2015. Политическая летопись (2)
Продолжение. Начало здесь.
[4. Визит Керри и иранская сделка.]4. Визит Керри и иранская сделка.
22 апреля после долгой паузы Лаврову неожиданно звонит Джон Керри и предлагает обсудить «график возможных дальнейших контактов». В условиях замороженного политического диалога это было весьма многообещающее начало. Тем более, что предлагалось, по всей видимости, не только возобновление контактов как таковое, а и утверждение пакета договорённостей по разным приоритетным для сторон вопросам.
Трудно сказать, что именно сподвигло один из правящих американских кланов на подобную инициативу - реальная необходимость в поддержке Москвы в иранском вопросе, желание не допустить новой эскалации или просто понимание того, что конфронтация с РФ уже сыграла нужную роль в реализации европейской стратегии Штатов, и теперь её можно несколько приглушить, спокойно дожимая российское руководство без лишних рисков, в рамках уже опробованной и вполне эффективной тактики кнута и пряника. Но Керри, очевидно, предложил Кремлю ряд уступок с американской стороны в обмен на содействие в заключении иранской сделки.
Эти уступки касались, во-первых, частичной нормализации политического диалога вплоть до возможности прямых контактов Обамы с Путиным (неслучайно в мае в прессу вбрасывается идея о том, что Путин может поехать на Генассамблею ООН в сентябре), а во-вторых, выполнения политической части Минска-2 и запуска политического процесса. Для затравки и подтверждения серьёзности намерений Вашингтон заставляет хунту в начале мая согласиться на создание тематических подгрупп Контактной группы, в которую, впрочем, делегируются старые проверенные кадры, давно завязанные на США.
В Москве американское предложение восприняли с энтузиазмом. Представление о том, что разрешить конфликт в Новороссии, читай, добиться приемлемых условий слива, можно только путём прямого диалога со Штатами, поскольку только Вашингтон имеет нужные рычаги влияния на хунту, давно и прочно засело в кремлёвских умах. Тем более, что выход на прямой диалог со США и решение проблемных вопросов в двустороннем порядке изначально считалось чуть ли не главной дипломатической задачей РФ. Ведь не ради Новороссии как таковой затевался этот процесс, конфронтация с Западом сама по себе не нужна была Кремлю совершенно. Нужен был лишь быстротечный острый кризис, после которого Запад, испугавшись эскалации, пошёл бы на прямое сотрудничество с Москвой, примерно так, как это произошло в Грузии.
К тому же, взаимодействие с европейскими партнёрами никак не оправдывало ожиданий. Европейцы не только не спешили оказывать давление на хунту в отношении реализации Минска-2, но и упирались в других проблемных вопросах. Показательным в этом плане стал визит Меркель в Москву на следующий день после празднования Дня Победы, когда она, стоя рядом с Путиным на совместной пресс-конференции, публично осудила «аннексию Крыма». Как можно судить, это стало последней каплей. После этого нормандская четвёрка не будет собираться вплоть до середины лета.
Через день после неудачного визита Меркель в Сочи приезжает Джон Керри. Судя по тому, что изначально планировались только его переговоры с Лавровым, и лишь после них он встретился с Путиным, предлагаемый пакет не был согласован заранее. Но сиюящая физиономия главстерха после встречи неопровержимо говорила о том, что компромисс достигнут. Скорее всего, это был рамочный компромисс, детали которого согласовывались по ходу процесса, но основные составляющие были определены - Иран менялся на слив ДЛНР. Фигурировала ли там изначально тема Сирии? Сомневаюсь. Эту тему курировал другой американский клан. Если Керри представлял те силы, которые были заинтересованы в иранской сделке, то сирийским вопросом занималось как раз антииранское лобби. Хотя, с другой стороны, есть версия, что как раз силам, выступающим за нормализацию отношений с Ираном, нужно было усмирить амбиции не в меру разгулявшегося в Сирии антииранского лобби. Но, конечно же, установить точный факт этого мы сможем, только когда участники событий раскроют это в своих мемуарах.
В отношении конфликта в Новороссии позиция США смягчается в трёх немаловажных аспектах: во-первых, Штаты тормозят вопрос отправки миротворческой миссии в Донбасс и готовы снять его в случае, если Минск-2 будет выполнен, во-вторых, они создают специальный двухсторонний переговорный формат Карасин-Нуланд для консультаций по спорным вопросам, и в-третьих, они форсируют внесение изменений в конституцию Украины с закреплением особого статуса ОРДиЛО.
В день знакового визита Керри в Сочи становится известно о срочном назначении на 18 мая трёхсторонних переговоров по ассоциации на министерском уровне (до этого проходили только экспертные консультации). РФ на них опять представляет уже проштрафившийся прошлой осенью Улюкаев и совершает очередной ляп в стиле, аналогичном сентябрьскому, подписывая разработанный Евросоюзом проект Совместного заявления, в котором Москва принимает на себя, среди прочего, обязательство внести изменения в действующий режим свободной торговли в СНГ (в области правил определения происхождения товаров и сертифицирования продовольственных товаров), получая в обмен лишь обещание пересмотреть некоторые переходные периоды тарифов на отдельные группы товаров в рамках Совета ассоциации Украина-ЕС.
По возвращении в Москву Улюкаев на радостях публично доложил Путину, что по ассоциации есть некоторый прогресс, «нас начали слушать и слышать». Непонятно, что именно начали слышать от него европейцы, но заявление 18 мая стало основой для дальнейших экспертных консультаций, которые в июле должны были завершиться новым раундом переговоров на министерском уровне. На консультации россияне привели новый пакет предложений с требованием непременно оформить достигнутые договорённости в виде юридически обязывающего трёхстороннего документа. Сложно понять, почему содержательные претензии к документу, выступающему уже более трёх лет камнем преткновения в отношениях с ЕС, были разработаны только на этом этапе. Но ещё сложнее понять, на что рассчитывали в Москве после того, как Улюкаев подписался под заявлением 18 мая. В ответ на кремлёвские хотелки, российскую делегацию просто ткнули носом в текст заявления, указав, какие вопросы они обязались обсуждать.
