Этой выставкой
Третьяковка открывает "Западное крыло" - новое пространство на месте галерей Центрального Дома Художника, отнятого судом у Международной конфедерации художественных союзов - хотя Зельфира Трегулова проявила большую мудрость и щедрость закрепив за конфедерацией помещения третьего этажа, где художники смогут проводить свои выставки. Хотя интуиция почему-то подсказывает мне, что дело там успокоится офисами и коммерческими лавочками. Посмотрим.
Экс-ЦДХ передали ГТГ в конце весны, а первую выставку здесь открыли уже в конце июня.
Самое заметное - вместительные территории второго этажа, предназначенные для больших экспозиционных проектов.
Последний раз я был здесь в конце прошлого года на последней "Нон-фикшн", пространство которой привычно делится клетушками отдельных институций, поэтому, особенно по контрасту с книжной ярмаркой, холл центрального выставочного зала "Западного крыла" выглядит вместительным и пустым.
Официальные речи как раз там и произносили, потому что "основная" выставка, состоящая из трёх отдельных экспозиций, теперь соединённых в одну, происходит в темноте.
Темнота, в которой прожектора выхватывают экраны
с фрагментами фильмов Тарковского, или картины внутри инсталляционных лабиринтов, предсказуемо искажают не только пространство, но и используемые в музее экспонаты.
Впрочем, я уже привык, что темнота не столько скрывает, сколько обнаруживает "тайные"(а отныне уже не сокрытые, но, напротив, выставленные на всеобщее обозрение) намерения устроителей.
Они могут быть самыми разными - от отрезать выставочный отсек от территории остальных коллекций до желания скрыть подлинные размеры экспозиции - когда "картин" или слишком мало (как на
выставках Тициана или
Рафаэля в ГМИИ), или слишком много.
Для открытия новых помещений Третьяковки, была выбрана выставка, посвящённая Андрею Тарковскому, который хотя и стоял как бы у основания видео-арта, является, всё-таки, архетипическим киношником, то есть, для дебютного проекта на новом месте, Трегулова избрала проект не чисто пластический, но мемориальный - с передачей "основных полномочий" от одного медиума (живописи и скульптуры) совершенно другому - кинематографическому.
Кинематографические выставки имеют совершенно иной бэкграунд и оформительские каноны.
Например, им большие выставочные территории противопоказаны - музей это не кинотеатр, здесь, конечно, можно устроить долгое и торжественное вхождение внутрь кураторской мысли (и это, конечно, логикой своей будет напоминать попадание в огромный, виртуальный мемориал, вроде Мамаева кургана или Поклонной горы), но аутентичность, как известно, на пространствах, превышающих границы восприятия, работать перестаёт почти сразу же.
Включая вместо себя неуют пустоты и опустошённых территорий с лишними экзистенциальными сквозняками.
Тем более, что громадные экраны входной группы и первых проходов поставлены на повторяющиеся нарезки - то есть, действуют они ограниченное количество времени и без какого бы то ни было развития, как бы подгоняя посетителя идти дальше по кругу.
Ну, то есть, действуют выхолощено и достаточно механистически.
Экспозиционные противоречия усугубляются в двух последних частях "Свободного полёта", максимально насыщенного произведениями и художников-нон-конформистов.
Во-первых, все они разного качества, поскольку в частный музей попадают не лучшие работы - все самое отборное, как раз, забирают институции, вроде Третьяковки: собрание Музея AZ, в этом смысле, более чем скромное (а срединная часть трилогии с циклом картин Петра Беленка так и просто провальная), а, во-вторых, разные "носители" (с одной стороны, настырные видеоматериалы, а, с другой, авторская живопись и скульптура нон-конформистов) требуют разных режимов смотрения - и, соответственно, разной организации освещения и самого пространства.
Финальная часть "Свободного полёта" схематично повторяет зал орбитальной станции из "Соляриса", внутри которого у Тарковского были размещены произведения искусства, представительствующие от мировой цивилизации - в ГТГ их заменили работами классиков "Второго авангарда", которые обрамили анимационными фильмами на темы картин и скульптур, завершающихся оживлением картины Брейгеля.
Понятно, что на таком агрессивном и "заставленном" фоне, создающим кислотный соус из анилиновой подсветки и громокипящей музыки, картины бледнеют и съёживаются - их практически не видно.
Это, вообще-то, логично, так как картины молчат и не движутся, в отличие от кинетических инсталляций, звуковых дорожек и видеопрограмм.
Остальное видно на фотоснимках - то, что качество их ниже среднего есть косвенный, но верный признак того, что выставка не удалась вышла проблематичной.
Тот самый случай, когда первый блин комом.
Дождёмся ягодок.