Оливер Сакс, "Музыкофилия", перевод на русский, пролог
Как это странно - видеть, как целый биологический вид, - люди, миллиарды людей, - создают и слушают бессмысленные звуковые узоры, и умудряются находить красоту в том, что они называют «музыкой». Так, по крайней мере, думали Сверхправители, высокоразвитые инопланетные существа из романа Артура Кларка «Конец детства». Любопытство привело их на Землю, где они посетили концерт, и после окончания выразили свое восхищение «мастерством» композитора, - в то время как на самом деле симфония была для них лишь набором невразумительных звуков. Они не знали, что происходит внутри человека, когда он создает или слушает музыку, по одной простой причине: они, как вид, были лишены музыкальности.
Мы можем представить себе, о чем думали Сверхправители, возвращаясь на родную планету в своих космических кораблях. Им пришлось бы признать, что эта необъяснимая вещь под названием «музыка» каким-то образом оказывает на людей огромное влияние, она имеет важнейшее значение в их жизни. И это странно, ведь музыка не несет в себе идей, не задает вопросов; ее нельзя передать с помощью символов, образов или языка. У нее нет репрезентативной силы. У нее нет прямого соотношения с миром.
Лишь немногие люди, подобно Сверхправителям, вследствие неврологических нарушений бывают лишены способности слышать и ценить красоту мелодий. Но для подавляющего большинства из нас музыка имеет огромную силу вне зависимости от того, избегаем ли мы её или считаем себя особо склонными к музыке.
Музыкальность проявляется в людях с младенчества, она играет важнейшую роль в любой культуре, и, я думаю, корнями она уходит в глубокую древность, к истокам, к моменту зарождения нашего вида. И мы должны признать, что «музыкофилия» - это неотъемлемая часть нашей природы. Она может быть сформирована средой, культурой или обстоятельствами жизни, она может проявиться как дар или как слабость, она так глубоко заложена в природе человека, что следует считать её врождённой, в той же мере, как описанную Э.О.Уилсоном "биофилию" - чувство любви ко всему живому. (Возможно, музыкофилия - это форма биофилии, поскольку и музыку можно воспринимать как нечто живое).
Сходство между музыкой и языком несомненно, и потому в последние двести лет не утихают споры относительного того, существуют ли они в связке или отдельно, - и если отдельно, то что возникло раньше. Дарвин полагал, что «наши предки использовали музыкальные ритмы во время брачных игр, чтобы выражать свои эмоции, не только любовь, но и страсть и ревность и ощущение триумфа», и что наш язык, наша речь произошла именно от этих примитивных музыкальных ритмов. Его современник, Герберт Спенсер придерживался обратной точки зрения: музыка, говорил он, возникла из ритмики эмоциональной речи. Жан-Жак Руссо, который был не только писателем, но и композитором, верил, что язык и музыка возникли одновременно, речь изначально произносилась нараспев, и лишь со временем они разделились. Но Уильям Джеймс считал, что музыка - это "случайное образование… просто побочное следствие работы органов слуха"
Стивен Пинкер, наш современник, выразился еще более категорично: «зачем тратить время и силы на это бессмысленное бренчание? [спрашивает он, практически повторяя доводы Сверхправителей] С биологической точки зрения музыка совершенно бесполезна… если она исчезнет, это вряд ли как-то скажется на нашем образе жизни». Тем не менее, музыкальный инстинкт, вне зависимости от того, как он возник, присущ человеку в той же степени, что и языковой. И тому есть множество подтверждений. Мы, люди, - биологический вид, способный к музыке в не меньшей степени, чем к речи. Эта способность принимает много разных форм. Все мы (за редкими исключениями) способны воспринимать музыку, её тон, тембр, высоту, мелодический рисунок, гармонию и ритм (наверное, восприятие ритма заложено в нас глубже всего). Все эти характеристики объединяются в нашей голове и таким образом мы "конструируем" музыку, задействуя многие отделы нашего мозга. К этой, в основном, бессознательной структурной оценке музыки часто добавляется глубокий и яркий эмоциональный отклик. "Невыразимо-задушевное всякой музыки, - писал Шопенгауэр, - то, благодаря чему она проносится перед нами как родной и все же далекий рай, столь понятная и все же столь необъяснимая,-это основано на том, что она воссоздает все сокровенные движения нашего существа, но вне всякой реальности и далеко от ее страданий… музыка всюду выражает только квинтэссенцию жизни и ее событий, но вовсе не самые события."