Параллельно развивается эпопея с конституционными изменениями. Укрохунта на первых порах было несколько обескуражена американским требованием выполнить последнюю фазу минской последовательности без выполнения промежуточных условий. К тому моменту внутри хунты уже успели сформироваться как идеологические противоречия в отношении Минска-2, так и конфликты кланов по дележу усыхающего пирога, два из которых - конфликты Порошенко с Коломойским и Фирташем - уже успели вылиться в неприятные политические последствия. Необходимость выполнения обязательств по внесениям изменений в конституцию после неоднократных заверений с трибуны, что никакого особого статуса «оккупированные территории» не получат, стала неприятным сюрпризом для хунты, обосновать которую для своего электората можно было только ссылаясь на волю Запада, хотя даже её наличие не снимало возражений и не лишало радикальных противников минского сговора оснований для публичных обвинений власти в зраде.
Однако, помимо всех политических рычагов влияния, у Вашингтона в этот период на руках имеется ещё один весомый экономический козырь - вопрос о реструктуризации государственного долга Украины частным кредиторам, переговоры о которой велись довольно тяжело и вязко. Сложно говорить о прямой взаимосвязи, но тот факт, что Вашингтон вместо того, чтобы уладить вопрос в договорном порядке, заставил хунту самостоятельно возиться с её долгами вплоть до угрозы дефолта, является показательным. Переговоры с кредиторами завершатся только в конце августа, когда основная работа по выработке конституционных изменений уже будет сделана.
Тогда же, в июне хунта на первых порах попыталась нивелировать значение конституционных изменений, отнеся их к переходным положениям, но по окрику из Вашингтона была вынуждена включить их в концевые положения, закрепив их таким образом в теле конституции. Всё это действо сопровождалось весьма откровенными заявлениями о том, что подобные шаги необходимы лишь для демонстрации собственной готовности выполнять минские договорённости, чтобы Запад мог требовать того же и с РФ. Для обеспечения необходимого количества голосов в решающий момент принятия решения о направлении проекта изменений в Конституционный Суд процесс контролировала лично Виктория Нуланд. Симптоматично, что это произошло аккурат в день подписания иранской сделки, 15 июля, что ещё раз подтвердило наличие связи между этими процессами.
Однако американское вмешательство не означало полного выполнения минских соглашений. Даже принятые за основу конституционные изменения не соответствовали букве Минска-2: они не были выработаны в консультациях с представителями ОРДиЛО и не означали предоставления отдельным районам особого статуса на постоянной основе, всего лишь отсылая к уже имеющему трёхгодичному закону об особом порядке самоуправления. Хотя Москва, скорее всего, согласилась бы и на такой куцый вариант, о чём её марионетки в Контактной группе говорили открыто, если бы он сопровождался подвижками в других насущных вопросах минского урегулирования, прежде всего в вопросе организации местных выборов.
Согласившись под американским давлением на изменения в конституцию, хунта, тем не менее, полностью блокировала продвижение в вопросах местных выборов. Учитывая, что на остальной территории Украины местные выборы должны были пройти 25 октября, она принимает ряд правовых актов, запрещающих их проведение по общему украинскому закону на «оккупированных территориях». Гипотетически, положения Минска-2 позволяли выйти из этой коллизии путём разработки специального закона для ОРДиЛО, и его разработка, по слухам, в формате Нуланд-Карасин действительно велась, но Вашингтон не захотел оказывать давление в этом вопросе, опять передав ведение остальными аспектами минского урегулирования нормандской четвёрке. С его точки зрения, конституционных изменений было достаточно для констатации факта выполнения Минска-2 Украиной и последующего требования о передаче границы.
Москва готовит почву для предполагаемого компромисса в вопросе выборов. Ещё в конце мая «отдельные районы» объявляют о готовности провести собственные местные выборы 18 октября и 1 ноября. С самого начала было понятно, что эти заявления не что иное, как переговорный рычаг, ложный козырь, с помощью которого Кремль рассчитывал выйти на общее решение ценой взаимных уступок - хунта принимает специальный закон, а ОРДиЛО отменяют свои выборы. Даже даты этих выборов подбирались с таким расчётом, чтобы свести в итоге к общему дню голосования 25 октября. Этот вариант, в целом, устраивал Запад. Представитель ОБСЕ в подгруппе по политическим вопросам Пьер Морель выдвинул компромиссный план с предложениями по условиям проведения местных выборов ОРДиЛО (который, по слухам, был в общих чертах разработан Карасиным с Нуланд). Но хунта категорически не желает его принимать. Мало того, она возобновляет полномасштабные обстрелы Донбасса и блокирует подписание соглашения об отводе вооружений калибров до 100 мм.
После июньских подвижек ситуация к концу июля снова зашла в тупик. И для дальнейшего прогресса, очевидно, вновь требуется вмешательство Вашингтона. Но майский компромисс Керри себя исчерпал, и Москве приходится искать новый рычаг влияния на США. Каким, за неимением лучшего, становится истерзанная войной Сирия.
[5. Сирийская авантюра.]5. Сирийская авантюра.
