Дэвид Митчелл, "Black Swan Green", перевод, глава 8-3

[polyarinov]

(Полный список готовых глав здесь)

Глава 8-3. Сувениры.

- Значит, пока я буду разгребаться с приходными ордерами, списками инвентаря, письмами от клиентов, - мама повернула зеркало к себе, чтобы накрасить губы, - ты будешь болтаться по Челтенгэму все утро, как какой-нибудь праздный аристократ. Неплохо звучит, а?
- Ну да, наверно.
Мамин вишневый «Митсубиси» пахнет ментоловыми конфетами.
- У тебя будет целый вагон времени! Агнесс говорит, что «Огненные колесницы» начнутся в два двадцать пять, ты сможешь съесть хот-дог или еще какую-нибудь гадость на ланч. Но ты должен вернуться в галерею в… - мама взглянула на часы, - без четверти час.
- Хорошо.
Мы вышли из машины.
- Доброе утро, Хелен! - Коротко стриженный мужчина шагал к грузовику, припаркованному возле открытых ворот склада. - Если верить телевизору, сегодня будет жаркий денек.
- Самое время. Я уже и забыла, что такое лето. Алан, это мой сын, Джейсон.
Алан криво улыбнулся и отсалютовал мне. Отцу бы он точно не понравился.
- В последнее время ты так хорошо себя ведешь, Джейсон, почему бы мне… - мама достала из сумочки хрустящую пятифунтовую банкноту.
- Спасибо. - Я до сих пор не мог понять, почему родители так щедры ко мне в последнее время. - Папа дал мне столько же, когда мы были в Лайм-Реджис!
- Ох, извини, это не та бумажка. Я хотела дать тебе десять…
Она убрала пятерку и достала десятку! Всего получается 28.75 фунтов.
- Огромное спасибо, мам.
Мне нужен каждый пенни.

- Антикварный магазин? - Женщина сидела рядом со стойкой: «Информация для туристов». Она внимательно разглядывала меня, словно пыталась запомнить мои черты, на случай если сегодня в новостях объявят об ограблении антикварной лавки. - А зачем тебе антиквариат? Самые лучшие цены в сэконд-хэнде.
- У моей мамы день рожденья. - Солгал я. - Она любит вазы.
- А, для мамы? Ах, ну разве не прекрасно иметь такого заботливого сына. Твоей маме так повезло.
- Эмм… - она заставляла меня нервничать. - Спасибо.
- Счастливая, счастливая мать! У меня такой же прекрасный сын, такой же как ты. - Она показала мне фотографию толстого ребенка. - Это фото сделали двадцать шесть лет назад, но, поверь, он и сейчас такой же очаровашка. Он не всегда помнит о моем дне рожденья, но это ничего, ведь у него золотое сердце. А это ведь самое главное. Его отец был просто пустым местом. И мой сынуля ненавидел его так же сильно, как и я. Мужчины, - на этом слове ее лицо перекосило, словно она наглоталась отбеливателя, - всё, на что они способны, это покряхтеть на тебе, потом отвернуться к стене и «спокойной ночи». Мужчины не растят своих детей, не кормят их грудью, не вытирают им попки, и не посыпают тальком, - она ворковала, как голубь, но глаза у нее были хищные, как у совы, - их писюньчики. Отец всегда воюет со своим сыном, это неизбежно. Двум самцам тесно в одной клетке. Но я смогла избежать этого, когда моему сынульке, Пипу, исполнилось десять, я указала его отцу на дверь. Ивэтт тогда было пятнадцать. Сейчас Ивэтт говорит, что Пип уже достаточно взрослый, чтобы жить самостоятельно. Но эта юная леди просто забыла, кто здесь мать. Я - мать, и я лучше знаю, что хорошо для Пипа. А Ивэтт, она отвернулась от меня, как только на пальце у нее появилось обручальное кольцо. Ивэтт забыла поблагодарить меня за то, что я спасла Пипа от Изабель из Колуэлла, я не позволила этой малявке вонзить свои когти в моего сынулю. Соблазнить его. Ивэтт до сих пор общается с этим, - толстая леди кивнула на дверной проем, - ничтожеством. С этой свиньей. Кто же еще мог так запудрить ей мозги? Она вечно совала свой любопытный клюв в чужие дела, и она разнюхала место, где Пип хранит мои витаминки. Мать нуждается в витаминках, мой мальчик. Бог создал матерей, но Он не знает, как это сложно - всегда быть на пике возможностей. Но Пип все понимает. Пип говорит: «мам, это будет наш секрет, но если кто-то узнает, мы скажем, что они твои». Пип не так красноречив, как ты, мой мальчик, но у него сердце в двадцать четыре карата. И знаешь, что Ивэтт сделала с моими витаминками? Ворвалась ко мне в дом без приглашения и смыла их в унитаз! Мой бедный Пип, он аж посинел от ярости, когда узнал об этом. Он был так зол, что чуть крышу не снес своим криком! «Это была моя гребанная заначка!» - кричал он. Никогда не видела его в таком состоянии. Он поехал к Ивэтт и сломал ей нос, выбил хрящ. - Ее лицо словно затуманилось. - Ивэтт вызвала копов. Сдала собственного брата! А он ведь ничего плохого не сделал, просто чуть-чуть побил ее мужа, и все. Но Пип, ах бедняга Пип, он исчез после этого случая. И вот теперь, день за днем я только и жду новостей от него. Все чего я хочу - это чтобы мой сын позвонил мне. Позвонил и сказал мне, что он присматривает за собой так же, как я когда-то присматривала за ним. Какие-то мерзкие типы продолжают приходить к нам домой, бьют ногами в дверь. А полиция, они тоже те еще сволочи: «где гребанный товар? Где гребанные деньги? Где твой гребанный сын, старая сука?» Ох, грязные слова, я бы вымыла им рты мылом. И даже если б я узнала, где мой Пип, я бы скорее умерла, чем сказала бы им хоть слово…
Я открыл было рот, чтобы напомнить ей о моем вопросе.
Ее как-то странно передернуло, и она снова выдохнула: «я бы скорее умерла…»
- А вы не могли бы дать мне карту Челтенгэма? Там ведь должны быть отмечены антикварные лавки.
- Нет, мой мальчик. Я не работаю здесь. Спроси у той женщины за стойкой.