Прослушивание музыки связано не только со слуховыми и эмоциональными функциями мозга, но и с моторными функциями тоже: «Мы слушаем музыку мышцами», - писал Ницше. Мы всегда чувствуем ритм музыки, даже если не прислушиваемся к ней, и наши лица и позы служат отражением мыслей и эмоций, вызванных мелодией.
То же, что происходит, когда мы воспринимаем музыку извне, может случаться с нами, когда музыка "играет у нас в голове": зачастую даже не очень одаренные в музыкальном плане люди способны воображать и воспроизводить музыку у себя в сознании, удивительным образом сохраняя не только мелодию и настроение, но и точную размеренность оригинала. Наша «музыкальная память» невероятно устойчива, многие звуки и мелодии, однажды услышанные в детстве, мы можем помнить до конца жизни; они словно «отпечатаны» в нашем мозгу. Безусловно, наши слуховые системы, наша нервная система тонко настроены на музыку. Какую роль во всем этом играют характерные свойства самой музыки - ее сложно сплетенные звуковые фрагменты, ее логика, энергия, неразрывность, настойчивые ритмы и повторы, которые таинственным образом из простых шумов превращаются в эмоции и желания - и какую роль в этом играет наше восприятие, резонансы, синхронизации, колебания, взаимные возбуждения и взаимосвязи в многоуровневой нейронной сетке, отвечающей за восприятие и воспроизведение музыки, - мы этого пока не знаем.
Но, увы, во всех этих удивительных механизмах - возможно по причине их высокой и сложной организации - могут происходить сбои, приводящие к искажениям и поломкам. Наша способность воспринимать (или воображать) музыку может сильно пострадать в результате повреждений мозга; существует множество видов «амузии» (amusia). С другой стороны, музыкальное воображение может стать избыточным и неуправляемым, склонным к бесконечному повторению навязчивых мелодий и даже к музыкальным галлюцинациям. У некоторых людей музыка может спровоцировать эпилептический припадок. Существуют особые неврологические случаи, "расстройства навыков", которые могут отрицательно сказаться на работе профессиональных музыкантов. При нарушении связи между интеллектуальным и эмоциональным отделами мозга человек может сохранить способность слышать и воспроизводить музыку, но при этом будет оставаться совершенно равнодушен к ней; или наоборот: будет тронут до глубины души, но даже не сможет объяснить, что именно он слышит. Некоторые люди - их на удивление много - способны «видеть» цвет музыки, «чувствовать» ее запах или испытывать другие ощущения, никак не связанные со слухом - впрочем, синестезию, я думаю, можно считать скорее даром, чем симптомом.
Уильям Джеймс отмечал нашу особую восприимчивость к музыке. Поскольку она воздействует на всех нас - способна успокоить, взбодрить, утешить, взволновать, а также помогает нам собраться и настроиться на работу или игру, - соответственно, она может иметь огромный терапевтический потенциал для пациентов с различными видами неврологических расстройств. Восприимчивые люди проявляют сильную и специфическую реакцию на музыку (и бывает, что практически ни на что больше). Некоторые из таких пациентов имеют обширные повреждения коры головного мозга, вызванные инсультом, болезнью Альцгеймера или другими видами приобретенного слабоумия; у других могут наблюдаться специфические корковые синдромы - потеря способности говорить или двигаться, амнезия, синдром лобной доли. Так же это характерно для пациентов страдающих аутизмом или синдромом дауна; музыка способна влиять даже на людей с нарушениями в подкорке, такими как болезнь Паркинсона или другими расстройства опорно-двигательного аппарата.
