Скромные холостяцкие ужины
1.
Кафе-бар "Шмели" - сырные шарики, пиво "Шмели" и барабулька, маринованная в текиле (понты, понты :) и жареная, под автоорским фруктово-овощным соусом. Надо сказать, барабулька отменная, а соус так себе, я его попробовал и отгрёб в сторону, не съел.
2.
Голова амура запечённая :) Чуть передержал, отвлёкся. Но внутри - мягкая, нежная, вкусная :) Ну и тминная настойка. Голова большая, на другой день за завтраком доедал...
3.
Сёмга с/с, масляная рыба х/к, авокадо, оливки, лимон, зелень; тминная настойка; сок гранатово-яблочно-черноплоднорябиновый; нектарин.
3.
Омлет с шампиньонами, зеленью, для украшения в конце готовки (под крышкой, вон как подошёл он) добавлены перепелиные яйца (3 шт.), черри, присыпано перцем (ССЧП) и зелёным сыром с пажитником, а при подаче добавлен острый соус чили; тминная настойка; Напиток "Я" - Мексиканский микс.
4.
Корюшка вяленая, омуль с/с, лосось с/с, масляная с/к; черри, маслины, петрушка, пиво "Лакинское".
5.
Грузди белые солёные (с луком, чесноком, ароматным подсолнечным маслом и толикой чёрного перца); багет "Ржаной с семенами льна и подсолнечника"; сало солёное, черри; тминная настойка.
* * *
"...Алексей, без кафтана, в одной рубашке голландского полотна, свежей по случаю воскресенья, подвернув кружевные манжеты, крошил ножом солонину на дощечке. Перед братьями стояла глиняная чашка с горячими щами, штоф с водкой, три оловянных стаканчика, перед каждым лежал ломоть ржаного чёрствого хлеба.
- Шти с солониной в Москве не диковинка, - говорил братьям Алексей, румяный, чисто выбритый, со светлыми подкрученными усами и остриженной головой (парик его висел на стене, на деревянном гвозде), - здесь только по праздникам солонинкой скоромимся. А капуста квашеная - у Александра Даниловича на погребе, у Брюса, да - пожалуй - у меня и - только... И то ведь оттого, что летось догадались - сами на огороде посадили. Трудно, трудно живём. И дорого все, и достать нечего.
[Spoiler (click to open)]
Алексей бросил с доски накрошенную солонину в чашку со щами, налил по чарке. Братья, поклонясь друг другу, вздохнув, выпили и степенно принялись хлебать.
- Ехать сюда боятся, жёнок здесь, почитай что, совсем нет, живём, как в пустыне, ей-ей... Зимой ещё - туда-сюда - бураны преужасные, тьма, да и дел этой зимой было много... А вот, как сегодня, завернет весенний ветер, - и лезет в голову неудобь сказуемое... А ведь здесь с тебя, брат, спрашивают строго...
Яков, разгрызая хрящ, сказал:
- Да, места у вас невесёлые.
Яков, не в пример братьям, за собой не смотрел, - коричневый кафтан на нем был в пятнах, пуговицы оторваны, чёрный галстук засален на волосатой шее, весь пропах табаком-канупером. Волосы носил свои - до плеч - плохо чесанные.
- Что ты, брат, - ответил Алексей, - места у нас даже очень весёлые: пониже, по взморью, и в стороне, где Дудергофская мыза. Тра́вы - по пояс, рощи берёзовые - шапка валится, и рожь, и всякая овощь родится, и ягода... В самом невском устье, конечно, - топь, дичь. Но государь почему-то именно тут облюбовал город. Место военное, удобное. Одна беда - швед очень беспокоит. В прошлом году так он на нас навалился от Сестры-реки и флотом с моря, - душа у нас в но́се была. Но отбили. Теперь-то уж он с моря не сунется. В январе около Котлина острова опустили мы под лед ря́жи с камнями и всю зиму возили и сыпали камень. Реке ещё не вскрыться - будет готов круглый бастион о пятидесяти пушек. Петр Алексеевич к тому чертежи прислал из Воронежа и саморучную модель и велел назвать бастион - Кроншлотом.
- Как же, дело известное, - сказал Яков, - об этой модели с Петром Алексеевичем мы поспорили. Я говорю: бастион низок, в волну будет пушки заливать, надо его возвысить на двадцать вершков. Он меня и погладил дубинкой. Утрась позвал: "Ты, говорит, Яков, прав, а я не прав". И, значит, мне подносит чарку и крендель. Помирились. Вот эту трубку подарил.
Яков вытащил из набитого всякой чепухой кармана обгорелую трубочку с вишнёвым, изгрызанным на конце чубуком. Набил и, сопя, стал высекать искру на трут. Младший, Гаврила, ростом выше братьев и крепче всеми членами, с юношескими щеками, с тёмными усиками, большеглазый, похожий на сестру Саньку, начал вдруг трясти ложку со щами и сказал - ни к селу, ни к городу:
- Алёша, ведь я таракана поймал.
- Что ты, глупый, это уголёк. - Алексей взял у него черненькое с ложки и бросил на стол. Гаврила закинул голову и рассмеялся, открывая напоказ сахарные зубы.
- Ни дать ни взять покойная маманя. Бывало, батя ложку бросит: "Безобразие, говорит, таракан". А маманя: "Уголёк, родимый". И смех и грех. Ты, Алеша, постарше был, а Яков помнит, как мы на печке без штанов всю зиму жили. Санька нам страшные сказки рассказывала. Да, было...
Братья положили ложки, облокотились, на минуту задумались, будто повеяло на-каждого издалека печалью. Алексей налил в стаканчики, и опять пошел неспешный разговор...
(...)
Потом, налив по стаканчику, братья начали перебирать европейский полити́к. Удивлялись и осуждали. Кажется, просвещённые государства, трудились бы да торговали честно. Так - нет..."
(А.Н.Толстой, "Пётр Первый")