Первая антикварная лавка называлась «Джордж Пайнс», она располагалась за кольцевой дорогой, между букмекерской конторой и магазином, где торгуют нелегальным алкоголем. Челтенгэм вообще-то довольно продвинутый город, но даже в продвинутых городах есть свои гетто. Чтобы попасть в этот район, мне пришлось пройти по гулкому, ржавому мосту. «Джордж Пайнс» не был похож на то, что мы обычно представляем себе, когда слышим слова «антикварная лавка». На дверях и окнах - решетки. К входной двери (закрытой) скотчем приклеена записка «ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ 15 МИНУТ», но чернила на ней уже давно поблекли, и бумага выцвела. На витрине была надпись: «ЛУЧШИЕ ЦЕНЫ. РАСПРОДАЖА». Сквозь грязные окна я заглянул внутрь и увидел несколько больших уродливых сервантов (такие обычно стоят в домах у стариков). Никаких часов там не было.
«Джордж Пайнс» закрылся давным-давно.
Когда я шел назад по ржавому мосту, навстречу мне шли два пацана. Они были моего возраста, но при этом на ногах у них - черные ботинки с красными шнурками, как у скинхэдов. У одного на майке надпись «Quadrophenia», у второго RAF (*Quadrophenia - название культового альбома группы The Who, вышедшего в 1973 году, RAF - Royal Air Force, Королевские Воздушные Войска*). Они не шли, а словно маршировали, в ногу, левой-правой, левой-правой. Смотреть кому-то прямо в глаза - это довольно дерзко, потому что этим ты как бы говоришь, что ты так же крут, как и твой оппонент. Я нес с собой целую кучу денег, поэтому отвел взгляд и стал смотреть с моста вниз, на текущую внизу реку из шумных грузовиков и автомобилей. Эти двое приближались, но мост был очень узкий для нас троих, и уже по их виду я понял - они не станут жертвовать своим пространством, чтобы обойти меня. Поэтому мне пришлось со всей силы прижаться к раскаленным солцем перилам.
- Огоньку не найдется? - Рявкнул тот, что повыше.
Я сглотнул.
- Это вы мне?
- Нет, блять, принцессе Диане.
- Я не курю, - я крепко-крепко схватился за перила. - Извините.
- Педик. - Сказал второй.
После ядерной войны такие как они захватят власть над миром, - точнее, над тем, что от мира останется. Это будет ад.

