2. Пизанский триптих. Воспоминание о Кампосанто на "Поле чудес"
Вроде, все же знают про землю с Голгофы, которую крестоносцы приволокли со Святой Земли в Пизу, но главное в Кампосанто - не земля (ее почти нигде не видно, а там, где она есть - неходимый газон), и даже не стены, на которых когда-то были выдающиеся фрески, разрушенные войной, но общая атмосфера запустения и упадка, сквозящая во всём, несмотря на энергичные реставрационные работы.
Они-то, кстати, и противоречат элегии, раздающейся здесь из всех углов с урнами, стертыми плитами под ногами, осыпающимися росписями с содранной кожей (по мраморным внешним стенам Кампосанто ночью стекает сукровица - сам видел), бюстами великих горожан и безымянных саркофагов. Примерно такая же идиллия, подсвеченная мощным закатным солнцем, льющимся сквозь готические створы, процветает на старинных загородных кладбищах Англии или Германии, или же во Львове на Лычаковке - с кавернами трухлявых холмов, поваленными обломками колонн, обвитых плющом и пятнами мха на стенках выпотрошенных саркофагов, а так же ощущением, что жизнь есть струйка дыма, сегодня он - а завтра я, хоть и совсем не крестоносец.
Просто обычные погосты разбросаны по неровностям ландшафтов, особенно наглядно вспухающих или же проваливающихся именно среди захоронений, а в Пизе последний приют прямолинеен. Это и вызывает поначалу нефиксируемую оторопь, которая, тем не менее, не проходит, растёт, переключаемая на выдающиеся «художественные достоинства» фресок и скульптурных фигур, живописно расставленных будто бы в самый последний момент…
…Я не знаю, о чём думают люди, топчущие камни, лежащие на иерусалимской земле и, вместе с ними плиты со стёршимися фигурами. Это даже не помнить о смерти, но вступать в неё как в прохладную воду.
Это умирать уже прямо сейчас, чувствовать распад и собственный расход, приближающийся каждое мгновение.
Но - печаль внутри Кампосанто, огороженного глухими стенами от туристического щебета, светла и примирительна. Правильная меланхолия, растительного [органического практически] типа, словно бы сочинённая архитекторами и судьбой в духе поэтов Озёрной школы, сочится по остаткам фресок, загубленных Второй мировой.
Их собирают как пазлы, как волшебную пыль - когда-то здесь одной из главных композиций был "Триумф смерти" Буонамико Буффальмако, от которого, после обрушения оплавленной крыши, остались буквально отдельные кусочки (сама смерть, морда её сатанинская, правда, видна лучше всего), как и от метров и метров фресок Гоццоли, Венециано, Аретино, Гадди, скульптур, надгробий, гордости, страсти, страстей. Работы великих, обращённые в ползучий лишай.
Вглядываюсь в фрески и понимаю, что или зрение садится или солнце уходит.
Или время не проходит, но прошло. Из-за того, что все давным-давно умерли и разошлись на пыль, становится легко и спокойно: вот она вненаходимость, эстетически оформленная достойной рамой. Впрочем, и от неё уже осталась практически тень. След. Особенно отчётливо это накатывает в Музее синопий, делающих ещё один шаг в сторону полного исчезновения (распыления) любых изображений.
Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Кладбище превратилось в кладбище самого себя.
Кампосанто хоронит (вход всем посторонним) остатки даже не былой роскоши и великолепия, оно хранит следы другого мира, стёртого и невозможного в восстановлении. Это очень искреннее место, читатель. Может быть, самое лучшее во всей Пизе.
Самое честное - вот уж точно.
В опустевшем помещении
В пустых прямоугольных галереях Кампосанто я опять поймал тот же самый микс из меланхолии и ностальгии, что возникал сначала у развалин Арсенала на берегу Арно, а затем - возле Дворца с часами, когда словно бы входишь в прохладную воду, внезапно сгущающуюся в тишине.