Слухи о возможной отправке российских войск в Сирию ходили ещё с весны. Участившиеся визиты представителей Саудовской Аравии и их переговоры с кремлёвской верхушкой давали этим слухам богатую почву. Но дальше слухов дело не шло. При этом когда весной западная антиИГИЛовская коалиция начала бомбардировки сирийской территории, она на удивление не встретила серьёзных возражений Москвы. Российские официальные лица несколько раз посокрушались на камеру о том, что бомбардировки проводятся без согласия законного сирийского правительства, но никаких сетований на отсутствие решения Совбеза ООН, к примеру, не последовало.
В целом, переключение фокуса с почти проданной Новороссии на не совсем ещё проданную Сирию напрашивалось, исходя из того, как нынешняя кремлёвская верхушка привыкла укреплять свою власть и насколько имидж борцов с исламским терроризмом выигрышнее, нежели имидж борцов за права русских. Преимуществ у него, как минимум, три: во-первых, он банально дешевле, во-вторых, безопаснее с точки зрения политической конкуренции на почве патриотизма, а в-третьих, вызывает меньше нареканий у международных партнёров. Аксакалы эрефянской политики вроде покойного Примакова открыто призывали власть переключиться на этот имидж и с этих позиций пытаться наладить сотрудничество с Западом.
Но российская власть и здесь не сумела сработать на должном уровне. Подготовка общественного мнения, его разворот и переключение на сирийскую тематику были проделаны весьма топорно, буквально «с места в карьер», без всякого повода, позволяющего убедительно продемонстрировать необходимость военного вмешательства в Сирию для борьбы с ИГИЛ. Начиная примерно с середины августа СМИ начали бомбардировать публику репортажами из Сирии, добиваясь нужного эффекта количеством информационного шума, а не качеством пропагандистских месседжей. Правда, нужно признать, что это на самом деле непросто - после полутора лет непрестанного повторения мантр в духе «Мы не должны поддаваться на провокации. Запад только и ждёт, чтобы втянуть нас в войну» в одночасье развернуть пропагандистскую машину в направлении «маленькой победоносной войны».
Создаётся ощущение, что идею сирийской авантюры Кремль держал на крайний случай, как некий «туз в рукаве» на случай, если нужно будет экстренно создать новый рычаг влияния на Запад. И после заключения иранской сделки его пришлось-таки вытаскивать. Причиной этого послужило то обстоятельство, что, благодаря успешному промежуточному компромиссу с Керри, у Путина появилась возможность для личной встречи с Обамой на Генассамблее ООН. Для обеспечения успешного результата этой встречи срочно нужно было предъявить какие-либо серьёзные аргументы, которые бы позволили говорить с Обамой, может, и не с позиции силы, но и не с позиции загнанной в угол крысы, уже подписавшейся под своей капитуляцией. Поэтому начиная с сентября происходит наращивание негласного, но и не особо скрываемого присутствия российских военных в Сирии.
На открытии Генассамблеи ООН Путин запинающимся голосом зачитывает обвинительно-примирительную речь, в которой предлагает создать широкую антитеррористическую антиИГИЛовскую коалицию и слиться в едином порыве в борьбе с мировым злом, олицетворяемым ИГИЛ.
В этом плане интересно было наблюдать, как за прошедший год изменилась риторика российского руководства в отношении Запада. Если первые месяцы после бегства Януковича Москва не упускала случая обрушиться на Запад с гневной критикой за поддержку «антиконституционных вооружённых переворотов», то уже осенью 2014 года в валдайской речи Путина вместе с подобной критикой прозвучал призыв вместе искать «новый глобальный консенсус» на базе сотрудничества региональных интеграционных объединений. Это вполне отражает фантазию о «новой Ялте», с которой тогда носились многие московские деятели. «Давайте снова сядем и будем вместе делить мир», - настойчиво предлагали они западным визави. Потом, когда стало понятно, что мир делить никто не будет, они стали предлагать делить Европу. Некоторые из них до сих пор носятся с идеей нового Хельсинкского акта и возлагают надежды на немецкое председательство в ОБСЕ в следующем году. Большинство же, понимая, что и здесь ничего не светит, начало ратовать за «стабилизацию конфронтации», которая «надолго стала объективной реальностью в отношениях с Западом», и поиск сфер для «прагматичного сотрудничества» и «минимизации военных рисков». Проще говоря, если нельзя вместе делить мир, ну давайте хоть вместе с терроризмом бороться, что ли. По мере этой эволюции, снижался и градус гневной критики, и колорит политической риторики РФ в адрес Запада. Выступление на Генассамблее вместо цветастых лозунгов в духе «заклеймить западных агрессоров» уже ограничивалось укоризненным «Вы хоть понимаете, что вы натворили?». Валдайская речь Путина разлива осени 2015 в корне отличалась от прошлогоднего варианта и не содержала излишне изобличительных тирад, а Послание Федеральному собранию в конце года так и вовсе было сосредоточено на Сирии и Турции.
Через несколько часов после выступления в Генассамблее Путин встретился с Бараком Обамой, огласившим ещё до него за трибуной ООН весьма резкий спич с недвусмысленным осуждением политики РФ и исходящих от неё угроз глобальной безопасности без всяких экивоков и политесов. Американцы почти два месяца тянули время и сохраняли интригу в отношении этой встречи, до последнего отрицая факт наличия договорённости. Но в итоге полуторачасовая встреча закончилась без публично объявленных результатов. Очевидно, что идея совместной коалиции против ИГИЛ с участием РФ, Ирана и правительства Асада не была воспринята с энтузиазмом. Поскольку сотрудничества договорным путём добиться не удалось, пришлось идти ва-банк. «Если вы не принимаете наши услуги по-хорошему, мы вам их навяжем».