Я потратил кучу времени на то, чтобы отыскать вторую антикварную лавку. Миновав арку, я вышел на мощеную булыжником площадь. Она называлась Хитлдэй Мюс. Детские вопли слышались где-то вдалеке, и эхо воплей рикошетило по всей площади. Кружевные занавески трепыхались в окнах. Лоснящийся черный «Порше» стоял, ожидая хозяина. Подсолнухи смотрели на меня со стены. Там был знак: «Дом Джайлса». Он ослепительно сиял на солнце. Дверь была открыта, ее подпирал своим телом какой-то унылый карлик. На шее у него висела надпись: «ДА, МЫ ОТКРЫТЫ». Внутри пахло картоном и парафином. И воздух был холодный, как камень на дне горной реки. Мрачные прилавки с медалями, очками, мечами. Уэльский комод размером с мою комнату стоял посреди магазина и загораживал собой почти все. Оттуда доносился странный царапающий звук. Звук как бы расширялся и вскоре превратился в потрескивание радиоволн.
Я услышал звук ножа по разделочной доске.
Я обошел комод.
- Если б я знала, что закончу в этом бардаке, я б наглоталась вишни. - Мрачная американская женщина бормотала себе под нос. (она была довольно красива, но, знаете, такой странной красотой - словно с другой планеты). В руках она держала какой-то красно-зеленый фрукт в форме странного яйца. - Вишни - это такие ягоды, - сказала она. - Достаешь из них косточку, дробишь ее камнем, глотаешь - и finito. Легкая смерть, без брызг крови и прочей гадости.
Первое, что я спросил у нее:
- Что это за фрукт?
- Ты не знаешь, что такое манго?
- Нет. Извините.
- А чего ты извиняешься? Да ты ведь англичанин! Ты в жизни своей еды нормальной не ел. Попробуй-ка.
Я прекрасно знаю, что нельзя брать конфеты у извращенцев в парках, но это ведь был экзотический фрукт и давал мне его не извращенец, а женщина, которая владеет антикварной лавкой. Поэтому я решил, что все нормально.
- Хорошо.
Женщина отрезала толтсый кусок манго, положила в тарелку и воткнула в него вилку.
- Садись, в ногах правды нет.
Я сел на скрипучий табурет и поднес тарелку ко рту.
Манго мягко скользил на языке.
Господи, это потрясающе… аромат персика и розы.
- И - каков вердикт?
- Это просто…
Шуршание радиоволн внезапно превратилось в голос: «…зрители повскакивали с мест, Ботам поставил новый рекорд! Теперь он точно войдет в историю! Джеффри Бойкотт бежит к нему по полю, чтобы поздравить…»
- Ботам? - Женщина замерла, словно заподозрила что-то. - Иен Ботам, правильно? (*Иен Ботам - знаменитый в англии игрок в крокет*)
Я кивнул.
- Высокий, длиннорукий, как Чубакка. Римский нос, с горбинкой. Глаза варвара. И мышцы, обтянутые белой формой.
- Да, пожалуй, это он.
- Ох, - она скретила руки на груди (хотя груди-то у нее и не было), как мать Иисуса. - Я бы прошла по раскаленным углям, только бы… - Мы слушали аплодисменты по радио и ели манго. - Итак, - она аккуратно вытерла пальцы сырым махровым полотенцем и выключила радио. - Ты пришел купить кровать с балдахином? Или в налоговую стали набирать детей?
- Эмм… у вас есть «Оmega Seamaster»?
- «Оh-meega Симастер»? Это название корабля?
- Нет, это часы. Их перестали производить в 1958 году. Мне нужна модель «de Ville».
- Джайлс не торгует часами, дружок. Люди обычно приносят часы назад, если те плохо показывают время.
- Ох… - Вот и все. Это было последнее место в Челтенгэме.
Американка внимательно разглядывала меня.
- Хотя я знаю одного специалиста…
- По часам? В Челтенгэме?
- Нет, он работает в Южном Кенсингтоне. Хочешь, я позвоню ему?
- А вы можете? У меня есть двадцать восемь фунтов и семьдесят пять пенни.
- Не стоит раскрывать все свои карты так быстро, дружок. Для начала мне надо найти его номер в том бардаке, который Джайлс называет своим кабинетом…

