Северок. Закрытая книга
Внезапно я понял (точнее, сформулировал), что попадая на Северозапад, не могу задержаться там надолго и даже не захожу ни в какие помещения, типа магазинов.
Никогда даже мысли такой не возникало, точно Северок отгорожен от меня незримым стеклом, покрыт водоотталкивающим веществом, отторгающим, заодно, и меня тоже. Это, верно, время меня так развело с этим местом, все прожитые, после Северка, годы, обстоятельства и прочая копоть опыта, оседающего на стенках машинки восприятия.
Таким веществом покрыты все транзитные зоны, типа аэропортов или салона самолёта, из которого все рвутся вытечь, стоит ему только остановиться…
Несмотря на то, что никакой гладкописи в этом мире не существует: граница февраля и марта максимально шероховата да пориста, ручьи ещё пока не бегут, но вырабатывают шугу, чтобы ледяная вода колыхалась вокруг неё. Снег становится ажурным как рваные оренбургские платки, вытертые многолетней ноской. А, главное, крайне занозист воздух, покалывающий нервные окончания. Там же теперь началась (но ещё не распустилась) распутица - самая, пожалуй, экспериментальная уличная пора, агрессивно настаивающая на своём первородстве. Первородстве, на раз забивающем тихие сумерки жилых комнат, превращённых погодой в архипелаги тепла и уюта.
Этот, ставший уже традиционным, жанр-пост (или пост-жанр: другим таким же пост-жанром оказываются описания ежегодных поездок на ЧМЗ, потоки самолётного сознания или мысли из больнички) про хадж на родину моего школьного возраста, описывает, в основном, столкновения с пространственными ощущениями, но - никогда с социальными (даже если я, как в этот раз, заходил в школу №89 и виделся с Петровной, а больше я ни с кем с контакты не вступаю), потому что преграда непреодолима. И я не знаю почему.
Можно, конечно, строить разные теории, но они, в большей степени, будут литературой. Невозможно представить, чтобы здесь, в Коробке № 2 или её окрестностях у меня появились самостийные дела, требующие сесть на трамвай или на троллейбус (да и, хотя бы, на сороковую маршрутку) - по аналогии с тем, как я езжу на ЧМЗ, но тут - или ЧМЗ или Северок, где никаких особенно продвинутых больниц нет, а та что есть («Скорая помощь») всегда была общегородским пугалом и страшилкой.
Я не могу придумать тут, а районе «Красного Лимба», как первоначально я назвал свою новую книжку, никаких дел, особенно после смерти Нины Михайловны Ворошниной, к которой я мог взойти на третий этаж и оказаться там, внутри.
Хоть нарочно новые знакомства заводи.
Но ты же знаешь, что я противник всего нарочного - всё должно развиваться без нажима и малейшего принуждения с какой бы то ни было стороны, ибо любой напряг чреват любыми последствиями (чудовищно, что о существовании этого фундаментального онтологического правила не знают политики и начальники), искажением уже не реальности даже, но имманентного космогонического порядка.
Больше всего, конечно, фиксируешься на невозможности зайти в свой первый подъезд - летом он был ещё открыт, окна на всех площадках оказались без стекол ещё со времён падения болида, а во время последнего капитального ремонта, видимо, по стенам синего (снизу) и голубого (сверху) цвета пустили трафарет с наивным, совершенно дурацким цветком, символизирующим местную инфантильность, постепенно превращающуюся в не менее мощные заброшенность и отрешённость.
Так, может быть, именно за этими манифестациями покоя и смирения меня и тянет в этот квартал, стоящий на границе «города» и «деревни»?
Но главное, что, сквозь отсутствующие стекла, мне удалось сделать фотографии на посёлок за дорогой, промышленную зону за ним и полосу отчуждения, отделяющую остатки Северка от железной дороги, за которой школьная моя Ойкумена (а, значит, и нынешняя) заканчивались. Эти виды практически соответствуют тому, что видно из комнат пятого этажа, в которых жила моя «главная героиня».
А теперь подъезд оказался закрытым на замок, инсталлированный в брутальные железные двери, и мне даже трафаретных цветочиков (как говорил мой классный руководитель Колобок - цветочиков, листочиков) не осталось.
С одной стороны, это даже способствует тенденции на дальнейшее вымывание из этого места, но, с другой, как и всё недоступное, лишь обостряет желание. Дороги моего школьного детства были более прямыми и чёткими - тогда ж ещё не было ни точечной застройки, ни общего запустения.
