Выставки выходного дня. "Окно в Россию" в ИРРИ и "Импрессионизм в авангарде" в МРИ
Выставки в Институте Русского Реалистического Искусства и в Музее Русского Импрессионизма схожи отсутствием в них какой бы то ни было драматургии - как внешней, так и внутренней, методологической.
Ведь для того, чтобы выставить ряд хороших картин, совершенно не нужно придумывать избыточные поводы в виде искусствоведческих гипотез про импрессионизм авангарда или про «семь поколений» художников ХХ века, рисующих окна.
Понятно ведь, что такие «правила приёма» сугубо формальны: что кураторам удалось достать - то и повесили, таким образом, признавая, что для нас всё ещё новость и самодостаточная радость сам этот показ качественного искусства из частных собраний или фондов ГТГ.
Мировое музейное сообщество, в погоне за зрителем, изощряется в утончённых концепциях, когда каждая вторая выставка тянет на искусствоведческое открытие, а каждая третья - на блокбастер, потрясающий не только воображение, но и интеллектуальные основы основ, предлагая проекты, продуманные до последней запятой.
На выставках этих выходных [сначала я пошёл в Музей импрессионизма у Белорусской, затем поехал в Институт реализма на выселках за Павелецкой] устроителям кажется достаточным использование или сомнительных химерических терминов (что такое «реализм»?) с политическим душком или же максимально широко толкуемого «импрессионизма».
Мысли и впечатления умный человек способен разыскать где угодно - интеллектуал на и интеллектуал, чтобы собирать свою поживу в любом месте, однако, популярные музеи - отнюдь не лаборатории генерации случайных смыслов, но заведения, претендующие на встроенность в общую жанровую картину дня.
По крайней мере, вся реклама и маркетинг таких выставок проходят по ведомству художественных развлечений, хотя если нет никакой драматургии и развития экспозиционной мысли, то в чём оно, развлечение-то?
Есть, видимо, точечная задача популяризации собственных собраний, весьма хаотичных и кривоватеньких, а также ввод в выставочный пул предметов из частных собраний сомнительного происхождения, прикрытых наскоро сколоченными концепциями - иных причин я просто не могу придумать, поскольку и на той, и на другой выставке, рядом с парой-другой подлинных шедевров, висит слишком много ненужного, лишнего.
Сквозь подобную экспозицию почти всегда проступает совершенно иная, не объявленная вслух логика, будто бы основанная на законах восприятия - вначале, как в МРИ, или в середине, как в ИРРИ, идут самые сильные холсты (третий этаж Музея Минца открывается феерическими Ларионовыми, «Окно в Россию» Ананьевского музея делает акценты на больших полотнах Вильямса, Салахова, Дайнеки и Кончаловского), позаимствованные из других коллекций, по краям подоткнутых местными раритетами: мы, мол, тоже не лыком шиты.
На самом деле, все эти, будто бы вспомогательные картины, и есть основа выставки, уже потом разукрашенной заимствованиями. Ну, и т.д.
Тут важно уточнить, что я никого не разоблачаю и не вывожу на чистую воду.
Я с большим уважением отношусь к людям, которые работают в этих институциях и готовят выставки в крайне сложных условиях постоянных ограничений разного рода.
Я только анализирую результат и собственное впечатление, основанное на личном зрительском опыте.
Дело даже не в том, что оба музея - частные лавочки людей с определенным набором капризов будто бы эстетических предпочтений бизнесменов, переживающих не самые лучшие времена, но просто условия создания и функционирования этих институций изначально были методологически далеки от корректности.
Родовые травмы, залечить или исправить которые невозможно, дают те самые круги по воде в виде выставок и всего остального (исследовательских и издательских проектов), всё сильней и сильней отстающего от передовой музейной мысли.
Разумеется, частные музеи для нашей страны - дело новое и до сих пор не слишком привычное, тогда как за рубежом подобных частнособственнических инициатив с бюджетами, которым государственные собрания готовы завидовать чуть ли не круглосуточно, полно как грибов после дождя.
Вот сейчас вся прогрессивная общественность всполошилась из-за варварской выходки Бабченко вандала в Третьяковке.