- Привет, Джок! Это Росамунд. Ага. Нет… нет, я в магазине. Джайлс? Он как всегда занимается мародерством. Какая-то герцогиня умерла. Или графиня. Или гордыня. Я не знаю, кто она… там, откуда я родом, мы не используем эти звания, Джок, у нас «королевами» называют совсем другой тип женщин… Это что такое? Ах да, Джайлс говорил об этом, это странное название, Костволдс или типа того, звучит очень по-английски… Брайдсхэд - нет, это ведь название сериала, верно? Прямо вертится на кончике языка - это созвучно с Мне-плевать-гдестершир… Нет, Джок, я бы сказала тебе, если бы… А это что такое?.. Угу, я знаю, что между вами нет секретов… Угу, Джайлс тоже любит тебя, как брата. Подожди, Джок, послушай. Ко мне в магазин зашел молодой человек… о, это потрясающе, Джок, не удивительно, что ты так популярен среди стариков… так вот, молодой человек ищет Omheega Seamaster (она посмотрела на меня, и я одними губами произнес: «de Ville»)… «de Ville»… Угу. Слышал о такой модели?
Повисла многообещающая тишина.
- Слышал?
Этот момент - за секунду до победы - когда ты уже знаешь, что победил.
- Прямо перед тобой? Хм, как удачно я позвонила, однако! Угу… в отличном состоянии? Ох, Джок, это прекрасно… какое удивительное стечение обстоятельств… слушай, Джок, насчет шекелей… мы тут ограничены в бюджете… Угу… да, я понимаю, что они перестали выпускать их в пятидесятых, и поэтому их очень сложно найти… я знаю, что ты не занимаешься благотворительностью (она рукой показала мне: «бла-бла-бла») Если б ты не вел себя, как похотливый кролик и не взбирался бы на каждую крольчиху, которая махнет тебе своим пушистым хвостиком, я думаю, у тебя бы не было так много детей, и они бы сейчас не умирали от голода. Просто назови цену, Джок. Угу… я думаю, это может… угу. Я перезвоню тебе, если он согласится.
Трубка звякнула, упав на рычаг телефона.
- У него есть часы? Омега?
- Угу. - Росамунд выглядела печально. - Если ты перешлешь ему 850 фунтов, он отправит их курьером прямо к тебе домой, как только банк одобрит твой чек.
Восемьсот пятьдесят фунтов?
- Еще манго, дружок?

- Позволь, я уточню, Джейсон. Ты сломал долбанные дедушкины часы - случайно! - в январе? (я кивнул) И ты провел следующие восемь месяцев в попытках найти замену? (я кивнул) Тринадцатилетний мальчик? (я кивнул) На велосипеде? (я кивнул) А ты не думал, что признаться во всем было бы гораздо проще? Принять наказание, как мужчина, и жить дальше?
- Мои родители убили бы меня. Буквально.
- Это как понимать? Убили бы? Буквально? - Росамунд закрыла рот ладонью, стараясь подавить смешок. - Убили бы своего собственного сына? За то, что он сломал дурацкие часы? Позволь спросить: а как твои родители избавляются от трупов детей, когда те что-нибудь разобьют? Расчленяют и по частям смывают в унитаз? Но ведь тогда сантехник рано или поздно нашел бы кости в трубопроводе, разве нет?
- Ладно-ладно, они не убили бы меня буквально, но они бы злились на меня. Это… мой самый большой страх.
- Угу. И как долго они могли бы злиться на тебя? Всю твою жизнь? Двадцать лет?
- Ну, не так долго, конечно, но…
- Угу, восемь месяцев?
- Несколько дней, точно.
- Что за…! Несколько дней? Твою мать, Джейсон!
- Больше, чем несколько дней. Скорее неделю. И они всегда напоминали бы мне об этом.
- Угу. И как много недель, ты думаешь, они могли бы напоминать тебе об этом?
- Я… (Палач заблокировал «сожалею») Я не понимаю, к чему вы клоните.
- Сколько недель в году?
- Пятьдесят две.
- Угу. И сколько лет ты собираешься жить?
- Я не знаю. Семьдесят?
- Семьдесят пять лет, если конечно ты не доведешь себя до нервного истощения своими бзиками. Хорошо. Пятьдесят два умножим на семьдесят пять, скольк будет? - Она вбила сумму в калькулятор. - Три тысячи девятьсот недель. И. Ты хочешь сказать мне, что твой величайший страх - это видеть упрек в глазах отца и матери в течение одной недели из почти четырех тысяч недель. Или две недели. Или три. - Росамунд надула щеки и выдохнула. - Хотела бы я поменять твой величайший страх на любой из моих. Можешь взять два моих страха, если хочешь. Нет, десять. Не стесняйся, я заметила, ты любишь страхи.
Мощный ветер, почти Торнадо, промчался по площади, и окна задрожали.
- Ты сломал часы! Не будущее. Не жизнь. Не позвоночник.
- Вы не знаете моих родителей. - Мой голос звучал обиженно.
- Вопрос в другом, Джейсон: «а знаешь ли ты своих родителей?»
- Конечно, знаю. Мы живем в одном доме.
- Ты разбиваешь мне сердце, Джейсон. Ты разбиваешь мое долбанное сердце.