Зоны разреженного [пониженного?] давления мерцают в Пизе, то там, то здесь, вспыхивая обманными огнями фаустовского болота, заманивающего отдельных, особенно впечатлительных странников в сторону невозврата.
И если бывает на свете зримый образ вечности - то вот он, перед тобой, за кладбищенскими воротами, перед остатками росписей, будто бы снящихся перед самым пробуждением.
Когда яркая и сочная плоть мгновенно бледнеет и самостирается под напором сгущающейся реальности. Потому что это уже даже не стадия «и пусть у гробового входа младая будет жизнь играть», но качественно иное состояние бесконечности, успевшей неоднократно обернуться вкруг себя (хотя может ли бесконечность обернуться? Кто ж знает?) и снова вышедшей на просторы материи, окончательно перемолотой в позолоченную пыль.
Когда, впрочем, и пыль успела развеяться и вновь собраться в новые конфигурации.
На официальном сайте «Поля чудес» висит документальный фильм, посвящённый многолетнему кропотливому восстановлению фресок Кампосанто - главного артефакта пизанского самосознания, внутренней карты города, делающей логику места внешней и, значит, видимой.
Причём не только потому, что эта, одна из главных итальянских пинакотек под открытым небом, «Сикстинская капелла треченто», изначально исполнялась in sity, то есть, для этого конкретного места, но ещё и от того, что судьба росписей Кампосанто «чем-то похожа на судьбы людей» и общую карму низины.
Ещё Муратов сетовал на состояние поблекших картин, однако, он не знал, что ждёт их дальше, когда во время бомбардировки 27 июля 1944-го начался пожар, который не могли потушить несколько дней.
Одна из бомб пробила деревянные перекрытия крыши, уничтожив стропила и расплавив свинец. Росписи ссыпались вниз, обнажив голые стены с синопиями - изнанками собственных рисунков.
Восстанавливают их до сих пор - реставрация оказывается частью и сегодняшних, наших с вами, дней.
А это значит, что стадии ремонта, которые мы можем застать (и тот момент восстановления, что осенью 17-го года увидел лично я) оказываются частью индивидуального рисунка конкретного путешествия: процесс идёт постоянно и уже после моей экскурсии, из мастерских на Кампосанто вернули, например, «Триумф смерти» Буффальмакко, устроив из этого 6 июня 2018-го года большой праздник.
Тень оригинала, которую фиксировал мой зрачок, сокрыта теперь разноцветной мозаикой, заново сложенной из бесчисленного количества фрагментов, закрепленных многослойными наложениями материалов, с пропиткой и закреплением их сложными химсоставами, включая применение бактерий, съедающих всю органику, кроме красочного слоя.
Отцы пустынники и жены непорочны
На видео показывают какой это тяжелый и бесконечный труд, превращающий консерваторов, технологов и реставраторов в борхесовских Пьеров Менаров, по крупицам воссоздающих некогда существовавший текст.
Персонаж Борхеса заново написал «Дон Кихота», а наши современные Менары «слово в слово» переписывают произведения, создаваемых с 1360-го (первым было «Распятие» Франческо Траини на юго-западной стороне) до самого конца XV века, когда в северной стене Пьеро ди Пуччио писал «Историю бытия», а «на протяжении почти четверти версты Беноццо [Гоццоли] написал двадцать две большие фрески. Воображение его и тут оказалось неистощимым, легкая его рука и тут не знала усталости. Все удавалось ему, и всё выходило у него привлекательно и занятно».
На самом деле, Муратов ошибается - Гоццоли написал 25 композиций, которые Вазари называет «произведением поистине потрясающим, ибо мы видим там все истории сотворения мира, отделённые друг от друга по дням».
Вазари и дальше пишет об этом цикле взахлёб, но цитату придётся прервать, так как цикл Гоццоли занимает северную стену, а стенопись Кампосанто рекомендуют начинать осматривать стенописи направо от входа и против часовой стрелки, то есть с южной стороны.
