения к религии в СССР. Есть ещё какое-то число мыслителей, которые разгромно критикуют обе модели, но сами ничего не выдвигают. Они делают акцент на опасности клерикализации, и в этом вопросе получают определенное сочувствие в части интеллигенции.
Специально никто идеям консервативного толка не покровительствует, - фактом остается то, что ясной, яркой, реалистичной и привлекательной для большинства (не только верующи) не-консервативной версии развития просто не существует.
12. Влияют ли на диалог интеллигенции и церкви либеральные и консервативные СМИ?
Некорректный вопрос. Снова надо вернуться к определению понятий, о котором писал выше. Давайте хотя бы зафиксируем, что масса интеллигенции является частью церкви. Если интерпретировать вопрос по иному - влияют или нет сми на степень остроты противостояния между разными частями образованного общества, то да, и сми, и сети повышают градус взаимного неприятия.
13. Представимы ли новые формы диалога интеллигенции и церкви в будущем? Что для этого необходимо?
См. выше.
14. Если патриарх Алексий II стал союзником Бориса Ельцина в его попытках демократизировать сознание в России силами интеллигенции, культуртрегеров, публичных интеллектуалов, то патриарх Кирилл - представитель других внутрицерковных сил. Скепсис относительно демократии и либеральных ценностей уживается в его дискурсе с идеалами охранительства, смещающего фокус работы с сознанием с интеллигенции на народ: народные инициативы, народный дух, народное служение, народное наследие, русский мир. Какая из этих двух форм работы с посттоталитарным сознанием более предпочтительна и почему? В чем недостатки и той, и другой?
Не очень понимаю, что означает "демократизация сознания": признание демократии непререкаемой аксиомой? или умения уважительно вести дискуссии и слышать чужое мнение? Если первое, то считаю это сужением кругозора. Если второе, то увы, не вижу, чтобы демократические убеждения способствовали культуре ведения диалога. Все стороны наших споров в-основном не говорят, а собачатся.
Алексий и Кирилл не имели противоречий между собою, и оба как могли, стремились избежать развала как государственного, так и церковного. Эпоха первой половины 90-х, когда патриарх Алексий мог трудиться в полную силу, снижение риска волнений, гражданской войны, раскольных настроений были в центре внимания. Уже в начале 2000-х такая консервирующая и реагирующая позиция стала невозможной: она могла стоить церкви утраты единства с митрополиями, прежде всего на Украине. И та же идея Русского мира вовсе не вдруг начала осмыслятся. Немногие помнят сейчас, но большинство формул, которые сейчас воспринимаются как часть нынешней риторики, вошла в обращение покойного митрополита Киевского Владимира новопоставляемому патриарху Кириллу. Был запрос на формулу, которая прояснила бы смысл единства церкви на пост-советском пространстве, и она появилась.
Двух подходов не существовало. Существовала эволюция запроса: в 90-е на хотя бы минимальную стабильность, а теперь на укрепление государственности. Это запросы объективного характера. Иначе будет хуже и хуже.
Что касается меньшего акцента в риторике на роль интеллигенции -- я уже пытался дать ответ о том, почему и насколько изменилась и стала менее заметной роль интеллигенции. Кроме того, нынешняя интеллигенция (в отличие от народников 19 века) предпочла просветительскому "хождению в народ" бодание с властью по поводу своих привилегий. В то время как церковь как раз в народ идет, и очень активно. Для меня это очевидно через знакомство с интенсивной работой приходов, воскресных школ, библиотек, фондов, социальных церковных инициатив в стране.
15. Проходит ли современное противостояние либеральной интеллигенции и церкви по линиям трактовки советского наследия или по каким-то другим? Существуют ли у той и другой стороны нерешаемые конфликтогенные взаимные вопросы?
Пуси -- кто? Либеральная интеллигенция или?.. Если да, то действительно, существуют с такой интеллигенцией нерешаемые конфликтогенные вопросы. Равно как и с некоторыми активистами, которые называют себя православными, но по сути воспроизводят технологии, которые теперь ругательно называют "майданными".
Но оставим их. Возьмём ту часть интеллигенции, которая считает, что нынешний общественно-политический строй и нынешнее руководство России -- это максимальное и окончательное зло. И что хуже ничего быть не может. Как они будут относиться к позиции руководства церкви, которая считает иначе? Со стороны этих людей будет критика в ее адрес по всем направлениям, какие можно критиковать. От восприятия советского времени до ситуации в каком-либо из монастырей. Поскольку ключевой занозой у этой партии является "тоталитарное" государство, то нерукопожатны и неприемлемы все, кто мыслит иначе. Драму вижу не в самом факте такого размежевания, а в степени непримиримости.
16. С чем связано несовпадение общественной и внутрицерковной позиций в церковных движениях? Новые формы миссионерства могут совпадать со вполне консервативной программой, и, наоборот, верность традиционному благочестию - соединяться со свободными политическими позициями. Как разобраться с этими расхождениями, учитывая еще нарастающие тенденции радикального консерватизма?
Не понял вопроса. Пример?.. О чем речь?..
17. Возможна ли координация усилия церкви и интеллигенции в сфере урегулирования межнациональных и межстрановых современных конфликтов?
Некорректная постановка вопроса. Интеллигенция -- социальный слой, он не структурирован. Церковь -- религиозная организация, структура, в которой в том числе масса интеллигенции. Кто с кем что координирует? Когда говорят о сотрудничестве церкви и профсоюзов, церкви и государства -- ясно, о чем речь. А тут никак.
В. Гурболиков