Адмиралтейская панель-12
Адмиралтейская панель-1
Адмиралтейская панель-2
Адмиралтейская панель-3
Адмиралтейская панель-4
Адмиралтейская панель-5
Адмиралтейская панель-6
Адмиралтейская панель-7
Адмиралтейская панель-8
Адмиралтейская панель-9
Адмиралтейская панель-10
Адмиралтейская панель-11
«Правда в том, что я отчаянно хотел покончить с улицей и оставить в прошлом эту часть моей жизни. Я понятия не имел, как и когда сделаю это, но был решительно настроен попытаться».
Джеймс Боуэн, «Мир глазами кота Боба»
***
Я не сразу поняла, что «теплоходики» - это работа на улице. То есть так: я прекрасно отдавала себе отчет, что «теплоходики» - это не душный офис. И это для меня был огромный плюс. А вот в том, что это улица… - просто улица, улица, где в снег и дождь живут и работают люди, улица, которая одновременно является и домом, и офисом, и при этом остается улицей, по которой идут-гуляют туристы и те, кто курсирует между домом и офисом - это я не сообразила. Наверное, имея дом на другом конце города, я считала катера и теплоходы своим офисом, где можно скрыться от дождя, конкурентов, агрессивных туристов и любой другой улицы. Но…
…но нет. Теплоходы от этой улицы - от УЛИЦЫ в большом смысле защищают плохо. Хотя за полтора десятка лет работы на набережной у меня не было каких-то острых эксцессов. Кошелек - в нем было рублей двести - у меня украли всего один раз, не на набережной. Я вышла из кафе на Невском, где встречалась с подругами, и расслабилась. (Спустя пару лет на том самом месте, где у меня украли кошелек, стоял милый дедушка-одуванчик, продавал незабудки. У меня как раз гостили родители, и по пути домой я решила купить маме букетик. Отдавая мне сдачу, старичок сказал тихо-тихо: «Кошелек-то прячь, внучка, поглубже. Я всю молодость воровал. Давно в завязке, но, знаешь, ни один вор бы не сдержался, увидев тебя сейчас).
Я избегала больших драк - если на набережной случались драки, я быстро переходила на другую сторону дороги и старалась раствориться где-то в парке: и психику сохраню, и время - меня не станут допрашивать в качестве свидетеля.
Звучит сомнительно, но - я старалась избегать толп и больших массовок. Да, в течении любой навигации обязательно случались несколько рейсов, когда теплоход был переполнен, и часть людей была в состоянии активного опьянения - это были непростые рейсы, но я старалась прожить их поскорее. При опасности со стороны пассажиров (как правило, это были мужчины, которым хотелось помериться с кем-то силой), я малодушно заходила в рубку капитана, оставляя матроса на баррикадах.
Впрочем, так было не всегда. Моя память стерла тот рейс, когда у пьяных и агрессивных пассажиров обнаружилось оружие. Притом в тот момент, когда мы были вдали от причалов и полиций - где-то в районе Финского залива. Естественно, на теплоходе были дети и старики. Минут двадцать, по пути из порта, над нашим теплоходом парил не один ангел-хранитель, а целая стая. Память стерла тот рейс, рассказать нечего. Если вы будете смотреть фильмы про террористов, послушайте диалоги тех, кто с ними переговаривается. Я такие фильмы не смотрю, но если вдруг случайно натыкаюсь на подобные диалоги, всегда слушаю их внимательно. И молюсь о том, чтобы мне не пригодились больше никогда подобные знания.
Тем вечером - я уже глотнула коньяка, матрос провел раунд любви со своей подружкой в каюте, капитан заказал по телефону какой-то особенный кебаб в каком-то особенном ресторане и съел его после стандартного обеда из трех блюд - нас попустило. Мы втроем даже смогли шутить на тему, как мы труханули. Попустило. Но не отпустило. И не отпускало еще долго.
…Может быть, со стороны иногда могло показаться, что я... не то, чтобы потрясающе беспечна, но недостаточно собранна для улицы.