Зимой все эти дорожки, которые приходится протоптывать как бы заново, запущены из-за грязного снега, максимально сужающего проходы; летом здесь пузырится бурная пыльная зелень, из-за чего, скажем, кажется, что между двух детских садиков, «Ленкиного» и «Янкиного», уже не пройти.
В июле, кстати, надо будет попробовать, так как освоение любой территории (туристической или попросту чужой) всегда идёт вширь и по принципу прецедента - внутри ограниченного времени и ещё более ограниченных возможностей, галочка, поставленная однажды ( даже если это Скуола Сан-Рокко), уже не повторяется, а центробежная логика все время требует новой поживы. Новых впечатлений, закладок и экзистенциальных складок.
Однажды, правда, я забрёл в гастроном на Красном Урале - идеальную шестидесятническую коробку из стекла и бетона, в моих воспоминаниях прохладную и пустую (опустошённую и упорядоченную, как это водилось в больших магазинах эпохи плановой экономики, хранилище не продуктов, но обрядов, примет и народной мудрости), куда приходилось ходить чаще всего.
Можно посвятить отдельный пост молочному отделу, где сметану наливали в банку, которую сам же и приносил, а итоговую цифру для кассы писали на четырёхугольничке крафтовой бумаги, ручкой или карандашом. Или томатный сок в кафетерии из перевёрнутых стеклянных конусов с солью с металлической вазочке, предназначенной для развесного мороженного. И со стаканам, куда окуналась ложка после того, как соль была размешана.
Меня, помню, завораживал этот стакан, в который люди словно бы сцеживали свою кровь - то, как он загустевал к вечерней смене и как, лениво и необязательно, продавщица в накрахмаленной сбруе решала заметить непорядок и меняла воду на свежую.
И эти пирожные по 22 копейки, первоначально я предпочитал прямоугольные бисквиты с кремом, цветочным узором размазанный по верху, но в более сознательном возрасте решил поддаться двум круглым коржам из песочного теста, скреплённым густым повидлом, с факелом взбитых яиц, посыпанных ванильной пудрой.
Каждый угол гастронома, каждый его отдел содержал ритуалы и свою, тщательно размеченную, архитектуру, как внешнюю, так и внутреннюю, напоминая неторопливые и просторные романы Пруста или же скверы и детские площадки в самом начале Елисейских полей, тем же самым Прустом изображённые. И дело не в соревновании советской Эллочки с ихнею (иховой) Вандербильдихой, но в ощущении устойчивости и неизбывности порядка, не при нас начавшегося и обещающего не закончиться и после нас.
Таким, вероятно, на повседневном уровне казался быт до начала Первой мировой войны. Каково же было моё изумление, страх и трепет, когда, попав в гастроном, я оказался в узком проёме, захламлённом со всех сторон на манер восточного базара, составленного из чреды самостоятельных лавок.
Видимо, гастроном утратил единого владельца или не был приобретён (взят в аренду) московским или каким угодно ритейлом, превратившись в торжище мелкооптовых кооператоров и торгашей в духе «купи - продай».
От холёной фригидности храма советской торговли не осталось и следа. Тщетно искал я хотя бы намёк на мебель или детали тогдашнего убранства, вообще ничего не осталось, словно бы я искал в том, что видел черты погибшей цивилизации.
Словно бы аборигены, подобно варварам, победившим Рим, построили из античных мраморов не церкви даже, но неудобные мостовые.
Собственно, кроме общей геометрии пространства и мраморной крошки, закатанной в пол, от магазина моего детства ничего не осталось.
Фотоматериалы экспедиции зимы 2016-го года
Сон во сне или Фотовоспоминание о том, как это находиться внутри романного пространства: http://paslen.livejournal.com/2086068.html
Фотоматериалы экспедиции зимы 2017-го года
Место действия. Северок-Северок, он не низок, не высок. Коробка. Часть первая: http://paslen.livejournal.com/2144017.html
Место действия. Кто пойдёт на Северок - тот подхватит трипперок. Часть вторая: http://paslen.livejournal.com/2145190.html
Место действия. Северок. Коробка. Среднее учебно-образовательное учреждение № 89: http://paslen.livejournal.com/2143716.html
Летний Северок. Из фотоматериалов экспедиции 2013-го года
Четыре главы о Северке. Глава первая. Самая ранняя: http://paslen.livejournal.com/1700173.html
Четыре главы о Северке. Глава вторая. Коробка и школа: http://paslen.livejournal.com/1700538.html
Четыре главы о Северке. Глава третья. Куйбышева-Просторная: http://paslen.livejournal.com/1700608.html
Зимний Северок 13-го года. Внутри сна: http://paslen.livejournal.com/2086068.html
Никогда даже мысли такой не возникало, точно Северок отгорожен от меня незримым стеклом, покрыт водоотталкивающим веществом, отторгающим, заодно, и меня тоже. Это, верно, время меня так развело с этим местом, все прожитые, после Северка, годы, обстоятельства и прочая копоть опыта, оседающего на стенках машинки восприятия.