Выяснилось, что никакие, даже самые главные шедевры русского искусства, в нашей стране не защищены от злой воли.
Не защищены даже в главном музее Москвы, находящемся в непосредственной близости от святынь Кремля, что уж тогда говорить об всяких прочих провинциальных собраниях?
Все кинулись осуждать Трегулову и её штаты, даже не подозревая насколько неудовлетворительны бюджеты по ежедневному содержанию и сохранению музея и его специалистов.
Да, ГТГ может привлекать большие деньги на то, что имеет громкие информационные поводы - выставки и реконструкции, но если поинтересоваться их повседневным бюджетом (например, зарплатным или же средствами, выделенными на текущий ремонт) сердце любого патриота дрогнет.
Такое положение дел, впрочем, нормально для страны, застрявшей в вымышленном прошлом и ничего не делающей для будущего, а, напротив, живущей за счёт потомков, проедая их базу уже сегодня...
…Собственно, я клоню к тому, что экспозиционная архаика «Импрессионизма в авангарде» и «Окна в Россию» выглядит особенно вопиющей на фоне совершенства музейных технологий высокого, самого что ни на есть мирового уровня, которыми оснащены МРИ и ИРРИ.
Интерьеры, сигнализация, климат-контроль, освещение, а, главное, явно дорогое и тщательно продуманное оформление этих экспозиций тянут на отдельное впечатление. Которое, в отсутствии чёткого кураторского посыла, способно создать отдельное впечатление.
А то и заместить основное «мясо».
Деньги есть на всё, кроме шедевров, давным-давно хранящихся в государственных коллекциях, так что тут или «вершки» (шедевры), или «корешки» (экспозиционное обрамление).
Всё зависит от того, что лично тебе кажется важнее.
Однажды я брал интервью у Аркадия Ипполитова, отвечающего за хранение эрмитажной гравюры и он, без каких бы то ни было сомнений, констатировал: в музее главное - его коллекции, их универсальность. Всеохватность.
Но с Ипполитовым могли бы поспорить постмодернисты из Музея Гуггенхайма в Бильбао, продающие туристам, прежде всего, общее впечатление от здания.
Конечно, выдающиеся кураторы и искусствоведы давным-давно нашли способы конгениального заполнения этого архитектурного аттракциона - гигантские волнообразные бронзы Ричарда Серра именно то, что нужно для заполнения грандиозного атриума, спроектированного Фрэнком Гэри.
Однако, этими скульптурами дело не ограничивается и Гуггенхайм в Бильбао живёт напряжённой выставочной деятельностью, каждый раз заново и на голубом глазу обыгрывающей особенности своей конструкции. Хватает и денег (при том, что средства они зарабатывают сами), и талантов, и сил.
Тут можно много написать о специфике постмодернистской (то есть, нашей с вами) ментальности - калейдоскопе мгновенных уколов из самых разных сфер реальности и человеческой деятельности, вне деления на «высокое» и «низкое», «главное» и «второстепенное», от собственного физического состояния до постоянного информационного (в том числе звукового) фона, внутри которого, на протяжении всей жизни, мы подвергаемся ежесекундной бомбардировке.
Мало кто задумывается над тем, как эти повседневные практики изощряют восприятие, включая в репертуар всё новые и новые вводные, тогда как в отличие от людей, московские выставки, их идейное «зерно», как и сам контент, остаются такими же, как и раньше.
В МРИ к картинам прилагаются капсулы с ароматами, а также объекты для ощупывания картин незрячими посетителями.
Выглядеть всё это должно вроде бы как продвинуто, но, на самом деле, такие приблуды - продолжение всё того же незамысловатого линейного подхода, по гамбургскому счёту давным-давно не существующего нигде, кроме детской.
Хорошо, что мы доросли до таких эксклюзивно сенситивных возможностей, но гордиться ими или обращать на них внимание?
Если по-взрослому, то есть, по существу, то запахи из бокалов - это даже не информационный повод, тем более, что ровняться на несовершенные и провинциальные СМИ, таким образом, выравнивая общий уровень культурной заурядности разных медиа - первый признак провинциального существования, живущего вне общих (и, оттого, естественных) критериев качества.
Особенно если зрители много ездят по заграницам и бывают в хороших музеях.