Через день после возвращения из Нью-Йорка, 30 сентября, Путин обращается к Совету Федерации и получает разрешение на открытый ввод войск «для поддержки наступления правительственной армии Сирии». Так был дан старт бессмысленной и безвыигрышной сирийской авантюре.
Операция без чётких политических и военных целей на удалённом театре боевых действий, ведущихся уже более четырёх лет и измотавших все стороны до той степени, когда военная победа невозможна, а политическое урегулирование неприемлемо, с коммуникациями и снабжением, завязанными на единственный маршрут через черноморские проливы, контролируемые Турцией, по определению не могла быть успешной. Но особого выбора у Кремля не было: ни в одном другом месте у Запада не было таких проблем, на решение которых РФ могла бы повлиять в положительном или отрицательном ключе. Кроме, разумеется, Украины, но от использования этого рычага Москва отказалась, и теперь он работал против неё. Однако операция в Сирии сама по себе ещё такого рычага Москве не создавала. Только весомые военные успехи армии Асада, коренное изменение положения дел на фронте и смещение военного баланса в пользу правительственных сил могло гипотетически подтолкнуть Запад к относительно равноправным переговорам с РФ. И даже такое смещение баланса было далеко не гарантированным, учитывая как состояние армии Асада, так и масштаб российской поддержки.
Зато противникам РФ, как на Западе, так и в исламском мире, рискованная сирийская авантюра в которую Кремль вложил немалый репутационный капитал, пойдя на открытое вооружённое вмешательство, предоставляло широкое поле для манипулирования и давления. Для Запада это означало существенное облегчение его стратегии по принуждению Москвы к капитуляции без боя, потому что давало возможность создавать искусственное напряжение в гораздо более безопасной для себя зоне. Если подобное напряжение в Восточной Европе теоретически ещё могло вылиться в полномасштабный конфликт, то втягивание в беспросветную периферийную сирийскую муть такого риска не несло. Наоборот, перенесение фокуса военных и пропагандистских усилий Кремля в Сирию позволяло укрепить позиции на Украине и усилить нажим в отношении слива Новороссии. Не говоря уже о том, что Запад получал дополнительный предмет политического торга, поскольку, ввязываясь в сирийскую авантюру, Кремль не имел никакой продуманной «стратегии выхода», и поэтому всецело зависел от достижения компромисса касательно политических условий урегулирования. Чем дольше затягивалась сирийская операция, и чем большие издержки она несла, тем сильнее Кремль зависел от согласия Запада пойти на политический компромисс, и тем меньшие условия для этого он готов был выставлять.
Решившись на увязание в сирийском болоте, Москва стала на путь геополитической катастрофы, своими руками загнав себя в ловушку бесперспективной, безвыигрышной войны. Не придумав ничего лучшего в пропагандистском плане, как изобразить эту ловушку долгожданным проявлением великодержавности, демонстрацией способности к внешнему проецированию силы, она создала предпосылки для дискредитации всего своего внешнеполитического курса как неизбежного и закономерного движения к катастрофе. Контрпропаганда антирусских сил очень быстро ухватилась за эту возможность, увязывая присоединение Крыма, попытку продвижения в Новороссии и операцию в Сирии в единую логическую нить агрессивной экспансионистской внешней политики, замалчивая тот факт, что сирийская авантюра была призвана как раз служить медийным прикрытием отступления в Новороссии, что она была логическим следствием слива ДЛНР, а не попытки продвижения Русского мира. Но, надо отметить, в этом деле кремлёвская пропаганда серьёзно подсобила нашим врагам, последовательно тиражируя победные реляции в духе «Путин всех переиграл» и делая вид, что никакого отступления в Новороссии нет, а политика Путина от Крыма до Сирии действительно представляет собой один единый «хитрый план».
Пожалуй, единственным положительным последствием сирийской авантюры стала наглядная демонстрация невозможности и далее уповать на возможное прозрение Путина и смену кремлёвского курса под давлением Запада и укрохунты. Сливная политика дошла до той стадии, когда пугать Путина поражением в Новороссии или даже нападением на Крым стало уже бесполезно. Это привело к повороту в риторике некоторых деятелей патриотического сегмента и, главное, к публичному отказу Стрелкова от дальнейшей поддержки Путина. Правда, отказ этот серьёзно запоздал: он последовал только тогда, когда отрицать очевидное было уже совсем глупо, и к тому же, был непоследователен и не сопровождался пересмотром других позиций, в отношении губительности восстания в Новороссии или возможности других действий для сопротивления сливному курсу. Общий дискурс Стрелкова изменился мало, но тем не менее, отказ от путинизма как такового действительно произошёл.
Наряду с этим, сирийская авантюра также стала катализатором процесса поляризации отечественного спектра патриотических сил, объединённых до этого борьбой против слива Новороссии. Во-первых, она привела к отчуждению тех из них, кто одобрил вмешательство в Сирию, ошибочно принимая его за реальную поддержку Асада и готовность РФ к наступательным действиям во внешней политике в целом. А во-вторых, она подтолкнула к саморазоблачению ту группу деятелей, которая, подключившись к критике сливного курса, на самом деле, не стремилась с этим курсом бороться, а только пыталась набрать дополнительные политические очки и усилить поддержку собственной политической платформы. Довольно скоро после начала операции в Сирии их истинные намерения, и до этого проглядывающие сквозь уничижительную критику Путина, вскрылись и вышли на поверхность в виде ложной констатации факта якобы окончательной потери Украины, бесполезности противодействия сливу и необходимости отказаться от русской повестки дня в пользу социальной. Благодаря этому, раздробленность патриотического сегмента стала очевидной, с другой стороны, она позволила понять, кто действительно ведёт борьбу за русскую идею и русскую идентичность, а кто использует русский дискурс в своих политических целях.