Я вышел из лавки на площадь и вдруг понял, что забыл карту на столе Росамунд. Я вернулся за ней. Когда я вошел в кабинет, я увидел, что синяя дверь в дальнем углу открыта. Там стоял унитаз. Журчала струя. Росамунд писала, громко напевая «Плыви, плыви лодочка вниз по реке» (*английская колыбельная*) на каком-то иностранном языке. Обычно женщины сидят, когда писают, во всяком случае мне так казалось раньше, но Розамунд писала стоя, задрав юбку до пояса. Мой двоюродный брат Хьюго Лэмб говорил, что в Америке у них есть специальные резиновые письки для женщин. Может быть, Розамунд купила себе как раз такую. У нее были волосатые ноги, как у моего отца, и это тоже было странно. Я был так смущен, что просто взял карту со стола и ушел.
Я купил хот-дог в какой-то недружелюбной закусочной и устроился с ним на лавочке в парке. Парк имел форму треугольника. Чинары здесь выглядели жалко, листва пожухла, август подходил к концу. В магазинах висели плакаты «СКОРО В ШКОЛУ». Эти последние дни свободы трещали, как последние конфетки тик-так в почти пустой упаковке.
До сегодняшнего дня я был уверен, что смогу легко заменить дедушкины часы, надо только найти такие же. Но теперь все сложнее - я должен найти кучу денег. Я жевал свой хот-дог и думал о том, как (а) я смогу убедить родителей, что часы пропали и (б) представить все так, чтобы в этом не было моей вины и (в) сделать свою ложь неуязвимой к допросам.
Это невозможно.
Когда ты только начинаешь есть хот-дог, он очень вкусный, но когда доедаешь, на вкус он становится похож на свиные яйца. Джулия говорит, что именно из них-то хот-доги и делают.

Мамина подруга Ясмин Мортон-Бэггот владеет бутиком «La Boite aux Mille Surprises», но хозяйничает здесь мама, а помогает ей ассистентка Агнесс. (отец называет это место «бутик-нервный тик») «La Boite aux Mille Surprises» - это полу-магазин, полу-галерея. В магазине продаются вещи, которые можно достать только в Лондоне. Перьевые ручки из Парижа, шахматные доски из Исландии, атомные часы из Австрии, драгоценности из Югославии, маски из Бирмы. Второе помещение - галерея. Покупатели приезжают со всей Англии, потому что Ясмин Мортон-Бэггот знает художников со всего мира. Самая дорогая картина в галерее принадлежит кисти Волкера Олденбурга. Волкер Олденбург пишет картины в стиле «модерн», а студия у него - в погребе для картошки. Я не могу точно сказать, что изображзено на картине «Туннель9», но это стоит 1950 фунтов.
Это мои карманные деньги за тринадцать лет.
- Мы прастнуем, Джейсон. - У Агнесс был легкий уэльский акцент, поэтому я не всегда понимал ее. - Твоя мама только что продала картину.
- Отлично. Одну из дорогих?
- Самую-самую дорогую.
- Здравствуй, милый. - Мама вышла из галереи. - Как провел утро?
- Эммм… (Палач заблокировал «неплохо») Отлично. Агнесс говорит, ты только что продала… (Палач схватил «самую»)… дорогую картину?
- О да, клиент попался сговорчивый.
- «Сговорчивый»? - Агнесс сурово посмотрела на нее. - Да он с рук у тебя ел, Хелен. Машины всегда теряют в цене, но искусство только дорожает. Если б ты хотела, ты могла бы продать ему графство Глочестершир.
А потом я увидел ее.