Я, кстати, совсем не противник таких локальных институций, посвящённых локальным явлениям - худо-бедно, но они растут, развиваются, наливаются имманентным соком: вот уже и ИРРИ эффектно перестроили свою постоянную экспозицию, разыграли её чуть иначе, убрав в запасники основное число картин с гробами и похоронами, а это уже большой шаг вперёд.
Всегда есть вероятность того, что в очередную традиционную организацию упадёт кто-нибудь исключительно талантливый и музей задышит как-то по-новому.
И даже самый безнадёжный мемориальный комплекс, при умении, можно насытить актуальной, заинтересованной жизнью.
Просто если ты показываешь музей, а не картины, учитывай, что это следующий этаж восприятия, ещё более изысканный и трудный.
Хотя и способный работать без собственных Леонардо и Ван Гогов.
Конечно, это дико интересно наблюдать, как творческий коллектив МРИ сражается с собственными помещениями, навороченность которых (красиво, богато и чтоб обязательно был «белый куб» как у белых людей) плохо согласуется с экспозиционными потребностями.
Каждый раз приходишь на очередную выставку и смотришь на новую конфигурацию выгородок. Валерию Кошлякову с ними повезло не очень, а вот «Авангарду» с его чёрными фальшь-стенами удалось нейтрализовать этот ползучий белый, без особенно заметных переходов расползающийся не только по стенам, но и по полу с потолком.
За пятилетие своего существования, в ИРРИ к своим стенам попривыкнуть уже успели.
Окна в Россию (хотя чаще в СССР, конечно же) экспонируют в полумраке на фоне иссини-синих стен и классической музыки, звучащей из закутка с видео-пафосной инсталляцией, оживляющей знаменитые картины.
Тёмные стены + подсветка превращает холсты в лайт-боксы и это эффектное, без иронии, решение, превращающее ряд разностилевых полотен, ничем между собой не связанных, в «московских окон негасимый свет».
Из-за чего становится очевидной главная сверхзадача ИРРИ - идеализация советского прошлого, которого никогда не было и быть не могло.
Поезд ушёл, но окна его остались и смотрят внутрь себя.
Проблема в том, что метарефлексия и наблюдения за наблюдающими - удовольствия доступные единицам. Массовой работы на них не построишь.
Ведь для того, чтобы выставить ряд хороших картин, совершенно не нужно придумывать избыточные поводы в виде искусствоведческих гипотез про импрессионизм авангарда или про «семь поколений» художников ХХ века, рисующих окна.
Понятно ведь, что такие «правила приёма» сугубо формальны: что кураторам удалось достать - то и повесили, таким образом, признавая, что для нас всё ещё новость и самодостаточная радость сам этот показ качественного искусства из частных собраний или фондов ГТГ.
Мировое музейное сообщество, в погоне за зрителем, изощряется в утончённых концепциях, когда каждая вторая выставка тянет на искусствоведческое открытие, а каждая третья - на блокбастер, потрясающий не только воображение, но и интеллектуальные основы основ, предлагая проекты, продуманные до последней запятой.
На выставках этих выходных [сначала я пошёл в Музей импрессионизма у Белорусской, затем поехал в Институт реализма на выселках за Павелецкой] устроителям кажется достаточным использование или сомнительных химерических терминов (что такое «реализм»?) с политическим душком или же максимально широко толкуемого «импрессионизма».
Мысли и впечатления умный человек способен разыскать где угодно - интеллектуал на и интеллектуал, чтобы собирать свою поживу в любом месте, однако, популярные музеи - отнюдь не лаборатории генерации случайных смыслов, но заведения, претендующие на встроенность в общую жанровую картину дня.
По крайней мере, вся реклама и маркетинг таких выставок проходят по ведомству художественных развлечений, хотя если нет никакой драматургии и развития экспозиционной мысли, то в чём оно, развлечение-то?
Есть, видимо, точечная задача популяризации собственных собраний, весьма хаотичных и кривоватеньких, а также ввод в выставочный пул предметов из частных собраний сомнительного происхождения, прикрытых наскоро сколоченными концепциями - иных причин я просто не могу придумать, поскольку и на той, и на другой выставке, рядом с парой-другой подлинных шедевров, висит слишком много ненужного, лишнего.