И первая фреска, сразу же направо от входа, это «Житие святых отшельников Фиваиды» Андреа Бонаюти, вполне способная соревноваться с видами «святой земли», созданными Фра Анджелико (около 1420, ныне - в Уффици) и Уччелло (около 1460, из флорентийской Академии).
В Верхнем Египте, недалеко от Фив, во времена раннего христианства селились первые отшельники, из-за чего за Фиваида олицетворяет «землю святых людей», сложноорганизованные, многосоставные сукцессионные, горные или же холмистые, почти обязательно горизонтальные и фантазийные ландшафты.
Я люблю аллегорические вариации на темы «святой земли» так, как особых правил их изображения не существует, вот художник и самовыражается сколько может.
Бонаюти открывает эту «главную пинакотеку Пизы» (случайно или нет, но полноценной картинной галереи в городе не существует) замечательной, хотя и неважно сохранившейся композицией, похожей на выцветший ковёр, плавно переходящий в блёклость древних стен, точно Фиваида - вот она, здесь, по соседству с палестинской землёй.
Четыре стороны цвета
Знаменитый «Страшный суд» Буонамико Буффальмакко (между прочим, персонажа Боккаччо), вдохновлённый сюжетами «Божественной комедии», идёт следом.
По центру её, в медальонах - Спаситель и Богоматерь, окружённые ангельским воинством, под которым, плотными рядами сидят святые, которыми «небеса» и заканчиваются (а остатки голубого цвета только начинают литься), так как дальше (ниже) возникает сцена, заполненная разноцветными толпами, ожидающих своей участи.
С левой стороны теснятся праведники, с правой - грешники (они более индивидуализированы, между прочим), под ногами их встают на дыбы гробы да могилы, и ангелы как раз между всеми ними возвещают в медные трубы о наступлении Судного дня.
Дальше-то, на следующем «полотне» и вовсе во весь полный рост (чуть ли не до потолка) стоит жёлто-зелёный сатана с дымящимися, колыхающимися внутренностями и щупальцами, вьющимися по рукам, а вокруг орут, горят, извиваются, поджариваются грешники, проглатываемые и многократно пережёванные всяческими инфернальными существами со змеиными и звериными интерфейсами.
Следующим номером, идёт окончательное и безоговорочное «Торжество смерти» всё того же Буффальмакко, очередной раз вдохновлённого божественными стихами Данте.
Вот и здесь есть скалистый утёс, как на Фиваиде и сонмы пикирующих в небе ангелов, архангелов и воинов света, несущихся на перепончатых крыльях с пиками и вилами на людей живущих, идущих, грядущих под ними.
Среди них реет и Смерть с косой и седыми волосьями, вьющимися по ветру.
В нижней части справа локально изображено куртуазное празднество кавалеров и дам под широкими, раскидистым древом, но, если ближе к центру, то сцена с изящным обществом нелогично переходит в яму, с верхом заполненную трупами.
В левой части фрески - некий король, отправившийся на охоту во главе многочисленной и разноцветной свиты.
Внезапно, наткнувшись на два разверстых гроба, кавалькада стопорится. Все смущены - и люди, и даже звери: лошади присмирели, собаки сделали стойку. Охота происходит у отрога гор, откуда на верха уходит дорога - кажется, что это действительно ещё один вариант
Фиваиды, поскольку там, в горной выси, живут в трудах и молитвах праведники розовато-кирпичного цвета, которые, видимо… смогли спастись (?) и выпасть из общего тревожного хронотопа.
И все это изображено в такой динамике, что кажется почти очевидным: все эти сцены сосуществуют одновременно.
Тут мы переходит к торцу восточной стены, которая (точно так же, как и противоположная ей, западная) акцентируется не на фресках, но на надгробных памятниках, скульптурных группах, надгробьях с барельефами и пустых римских саркофагах.