Идея написать книгу о музыке возникла у меня еще в 1966 году, когда я заметил, насколько глубокий эффект оказывает музыка на пациентов с тяжёлыми формами паркинсонизма. Позже я написал об этом в «Пробуждениях». И с тех пор музыка, хотел я того или нет, становилось важной частью моей врачебной практики, и я не переставал удивляться этому влиянию - влиянию музыки на функции мозга и на жизнь в целом.
Каждый раз, открывая книгу о неврологии и психологии, я первым делом ищу в оглавлении слово «музыка». Но я редко находил какое бы то ни было упоминание о ней, пока не увидел книгу Макдональда Кричли и Р.А.Хэнсона "Музыка и мозг" издания 1977 года, включающую большое количество исторических и клинических примеров. В истории психологии описано очень мало «музыкальных» случаев, и это объяснимо: врачи обычно не спрашивают пациентов о проблемах, связанных с восприятием ритмов и мелодий (проблемы с речью видны сразу - они на поверхности). Есть и еще одна причина: неврологи привыкли не просто описывать свои «случаи из практики», но и давать объяснения, предлагать гипотезы возникновения, - и до 1980 года в неврологии фактически не существовало направления, изучающего музыку. Все изменилось за последние два десятилетия, новые технологии позволили учёным наблюдать живой, функционирующий мозг в моменты, когда люди слушают, воображают и даже сочиняют музыку. Но теперь есть огромный и быстро растущий объём исследований по неврологическому обоснованию музыкального восприятия и воображения, а также по изучению сложных и часто причудливых расстройств, с ними связанных. Эти новые познания в неврологии крайне интересны, однако всегда следует помнить об определённой опасности в оценке их достоверности, поскольку может быть утеряно простое искусство наблюдения, клинические описания могут стать слишком формальными, и богатый разнообразием контекст, присущий каждому человеку в отдельности, может быть оставлен без должного внимания.
Очевидно, что оба подхода - как «старомодное» наблюдение и описание проблемы, так и использование новейших технологий - одинаково важны. И в своей работе я старался в равной мере использовать и то и другое. Но прежде всего я старался внимательно слушать своих пациентов, чтобы понять, вообразить и прочувствовать их опыт, - и это стало ядром моей книги.
Читать первую главу
Вернуться к списку глав
Мы можем представить себе, о чем думали Сверхправители, возвращаясь на родную планету в своих космических кораблях. Им пришлось бы признать, что эта необъяснимая вещь под названием «музыка» каким-то образом оказывает на людей огромное влияние, она имеет важнейшее значение в их жизни. И это странно, ведь музыка не несет в себе идей, не задает вопросов; ее нельзя передать с помощью символов, образов или языка. У нее нет репрезентативной силы. У нее нет прямого соотношения с миром.
Лишь немногие люди, подобно Сверхправителям, вследствие неврологических нарушений бывают лишены способности слышать и ценить красоту мелодий. Но для подавляющего большинства из нас музыка имеет огромную силу вне зависимости от того, избегаем ли мы её или считаем себя особо склонными к музыке.
Музыкальность проявляется в людях с младенчества, она играет важнейшую роль в любой культуре, и, я думаю, корнями она уходит в глубокую древность, к истокам, к моменту зарождения нашего вида. И мы должны признать, что «музыкофилия» - это неотъемлемая часть нашей природы. Она может быть сформирована средой, культурой или обстоятельствами жизни, она может проявиться как дар или как слабость, она так глубоко заложена в природе человека, что следует считать её врождённой, в той же мере, как описанную Э.О.Уилсоном "биофилию" - чувство любви ко всему живому. (Возможно, музыкофилия - это форма биофилии, поскольку и музыку можно воспринимать как нечто живое).