Сквозь подобную экспозицию почти всегда проступает совершенно иная, не объявленная вслух логика, будто бы основанная на законах восприятия - вначале, как в МРИ, или в середине, как в ИРРИ, идут самые сильные холсты (третий этаж Музея Минца открывается феерическими Ларионовыми, «Окно в Россию» Ананьевского музея делает акценты на больших полотнах Вильямса, Салахова, Дайнеки и Кончаловского), позаимствованные из других коллекций, по краям подоткнутых местными раритетами: мы, мол, тоже не лыком шиты.
На самом деле, все эти, будто бы вспомогательные картины, и есть основа выставки, уже потом разукрашенной заимствованиями. Ну, и т.д.
Тут важно уточнить, что я никого не разоблачаю и не вывожу на чистую воду.
Я с большим уважением отношусь к людям, которые работают в этих институциях и готовят выставки в крайне сложных условиях постоянных ограничений разного рода.
Я только анализирую результат и собственное впечатление, основанное на личном зрительском опыте.
Дело даже не в том, что оба музея - частные лавочки людей с определенным набором капризов будто бы эстетических предпочтений бизнесменов, переживающих не самые лучшие времена, но просто условия создания и функционирования этих институций изначально были методологически далеки от корректности.
Родовые травмы, залечить или исправить которые невозможно, дают те самые круги по воде в виде выставок и всего остального (исследовательских и издательских проектов), всё сильней и сильней отстающего от передовой музейной мысли.
Разумеется, частные музеи для нашей страны - дело новое и до сих пор не слишком привычное, тогда как за рубежом подобных частнособственнических инициатив с бюджетами, которым государственные собрания готовы завидовать чуть ли не круглосуточно, полно как грибов после дождя.
Вот сейчас вся прогрессивная общественность всполошилась из-за варварской выходки Бабченко вандала в Третьяковке.
Выяснилось, что никакие, даже самые главные шедевры русского искусства, в нашей стране не защищены от злой воли.
Не защищены даже в главном музее Москвы, находящемся в непосредственной близости от святынь Кремля, что уж тогда говорить об всяких прочих провинциальных собраниях?
Все кинулись осуждать Трегулову и её штаты, даже не подозревая насколько неудовлетворительны бюджеты по ежедневному содержанию и сохранению музея и его специалистов.
Да, ГТГ может привлекать большие деньги на то, что имеет громкие информационные поводы - выставки и реконструкции, но если поинтересоваться их повседневным бюджетом (например, зарплатным или же средствами, выделенными на текущий ремонт) сердце любого патриота дрогнет.
Такое положение дел, впрочем, нормально для страны, застрявшей в вымышленном прошлом и ничего не делающей для будущего, а, напротив, живущей за счёт потомков, проедая их базу уже сегодня...
…Собственно, я клоню к тому, что экспозиционная архаика «Импрессионизма в авангарде» и «Окна в Россию» выглядит особенно вопиющей на фоне совершенства музейных технологий высокого, самого что ни на есть мирового уровня, которыми оснащены МРИ и ИРРИ.
Интерьеры, сигнализация, климат-контроль, освещение, а, главное, явно дорогое и тщательно продуманное оформление этих экспозиций тянут на отдельное впечатление. Которое, в отсутствии чёткого кураторского посыла, способно создать отдельное впечатление.
А то и заместить основное «мясо».
Деньги есть на всё, кроме шедевров, давным-давно хранящихся в государственных коллекциях, так что тут или «вершки» (шедевры), или «корешки» (экспозиционное обрамление).
Всё зависит от того, что лично тебе кажется важнее.
Однажды я брал интервью у Аркадия Ипполитова, отвечающего за хранение эрмитажной гравюры и он, без каких бы то ни было сомнений, констатировал: в музее главное - его коллекции, их универсальность. Всеохватность.
Но с Ипполитовым могли бы поспорить постмодернисты из Музея Гуггенхайма в Бильбао, продающие туристам, прежде всего, общее впечатление от здания.
Конечно, выдающиеся кураторы и искусствоведы давным-давно нашли способы конгениального заполнения этого архитектурного аттракциона - гигантские волнообразные бронзы Ричарда Серра именно то, что нужно для заполнения грандиозного атриума, спроектированного Фрэнком Гэри.