Продолжение следует
[4. Визит Керри и иранская сделка.]4. Визит Керри и иранская сделка.
22 апреля после долгой паузы Лаврову неожиданно звонит Джон Керри и предлагает обсудить «график возможных дальнейших контактов». В условиях замороженного политического диалога это было весьма многообещающее начало. Тем более, что предлагалось, по всей видимости, не только возобновление контактов как таковое, а и утверждение пакета договорённостей по разным приоритетным для сторон вопросам.
Трудно сказать, что именно сподвигло один из правящих американских кланов на подобную инициативу - реальная необходимость в поддержке Москвы в иранском вопросе, желание не допустить новой эскалации или просто понимание того, что конфронтация с РФ уже сыграла нужную роль в реализации европейской стратегии Штатов, и теперь её можно несколько приглушить, спокойно дожимая российское руководство без лишних рисков, в рамках уже опробованной и вполне эффективной тактики кнута и пряника. Но Керри, очевидно, предложил Кремлю ряд уступок с американской стороны в обмен на содействие в заключении иранской сделки.
Эти уступки касались, во-первых, частичной нормализации политического диалога вплоть до возможности прямых контактов Обамы с Путиным (неслучайно в мае в прессу вбрасывается идея о том, что Путин может поехать на Генассамблею ООН в сентябре), а во-вторых, выполнения политической части Минска-2 и запуска политического процесса. Для затравки и подтверждения серьёзности намерений Вашингтон заставляет хунту в начале мая согласиться на создание тематических подгрупп Контактной группы, в которую, впрочем, делегируются старые проверенные кадры, давно завязанные на США.
В Москве американское предложение восприняли с энтузиазмом. Представление о том, что разрешить конфликт в Новороссии, читай, добиться приемлемых условий слива, можно только путём прямого диалога со Штатами, поскольку только Вашингтон имеет нужные рычаги влияния на хунту, давно и прочно засело в кремлёвских умах. Тем более, что выход на прямой диалог со США и решение проблемных вопросов в двустороннем порядке изначально считалось чуть ли не главной дипломатической задачей РФ. Ведь не ради Новороссии как таковой затевался этот процесс, конфронтация с Западом сама по себе не нужна была Кремлю совершенно. Нужен был лишь быстротечный острый кризис, после которого Запад, испугавшись эскалации, пошёл бы на прямое сотрудничество с Москвой, примерно так, как это произошло в Грузии.
К тому же, взаимодействие с европейскими партнёрами никак не оправдывало ожиданий. Европейцы не только не спешили оказывать давление на хунту в отношении реализации Минска-2, но и упирались в других проблемных вопросах. Показательным в этом плане стал визит Меркель в Москву на следующий день после празднования Дня Победы, когда она, стоя рядом с Путиным на совместной пресс-конференции, публично осудила «аннексию Крыма». Как можно судить, это стало последней каплей. После этого нормандская четвёрка не будет собираться вплоть до середины лета.
Через день после неудачного визита Меркель в Сочи приезжает Джон Керри. Судя по тому, что изначально планировались только его переговоры с Лавровым, и лишь после них он встретился с Путиным, предлагаемый пакет не был согласован заранее. Но сиюящая физиономия главстерха после встречи неопровержимо говорила о том, что компромисс достигнут. Скорее всего, это был рамочный компромисс, детали которого согласовывались по ходу процесса, но основные составляющие были определены - Иран менялся на слив ДЛНР. Фигурировала ли там изначально тема Сирии? Сомневаюсь. Эту тему курировал другой американский клан. Если Керри представлял те силы, которые были заинтересованы в иранской сделке, то сирийским вопросом занималось как раз антииранское лобби. Хотя, с другой стороны, есть версия, что как раз силам, выступающим за нормализацию отношений с Ираном, нужно было усмирить амбиции не в меру разгулявшегося в Сирии антииранского лобби. Но, конечно же, установить точный факт этого мы сможем, только когда участники событий раскроют это в своих мемуарах.
В отношении конфликта в Новороссии позиция США смягчается в трёх немаловажных аспектах: во-первых, Штаты тормозят вопрос отправки миротворческой миссии в Донбасс и готовы снять его в случае, если Минск-2 будет выполнен, во-вторых, они создают специальный двухсторонний переговорный формат Карасин-Нуланд для консультаций по спорным вопросам, и в-третьих, они форсируют внесение изменений в конституцию Украины с закреплением особого статуса ОРДиЛО.
В день знакового визита Керри в Сочи становится известно о срочном назначении на 18 мая трёхсторонних переговоров по ассоциации на министерском уровне (до этого проходили только экспертные консультации). РФ на них опять представляет уже проштрафившийся прошлой осенью Улюкаев и совершает очередной ляп в стиле, аналогичном сентябрьскому, подписывая разработанный Евросоюзом проект Совместного заявления, в котором Москва принимает на себя, среди прочего, обязательство внести изменения в действующий режим свободной торговли в СНГ (в области правил определения происхождения товаров и сертифицирования продовольственных товаров), получая в обмен лишь обещание пересмотреть некоторые переходные периоды тарифов на отдельные группы товаров в рамках Совета ассоциации Украина-ЕС.
По возвращении в Москву Улюкаев на радостях публично доложил Путину, что по ассоциации есть некоторый прогресс, «нас начали слушать и слышать». Непонятно, что именно начали слышать от него европейцы, но заявление 18 мая стало основой для дальнейших экспертных консультаций, которые в июле должны были завершиться новым раундом переговоров на министерском уровне. На консультации россияне привели новый пакет предложений с требованием непременно оформить достигнутые договорённости в виде юридически обязывающего трёхстороннего документа. Сложно понять, почему содержательные претензии к документу, выступающему уже более трёх лет камнем преткновения в отношениях с ЕС, были разработаны только на этом этапе. Но ещё сложнее понять, на что рассчитывали в Москве после того, как Улюкаев подписался под заявлением 18 мая. В ответ на кремлёвские хотелки, российскую делегацию просто ткнули носом в текст заявления, указав, какие вопросы они обязались обсуждать.