Три девушки вошли в галерею. На вид - лет шестнадцать. Богатые. У одной в глазах подлость, а на лице - столько прыщей, что на косметику нет никакой надежды. Вторая выглядела так, словно раньше была треской, и какой-то волшебник-неудачник превратил ее в человека. Но третья - та, что вошла первой - она могла бы сняться в рекламе шампуня. Эльфийские уши, эльфийские глаза, кремовая футболка, лакричная мини-юбка, и колготки, которые выглядели, как золотая пыль на ее идеальных длинных ногах; и волосы цвета ириски; я бы жизнь отдал только за то, чтобы зарыться в них лицом. (обычно изгибы женских тел не влияют на меня так сильно, но она…). Даже ее эльфийская меховая сумочка с орнаментом в виде подсолнухов была словно изготовлена в мире, где нет места уродству. От нее невозможно было отвести взгляд, и, чтобы не смущаться, я скрылся в мамином кабинете. Мама зашла туда через минуту, чтобы позвонить Ясмин Мортон-Бэггот. Агнесс осталась в галерее за главную. Мама не закрыла за собой дверь, и сквозь дверной проем, между двумя гиганскими подсвечниками из Палермо и под янтарной лампой из Польшы я увидел эльфийскую попу. Попа была в зоне моей видимости пока Прыщавая и Треска просили Агнесс снять со стены древний свиток из Китая. Их голоса были полны роскоши и богатства. Я все еще поедал глазами изгибы тела девушки-эльфа, - и вдруг я увидел, как ее пальчики проникают под стекло витрины, хватают опаловые серьги и суют их в сумочку с орнаментом в виде подсолнухов.
Проблемы, вопли, угрозы, полиция, ныл Жалкий Червь. Заикание на судебном процессе, когда тебя вызовут для дачи показаний. Ты уверен, что ты действительно видел то, что ты видел?
- Ма-а-ам, - прошипел я.

- Ты уверен? - Спросила мама. Я кивнул. Мама сказала Ясмин Мортон-Бэггот, что перезвонит, повесила тробку и взяла «Паларойд-инстаматик».
- Сфотографируешь их, когда я скажу? (Я кивнул.) Хороший мальчик.
Мама дошла до входной двери и закрыла ее. Агнесс заметила это, и атмосфера в магазине вдруг сгустилась - возникло напряжение, как перед дракой в школе. Девушка-Эльф подала знак сообщницам: «пора уходить».
- Дверь закрыта! - Голос у девушки-эльфа был бесстыдный.
- Я знаю. Я только что закрыла ее.
- Ну, значит, вы можете открыть ее, правильно?
- Могла бы, но… - мама позвякивала ключами, - у меня проблема. Одна воровка только что положила пару очень ценных австралийских опаловых сережек себе в сумочку. По-моему, очевидно, что я должна защитить свои ценности. А воровка хочет сбежать с ними. Получается патовая ситуация. А что бы вы сделали на моем месте?
Прыщавая и Треска уже готовы были заплакать.
- Я скажу вам, чего бы я не стала делать, - голос девушки-эльфа звучал угрожающе, - если бы я была жалким продавцом-консультантом, я бы не стала так походя бросаться жалкими обвинениями.
- Что ж, значит вы легко сможете доказать «жалкость» моих обвинений, показав, что у вас в сумочке. Только вообразите, как глупо будет выглядет жалкий продавец-консультант, когда увидит, что в вашей сумочке нет опаловых сережек.
На секунду я подумал, что девушка-эльф как-то умудрилась вернуть серьги на место - и эта мысль привела меня в ужас.
- Я не позволю ни вам ни кому бы то ни было рыться в моей сумочке.
Она была крутая, эта эльфийка. Бой продолжался.
- Ваши родители знают, что вы воровки? - Мама повернулась к Прыщавой и Треске. - Как они отреагируют, если им позвонят из полиции?
Прыщавая и Треска прямо пахли чувствоми вины.
- Мы заплатим. - Девушка-эльф совершила первую ошибку.
- Заплатите за что? - На лице у мамы появилась какая-то жуткая улыбка.
- Вы не можете предъявить нам обвинение, если мы еще не покинули магазин. У моего отца есть отличный адвокат.
- Правда? И у меня есть, - весело ответила мама, - у меня есть два свидетеля, которые видели, как вы пытаетесь уйти.
Девушка-эльф так уверенно подошла к маме, что я думал, она ее сейчас ударит.
- ДАЙ МНЕ КЛЮЧ, ИЛИ ПОЖАЛЕЕШЬ!
- Ты разве еще не поняла? (я и понятия не имел, что моя мама настолько крута) Я тебя не боюсь. Ни капельки.
- Пожалуйста, - в глазах у Прыщавой заблестели слезы, - пожалуйста, я…
- В таком случае, - рявкнула девушка-эльф, - я сейчас просто возьму одну из твоих дерьмовых статуэток и выбью эту…
Мама кинвлуа мне, Давай!
Вспышка заставила всех трех девушек подпрыгнуть.
Паларойд выплюнул фото. Я помахал снимком, чтобы дать ему высохнуть. Потом сделал еще один снимок, на всякий случай.
- Что он, черт возьми, делает? - Голос девушки-эльфа дрогнул.
- На следующей неделе, - сказала мама, - я объеду каждую школу в городе, со мной будет полицейский и эти фотографии. Я начну с Челтенгэмского колледжа для девочек. - Треска испустила стон отчаяния. - Дирекотра в школах для девочек всегда такие сговорчивые. Они скорее согласятся исключить пару паршивых овец, чем допустить, чтобы история попала в газеты и запятнала репутацию школы. И знаете что? Я их в этом не виню.
- Офелия, - голос Прыщавой был похож на мурчание котенка, - давай просто…
- «Офелия»! - Мама наслаждалась моментом. - Какое редкое имя. Я не думаю, что в этом городе так уж много Офелий.
У Эльфа-Офелии не было выбора.
Мама позвенела ключами.
- Так, быстро вывернули свои сумочки и карманы наизнанку. Я хочу, чтоб вы сказали мне свои имена, адреса и номера телефонов. Да, у вас будут проблемы. Да, я сообщу обо всем в вашу школу. Но я не буду вызывать полицию.
Все три девушки смотрели в пол.
- Ну, что вы решили?
Никто не сдвинулся с места.
- Как хотите. Агнесс, будь добра, позвони офицеру Мортону. Скажи, пусть освободит место в камере для трех магазинных воров.
Прыщавая положила Тибетский амулет на кассу, и слезы рекой потели по ее прыщавым щекам, проделывая две неровные борозды в толстых слоях макияжа.
- Я никогда раньше этого не делала, клянусь…
- Надо уметь выбирать друзей. - Мама посмотрела на Треску.
Рука Трески дрожала, пока она выкладывала на кассу датское пресс-папье.
Мама повернулась к главной.
- Скажи, это ведь у Шекспира была героиня, Офелия, верно? Это она сошла с ума в конце?