Однако, этими скульптурами дело не ограничивается и Гуггенхайм в Бильбао живёт напряжённой выставочной деятельностью, каждый раз заново и на голубом глазу обыгрывающей особенности своей конструкции. Хватает и денег (при том, что средства они зарабатывают сами), и талантов, и сил.
Тут можно много написать о специфике постмодернистской (то есть, нашей с вами) ментальности - калейдоскопе мгновенных уколов из самых разных сфер реальности и человеческой деятельности, вне деления на «высокое» и «низкое», «главное» и «второстепенное», от собственного физического состояния до постоянного информационного (в том числе звукового) фона, внутри которого, на протяжении всей жизни, мы подвергаемся ежесекундной бомбардировке.
Мало кто задумывается над тем, как эти повседневные практики изощряют восприятие, включая в репертуар всё новые и новые вводные, тогда как в отличие от людей, московские выставки, их идейное «зерно», как и сам контент, остаются такими же, как и раньше.
В МРИ к картинам прилагаются капсулы с ароматами, а также объекты для ощупывания картин незрячими посетителями.
Выглядеть всё это должно вроде бы как продвинуто, но, на самом деле, такие приблуды - продолжение всё того же незамысловатого линейного подхода, по гамбургскому счёту давным-давно не существующего нигде, кроме детской.
Хорошо, что мы доросли до таких эксклюзивно сенситивных возможностей, но гордиться ими или обращать на них внимание?
Если по-взрослому, то есть, по существу, то запахи из бокалов - это даже не информационный повод, тем более, что ровняться на несовершенные и провинциальные СМИ, таким образом, выравнивая общий уровень культурной заурядности разных медиа - первый признак провинциального существования, живущего вне общих (и, оттого, естественных) критериев качества.
Особенно если зрители много ездят по заграницам и бывают в хороших музеях.
Я, кстати, совсем не противник таких локальных институций, посвящённых локальным явлениям - худо-бедно, но они растут, развиваются, наливаются имманентным соком: вот уже и ИРРИ эффектно перестроили свою постоянную экспозицию, разыграли её чуть иначе, убрав в запасники основное число картин с гробами и похоронами, а это уже большой шаг вперёд.
Всегда есть вероятность того, что в очередную традиционную организацию упадёт кто-нибудь исключительно талантливый и музей задышит как-то по-новому.
И даже самый безнадёжный мемориальный комплекс, при умении, можно насытить актуальной, заинтересованной жизнью.
Просто если ты показываешь музей, а не картины, учитывай, что это следующий этаж восприятия, ещё более изысканный и трудный.
Хотя и способный работать без собственных Леонардо и Ван Гогов.
Конечно, это дико интересно наблюдать, как творческий коллектив МРИ сражается с собственными помещениями, навороченность которых (красиво, богато и чтоб обязательно был «белый куб» как у белых людей) плохо согласуется с экспозиционными потребностями.
Каждый раз приходишь на очередную выставку и смотришь на новую конфигурацию выгородок. Валерию Кошлякову с ними повезло не очень, а вот «Авангарду» с его чёрными фальшь-стенами удалось нейтрализовать этот ползучий белый, без особенно заметных переходов расползающийся не только по стенам, но и по полу с потолком.
За пятилетие своего существования, в ИРРИ к своим стенам попривыкнуть уже успели.
Окна в Россию (хотя чаще в СССР, конечно же) экспонируют в полумраке на фоне иссини-синих стен и классической музыки, звучащей из закутка с видео-пафосной инсталляцией, оживляющей знаменитые картины.
Тёмные стены + подсветка превращает холсты в лайт-боксы и это эффектное, без иронии, решение, превращающее ряд разностилевых полотен, ничем между собой не связанных, в «московских окон негасимый свет».
Из-за чего становится очевидной главная сверхзадача ИРРИ - идеализация советского прошлого, которого никогда не было и быть не могло.
Поезд ушёл, но окна его остались и смотрят внутрь себя.
Проблема в том, что метарефлексия и наблюдения за наблюдающими - удовольствия доступные единицам. Массовой работы на них не построишь.