Да, щетины как у дикобраза или иголок как у ежа у меня не было, точно. Они наросли - не сразу и не слишком серьезные, но наросли - позже. Лет через пять. Лет через пять я научилась отвечать едко и остро тем, кому можно было безболезненно ответить едко и остро. Я научилась отстаивать свои интересы ("Да-да, дорогу домой надо оплатить, иначе работать я не согласна"). Я научилась быть незаметной, когда это требовалось (Адмиралтейская набережная, являлась частью "парадного маршрута", и как только по воде или суше предполагался эскорт из важных гостей, набережная "перекрывалась". Я научилась исчезать в каюте и появляться ровно в тот момент, когда можно было появиться. Научилась не перечить сотрудникам полиции - когда они рассредотачивались по набережной с интервалом в пару метров, я забывала о том, что существует мегафон и разговаривала с туристами "напрямую".
Наука улицы усваивается быстро, экстерном. Это улица - по другому быть не может. Она входит в тебя с каждым вздохом и каждым взглядом. Ты смотришь по сторонам и, не меняя выражения лица, отмечаешь взглядом опасности - и делаешь шаг в сторону - оно тебе не надо. В ночи ты спешишь домой - чтобы скорее смыть с себя дневную пыль и дневную злость и понимаешь - как же наивен ты был раньше. Хоть даже пару месяцев назад, до пристани. Ты не знал жизни. Другое дело теперь. А выходя из душа спустя двадцать минут ты понимал - пыль ушла, а злость осталась. И чай с ромашкой вряд ли поможет.
Иногда я могла показаться потрясающе беспечной: прийти на работу с полупустым рюкзаком, например, или усесться на леере и так провести экскурсию. Но... я-то знала, что у меня на катере есть «мой шкаф» (точнее, одна полка в нем, зато запирающаяся на замок) - а в нем комплект из запасной куртки, штанов, свитера, набора батареек, нередко дополненный банкой пива (и пусть меня называют бурундуком, я не обижалась). И еще я знала, что сидеть на леере безопасно - для меня лично. до тех пор, пока теплоход не перевернется. А он не перевернется.
Зато в большинстве ситуаций я была осторожна и хитра, как лиса. Я избегала больших конфликтов с конкурентами. Я как-то очень остро понимала, почему мы все здесь и зачем.
...Я была невероятно счастлива, когда после пары лет пререканий осенним прохладным днем - туристов на площади было мало - мы разговорились с продавцом сувениров, с которым если не ссорились, то недолюбливали друг друга два года напролет. Это произошло как-то просто и буднично: я гуляла с мегафоном мимо, а продавец сувениров (вместо правой руки у него был протез в черной перчатке) окликнул меня и сказал, что хотел бы подарить мне чашку. Просто как знак мира. Чашка была классная - я так ему и сказала, что я бы её купила сама, она была стеклянная (стекло я люблю больше керамики) и с видами Петербурга, выполненными черной краской. Стильная графика, а не чашка.
«Я иногда злился на тебя, прости, - сказал продавец сувениров, - пора мириться». И в тот же момент вместо злобного дядьки с истерическими нотками в голосе я увидела перед собой уставшего немолодого человека, у которого нет руки. Но он не живет на пособие и на помощь родственников, как мог бы. А зарабатывает сам и, наверняка помогает детям. И тут же пожалела его: это у меня сезон заканчивается, а у него… У него все продолжится до тех пор, пока снова не наступит лето.
Я старалась не попадать в какие-то стремные истории. Помню, по Неве прошла пара правительственных яхт, создавших дикую волну - прежде, чем волны достигли берега, я спрыгнула на берег. Я кричала, чтоб все, кто на борту - я не про матросов сейчас, я про девчонок - спасались вслед за мной. Почему на корме осталась Надька, экскурсовод, я не знаю. Но когда я увидела, как её нога попала между бортом катера и гранитом набережной… ааааааааааа…. я и сейчас холодею, вспоминая ту картину. К счастью, обошлось. Но как я кричала от ужаса.