Эти небольшие боковые галереи как раз и использовались для захоронений почётных горожан, известных ученых (Леонардо Фибоначчи), университетских преподавателей, юристов. Один из них - Филиппо Дечо, с 1535-го года лежит в мраморной ванной и читает книгу.
Росписи есть и здесь, но они заслонены мраморами и сохранились совсем уже небольшими фрагментами: небытие лакун и пустых мест, которых с каждым шагом всё больше и больше, наступает на изображенья облаками и бельмами небытия.
Тем более, что часть и без того короткой восточной стены занимает часовня Карло даль Поццо с алтарём, посвящённым св. Иерониму и куполом, видимым со всех сторон «Поля чудес» (возвышается над всем Кампосанто), с коллекцией бесценных реликвий в шкафах по бокам центральной ниши. Некоторые из них перенесены сюда из Дуомо.
Ну, там, кусок Святого Креста, шип с Тернового венца, лоскуток одеяния Богородицы.
Унесённые ветром
Северная галерея Кампосанто кажется самой протяжённой и, увы, монотонной, так как по всей своей длине (не считая пары часовен да надгробий) всерьёз она прерывается дверным проёмом только один раз - для сквозного прохода на погост с иерусалимской землёй, некогда заполненный могилами, теперь же - ровный, зелёный газон.
То есть, вышло так, что самые почётные и дорогостоящие захоронения, которые берегли для наиболее влиятельных и богатых не сохранились…
Когда-то именно северная стена, яркая и глянцевая, исполняла функцию гламурного средневекового журнала, ведь расписал её Гоццоли, подхвативший цикл, начатый Таддео Гадди и Пьеро ди Пуччио. Но пострадала эта сторона как раз поболее прочих, обратив сцены из Ветхого Завета в разноцветную тень.
«Иосиф при дворе фараона» цветом стала похожей на мятый советский рубль.
От «Возведения Вавилонской башни», в основном, остались ослепшие контуры, лишь слегка заполненные калейдоскопически сочными цветами, точно фигуры, изображённые Гоццоли - сосуды, из которых откачены маслянистые жидкости, оставившие только разводы на стенках.
Но если подключить компьютерные программы и воображение, можно на мгновение ощутить сколь плотными и блестящими, похожими на грёзу, мираж, на фату-моргану, были когда-то все эти изображения, сегодня точно смытые дождём, как и «Строительство Ноевого ковчега»
Лучше сохранилось «Проклятье Хама», инсталлированное в роскошный архитектурный пейзаж, занимающий на фреске почётное место, так что центр истории, свершающейся группой изящных людей, расположен под крытыми арками, уводящими вглубь воздушной ренессансной постройки.
Продвигаясь на запад мы всё время будто бы углубляемся всё дальше и дальше, в историю человечества, пока не добираемся до сотворения мира и, наконец, до космогонической фрески с зодиакальным кругом от «пола» (на самом деле, все фрески приподняты чуть выше человеческого роста) и до начала верхних перекрытий. Вселенная, напоминающая застиранный гобелен, состоит из разноцветных кругов - и это тот случай, когда всё в ней, более-менее, интуитивно понятно, несмотря на плохую сохранность.
Чуть позже, я узнаю этот узор в Музее синопий, в отличие от испода всех прочих композиций…
Западный торец точно также разыгран как «зона престижа»: погребальные скульптуры и плиты, прямо в полу, образуют особенно эффектный, словно бы нарочито эстетски декорированный некрополь.
Могилы поэта и историка Лоренцо Пиньоли, а также физика Моссотти словно бы погружены в дополнительный, крайне фотогеничный (особенно на закате), сон, объясняющий почему Пизу так любил Шелли, уговоривший переехать сюда Байрона.
Обычно такие картинки упорядоченного, дотошно убранного, запустения ассоциируются у нас с романтиками и викторианцами, старательно копировавшими готические элементы уже после того, как на материке они вышли из моды и стали прибежищем эстетов, вроде Рёскина, заново погнавшего волну внимания к итальянским древностям на новом каком-то уровне, учитывающем, впрочем, непреодолимую отныне пропасть между безвозвратной историей и «современным состоянием» умов и цивилизаций.