Таким веществом покрыты все транзитные зоны, типа аэропортов или салона самолёта, из которого все рвутся вытечь, стоит ему только остановиться…
Несмотря на то, что никакой гладкописи в этом мире не существует: граница февраля и марта максимально шероховата да пориста, ручьи ещё пока не бегут, но вырабатывают шугу, чтобы ледяная вода колыхалась вокруг неё. Снег становится ажурным как рваные оренбургские платки, вытертые многолетней ноской. А, главное, крайне занозист воздух, покалывающий нервные окончания. Там же теперь началась (но ещё не распустилась) распутица - самая, пожалуй, экспериментальная уличная пора, агрессивно настаивающая на своём первородстве. Первородстве, на раз забивающем тихие сумерки жилых комнат, превращённых погодой в архипелаги тепла и уюта.
Этот, ставший уже традиционным, жанр-пост (или пост-жанр: другим таким же пост-жанром оказываются описания ежегодных поездок на ЧМЗ, потоки самолётного сознания или мысли из больнички) про хадж на родину моего школьного возраста, описывает, в основном, столкновения с пространственными ощущениями, но - никогда с социальными (даже если я, как в этот раз, заходил в школу №89 и виделся с Петровной, а больше я ни с кем с контакты не вступаю), потому что преграда непреодолима. И я не знаю почему.
Можно, конечно, строить разные теории, но они, в большей степени, будут литературой. Невозможно представить, чтобы здесь, в Коробке № 2 или её окрестностях у меня появились самостийные дела, требующие сесть на трамвай или на троллейбус (да и, хотя бы, на сороковую маршрутку) - по аналогии с тем, как я езжу на ЧМЗ, но тут - или ЧМЗ или Северок, где никаких особенно продвинутых больниц нет, а та что есть («Скорая помощь») всегда была общегородским пугалом и страшилкой.
Я не могу придумать тут, а районе «Красного Лимба», как первоначально я назвал свою новую книжку, никаких дел, особенно после смерти Нины Михайловны Ворошниной, к которой я мог взойти на третий этаж и оказаться там, внутри.
Хоть нарочно новые знакомства заводи.
Но ты же знаешь, что я противник всего нарочного - всё должно развиваться без нажима и малейшего принуждения с какой бы то ни было стороны, ибо любой напряг чреват любыми последствиями (чудовищно, что о существовании этого фундаментального онтологического правила не знают политики и начальники), искажением уже не реальности даже, но имманентного космогонического порядка.
Больше всего, конечно, фиксируешься на невозможности зайти в свой первый подъезд - летом он был ещё открыт, окна на всех площадках оказались без стекол ещё со времён падения болида, а во время последнего капитального ремонта, видимо, по стенам синего (снизу) и голубого (сверху) цвета пустили трафарет с наивным, совершенно дурацким цветком, символизирующим местную инфантильность, постепенно превращающуюся в не менее мощные заброшенность и отрешённость.
Так, может быть, именно за этими манифестациями покоя и смирения меня и тянет в этот квартал, стоящий на границе «города» и «деревни»?
Но главное, что, сквозь отсутствующие стекла, мне удалось сделать фотографии на посёлок за дорогой, промышленную зону за ним и полосу отчуждения, отделяющую остатки Северка от железной дороги, за которой школьная моя Ойкумена (а, значит, и нынешняя) заканчивались. Эти виды практически соответствуют тому, что видно из комнат пятого этажа, в которых жила моя «главная героиня».
А теперь подъезд оказался закрытым на замок, инсталлированный в брутальные железные двери, и мне даже трафаретных цветочиков (как говорил мой классный руководитель Колобок - цветочиков, листочиков) не осталось.
С одной стороны, это даже способствует тенденции на дальнейшее вымывание из этого места, но, с другой, как и всё недоступное, лишь обостряет желание. Дороги моего школьного детства были более прямыми и чёткими - тогда ж ещё не было ни точечной застройки, ни общего запустения.
Зимой все эти дорожки, которые приходится протоптывать как бы заново, запущены из-за грязного снега, максимально сужающего проходы; летом здесь пузырится бурная пыльная зелень, из-за чего, скажем, кажется, что между двух детских садиков, «Ленкиного» и «Янкиного», уже не пройти.