***
Перед моим лицом каждый день проходили те, кто были со мной примерно в одном положении: бармены и официантки, мороженщицы, проститутки, цари, царевны, раздатчики рекламы, сотрудник ЖКХ, который раз в час похищал цветы у Медного всадника и сдавал их в ближайший цветочный киоск. Я смотрела на этих людей - в любую погоду они шли на работу - и, кажется, никогда не думала, что я из их числа. Да, у нас были разные заработки и разная… интеллектуальная, что ли, нагрузка. Но улица делала нас равными. Бомж по прозвищу Распутин - чрезвычайно харизматичная личность (про него на набережной ходили легенды, одна другой таинственнее) устраивался на ступенях причала, чтоб интереса ради поставить на ребро бутылку от пива (предварительно допив её за каким-то из туристов, что не оценил вкус «Балтики») или чтобы разыграть с самим собой партию в шахматы, чиркая в грязной тетради в клеточку свои ходы. Туристы отшатывались от Распутина, когда замечали его грязные слипшиеся волосы, порванную одежду, клочковатую бороду и сумасшедший взгляд. Мы, работающие на пристани… мы принимали его за своего. За многие годы он стал частью пейзажа и такой же неотъемлемой частью площади, как.. да хоть как краснолистый клен напротив причала.
Сенатская площадь, Адмиралтейская набережная, панель - это не только Фальконе, Росси и Захаров. Это еще и те, кто каждый день смотрит на творения Фальконе, Росси, Захорова с одной мыслью - как бы побольше выжать из этих творений.
Друзьями нас, работающих на площади, нельзя было назвать. Знакомыми... тоже. Конкурентами? Конечно, где-то мы конкурировали - иногда даже всерьез - если речь шла о двух судоходных компаниях на соседних причалах. Но по большей части мы не были конкурентами. Мы были взаимодополняющими друг друга винтиками в общей механике площади. Иногда мне представлялось, что за нами есть наблюдающий - он стоит на смотровой площадке Исаакиевского собора, вровень с крыльями архангелов, и наблюдает за безупречной работой механизма. Вот экскурсовод встал за прилавок вместо мороженщицы - она убежала в туалет, "пять минут и я здесь". Вот матрос, спешащий из магазина, остановился у памятника и послушно взял из рук туристов камеру - фотографирует гостей из Нижнего с царем и царицей. Вот уличный художник развлекается с цирковой обезьянкой, а её дрессировщик отвечает на вопросы туристов "Где лучше прокатиться на катере". Вот...
... Конечно, в этой "механике", суете, ежедневном взаимодействии складывались какие-то пазлы-отношения. А какие-то - не складывались.
С Эдиком - он работал на Сенатской площади в должности «охрана Медного всадника» мы дружили много лет после того, как он перестал работать на площади. В обязанности Эдика вменялось не допускать туристов на Гром-камень, а начало нашей дружбе положило то, что он, имея мегафон для усмирения нарушителей, давал мне его напрокат, если в моем садились батарейки.
Длинноногая барменша (не помню её имя, бармены в кафе часто менялись, их увольняли за воровство примерно раз в две недели- месяц) попросила у меня кофту во время дождя и не вернула. Я это предчувствовала, когда давала ей напрокат свою вещь. Мне было немного жалко белую, новую олимпийку. Но я тут же себя успокоила - вещь не теплая, не первой необходимости на причале. А длинноногая барменша - это же барменша. Она не плохая, она просто не может не воровать. Ну как у Довлатова было про официанток, помните? Беззлобно, с пониманием их природы.
Леня-царь гулял по площади и у него из кармана камзола карманник украл телефон. Карманник был свой, с площади. Лёня отнесся философски к случившемуся: «Я работаю и он работает. Что делать. Сегодня повезло ему, завтра повезет мне».
Целая гвардия людей работала на набережную - я забыла сказать про кузнецов, которые ковали для туристов памятные монетки, про фотографов, изготовителей сувенирных тарелочек, бесконечных помоутеров, переводчиков. С наступлением ночи набережная оживала продавцами цветов для влюбленных и светящихся неоновых игрушек для детей, исполнителями файер-шоу, шашлычниками, хиромантами... Кого только не было на набережной, и…
…и я была одной из них.
Читать дальше: Адмиралтейская панель-13