Вот и эксклюзивные некогда Гран-туры, вместе с наступлением капитализма, стали достаточно массовым явлением, распространяясь вширь, а не вглубь.
В Риме тоже рассеяно сфумато, скапливающееся в перепадах между веками, но в этих ложбинах слишком много античности и запустения; пизанские захоронения находятся в буквальном внутри, из-за чего здесь постоянно наводят порядок - одна и та же компания Opera della Primaziale Pisana смотрит за всеми объектами делла Мираколи с самого начала их строительства и до сегодняшнего дня: непрерывность стенограммы творения - другое важнейшее итальянское чудо.
Локальные погосты внутри Кампосанто идеально кадрируют этот культурный мотив, делают его не просто зримым, но законченным и будто бы заранее подготовленным к восприятию поп-культурой.
В этом, кстати, скульптурные мизансцены в торцах прямоугольного погоста совпадают с общим духом всего «Поля чудес».
Картина мира
Но тут мы огибаем последний угол и переходим к западной части южной стены, где, из всех местных фресок, сохранившихся в «собственном соку», лучше всего видны цвета.
Точнее, то, что от них осталось. Самое большое пространство на этом участке занимает «Житие Святого Раньери», который родился и умер в Пизе, став покровителем города, а нам он известен по знаменитой картине Сассетты, на которой Раньери летает над городом, подобно ракете на реактивной тяге.
Но на Кампосанто над изображением жития святого работали Андреа Бонаюти, Спинелло Аретино и Антонио Венециано, почти три века создававшие сюжеты, посвящённые и другим пизанским святым тоже.
А потом выяснилось, что Кампосанто действительно стал одним из первых публичных музеев Европы.
В самом начале XIX, ещё когда Наполеон затеял великое перемещение культурных ценностей по континенту, а многие произведения искусства забирали из монастырей и храмов для вывоза во Францию, королева Этрурии Мария Луиза назначила куратором кладбища Карло Ласинио, который среди исконных фресок Кампосанто сохранял картины и иконы (скульптуру и утварь) из разоренных мест.
Что, конечно, приостановило рассеивание пизанской аутентичности по свету, но не остановило её…
…потому что музей приходит, когда дело сделано и жизнь закончена - на пепелище, которое следует музеефицировать, чтобы хоть что-то осталось, какие-то последние следы того, что на этом месте было.
Было, но прошло.
Видимо, именно от этого у нас теперь повсеместный бум музеев: чем больше цифры да всяческой дигитальности - тем меньше аутентичности и рукоделия, хендмейда.
Ползучая музеефикация, стремящаяся в Москве к созданию кластеров и целых городков, напоминает мне первые перестроечные приступы евроремонта - когда осознав, что невозможно сделать страну полностью современной и уютной, наши люди бросились выгораживать локальные зоны комфорта, подстраиваясь под «импортные аналоги»: от отдельных квартир до торговых центров и, наконец, пассажей с перекрытием улиц если не стеклянными потолками, то запретом автомобилей.
Пешеходная улица возвращается фланёру, разглядывающему витрины точно постоянную экспозицию, куда реальность вносит регулярные локальные изменения.
Но ведь и в музейных залах освещение постоянно меняется, в зависимости от времени суток.
Из-за чего определение Италии как «музея под открытым небом» обрастает новыми и, порой, неожиданными коннотациями.
1. Пизанский триптих. Санта-Мария делла Спина. Площадь рыцарей. Башня голода. Поле чудес: https://paslen.livejournal.com/2350314.html
2. Пизанский триптих. Воспоминание о Кампосанто на "Поле чудес":
https://paslen.livejournal.com/2351374.html
3. Пизанский триптих. Другая башня. Воспоминания о баптистерии, музее синопий, набережной и арсенале Медичи:
https://paslen.livejournal.com/2352612.html