Двенадцатое марта
Сегодня день рождения Никиты Поленова. Он ушел, умер несправедливо рано. Я сначала вообще не хотела ничего писать. Меня с утра мучало беспокойство несделанного дела - надо ведь позвонить, поздравить, А позвонить некуда. А уже поздно вечером, читая почту, ЖЖ, ФБ, я увидела, что его помнят и вспоминают.
Чувство потери не уйдет никогда .Дело вовсе не в том, что он был моим бывшим мужем, дело в том, что он был моим настоящим и близким другом. Всегда.
И еще есть Игорь Поленов, его старший сын, есть его дочь Женя, есть его дочка Полина. И как я рада, что они есть, и в Америке, и в Израиле, и в Москве. Я их всех знаю и всех очень люблю. А внуков у Никиты семеро! И в каждом из них его кусочек. В день рождения не надо выпивать за упокой. давайте за здоровье и счастье детей и внуков. И за всех его друзей, которых оказалось немало. И за талант, который ему был с лихвой отпущен.
Это стихотворение я записала по памяти, нигде мне оно не попалось. Какая была авторская пунктуация - не помню:
Посвящено Илье Колли (может он помнит лучше)
Последнее вино, последние поленья
Идет зима войной, а житницы пусты
И нам готовит смерть, немое поколенье
Жечь напоследок нас как чахлые кусты
Приходят вечера как девочка босая
и вместо дров вино приносит ученик
Напиться и смотреть как слабый свет возник
Как каменную соль все позади бросая...
И еще вот это, тоже откуда-то из черновиков, тоже как помню:
Ах, Пушкин, нам твоя свобода
Немота сердца, судий друг,
Ведь обреченный на паденье
от слов твоих в оцепенение
Приходит, судьям недосуг,
И жалостью упьется друг,
А милость - молоко парное,
И все струится непогода,
И вспоминается родное
Со снежным камельком сам-друг
**** (вот тут почти не помню, лакуны, это написано в Ладисполи, бесконечной сырой зимой. пропала вся тетрадка)
Каждый охотник желает знать где сидит фазан
С кухни оранжевые круги передает кран
В тускло-серое(???) небо глянь чуждого потолка
Что за горе тебе сулят сырости облака
Лица струятся, одно глядит вкось, другое вбок,
В этом небе небось живет очень больной бог
Может быть зубы кремлевских стен разжались не до конца,
Где не хватило по списку нам проволоки и свинца
День-ночь, ночь-день, челюсти не разжать,
Каждый охотник желает жить, каждый устал ждать.
А это про Вену И тоже не полностью
Последнее не выпито вино
И мы часы меня на мгновенья
Идем себе гулять по старой Вене
Пустых бокалов проницая дно
Здесь Франц-Иосиф, голые зады
Приятно улыбаются с обложек
Под гримом света выглядят моложе
Старинные немецкие труды
Вот под мостом дунайская вода
Уныло тянет мусор свой нах-остен,
Оборотись, пока еще не поздно
Не надо больше, не смотри туда
Захлопнул крышку гроб-аэропорт
Нам ни к чему услады спиритизма,
Хоть память одичала и капризна
И просится обратно за забор
(...)
Окорока, лепнина и огни
Крылаты галки, голоби бескрылы
Бетховена и Моцарта могилы
Откуда брали музыку они?
А вот про Рим. Это Любушка сохранила, я все не помнила
Ты ушел по стопам тех, кто сжег за собою мосты.
Что же ждать впереди не тобой проторенной дороги?
И, конечно же, Рим, с Авентинской его высоты,
Как его ни проси, не желает ложиться под ноги.
Что ж, пора ликовать, что дорога тебя довела
По пословице старой до этих камней без обмана.
Ты читал о туманах над Тибром? Глазей на туманы...
Вон маслина растёт - не она ли тебя позвала?
Врут историки. Рим мой, века над тобой не прошли!
Из тебя и для времени нет никакого исхода,
И колышутся рядышком вместе мгновенья земли,
Как в порту корабли, где застала их злая погода.
Как ещё посмотреть, Город Рим, ты моложе меня,
На обложках Марию рисуешь с глазами Астарты,
Ты в тавернах играешь в канасту, взрываешь петарды,
Ни для чар и ни для Рождества не жалея огня.
Рай лимонно-лавровый, так где же твои соловьи?
Ведь работает слух под сурдинку ослепшего взгляда.
Но роняет свой отблеск пожар принесенного ада
На лицо и судьбу, на минуты и пальцы мои.
А еще помню совсем кусочки, например про Южинский переулок, это улочка от Пушкинской к Патриаршим прудам, там крутая горка, мы на Пушкинскую ходили в обход, по Большой Бронной, а домой по Южинскому - вниз легко было бежать: Там была пекарня и иногда пахло горячим хлебом
И улицей проточной не ускоряя путь
Вдыхаю дух молочный и булочный чуть-чуть.