- Вот это да! - мы с мамой бежали по пассажу в супермаркете, чтобы успеть в кино на «Огненные колесницы». - Ты их просто по стене размазала!
- Круто, а? - Мамины туфли звонко щелкали по мрамору: тик-так, тик-так, тик-так. - Я достаточно в своей жизни повидала, и уж как-нибудь смогу поставить на место трех испорченных дурочек. (голос мамы звенел от восторга, она была счастлива). Как хорошо, что ты засек их, Джейсон. Прямо орлиный глаз. Если бы я была шерифом, я бы выписала тебе вознаграждение.
- Попкорн и 7up, пожалуйста.
- Ох, ну это-то, я думаю, мне по силам.
Люди всегда нуждаются в чем-то. В простых вещах, в важных вещах и в маленьких победах; нуждаются в вещах, которые им не по силам получить, но еще больше люди нуждаются в вещах, которые им по силам. Реклама знает это. Магазины знают это. Особенно в супермаркетах, где каждый магазин кричит: «у меня есть то, что тебе нужно! У меня есть то, что тебе нужно! У меня есть то, что тебе нужно». Но сейчас, когда мы с мамой бежали вдоль витрин, я осознал, что есть еще одна вещь, в которой все мы нуждаемся, хотя и не отдаем себе в этом отчета. Это благодарность матери. Не любовь, а именно благодарность.