Параллельно развивается эпопея с конституционными изменениями. Укрохунта на первых порах было несколько обескуражена американским требованием выполнить последнюю фазу минской последовательности без выполнения промежуточных условий. К тому моменту внутри хунты уже успели сформироваться как идеологические противоречия в отношении Минска-2, так и конфликты кланов по дележу усыхающего пирога, два из которых - конфликты Порошенко с Коломойским и Фирташем - уже успели вылиться в неприятные политические последствия. Необходимость выполнения обязательств по внесениям изменений в конституцию после неоднократных заверений с трибуны, что никакого особого статуса «оккупированные территории» не получат, стала неприятным сюрпризом для хунты, обосновать которую для своего электората можно было только ссылаясь на волю Запада, хотя даже её наличие не снимало возражений и не лишало радикальных противников минского сговора оснований для публичных обвинений власти в зраде.
Однако, помимо всех политических рычагов влияния, у Вашингтона в этот период на руках имеется ещё один весомый экономический козырь - вопрос о реструктуризации государственного долга Украины частным кредиторам, переговоры о которой велись довольно тяжело и вязко. Сложно говорить о прямой взаимосвязи, но тот факт, что Вашингтон вместо того, чтобы уладить вопрос в договорном порядке, заставил хунту самостоятельно возиться с её долгами вплоть до угрозы дефолта, является показательным. Переговоры с кредиторами завершатся только в конце августа, когда основная работа по выработке конституционных изменений уже будет сделана.
Тогда же, в июне хунта на первых порах попыталась нивелировать значение конституционных изменений, отнеся их к переходным положениям, но по окрику из Вашингтона была вынуждена включить их в концевые положения, закрепив их таким образом в теле конституции. Всё это действо сопровождалось весьма откровенными заявлениями о том, что подобные шаги необходимы лишь для демонстрации собственной готовности выполнять минские договорённости, чтобы Запад мог требовать того же и с РФ. Для обеспечения необходимого количества голосов в решающий момент принятия решения о направлении проекта изменений в Конституционный Суд процесс контролировала лично Виктория Нуланд. Симптоматично, что это произошло аккурат в день подписания иранской сделки, 15 июля, что ещё раз подтвердило наличие связи между этими процессами.
Однако американское вмешательство не означало полного выполнения минских соглашений. Даже принятые за основу конституционные изменения не соответствовали букве Минска-2: они не были выработаны в консультациях с представителями ОРДиЛО и не означали предоставления отдельным районам особого статуса на постоянной основе, всего лишь отсылая к уже имеющему трёхгодичному закону об особом порядке самоуправления. Хотя Москва, скорее всего, согласилась бы и на такой куцый вариант, о чём её марионетки в Контактной группе говорили открыто, если бы он сопровождался подвижками в других насущных вопросах минского урегулирования, прежде всего в вопросе организации местных выборов.
Согласившись под американским давлением на изменения в конституцию, хунта, тем не менее, полностью блокировала продвижение в вопросах местных выборов. Учитывая, что на остальной территории Украины местные выборы должны были пройти 25 октября, она принимает ряд правовых актов, запрещающих их проведение по общему украинскому закону на «оккупированных территориях». Гипотетически, положения Минска-2 позволяли выйти из этой коллизии путём разработки специального закона для ОРДиЛО, и его разработка, по слухам, в формате Нуланд-Карасин действительно велась, но Вашингтон не захотел оказывать давление в этом вопросе, опять передав ведение остальными аспектами минского урегулирования нормандской четвёрке. С его точки зрения, конституционных изменений было достаточно для констатации факта выполнения Минска-2 Украиной и последующего требования о передаче границы.
Москва готовит почву для предполагаемого компромисса в вопросе выборов. Ещё в конце мая «отдельные районы» объявляют о готовности провести собственные местные выборы 18 октября и 1 ноября. С самого начала было понятно, что эти заявления не что иное, как переговорный рычаг, ложный козырь, с помощью которого Кремль рассчитывал выйти на общее решение ценой взаимных уступок - хунта принимает специальный закон, а ОРДиЛО отменяют свои выборы. Даже даты этих выборов подбирались с таким расчётом, чтобы свести в итоге к общему дню голосования 25 октября. Этот вариант, в целом, устраивал Запад. Представитель ОБСЕ в подгруппе по политическим вопросам Пьер Морель выдвинул компромиссный план с предложениями по условиям проведения местных выборов ОРДиЛО (который, по слухам, был в общих чертах разработан Карасиным с Нуланд). Но хунта категорически не желает его принимать. Мало того, она возобновляет полномасштабные обстрелы Донбасса и блокирует подписание соглашения об отводе вооружений калибров до 100 мм.
После июньских подвижек ситуация к концу июля снова зашла в тупик. И для дальнейшего прогресса, очевидно, вновь требуется вмешательство Вашингтона. Но майский компромисс Керри себя исчерпал, и Москве приходится искать новый рычаг влияния на США. Каким, за неимением лучшего, становится истерзанная войной Сирия.
[5. Сирийская авантюра.]5. Сирийская авантюра.