С днем рождения, Никита!
Чувство потери не уйдет никогда .Дело вовсе не в том, что он был моим бывшим мужем, дело в том, что он был моим настоящим и близким другом. Всегда.
И еще есть Игорь Поленов, его старший сын, есть его дочь Женя, есть его дочка Полина. И как я рада, что они есть, и в Америке, и в Израиле, и в Москве. Я их всех знаю и всех очень люблю. А внуков у Никиты семеро! И в каждом из них его кусочек. В день рождения не надо выпивать за упокой. давайте за здоровье и счастье детей и внуков. И за всех его друзей, которых оказалось немало. И за талант, который ему был с лихвой отпущен.
Это стихотворение я записала по памяти, нигде мне оно не попалось. Какая была авторская пунктуация - не помню:
Посвящено Илье Колли (может он помнит лучше)
Последнее вино, последние поленья
Идет зима войной, а житницы пусты
И нам готовит смерть, немое поколенье
Жечь напоследок нас как чахлые кусты
Приходят вечера как девочка босая
и вместо дров вино приносит ученик
Напиться и смотреть как слабый свет возник
Как каменную соль все позади бросая...
И еще вот это, тоже откуда-то из черновиков, тоже как помню:
Ах, Пушкин, нам твоя свобода
Немота сердца, судий друг,
Ведь обреченный на паденье
от слов твоих в оцепенение
Приходит, судьям недосуг,
И жалостью упьется друг,
А милость - молоко парное,
И все струится непогода,
И вспоминается родное
Со снежным камельком сам-друг
**** (вот тут почти не помню, лакуны, это написано в Ладисполи, бесконечной сырой зимой. пропала вся тетрадка)
Каждый охотник желает знать где сидит фазан
С кухни оранжевые круги передает кран
В тускло-серое(???) небо глянь чуждого потолка
Что за горе тебе сулят сырости облака
Лица струятся, одно глядит вкось, другое вбок,
В этом небе небось живет очень больной бог
Может быть зубы кремлевских стен разжались не до конца,
Где не хватило по списку нам проволоки и свинца
День-ночь, ночь-день, челюсти не разжать,
Каждый охотник желает жить, каждый устал ждать.
А это про Вену И тоже не полностью
Последнее не выпито вино
И мы часы меня на мгновенья
Идем себе гулять по старой Вене
Пустых бокалов проницая дно
Здесь Франц-Иосиф, голые зады
Приятно улыбаются с обложек
Под гримом света выглядят моложе
Старинные немецкие труды
Вот под мостом дунайская вода
Уныло тянет мусор свой нах-остен,
Оборотись, пока еще не поздно
Не надо больше, не смотри туда
Захлопнул крышку гроб-аэропорт
Нам ни к чему услады спиритизма,
Хоть память одичала и капризна
И просится обратно за забор
(...)
Окорока, лепнина и огни
Крылаты галки, голоби бескрылы
Бетховена и Моцарта могилы
Откуда брали музыку они?
А вот про Рим. Это Любушка сохранила, я все не помнила
Ты ушел по стопам тех, кто сжег за собою мосты.
Что же ждать впереди не тобой проторенной дороги?
И, конечно же, Рим, с Авентинской его высоты,
Как его ни проси, не желает ложиться под ноги.
Что ж, пора ликовать, что дорога тебя довела
По пословице старой до этих камней без обмана.
Ты читал о туманах над Тибром? Глазей на туманы...
Вон маслина растёт - не она ли тебя позвала?
Врут историки. Рим мой, века над тобой не прошли!
Из тебя и для времени нет никакого исхода,
И колышутся рядышком вместе мгновенья земли,
Как в порту корабли, где застала их злая погода.
Как ещё посмотреть, Город Рим, ты моложе меня,
На обложках Марию рисуешь с глазами Астарты,
Ты в тавернах играешь в канасту, взрываешь петарды,
Ни для чар и ни для Рождества не жалея огня.
Рай лимонно-лавровый, так где же твои соловьи?
Ведь работает слух под сурдинку ослепшего взгляда.
Но роняет свой отблеск пожар принесенного ада
На лицо и судьбу, на минуты и пальцы мои.
А еще помню совсем кусочки, например про Южинский переулок, это улочка от Пушкинской к Патриаршим прудам, там крутая горка, мы на Пушкинскую ходили в обход, по Большой Бронной, а домой по Южинскому - вниз легко было бежать: Там была пекарня и иногда пахло горячим хлебом
И улицей проточной не ускоряя путь
Вдыхаю дух молочный и булочный чуть-чуть.
С днем рождения, Никита!