- Замечательно! - Мама выдохнула и сняла свои темные очки.
Очередь на «Огненные колесницы» змеей растянулась от кинотеатра вниз по ступенькам и дальше - вдоль восьми или десяти магазинов. Фильм начнется через 13 минут. Около ста человек в очереди перед нами. В основном дети, группами по два, три, четыре человека. Несколько пожилых людей. Несколько парочек. И только я стоял в очереди с мамой. Мне было неловко, и я хотел сделать вид, что мы не вместе.
- Джейсон, что у тебя с лицом? Только не говори мне, что хочешь какать.
Какой-то жирный дебил с опухшими веками обернулся, посмотрел на меня и хмыкнул.
- Нет! - Буркнул я.
(слава Богу мы в Челтенгэме, и никто меня здесь не знает. Два года назад Росс Уилкокс и Гарри Дрэйк видели Флойда Челэси, стоящего с мамой в очереди на фильм «Девушка Грегори». Они до сих пор издеваются над ним (*Девушка Грегори» - английская романтическая комедия (1981 год)*))
- Выбирайте тон, молодой человек, когда говорите с матерью. Я же говорила тебе сходить в туалет, когда мы были в магазине.
Хорошее настроение - штука хрупкая, как яичная скорлупа.
- Но я не хочу в туалет.
Старый автобус прорычал мимо, и в воздухе запахло карандашами.
- Если тебе стыдно стоять в очереди со мной, так и скажи (мама и Джулия всегда как-то чувствуют, о чем я думаю, хотя я стараюсь ничем себя не выдавать). И мы сэкономим друг другу кучу нервных клеток.
- Нет! - Дело не в том, что мне «стыдно». Ну, это сложно объяснить. Мне стыдно стоять в очереди не потому, что это именно моя мама (моя-то мама крутая), но все-таки мне стыдно, потому что стоять с мамой в очереди - это не круто. Ну вот, теперь мне стыдно потому, что мне стыдно. - Нет.
Плохое настроение - штука прочная, как кирпич.
Этот жирный дебил с опухшими веками, стоявший в очереди перед нами, просто наслаждался всем этим.
В отчаянии я снял свой джемпер, обернул его вокруг талии и завязал рукава узлом. Очередь сдвинулась, и мы оказались напротив витрины туристического агентства. Внутри, за столом сидела девушка возраста Джулии. Ей явно не хватало солнца - она была бледная и прыщавая. Вот что случается с детьми, которые оканчивают школу с плохим аттестатом. Плакат на ветрине кричал: «ВЫИГРАЙ ОТПУСК МЕЧТЫ С Е-ZEE TRAVEL!» На плакате семья: восторженная мать, улыбчивый отец, красавица-дочка и умница-сыночек. А за спиной у них - Мачу-Пикчу, Тадж-Махал и Диснейленд.
- А следующим летом мы поедем куда-нибудь? - Спросил я маму.
- Поживем - увидим. - Сказала мама. Темные очки скрывали ее глаза.
Мой Нерожденный Брат Близнец подтолкнул меня:
- Поживем и увидим что?
- Год - это долгий срок, Джейсон. Джулия собирается в свой Евро-тур, или как он там называется…
- Интер-рейл.
- Как насчет поездки в лагерь? Покататься на лыжах с друзьями?
(мама не замечала, что я не очень популярен в школе) Джулия прекрасно провела время в Западной Германии, она ездила туда по обмену в прошлом году, помнишь?
- Когда она рассказывала про Ульрику Дурику и Гнаса Руки-распусканса, это не звучало как «хорошо-провела-время».
- Твоя сестра просто преувеличивает. Я уверена, что все было не так плохо.
- Почему мы - я, ты и папа - не можем поехать куда-нибудь? В Лайм-Реджис было круто.
- Я… - мама вздохнула, - мы с твоим отцом очень заняты в этом году - у нас много дел и совершенно нет никакой возможности взять отпуск. И я не думаю, что в следующем году будет легче. Давай просто подождем и посмотрим, что будет.
- Но мама Дина Морана работает в доме престарелых, а его отец - почтальон, и все же они находят время, чтобы…
- Я очень рада за мистера и миссис Моран, - мама заговорила шепотом, как бы давая мне понять, что я говорю слишком громко, - но не у всех есть возможность так свободно распоряжаться временем, Джейсон.
- Но…
- Хватит!

Появился сотрудник кинотеатра. Он окинул взглядом очередь, чтобы определить, кто попадет сегодня на сеанс, а кому лучше идти домой. Определить Спасенных и Отвергнутых. Он спускался по ступенькам, медленно, словно нес гроб, и губы его шевелились, пока он считал людей. Ручкой он что-то царапал в своей папке с зажимом. Люди в очереди вздыхали с облегчением, когда он проходил мимо них, и оборачивались, чтобы посмотреть, где же пройдет граница между Спасенными и Отвергнутыми. Спасенные - такие сволочи. Они заслужили место в цветастом царстве темноты. Даже если они будут сидеть в первом ряду, и экран будет слишком близко, они будут знать, что «Огненные колесницы» сейчас показывают специально для них. Двадцать человек осталось между сотрудником кинотеатра и нами. Пожалуйста, сделай еще нексколько шагов, всего несколько шагов, ну давай же, всего несколько шагов…
Пожалуйста.

(Полный список готовых глав здесь)