Сходство между музыкой и языком несомненно, и потому в последние двести лет не утихают споры относительного того, существуют ли они в связке или отдельно, - и если отдельно, то что возникло раньше. Дарвин полагал, что «наши предки использовали музыкальные ритмы во время брачных игр, чтобы выражать свои эмоции, не только любовь, но и страсть и ревность и ощущение триумфа», и что наш язык, наша речь произошла именно от этих примитивных музыкальных ритмов. Его современник, Герберт Спенсер придерживался обратной точки зрения: музыка, говорил он, возникла из ритмики эмоциональной речи. Жан-Жак Руссо, который был не только писателем, но и композитором, верил, что язык и музыка возникли одновременно, речь изначально произносилась нараспев, и лишь со временем они разделились. Но Уильям Джеймс считал, что музыка - это "случайное образование… просто побочное следствие работы органов слуха"
Стивен Пинкер, наш современник, выразился еще более категорично: «зачем тратить время и силы на это бессмысленное бренчание? [спрашивает он, практически повторяя доводы Сверхправителей] С биологической точки зрения музыка совершенно бесполезна… если она исчезнет, это вряд ли как-то скажется на нашем образе жизни». Тем не менее, музыкальный инстинкт, вне зависимости от того, как он возник, присущ человеку в той же степени, что и языковой. И тому есть множество подтверждений. Мы, люди, - биологический вид, способный к музыке в не меньшей степени, чем к речи. Эта способность принимает много разных форм. Все мы (за редкими исключениями) способны воспринимать музыку, её тон, тембр, высоту, мелодический рисунок, гармонию и ритм (наверное, восприятие ритма заложено в нас глубже всего). Все эти характеристики объединяются в нашей голове и таким образом мы "конструируем" музыку, задействуя многие отделы нашего мозга. К этой, в основном, бессознательной структурной оценке музыки часто добавляется глубокий и яркий эмоциональный отклик. "Невыразимо-задушевное всякой музыки, - писал Шопенгауэр, - то, благодаря чему она проносится перед нами как родной и все же далекий рай, столь понятная и все же столь необъяснимая,-это основано на том, что она воссоздает все сокровенные движения нашего существа, но вне всякой реальности и далеко от ее страданий… музыка всюду выражает только квинтэссенцию жизни и ее событий, но вовсе не самые события."
Прослушивание музыки связано не только со слуховыми и эмоциональными функциями мозга, но и с моторными функциями тоже: «Мы слушаем музыку мышцами», - писал Ницше. Мы всегда чувствуем ритм музыки, даже если не прислушиваемся к ней, и наши лица и позы служат отражением мыслей и эмоций, вызванных мелодией.
То же, что происходит, когда мы воспринимаем музыку извне, может случаться с нами, когда музыка "играет у нас в голове": зачастую даже не очень одаренные в музыкальном плане люди способны воображать и воспроизводить музыку у себя в сознании, удивительным образом сохраняя не только мелодию и настроение, но и точную размеренность оригинала. Наша «музыкальная память» невероятно устойчива, многие звуки и мелодии, однажды услышанные в детстве, мы можем помнить до конца жизни; они словно «отпечатаны» в нашем мозгу. Безусловно, наши слуховые системы, наша нервная система тонко настроены на музыку. Какую роль во всем этом играют характерные свойства самой музыки - ее сложно сплетенные звуковые фрагменты, ее логика, энергия, неразрывность, настойчивые ритмы и повторы, которые таинственным образом из простых шумов превращаются в эмоции и желания - и какую роль в этом играет наше восприятие, резонансы, синхронизации, колебания, взаимные возбуждения и взаимосвязи в многоуровневой нейронной сетке, отвечающей за восприятие и воспроизведение музыки, - мы этого пока не знаем.