Слухи о возможной отправке российских войск в Сирию ходили ещё с весны. Участившиеся визиты представителей Саудовской Аравии и их переговоры с кремлёвской верхушкой давали этим слухам богатую почву. Но дальше слухов дело не шло. При этом когда весной западная антиИГИЛовская коалиция начала бомбардировки сирийской территории, она на удивление не встретила серьёзных возражений Москвы. Российские официальные лица несколько раз посокрушались на камеру о том, что бомбардировки проводятся без согласия законного сирийского правительства, но никаких сетований на отсутствие решения Совбеза ООН, к примеру, не последовало.
В целом, переключение фокуса с почти проданной Новороссии на не совсем ещё проданную Сирию напрашивалось, исходя из того, как нынешняя кремлёвская верхушка привыкла укреплять свою власть и насколько имидж борцов с исламским терроризмом выигрышнее, нежели имидж борцов за права русских. Преимуществ у него, как минимум, три: во-первых, он банально дешевле, во-вторых, безопаснее с точки зрения политической конкуренции на почве патриотизма, а в-третьих, вызывает меньше нареканий у международных партнёров. Аксакалы эрефянской политики вроде покойного Примакова открыто призывали власть переключиться на этот имидж и с этих позиций пытаться наладить сотрудничество с Западом.
Но российская власть и здесь не сумела сработать на должном уровне. Подготовка общественного мнения, его разворот и переключение на сирийскую тематику были проделаны весьма топорно, буквально «с места в карьер», без всякого повода, позволяющего убедительно продемонстрировать необходимость военного вмешательства в Сирию для борьбы с ИГИЛ. Начиная примерно с середины августа СМИ начали бомбардировать публику репортажами из Сирии, добиваясь нужного эффекта количеством информационного шума, а не качеством пропагандистских месседжей. Правда, нужно признать, что это на самом деле непросто - после полутора лет непрестанного повторения мантр в духе «Мы не должны поддаваться на провокации. Запад только и ждёт, чтобы втянуть нас в войну» в одночасье развернуть пропагандистскую машину в направлении «маленькой победоносной войны».
Создаётся ощущение, что идею сирийской авантюры Кремль держал на крайний случай, как некий «туз в рукаве» на случай, если нужно будет экстренно создать новый рычаг влияния на Запад. И после заключения иранской сделки его пришлось-таки вытаскивать. Причиной этого послужило то обстоятельство, что, благодаря успешному промежуточному компромиссу с Керри, у Путина появилась возможность для личной встречи с Обамой на Генассамблее ООН. Для обеспечения успешного результата этой встречи срочно нужно было предъявить какие-либо серьёзные аргументы, которые бы позволили говорить с Обамой, может, и не с позиции силы, но и не с позиции загнанной в угол крысы, уже подписавшейся под своей капитуляцией. Поэтому начиная с сентября происходит наращивание негласного, но и не особо скрываемого присутствия российских военных в Сирии.
На открытии Генассамблеи ООН Путин запинающимся голосом зачитывает обвинительно-примирительную речь, в которой предлагает создать широкую антитеррористическую антиИГИЛовскую коалицию и слиться в едином порыве в борьбе с мировым злом, олицетворяемым ИГИЛ.
В этом плане интересно было наблюдать, как за прошедший год изменилась риторика российского руководства в отношении Запада. Если первые месяцы после бегства Януковича Москва не упускала случая обрушиться на Запад с гневной критикой за поддержку «антиконституционных вооружённых переворотов», то уже осенью 2014 года в валдайской речи Путина вместе с подобной критикой прозвучал призыв вместе искать «новый глобальный консенсус» на базе сотрудничества региональных интеграционных объединений. Это вполне отражает фантазию о «новой Ялте», с которой тогда носились многие московские деятели. «Давайте снова сядем и будем вместе делить мир», - настойчиво предлагали они западным визави. Потом, когда стало понятно, что мир делить никто не будет, они стали предлагать делить Европу. Некоторые из них до сих пор носятся с идеей нового Хельсинкского акта и возлагают надежды на немецкое председательство в ОБСЕ в следующем году. Большинство же, понимая, что и здесь ничего не светит, начало ратовать за «стабилизацию конфронтации», которая «надолго стала объективной реальностью в отношениях с Западом», и поиск сфер для «прагматичного сотрудничества» и «минимизации военных рисков». Проще говоря, если нельзя вместе делить мир, ну давайте хоть вместе с терроризмом бороться, что ли. По мере этой эволюции, снижался и градус гневной критики, и колорит политической риторики РФ в адрес Запада. Выступление на Генассамблее вместо цветастых лозунгов в духе «заклеймить западных агрессоров» уже ограничивалось укоризненным «Вы хоть понимаете, что вы натворили?». Валдайская речь Путина разлива осени 2015 в корне отличалась от прошлогоднего варианта и не содержала излишне изобличительных тирад, а Послание Федеральному собранию в конце года так и вовсе было сосредоточено на Сирии и Турции.
Через несколько часов после выступления в Генассамблее Путин встретился с Бараком Обамой, огласившим ещё до него за трибуной ООН весьма резкий спич с недвусмысленным осуждением политики РФ и исходящих от неё угроз глобальной безопасности без всяких экивоков и политесов. Американцы почти два месяца тянули время и сохраняли интригу в отношении этой встречи, до последнего отрицая факт наличия договорённости. Но в итоге полуторачасовая встреча закончилась без публично объявленных результатов. Очевидно, что идея совместной коалиции против ИГИЛ с участием РФ, Ирана и правительства Асада не была воспринята с энтузиазмом. Поскольку сотрудничества договорным путём добиться не удалось, пришлось идти ва-банк. «Если вы не принимаете наши услуги по-хорошему, мы вам их навяжем».
