Опера "Гвидон" А. Маноцкова в ШДИ

Nov 08, 2009 02:45

На самом деле, конечно, это не опера в чистом виде, скорее, оратория, исполняемая хором с превращёнными в артистов хористами. Отдельные номера, распределенные между солистами и хором, мужской его и женской частью, исполнены без единого музыкального инструмента, но только голосом и с голоса.
Написанный на стихи Даниила Хармса, проложенный лейтмотивами и закольцованный финалом, "Гвидон" разламывается на две части - ночную (всенощная) и дневную (литургия), разыгранные на тонкой грани ритуальных радений и актёрской игры.
Светлое, оптимистическое высказывание, лишённое пафоса. Коллективная ода к радости, распадающаяся на музыкальные и сценические мизансцены и исполняемая босиком.
Хористы, одетые во всё белое, составляют живые картины, слепляются в коллективные тела, симметрично раскладываясь по полу зала "Глобус", а то распадаются на отдельные атомы.
Ну, конечно же, это "опера", в том смысле, что её следует не только слушать, но и смотреть.


Постановщики, Александр Огарёв и Олег Глушков, использовали все возможности, предоставляемые камерным, круглым трехъярусным залом "Глобус", где обычно идут визуально насыщенные спектакли Дмитрия Крымова. Вот и "Гвидон" идёт по тому же пути, предлагая картинку "вид сверху".
Всё начинается с того, что выходит босоногий актёр в белом исподнем, принимает вычурную позу. Выходит второй, немного поправляет раскинутые руки первого, замирает рядышком. Затем третий ложится возле первых двух. Четвёртый сплетается с коллегами, наподобие Лаокоона, пятый-шестой.
После того, как многофигурное тело замирает, выходят девушки в белых одеждах, начиная создавать голосовой фон для выступления солиста - Гвидона (Константин Исаев).

"Господи, среди бела дня // накатила на меня лень.// Разреши мне лечь и заснуть Господи, // и пока я сплю накачай меня Господи,, Силою Твоей.// Многое знать хочу, // но не книги и не люди скажут мне это..." Ага, не книги и не люди, но музыка. Путём человеческого голоса. Путём зерна. "Путём стихов моих".
Речетативно разобравшись со временем и местом, и иногда впадая в молитвенное прилежание, Гвидон, размазавшись по сцене, засыпает, точнее впадает в состояние между сном и явью, собакой и волком. Разомлев, он попадает в состояние, которое я бы так и назвал "гвидон".
Не имя собственное, но почти диагноз. Опера Маноцкова ровно об этом всеведении, когда становится видно одновременно во все стороны света и человек чувствует себя связанным с миром вокруг, осознаёт себя неотъемлемой его частью.
Постоянные воззвания с Господу и есть выказывание чувства соединённости и единения с одухотворяющим вселенную животворящим духом, входящим в дремлющий ум.

И что тогда только туда не входит? "Небеса свернуться// в свиток и падут на// землю; земля и вода// взлетят на небо; // весь мир станет// вверх ногами..."
В сонный ум входит так же пение в разных жанрах и стилях, отсылающих к самым разным эпохам и композиторам. Центон включает и знаменный распев и фуги барочные завитушек, песенный оптимизм тридцатых годов и обрядовые песнопения, молитвы и регтаймы, едва ли не спиричуэлы и экстатические индийские радения.
Серьёз мешается с комикованием, цветы с числами и картинками в духе Малевича и Ларионова, оперетта смешивается с православной службой и нет здесь более ни эллина, ни иудея, одни только живые жизни, львы, орлы и куропатки овцы, ангелы и даже один настоящий петух, вынесенный, ярким пятном, в финале.

Однако, Маноцков обволакивает разнонаправленные эпизоды сладковатой ватой драматического и стилизаторского усилья, из-за чего эпизоды "Гвидона" не выглядит эклектикой или прямым заимствованием.
Это самостоятельный, самодостаточный опус, наполненный восторгом перед жизнью и всем живущим, действенным и действительным, из-за чего многие номера и скетчи оказываются диалогом противоположных стихий, "мужской" и "женской".
"Бабы" здесь колоритны, кокетливы и игривы; "мужики" одухотворены и увлечены высшим каким-то предназначением, ночь сменяет утро, все переодеваются для того, чтобы разыграть сценку про Лизу и Гвидона, хотя главное - не условная история, рассказанная пунктиром, но ощущение полноты и радости бытия.

Буквально вчера на американском "Кукольном доме" мы говорили с Пашей Рудневым о возможности оптимистического, без пафоса, высказывания, которого современное искусство, почему-то, бежит.
Буквально на следующий день, попадаешь на спектакль, в центре которого доброта и свет, веселье и радость. Стихи Хармса безукоризненно нейтральны, их ведь можно наполнить любым смыслом - если на них накладывается знаменный распев, выходит метафизическое высказывание, а если плясовая в манере Белгородской губернии - то готовый фольклорный номер.
Маноцков выбрал Хармса, а мог бы, скажем, Пригова, эффект был ровно таким же. Тем более, что Дмитрий Александрович игрой с постоянной сменой дискурсивных масок показал, во-первых, силу контекста и назначающего жеста, а, во-вторых, пустотную природу любого поэтического дискурса - хоть чайником называй, хоть "невестой Гитлера", только в печь не клади.

"Гвидон" А. Маноцкова - редкое для нынешней "академической" сцене внятное и приятное слуху, произведение, написанное современным композитором. Красивое до головокружения.
Да только нынешняя духовка не может существовать без подкладки: история про "синдром Лиала" (ни слова в простоте), описанная У. Эко в заметках к роману "Имя розы" стучится пеплом в постмодернистские сердца и даже прожгло не в одном таком сердце дырку.
Для того, чтобы позволить себе быть благозвучным да благостным, Маноцков делает вид, что вступает с полемику с оперными бисквитами Владимира Мартынова.
Ведь не зря же "Гвидон" адресно пишется для хора Школы драматического искусства - того самого коллектива, что исполнял мартыновскую музыку в спектаклях Анатолия Васильева.
Внедряясь в святая святых мартыновского заповедника, Маноцков издевательски отсылает нас к опере Мартынова "Упражнения и танцы Гвидо" ( "Гвидо"), где тот обобщает композиторский опыт эпохи, открытой композитором Гвидо Аретинском (как известно, придумавшим запись нот с помощью нотного стана) и закрытой, закрываемой на наших глазах, композитором Владимиром Мартыновым.
"Гвидон" Александра Маноцкова - ироническая реплика в сторону спора о времени "конца композиторов". И гуманизм его заключается в намеренной деконструкции пафоса, вот ведь в чём парадокс.
Будем как дети. Будем как солнце. Будем радоваться и веселиться, не обращая внимания ни на историю цивилизации, ни, тем более, на многопудовую историю искусства.
Кажется, её, историю, и можно победить только таким вот противоречивым ходом - освоить сумму знаний, накопленных человечеством для того, чтобы попытаться (хотя бы попытаться) освободиться от неё и впасть в сложно устроенное простодушие.
Оттого, "Гвидон" и звучит как остроумный, но доброжелательный оммаж, написанный словно бы после конца композиторского света.
Однако, причина света, разлитого в спектакле "Школы драматического искусства" (деконструкция это, или утряска-усушка), совершенно неважна.
Главное, что, он, свет, просто тут есть. Присутствует. Что он - живой и светится.

опера

Previous post Next post
Up
[]