Но, увы, во всех этих удивительных механизмах - возможно по причине их высокой и сложной организации - могут происходить сбои, приводящие к искажениям и поломкам. Наша способность воспринимать (или воображать) музыку может сильно пострадать в результате повреждений мозга; существует множество видов «амузии» (amusia). С другой стороны, музыкальное воображение может стать избыточным и неуправляемым, склонным к бесконечному повторению навязчивых мелодий и даже к музыкальным галлюцинациям. У некоторых людей музыка может спровоцировать эпилептический припадок. Существуют особые неврологические случаи, "расстройства навыков", которые могут отрицательно сказаться на работе профессиональных музыкантов. При нарушении связи между интеллектуальным и эмоциональным отделами мозга человек может сохранить способность слышать и воспроизводить музыку, но при этом будет оставаться совершенно равнодушен к ней; или наоборот: будет тронут до глубины души, но даже не сможет объяснить, что именно он слышит. Некоторые люди - их на удивление много - способны «видеть» цвет музыки, «чувствовать» ее запах или испытывать другие ощущения, никак не связанные со слухом - впрочем, синестезию, я думаю, можно считать скорее даром, чем симптомом.
Уильям Джеймс отмечал нашу особую восприимчивость к музыке. Поскольку она воздействует на всех нас - способна успокоить, взбодрить, утешить, взволновать, а также помогает нам собраться и настроиться на работу или игру, - соответственно, она может иметь огромный терапевтический потенциал для пациентов с различными видами неврологических расстройств. Восприимчивые люди проявляют сильную и специфическую реакцию на музыку (и бывает, что практически ни на что больше). Некоторые из таких пациентов имеют обширные повреждения коры головного мозга, вызванные инсультом, болезнью Альцгеймера или другими видами приобретенного слабоумия; у других могут наблюдаться специфические корковые синдромы - потеря способности говорить или двигаться, амнезия, синдром лобной доли. Так же это характерно для пациентов страдающих аутизмом или синдромом дауна; музыка способна влиять даже на людей с нарушениями в подкорке, такими как болезнь Паркинсона или другими расстройства опорно-двигательного аппарата.
Идея написать книгу о музыке возникла у меня еще в 1966 году, когда я заметил, насколько глубокий эффект оказывает музыка на пациентов с тяжёлыми формами паркинсонизма. Позже я написал об этом в «Пробуждениях». И с тех пор музыка, хотел я того или нет, становилось важной частью моей врачебной практики, и я не переставал удивляться этому влиянию - влиянию музыки на функции мозга и на жизнь в целом.
Каждый раз, открывая книгу о неврологии и психологии, я первым делом ищу в оглавлении слово «музыка». Но я редко находил какое бы то ни было упоминание о ней, пока не увидел книгу Макдональда Кричли и Р.А.Хэнсона "Музыка и мозг" издания 1977 года, включающую большое количество исторических и клинических примеров. В истории психологии описано очень мало «музыкальных» случаев, и это объяснимо: врачи обычно не спрашивают пациентов о проблемах, связанных с восприятием ритмов и мелодий (проблемы с речью видны сразу - они на поверхности). Есть и еще одна причина: неврологи привыкли не просто описывать свои «случаи из практики», но и давать объяснения, предлагать гипотезы возникновения, - и до 1980 года в неврологии фактически не существовало направления, изучающего музыку. Все изменилось за последние два десятилетия, новые технологии позволили учёным наблюдать живой, функционирующий мозг в моменты, когда люди слушают, воображают и даже сочиняют музыку. Но теперь есть огромный и быстро растущий объём исследований по неврологическому обоснованию музыкального восприятия и воображения, а также по изучению сложных и часто причудливых расстройств, с ними связанных. Эти новые познания в неврологии крайне интересны, однако всегда следует помнить об определённой опасности в оценке их достоверности, поскольку может быть утеряно простое искусство наблюдения, клинические описания могут стать слишком формальными, и богатый разнообразием контекст, присущий каждому человеку в отдельности, может быть оставлен без должного внимания.
Очевидно, что оба подхода - как «старомодное» наблюдение и описание проблемы, так и использование новейших технологий - одинаково важны. И в своей работе я старался в равной мере использовать и то и другое. Но прежде всего я старался внимательно слушать своих пациентов, чтобы понять, вообразить и прочувствовать их опыт, - и это стало ядром моей книги.
Читать первую главу
Вернуться к списку глав