Через день после возвращения из Нью-Йорка, 30 сентября, Путин обращается к Совету Федерации и получает разрешение на открытый ввод войск «для поддержки наступления правительственной армии Сирии». Так был дан старт бессмысленной и безвыигрышной сирийской авантюре.
Операция без чётких политических и военных целей на удалённом театре боевых действий, ведущихся уже более четырёх лет и измотавших все стороны до той степени, когда военная победа невозможна, а политическое урегулирование неприемлемо, с коммуникациями и снабжением, завязанными на единственный маршрут через черноморские проливы, контролируемые Турцией, по определению не могла быть успешной. Но особого выбора у Кремля не было: ни в одном другом месте у Запада не было таких проблем, на решение которых РФ могла бы повлиять в положительном или отрицательном ключе. Кроме, разумеется, Украины, но от использования этого рычага Москва отказалась, и теперь он работал против неё. Однако операция в Сирии сама по себе ещё такого рычага Москве не создавала. Только весомые военные успехи армии Асада, коренное изменение положения дел на фронте и смещение военного баланса в пользу правительственных сил могло гипотетически подтолкнуть Запад к относительно равноправным переговорам с РФ. И даже такое смещение баланса было далеко не гарантированным, учитывая как состояние армии Асада, так и масштаб российской поддержки.
Зато противникам РФ, как на Западе, так и в исламском мире, рискованная сирийская авантюра в которую Кремль вложил немалый репутационный капитал, пойдя на открытое вооружённое вмешательство, предоставляло широкое поле для манипулирования и давления. Для Запада это означало существенное облегчение его стратегии по принуждению Москвы к капитуляции без боя, потому что давало возможность создавать искусственное напряжение в гораздо более безопасной для себя зоне. Если подобное напряжение в Восточной Европе теоретически ещё могло вылиться в полномасштабный конфликт, то втягивание в беспросветную периферийную сирийскую муть такого риска не несло. Наоборот, перенесение фокуса военных и пропагандистских усилий Кремля в Сирию позволяло укрепить позиции на Украине и усилить нажим в отношении слива Новороссии. Не говоря уже о том, что Запад получал дополнительный предмет политического торга, поскольку, ввязываясь в сирийскую авантюру, Кремль не имел никакой продуманной «стратегии выхода», и поэтому всецело зависел от достижения компромисса касательно политических условий урегулирования. Чем дольше затягивалась сирийская операция, и чем большие издержки она несла, тем сильнее Кремль зависел от согласия Запада пойти на политический компромисс, и тем меньшие условия для этого он готов был выставлять.
Решившись на увязание в сирийском болоте, Москва стала на путь геополитической катастрофы, своими руками загнав себя в ловушку бесперспективной, безвыигрышной войны. Не придумав ничего лучшего в пропагандистском плане, как изобразить эту ловушку долгожданным проявлением великодержавности, демонстрацией способности к внешнему проецированию силы, она создала предпосылки для дискредитации всего своего внешнеполитического курса как неизбежного и закономерного движения к катастрофе. Контрпропаганда антирусских сил очень быстро ухватилась за эту возможность, увязывая присоединение Крыма, попытку продвижения в Новороссии и операцию в Сирии в единую логическую нить агрессивной экспансионистской внешней политики, замалчивая тот факт, что сирийская авантюра была призвана как раз служить медийным прикрытием отступления в Новороссии, что она была логическим следствием слива ДЛНР, а не попытки продвижения Русского мира. Но, надо отметить, в этом деле кремлёвская пропаганда серьёзно подсобила нашим врагам, последовательно тиражируя победные реляции в духе «Путин всех переиграл» и делая вид, что никакого отступления в Новороссии нет, а политика Путина от Крыма до Сирии действительно представляет собой один единый «хитрый план».
Пожалуй, единственным положительным последствием сирийской авантюры стала наглядная демонстрация невозможности и далее уповать на возможное прозрение Путина и смену кремлёвского курса под давлением Запада и укрохунты. Сливная политика дошла до той стадии, когда пугать Путина поражением в Новороссии или даже нападением на Крым стало уже бесполезно. Это привело к повороту в риторике некоторых деятелей патриотического сегмента и, главное, к публичному отказу Стрелкова от дальнейшей поддержки Путина. Правда, отказ этот серьёзно запоздал: он последовал только тогда, когда отрицать очевидное было уже совсем глупо, и к тому же, был непоследователен и не сопровождался пересмотром других позиций, в отношении губительности восстания в Новороссии или возможности других действий для сопротивления сливному курсу. Общий дискурс Стрелкова изменился мало, но тем не менее, отказ от путинизма как такового действительно произошёл.
Наряду с этим, сирийская авантюра также стала катализатором процесса поляризации отечественного спектра патриотических сил, объединённых до этого борьбой против слива Новороссии. Во-первых, она привела к отчуждению тех из них, кто одобрил вмешательство в Сирию, ошибочно принимая его за реальную поддержку Асада и готовность РФ к наступательным действиям во внешней политике в целом. А во-вторых, она подтолкнула к саморазоблачению ту группу деятелей, которая, подключившись к критике сливного курса, на самом деле, не стремилась с этим курсом бороться, а только пыталась набрать дополнительные политические очки и усилить поддержку собственной политической платформы. Довольно скоро после начала операции в Сирии их истинные намерения, и до этого проглядывающие сквозь уничижительную критику Путина, вскрылись и вышли на поверхность в виде ложной констатации факта якобы окончательной потери Украины, бесполезности противодействия сливу и необходимости отказаться от русской повестки дня в пользу социальной. Благодаря этому, раздробленность патриотического сегмента стала очевидной, с другой стороны, она позволила понять, кто действительно ведёт борьбу за русскую идею и русскую идентичность, а кто использует русский дискурс в своих политических целях.
Продолжение следует