В июле, кстати, надо будет попробовать, так как освоение любой территории (туристической или попросту чужой) всегда идёт вширь и по принципу прецедента - внутри ограниченного времени и ещё более ограниченных возможностей, галочка, поставленная однажды ( даже если это Скуола Сан-Рокко), уже не повторяется, а центробежная логика все время требует новой поживы. Новых впечатлений, закладок и экзистенциальных складок.
Однажды, правда, я забрёл в гастроном на Красном Урале - идеальную шестидесятническую коробку из стекла и бетона, в моих воспоминаниях прохладную и пустую (опустошённую и упорядоченную, как это водилось в больших магазинах эпохи плановой экономики, хранилище не продуктов, но обрядов, примет и народной мудрости), куда приходилось ходить чаще всего.
Можно посвятить отдельный пост молочному отделу, где сметану наливали в банку, которую сам же и приносил, а итоговую цифру для кассы писали на четырёхугольничке крафтовой бумаги, ручкой или карандашом. Или томатный сок в кафетерии из перевёрнутых стеклянных конусов с солью с металлической вазочке, предназначенной для развесного мороженного. И со стаканам, куда окуналась ложка после того, как соль была размешана.
Меня, помню, завораживал этот стакан, в который люди словно бы сцеживали свою кровь - то, как он загустевал к вечерней смене и как, лениво и необязательно, продавщица в накрахмаленной сбруе решала заметить непорядок и меняла воду на свежую.
И эти пирожные по 22 копейки, первоначально я предпочитал прямоугольные бисквиты с кремом, цветочным узором размазанный по верху, но в более сознательном возрасте решил поддаться двум круглым коржам из песочного теста, скреплённым густым повидлом, с факелом взбитых яиц, посыпанных ванильной пудрой.
Каждый угол гастронома, каждый его отдел содержал ритуалы и свою, тщательно размеченную, архитектуру, как внешнюю, так и внутреннюю, напоминая неторопливые и просторные романы Пруста или же скверы и детские площадки в самом начале Елисейских полей, тем же самым Прустом изображённые. И дело не в соревновании советской Эллочки с ихнею (иховой) Вандербильдихой, но в ощущении устойчивости и неизбывности порядка, не при нас начавшегося и обещающего не закончиться и после нас.
Таким, вероятно, на повседневном уровне казался быт до начала Первой мировой войны. Каково же было моё изумление, страх и трепет, когда, попав в гастроном, я оказался в узком проёме, захламлённом со всех сторон на манер восточного базара, составленного из чреды самостоятельных лавок.
Видимо, гастроном утратил единого владельца или не был приобретён (взят в аренду) московским или каким угодно ритейлом, превратившись в торжище мелкооптовых кооператоров и торгашей в духе «купи - продай».
От холёной фригидности храма советской торговли не осталось и следа. Тщетно искал я хотя бы намёк на мебель или детали тогдашнего убранства, вообще ничего не осталось, словно бы я искал в том, что видел черты погибшей цивилизации.
Словно бы аборигены, подобно варварам, победившим Рим, построили из античных мраморов не церкви даже, но неудобные мостовые.
Собственно, кроме общей геометрии пространства и мраморной крошки, закатанной в пол, от магазина моего детства ничего не осталось.
Фотоматериалы экспедиции зимы 2016-го года
Сон во сне или Фотовоспоминание о том, как это находиться внутри романного пространства: http://paslen.livejournal.com/2086068.html
Фотоматериалы экспедиции зимы 2017-го года
Место действия. Северок-Северок, он не низок, не высок. Коробка. Часть первая: http://paslen.livejournal.com/2144017.html
Место действия. Кто пойдёт на Северок - тот подхватит трипперок. Часть вторая: http://paslen.livejournal.com/2145190.html
Место действия. Северок. Коробка. Среднее учебно-образовательное учреждение № 89: http://paslen.livejournal.com/2143716.html
Летний Северок. Из фотоматериалов экспедиции 2013-го года
Четыре главы о Северке. Глава первая. Самая ранняя: http://paslen.livejournal.com/1700173.html
Четыре главы о Северке. Глава вторая. Коробка и школа: http://paslen.livejournal.com/1700538.html
Четыре главы о Северке. Глава третья. Куйбышева-Просторная: http://paslen.livejournal.com/1700608.html
Зимний Северок 13-го года. Внутри сна: http://paslen.livejournal.com/2086068.html